The Old Soul

Одеяло откидывается в сторону. Едва слышно щёлкает ночник. Чангюн прижимается ухом к холодной стене, вслушиваясь. Он уверен, что Чжухон отложил ноутбук около получаса назад. Значит, к этому времени он уже должен спать. Ему не было смысла приходить сюда в любом случае, но когда делаешь что-то запретное, всегда кажется, что тебя поймают. Тихо поворачивается замок на двери. Хоть какая-то гарантия и шанс на то, чтобы успеть замести следы. Чангюн осторожно выдвигает нижний ящик и раскапывает гору из чеков. Пальцы гладят уже знакомую кожаную обложку. Он теребит уголок, по-прежнему слегка колеблясь. Слишком грязно было лезть в душу чужого человека. Но ведь он даже не знает эту женщину. Да, она была матерью Чжухона, однако они никогда не виделись и наверняка не увидятся. Ему всего лишь хочется развеять скуку, утолить любопытство, он не делает ничего такого уж плохого. Эта мысль становится решающей. Прислонившись спиной к кровати, Чангюн садится под лампу. Первые двенадцать страниц дневника были посвящены будням беременной девушки. Аккуратным почерком описывались планы, самочувствие, волнение, ожидание. Он читает, перескакивая через строчки, как будто это уменьшало степень его вторжения в чужую жизнь. Затем в датах оказывается перерыв длинною в два месяца. Молодая мать описывает плюсы и минусы своей новой роли, делится счастьем и усталостью. Записи становятся очень редкими. Женщине было не до ведения дневника. Но из написанного Чангюн узнаёт, что Чжухон был любопытным ураганом, который тянул руки ко всему подряд и всегда хотел опробовать каждый найденный предмет лично. Он ронял вазы и утаскивал из-под кровати деда отвёртки, которыми старательно ковырял пол. Маленькие детали его взросления добавлялись примерно каждые три-четыре месяца. Чангюн хмурится, замечая, что между двумя записями оказывается разница почти в два года. К тому моменту Чжухон перескочил отметку в шесть лет. Почерк его матери изменился, стал более размашистым, в некоторых местах слова были зачёркнуты до нечитаемого состояния, как будто она не могла подобрать нужные выражения, изменился даже сам тон повествования. «Хони продолжает странно себя вести. Психолог говорит, что в его возрасте нормально иметь воображаемых друзей, что у него просто хорошее воображение, но почему-то я не могу успокоиться. Иногда он выглядит слишком серьёзным. Он не разговаривает с вымышленными друзьями, не играет с ними, думаю у него их вообще нет. Он как будто чувствует то, что не может объяснить. Я пыталась разговорить его, но он ничего не рассказывает. Бывает такое, что Хони смотрит перед собой так задумчиво, что я не вижу в нём ребёнка в эти моменты и мне становится страшно». Спустя три месяца добавилась ещё одна запись. «Надеюсь, что я себя просто накручиваю. Надеюсь, что это действительно всего лишь детские игры и развитие социальности. Хони начал немного объяснять свои состояния, когда его взгляд становится слишком уж взрослым для шестилетнего ребёнка. Он говорит, что должен найти какого-то мальчика с зелёными глазами. Говорит, что он должен ему помочь, но когда я спрашиваю что это за мальчик и как именно нужно ему помочь, Хони отворачивается и как будто забывает о чём мы с ним говорили. Но через пару дней он снова говорит, что должен его найти. Я уверена, что он никогда даже не видел ни одного ребёнка с зелёными глазами, откуда он его взял?». Чангюн буквально застывает на месте, остервенело перечитывая те же самые строки. Он сам не замечает, как сильно пальцы начинают сжимать дневник, заставляя ногти болезненно побелеть. Во рту пересыхает и он с усилием сглатывает. Мысли в голове мелькают беспорядочными петардами. Неужели это такое совпадение? Как часто вообще дети из всех черт сосредотачиваются на цвете чьих-то глаз? И как часто среди в большинстве своём кареглазого населения они вдруг делают их зелёными? Ноги распрямляются как выскочившая из механизма пружина. Чангюн широкими шагами подлетает к двери и его рука замирает, только схватившись за ручку. Он не может ему рассказать. Ведь тогда придётся рассказать и то, как именно дневник оказался у него. Чжухон пустил его в свой дом, а он полез копаться в вещах его семьи, ещё и прочитал настолько личные записи. Палец нерешительно скользит по защёлке. Возможно, эта новая информация не имеет никакого значения. Чжухон всё равно не помнит о том, что когда-то говорил про мальчика с зелёными глазами, иначе уже давно рассказал бы про это. Идти сейчас и рушить образовавшееся между ними доверие того не стоит. Чангюн не хочет терять единственного человека, который не считает его сумасшедшим. В конце концов, видения от этого яснее не станут, а это их главная цель на данный момент. Он возвращается к лампе и переворачивает страницу. «Кажется, всё постепенно налаживается. Наверное, это и правда был какой-то период. Хони говорит, что не помнит ни про какого мальчика с зелёными глазами. Последний раз он упоминал его где-то месяц назад. Сказал, что они обязательно встретятся, потому что это было предрешено уже давно, когда души выбирали своих спутников вечности. Думаю, что он вычитал это в какой-нибудь книжке в детском саду, я слышала, что их не очень хорошо контролируют. Больше он ниоткуда не мог набраться таких выражений. Надеюсь, что теперь он никогда про это не вспомнит. Сейчас он снова стал обычным ребёнком». Записи на этом заканчиваются. Чангюн пролистывает дневник до конца, возвращает его на место и тяжело опускается на кровать. Локти опираются о колени, лицо скрыто в ладонях. Какое-то время он сидит в этом положении, после чего пальцами зачесывает волосы назад, откидывая голову. Уверенность в том, что они с Чжухоном встретились не случайно, жгла затылок. Он знал о нём ещё тогда. Вот только откуда и зачем было непонятно. Чжухон точно не был Древней Душой. Но если в детстве он действительно искал Чангюна, о существовании которого никак не мог знать, то какие-то способности, пусть даже глубоко зарытые внутри, у него были. Накатывает новая волна усталости. Вопросов стало ещё больше и это явно не то, чего сейчас хотелось. Спутанные провода словно затянулись сильнее. Вместо того, чтобы расследовать дело убийцы, он всё глубже окунается в историю своих сил. Вот только чем больше он узнавал, тем сложнее было понять хоть что-то. - Спутники вечности, - задумчивое бормотание. – Почему это кажется знакомым? Брови Чангюна напряжённо сведены. Мысленно он роется в коробках с воспоминаниями, пытаясь найти то, что возможно там было. Он был практически уверен, что там должны находиться связанные с этими словами папки, листы, хотя бы какие-то мелкие зацепки. Слишком бурно отреагировало сознание на такое пространственное сочетание. Резонансы с пустого места не берутся, вот только они жёстко ударялись о невидимый блок, не давая дойти до первоисточника. Чангюн сосредоточенно трёт ладонью лоб, не замечая, что пространство вокруг теряет форму. Вдруг слышится звук разбитого стекла. По рукам льётся вода. Он не сразу осознает, что лежит на полу рядом с тумбочкой, с которой снёс стакан. Глаза открыть не получается, тело не слушается, вместо крика о помощи из горла вырывается только хриплый стон. В голове закручивается вихрь, напрочь выбивая способность воспринимать реальность. Пол и потолок меняются местами, затем и вовсе исчезая. Его швыряет в сторону. - Почему ты убегаешь от меня? Я должен быть твоим Спутником. - Ты не понимаешь, что это проклятье? Ты меняешь свободную жизнь на вечные скитания со мной. Если я умру – ты умрёшь тоже. - Согласен. Ты Древняя Душа и я согласен быть твоим Спутником. Я последую за тобой в каждую жизнь и в каждую смерть. - Я не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Пожалуйста, найди своё счастье с нормальным человеком. Уходи. - Я тебя не оставлю. Монотонный грохот бьёт по барабанным перепонкам, перекрывая далёкие голоса. В пустом пространстве вокруг начинают прорисовываться очертания собственных конечностей. Такой знакомый, но при этом такой чужой запах пылающих свечей исчезает. Вес тела возвращается в стократном размере, буквально прибивая к поверхности. - Чангюн! Чангюн, ты меня слышишь? Открой дверь! Грохотом оказывается настойчивый стук в трясущуюся дверь комнаты. Чангюн со свистом втягивает в себя воздух, жгущий рёбра, и открывает глаза. Он видит перед собой стену, фокусирует взгляд на переднем плане и замечает осколки, блестящие от воды. Возвращается воспоминание о падении на пол. Двигаться оказывается внезапно непривычно. Чангюн опирается ладонью о паркет и с тяжёлым вздохом поднимается. Сознание по-прежнему немного плавало. Держась за кровать, он встаёт и волочит ноги к двери. - Какого чёрта? – стоило только замку щёлкнуть, как Чжухон тут же рванул на себя дверь, залетая в комнату. – Что случилось? Почему ты не отвечал? Откуда у тебя кровь? Он касается пальцами его щеки и Чангюн морщится от неприятного жжения. - Стакан разбился, - он неопределённо машет рукой и, делая шаткие шаги назад, садится на кровать. - Как ты умудрился напороться на него щекой? – пауза. – Ты потерял сознание. Опять видение? Иногда Чжухон был слишком сообразительным. - Нет, это другое. Это… - Чангюн останавливает сам себя, не зная стоит ли говорить о том, что он слышал. – Это кошмар. Мне приснился кошмар. - От них не падают в обморок. - А кто сказал, что я падал в обморок? Просто упал с кровати и не сразу пришёл в себя. Во взгляде Чжухона читалось неприкрытое подозрение. Он сужает глаза, всматриваясь в его лицо. Однако его внимание перетягивает на себя красная полоса со стекающими вниз каплями. Озадаченно поджав губу, хозяин дома выходит, чтобы вернуться обратно с пластырем и салфетками. - Я сам, - Чангюн перехватывает запястье. - Сиди спокойно. Чжухон вырывает руку и начинает осторожно вытирать кровь с щеки. Кожа у Чангюна неожиданно горячая. Он рассеянно рассматривает принт на его ночной футболке, сдаваясь без боя. Было как-то странно, что Чангюн так просто отпустил свою гордость, даже не пытаясь спорить, и позволил ухаживать за собой. Как будто был слишком занят чем-то другим. - Так что за кошмар? - Не помню. Просто куда-то падал. - И всё? - Говорю же не помню. Чжухон отделяет от пластыря защитную плёнку и аккуратно лепит его на порез, разглаживая края. Ему приходится наклониться, чтобы не задеть клейкой частью рану. Он понимает, что Чангюн находится слишком близко, только когда тот поднимает глаза и внимательно смотрит на него. В тёмно-медовых озёрах нет ни намёка на изумруды. - Чангюн, ты же знаешь, что можешь всё мне рассказать? - Знаю. - Так почему не рассказываешь? Чангюн всматривается в серьёзное лицо перед собой. Теперь черты кажутся такими знакомыми. Такими правильными. Чжухон всегда отлично понимал его состояние, почему-то эта мысль фундаментально застревает в разделе его жизненных убеждений. Правда чёрт его знает, когда это «всегда» началось. - Мне нечего тебе рассказывать. Ты мой Спутник и, похоже, я уже принёс тебе много проблем, когда ты не захотел отказываться от меня. В этот раз я тебя от этого защищу. Правда тебе только навредит, пусть даже я сам её толком не знаю. Чангюн понял, что его видение, что эти голоса принадлежали им двоим. Они были настолько старые и далёкие, что пыль до сих пор драла горло. Скачок в прошлое не вызвал страха только из-за того, что прошлое уже никак не изменить. В его руках было будущее и Чангюн твёрдо вознамерился держать его под контролем. Чжухону не нужны лишние переживания и мысли, это ношу он понесёт сам. Судя по тому, что он слышал, быть Спутником это слишком большая ответственность. Аудитория утопала в мутном свете позднего утра. К окнам лип туман, висящий в воздухе как влажная вата. Преподаватель, кажется, даже не думал включить хотя бы лампу над доской, увлечённо зачитывая лекцию с места. Над рядами парт колыхался лёгкий полумрак. Почему-то в сон не клонило. Вместо сонливости сознание пропитывала принесённая туманом тоска, припорошенная тревогой. Осенью погода творила что хотела. Единственное, что радовало Чжухона, это разница в их с Минхёком предметах. Пока что шла череда дней, когда они совсем не пересекались на занятиях, а значит можно было избегать неприятного разговора с объяснениями, которых попросту нет. Больше ничего хорошего он в своих буднях найти не мог. За завтраком Чангюн отказался от его предложения пожить вместе, пока всё не решится. Он упрямо твердил, что сам может справиться со своими видениями вне зависимости от того, какую форму они примут. Гордость и привычка жить одному не позволяли ему переходить определённые границы. Так или иначе, его обещание сразу же позвонить в случае чего не смогло успокоить Чжухона. Что-то изменилось. Он чувствовал странное копошение в груди, видел тень чего-то непонятного в лице Чангюна. Чангюну хотелось верить. Хотелось верить и быть рядом, чтобы помочь, поддержать, убедить в том, что по крайней мере в одном месте ему всегда рады. Чжухон сам не заметил, как начал привязываться к мальчишке. Рядом с ним силы как будто прибавлялись. Когда он отвлекался от тяжёлых мыслей, его глаза с обезоруживающим интересом вглядывались в окружение, поглощали всё новое, что получалось найти. И если раньше он настороженно держался на расстоянии, то сейчас сам мог неосознанно сесть рядом с Чжухоном, случайно коснуться его коленом. Вот только интуиция, которая так чутко на него реагировала, требовательно повторяла, что в нём произошёл сдвиг, о котором тот по неизвестным причинам отказывался говорить. Вопрос о том, почему он чувствует такую сильную связь с Чангюном, уже особо не волновал. Какая разница, если беспокойство вызывал скорее высокий шанс того, что из-за нежелания доставлять проблемы Чангюн может попасть в неприятности. Просто потому что захочет справиться со всем сам, попытается огородить его от потенциально опасных ситуаций. Он ведь продолжает считать, что втянул Чжухона в это дело, и чувствует вину, но Чжухон с этим абсолютно не согласен. Его никто не втягивал. Скорее он сам подсознательно к этому шёл, подталкиваемый в спину изумрудной тростью судьбы. В нужное время просто зазвонил будильник, заставивший встать с места. Привести мысли в порядок казалось невозможным. О каком порядке могла идти речь, когда через два дня им предстояла важная миссия по спасению человека? Снова. Чжухон сидит дома за рабочим столом со стамеской в руке и бессмысленно смотрит на кусок дерева. Творческий настрой застрял в луже грязи и не мог выбраться. Огрубевшие от постоянной работы ладони поглаживают острое железо так, будто прикасались к нему впервые. Стамеска летит в кожаный футляр. Он отталкивает стул и выходит на балкон. Влажный воздух неприятно облизывает лицо. Вниз по шее бегут мурашки, вызванные холодом. Футболка хлопает на ветру. Чжухон смотрит на закрашенный белой дымкой город, не подозревающий о том, что происходило в нём на самом деле. Каждый мог стать жертвой, если два никому неизвестных человека не смогут этому помешать. Полиция стояла в стороне, охотясь не за теми. Они наверняка что-то выяснили, однако этого было недостаточно. Если бы только получилось стащить у них найденную информацию и объединить с видениями, но это было совершенно невозможно. Хакеров в их дуэте не было, в участке с них не спустят глаз. Визитка следователя по имени Кихён без дела лежала в кармане. Чжухон достаёт телефон и долго рассматривает контакт «Им Чангюн». Хотелось позвонить и убедиться, что всё в порядке. Всего лишь услышать, как грудной басовитый голос говорит: «Я в норме». Было бы неплохо позвать его на ужин, но так часто приходить он явно не захочет. Чжухон был уверен, что ему с ним комфортно, дело было в сдерживающей привычке держаться ото всех подальше. На губах прорисовывается улыбка, когда он думает о том, как Чангюн меняется рядом с ним. Напряжённые плечи расслабляются, настороженно обжигающие глаза становятся спокойнее, внимание переключается с окружения на человека поблизости. Было приятно думать, что он может дарить кому-то комфорт. И получать в обмен благодарное доверие. Надоедать всё же не хочется. Чжухон ограничивается сообщением и звонит ему только вечером четверга, когда выносить унылую тишину своей квартиры уже не получается. - На входе будет дресс-код. Твои обычные толстовки не прокатят. - У меня есть другая одежда. - А плавки? - Я не собираюсь лезть в бассейн. Плевать я хотел на эту пенную вечеринку. - Тогда просто караулим бар и высматриваем Вонхо? - Да. Будем ходить за ним и отвлекать. Нельзя дать ему с кем-то уехать, в машине нам его не достать. - В крайнем случае он должен засветиться с этим человеком на камере снаружи. Чтобы была хотя бы одна улика, если вдруг он… Гнетущая пауза. - Если вдруг мы всё-таки не сможем спасти того, чьими глазами я всё видел, - тихо заканчивает Чангюн. Чжухон чувствует тяжесть ответственности в его голосе. Он садится в кровати и решительно сжимает кулак. - Мы всё сможем. Что бы ни произошло, твоей вины в этом нет. Ты пытаешься помочь, как можешь, но ты не можешь контролировать всё. Эту жизнь контролировать невозможно. Чангюн издает усталый смешок. Жизнь контролировать невозможно, вот только именно ему, забитому изгою в холодной коробке с протекающим окном, досталась способность видеть будущее несчастных жертв, последней надеждой которых он являлся. Эту задачу он успешно проваливал из раза в раз. А ведь больше смысла в жизни он не видел. В этом мире он нужен только для того, чтобы противостоять убийце, который постоянно опережал его на несколько шагов. - Ты ел? Может приедешь? – спустя почти минуту тишины обеспокоенно доносится из трубки. - Я в порядке, - Чангюн практически ненавидит себя за то, что искренне колеблется. – Не пе… мне нужно закончить работу. - Тогда приходи завтра, - Чжухон не сдаётся, понимая, что Чангюну самому будет сложно попросить моральной поддержки. – Я учусь до трёх. Можешь подойти попозже, потом вместе поедем в Хрому. - Хорошо. - Чангюн? - Что? - Не думай об этом, ладно? Лучше от этого не станет. Ложись спать пораньше и отдохни. Завтра мы со всем разберёмся, а для этого надо оставаться спокойным. Ещё ничего не случилось. - Знаю. Ты тоже… отвлекись. - Я не переживаю так как ты. - Врёшь. Врёт. Чжухон дёргает уголком губ. Его поймали. - Я посмотрю фильм и лягу спать. Обещаю. Чжухон действительно смотрит документальный фильм о скульпторах древности и ложится раньше полуночи. Заснуть получается не сразу, но когда он всё же проваливается в сон, то видит покачивающиеся огни свеч и держит кого-то за руку. Вдали шумят травы, беснуется на горизонте гроза. Вокруг валяются пергаменты с кровавыми отпечатками в самом низу. Решительности в отношении будущего нет, но сердце греет непонятная уверенность в том, что он сделал правильный выбор.