Другой шанс

      Лето в Исландии, должно быть, напоминало среднестатистическую неапольскую зиму. Со стороны аббатства, смягченный расстоянием, доносился перезвон колоколов. Луна изливала на широкие поля заброшенной фермы, что выбрали сообщники, мягкое сияние, словно ватную дымку. Проникая сквозь листву, лунный свет струился по серебристой поверхности гор, обдавал сверкающими брызгами дощатые, покрытые мхом домики. Чары любимых мест овладевали Фабом против его воли, вплеталась в его потаенную тревогу и с жестокой иронией томили ему сердце. Они доводили до бешенства жажду идеальной любви и признания единственным, кого в глубине души Фабьян мог уважать. Микеле. Даже та тюрьма, куда он заточил итальянца сейчас, по мнению Фаба была менее сурова, чем то, что предоставлял Флоран своими золотыми прутьями тесной эстрадной клетки. Фабьян собирался предложить Микеланджело партнерство, однако, пока пленник не давал ему шанса этого сделать. Очнувшись после снотворного, под действием которого его перевезли через границы, Мике, конечно, с ужасом уставился на похитителя. Не имелось сомнений и в том, что он его узнал, но, в попытках различить при тусклом электрическом фонаре, к чему прикован наручниками, Микеле явно испытывал больший шок от ситуации, чем от вида Фаба. Не замечал... не смотрел на него. Все свое упрямство Микеланджело направил на ожидание непременного спасения, а Фабьяну оставалось лишь появляться перед ним раз в несколько часов и требовать: - Взгляни на меня! - в растущем отчаянии, потому как в следующей фразе "прими меня", как бы Инка не надеялся, по-прежнему не было смысла. Отчего в Фабе еще жила вера, что, увидев, итальянец примет его уродство прежде, чем Фабьян договорит вслух, неизвестно. Он даже не был уверен, что испытывал к Микеланджело страсть - тот овладел его разумом, захватил его, связал, и теперь Инка принадлежал отныне одному гению, противясь зависимости из последних сил; глаза Микеле в полдень были черными, в сумерки - шоколадными, на восходе солнца - золотыми. Хотя Фаб уже и привык считать себя безумцем, готов был поклясться, что у них были все три эти цвета. Перламутровый свет ширился, становился отчетливей, охватывая мало-помалу все небо и образуя громадный светящийся круг бледно-белого сияния. Словно вылезая из земли, он стал медленно отливаться в шар, и вскоре, отделившись от горизонта, вновь тихо взмыл в пространство невозмутимой луной. Тяжелые веки Мике медленно поднимались, открывая жгучий и замирающий взгляд, сводящий Фабьяна с ума. Итальянцу не спалось; сделав требуемые Зао для подстраховки фотографии, Фаб вытерпел недолго. Как бы он ни намеревался доказать, что все беды связаны с Флораном и освободить Микеланджело лично, но - обязательно в его присутствии, камень на сердце рос, кололся молчаливым страхом и давил на горло грузом навсегда изломанной судьбы. У него было еще кое-что для Микеле, предложить, заставить, вымолить согласиться того хотя бы на сделку, а дальше - гори оно синем пламенем. Расталкивая нанятых из местных ребят бесноватых тюремщиков, болтавших на наречии, непохожем ни на один из ранее слышанных Фабьяном языков - кем бы они ни являлись, взиравших на Мике плотояднее с каждым часом, Инка развязал итальянца и втащил в дом.. Угрозу ослабевший от угнетения и холода Микеле представлял навряд ли, нужно только дождаться, прежде чем подсовывать деловые бумаги, пока он слегка придет в себя, согретый теплом от камина, хоть и гордо отбросивший плед. Оглянется и заметит, что гостиная оборудована в полевую студию. Казалось, даже боги были бессильны против гордости Микеланджело: - Эксклюзивные права на всю музыку, что я создал и создам с запретом на переиздание ее под другим именем или лейблом? - он подцепил страницы контракта почти брезгливо, двумя пальцами поцарапанной руки, чтобы тут же отбросить назад. - Ни за что. - Ты не понимаешь, от чего отказываешься, - усмехнулся ему Фаб, которому, наверное, от напряжения больно было бы даже моргать, если бы он не забывал этого делать, гипнотизируя своего пленника. - Это не твой абсолютный договор, а моя безусловная клятва, до конца жизни записывать, чего бы ты не захотел, в любом формате. - Докатился.. вот сумасшедший! - схватился за голову Мике, обращаясь к Фабьяну или к себе - непонятно. - Твое непокорство делает тебе честь, по крайней мере, для меня, - в бессилии хоть как-то привлечь внимание, Инка вскочил на ноги и заметался от стены к стене. - Со временем ты поймешь, что таких выгодных условий не предоставит больше никто в мире, ты примешь их! - Сначала ты отпустишь его! - сложно отвечать за Микеланджело, однако женский возглас из дверей находился сейчас на последнем месте из ожиданий Фаба, тем не менее, обернувшись на этот самонадеянный приказ, он увидел.. Ноэми. - Где же Фло? Ему больше не нужен его драгоценный Микеланджело, а? - деланно удивился Фабьян и рассмеялся ей в лицо. Единственным оружием в руках дрожавшей от страха девушки был зажатый в руке смартфон. Она, вероятно, собиралась заставить Инку паниковать угрозой вызвать полицию, или уже ее вызвала. В любом случае - промахнулась. Настоящего оружия у Гарсии не было, зато оно было у Фаба. - Придется тебе сделать непростой выбор, Микеланджело, - направленный в сторону Ноэми пистолет . Неужели Фабьян все-таки превратится в хладнокровного убийцу? - Либо ты подпишешь мой контракт, либо она умрет. - Нет! Не делай этого, полицейские сейчас будут здесь! - тщетно крикнула Гарсия. Побледневший Мике не тратя ни секунды и не сводя с нее глаз, уже поставил заветный росчерк. И то, что плескалось в его взгляде на Ноэми, уничтожало Фаба заживо. Такая недостижимая, такая трепетная... любовь? Фабьяну стало окончательно ясно, что ему не вызвать подобного в итальянце, никогда. Инка усмехнулся, развернув револьвер: да, похоже час настал, и он нажмет на курок, пусть не в здравом уме, но в твердой памяти, только прежде сделает еще кое-что. До Микеланджело всего несколько шагов, которые он успел совершить, не дав тому опомниться, чтобы подлетев, впиться в холодные губы Микеле отчаянным поцелуем, а затем позволить прогрохотавшему выстрелу прекратить эту комедию. Не плачьте долго по Фабьяну Инкардоне - ему ничего не стоит вернуться отомстить и из загробного мира, а мир, где никто не способен его полюбить, ему отныне невыносим.