Гордость, предубеждение и коза

Сэнд смотрел на козу, коза смотрела на Сэнда, и в её тёмных бесстрастных глазах он без труда прочитал свой приговор. Это была плохая, очень плохая идея. С чего всё началось? Возможно, с того самого дня, когда они отстояли доброе имя Марты Фарлонг в суде и опровергли все выдвинутые лусканцами обвинения. Дело было выиграно с блеском, итогами своей работы Сэнд по-настоящему гордился… Хотя его триумф изрядно подпортило то, что им не удалось избежать судебного поединка — проклятая Торио и её любовь к замшелым традициям и абсурдным прецедентам! Не то чтобы Сэнд хотя бы на мгновение засомневался, что Марта сумеет отметелить того лусканского громилу — он бы поставил на неё, даже если бы вместо молота ей всучили бы любимую сковородку, — однако нелепая очередь из защитников, вызвавшихся отстаивать её честь, свела на нет всю торжественность момента. “Раз уж госпожа Торио выставила вместо себя наёмника, то чем мы хуже?” – на разные голоса убеждали Марту Фарлонг и Касавир, с его щенячьими глазками, и словно мельница размахивающий руками Келгар, и, как с ехидной усмешкой шептала Нишка, даже Бишоп. В последнее Сэнд не особенно верил, однако... Он вздохнул, свободной рукой потёр переносицу и снова встретился взглядом с козой. Животное, совершенно спонтанно купленное однажды в базарный день затосковавшей о деревенской жизни Мартой Фарлонг, в “Утонувшей фляге” обжилось очень быстро и сумело расположить к себе даже Сэнда. Было что-то на редкость успокаивающее в пристальном козьем взгляде — казалось, что она и правда внимательно слушает все твои словоизлияния и пусть даже ничего не ответит и не посоветует, но по крайней мере не рассмеётся тебе в лицо и уж точно никому не проболтается. – Зря я сюда пришёл, – признался Сэнд. – Тем более – не имея даже намёка на план. Коза мотнула головой и протяжно мекнула, словно бы выражая сочувствие, и Сэнд принялся скармливать своей исповеднице чахлый букетик из маргариток, который ему всучил зазывала-мальчишка, приглашающий покупателей в недавно открывшуюся цветочную лавку. Коза подношением оказалась довольна и жизнерадостно захрустела, избавляя товарища от изобличающей его преступные замыслы улики. Лихорадочное возбуждение охватило Сэнда: будучи в глубине души натурой законопослушной, он не любил нарушать правила, но если уж брался за дело, то с редкостной самоотдачей. Как бы Марта ни возмущалась, как бы ни требовала, чтобы её товарищи не кормили Зимушку всякой гадостью — якобы и надои от этого пострадают, и шерсть вылезать начнёт, — но Сэнд знал: желудок этой зверюги переварит практически что угодно... даже пугающие письма от Торио, украшенные её же пугающими рисунками. Видимо, позорное поражение от “нашей бывшей шестёрки” и его дружков пагубно сказалось на самочувствии бывшей госпожи посла — ну, или всему виной был хронический недостаток хорошего секса. Так или иначе, а взявшись за первое из полученных от Торио посланий, Сэнд краснел, белел, зеленел и, малодушно не дойдя до финала, благополучно решил не читать их вовсе: собственное душевное здоровье всегда было для него важнее хороших манер. То, первое письмо он выронил возле загона с козой совершенно случайно, и когда она, извернувшись каким-то невероятным образом, затянула листок к себе и с аппетитом зачавкала, Сэнд с радостью ухватился за эту возможность. Утилизация эпистол от Торио сделалась их с Зимой маленьким совместным ритуалом: распечатать, разгладить, поочерёдно скормить козе сначала конверт, а потом – и сами послания… Обычно Сэнду не хватало духу проследить весь путь отдельно взятого письма в козью глотку, но он знал, что Зима не оставляла после себя ни клочочка бумаги и не испытывала потом совершенно никаких проблем со здоровьем, как бы ни стращала потенциальных нарушителей её хозяйка. Впрочем, спорить с Мартой Фарлонг было себе дороже — разве что время от времени становиться на путь молчаливого неповиновения. Она была из тех женщин, что горящую рашеменскую избу на скаку* остановит... или как там говорится в этой присказке? Сэнду было даже немного жалко незадачливого Лорна, из которого Марта сделала отбивную; несмотря на весь раздражающий карнавал, развернувшийся вокруг судебного поединка, это был единственный этап разбирательства с лусканцами, за который он совершенно не волновался. Впрочем, зелий на все случаи жизни Сэнд всё равно наварил и даже уговорил Марту кое-что использовать — с большим трудом дождавшись, когда разошлись остальные доброхоты. Подготовка к слушаниям далась всем участникам куда тяжелее, чем поединок: распутать клубок лусканских улик, обелив Марту Фарлонг в глазах суда, казалось задачей почти непосильной… И всё-таки они справились — хотя сложности начались уже с тем, как подсудимой следует одеться. Вкуса у Марты не было совершенно, и коллективных усилий всех товарищей едва хватило, чтобы её убедить: нарисованный свёклой румянец будет смотреться немного неуместно, да и зубы чернить, пожалуй, лучше не стоит — как и стараться произвести впечатление на почтенную публику, “одевшись богато”, в тряпки вырвиглазных цветов и в откопанную где-то у Дункана шаль болотного цвета. Марта Фарлонг была привлекательной девушкой: из тех, кого трудно назвать хрупкой и изящной — хотя от такого папаши, как Дейгун, ожидать рафинированной девицы вообще не очень-то и разумно, — но ладно сложенной, женственной, мягкой. Трудно было поверить, что такая способна управиться с боевым молотом, не говоря уж о том, чтобы на досуге вырезать деревню-другую. Поэтому Сэнд настоял на том, чтобы она нарядилась в хорошую, скромную девушку из Западной Гавани, собравшуюся навестить свою прихворнувшую бабушку — усилить эффект, так сказать, — и Марта, хоть и послушалась, явно затаила на него обиду. Стоило схлынуть всему этому околосудебному азарту, как она принялась очень странно себя вести: многозначительно молчать, бросать на Сэнда сердитые взгляды и демонстративно его игнорировать. Причину таких перемен он в упор не видел, — неужели и правда всё из-за “маскарада”?.. — и ледяное незнание буквально сводило его с ума. Сэнд и сам до конца не понимал, как умудрился так сильно привязаться к этой невыносимой женщине. Возможно, это была какая-то разновидность рашеменского синдрома — вроде того, как мужчины-пленники, захваченные ведьмами, начинают со временем испытывать к своим тюремщицам искреннюю симпатию, а порой и куда как более сильные чувства? Ответов у Сэнда не находилось. Марта Фарлонг с разбегу ворвалась в его жизнь, перевернула всё вверх дном, и поначалу Сэнд злился, старательно уклонялся от расспросов о себе и своей семье, пытался не привлекать лишнего внимания, — в конце концов, ради этого он и переехал в вонючий и грязный Портовый район! — и спихнуть общение с проблемной знакомой с магическим осколком в груди на кого-нибудь другого… Но, осознав однажды, что откатить назад все эти изменения уже не получится, расслабился и начал получать удовольствие. Марта Фарлонг служила отменным катализатором: вокруг неё всё вступало в реакции, зачастую совершенно непредсказуемые, но завораживающе прекрасные. Многие принимали её безобидные причуды — вроде того, как однажды она притащила в таверну своего дяди козу, — за признак недалёкого ума, и для многих эта ошибка становилась фатальной. Да, Марта была... простой, пожалуй — в том, что отказывалась юлить и искать сложные пути там, где можно было легко пройти напрямик. И всё же ей было не занимать находчивости, внимательности и твёрдости: она умела мыслить нестандартно, прекрасно руководила отрядом и при желании могла поставить на место и скандалистку Квару, и даже Бишопа, который, кажется, к её угрозам вымыть ему рот с мылом отнёсся со всей серьёзностью. Сэнд меньше всего хотел ссориться с Мартой Фарлонг, и когда ему всучили бесплатный букетик маргариток, не придумал ничего лучше, кроме как заглянуть в “Утонувшую флягу”, и... Это была плохая идея. Это была настолько хреновая идея, что по сравнению с ней даже запереть Квару на складе фейерверков казалась отличным, продуманным и безопасным планом. Сэнд, к его чести, понял это довольно быстро, поэтому теперь он хандрил, скармливал Зимушке залежалые маргаритки — как вдруг их с козой тет-а-тет разрушила виновница всех его переживаний. – Не знала, что Торио выпустили из заключения, – уже с порога поприветствовала их Марта. – И что же, неужели она тебя отшила? Сэнд никогда не жаловался на неспособность внятно сформулировать свои мысли, но к такому повороту дел он явно не был готов и только и смог, что недоумённо моргать. – Я всё знаю про вашу переписку, – заявила Марта, обличительно погрозив Сэнду пальцем — а следом достала из кармана передника погрызенный листочек бумаги, измазанный оплывшими от влаги чернилами. Но, несмотря на подсохшие козьи слюни, Сэнд мигом распознал очертания очень узнаваемого и очень похабного рисунка и, кажется, понял, чем были вызваны все эти странности в поведении — он бы тоже не знал, как реагировать, попадись ему в руки подобный шедевр... Коза, ничуть не раскаиваясь в своём предательстве, жизнерадостно мекнула, следя за их с Мартой разговором с нескрываемым интересом. В отчаянии Сэнд попытался воззвать к доводам рассудка. – Неужели ты думаешь, что я бы стал так избавляться от её писем, если бы нас связывало что-то большее, чем невзаимная неприязнь? – спросил он, всплеснув руками. – Я был о тебе лучшего мнения. Как ни странно, это сработало; Марта неспешно убрала с глаз письмо, пожевала губами и, указывая на изъятые у Зимы остатки маргариток, спросила только: – А это тогда что? Разве не букет? – Веник. – И зачем ты скармливаешь свой веник моей козе? – недоверчиво переспросила Марта. А дальше всё произошло как в дешёвом любовном романе*: она шагнула вперёд — видимо, захотела крамольный веник изъять, — и вдруг запнулась, потеряла равновесие, а Сэнд, совершенно не думая, попытался её подхватить, но не рассчитал свои силы и рухнул на пол, крепко приложившись спиной. Марта приземлилась на него сверху, вышибла из груди воздух, и какое-то время Сэнд думал только о том, что эта женщина когда-нибудь сведёт его в могилу. Но когда боль и потрясение схлынули, на уме у него остались только... вопросы моды. Вот, например, домашнее платье Марты Фарлонг — закрытое, свободного кроя, из плотной серо-зелёной ткани — уже не кажется скромным и сдержанным, когда его лиф оказывается прямо перед твоим носом, а его хозяйка неловко на тебе ёрзает. Или, скажем, мантия… Это очень удобный, практичный предмет гардероба, особенно в лусканских Башнях, где секс – такое же оружие, как чары или интриги. В случае, когда каждая секунда на счету, мантия незаменима, особенно если обходиться без белья, а её крой прекрасно скрывает несвоевременную эрекцию... Вот только замаскировать стояк становится очень проблематично, когда на тебе так настойчиво ёрзают — скорее наоборот. Пока владелец расшалившегося магического жезла судорожно размышлял, как выпутаться из этой ситуации, сохранив хотя бы остатки достоинства, Марта, приподнявшись на локтях, неспешно встала, протянула Сэнду руку, помогая подняться, и уставилась куда-то ему в переносицу. Красная, как варёный рак, в остальном она казалось совершенно спокойной и смотрела на него долго, пристально, прежде чем проговорить негромко: – Я тут подумала… Если хочешь, можем подняться наверх, в одну из свободных комнат, и всё обсудить. А тема для разговора как-нибудь да приложится. – Я думаю, в этом есть резон, – кивнул Сэнд, отряхивая с мантии пыль и старательно не встречаясь с ней взглядом. Он бы соврал, если б сказал, что не задумывался о бегстве, но всё обсудить и забыть казалось меньшим из зол.* Так они с Мартой и оказались наедине — в одной из “хороших” комнат, которые Дункан почти никогда не сдавал, потому что дураки, готовые отвалить за неё запрашиваемое, в очередь не выстраивались. Правда, с “обсудить и забыть” как-то сразу не заладилось: Сэнд чувствовал, что должен был что-то сказать, но это “что-то” отчаянно от него ускользало. Пока он хлопал глазами, Марта закрыла на замок дверь и, развернувшись, упёрла руки в бока. – Я не невинная девица, если тебя именно это тревожит, – огорошила она Сэнда. – Хотя технически – именно что девица, скрывать не стану. Он только и мог, что кивнуть, и вид, наверное, имел преглупый, потому что Марта, недолго думая, пустилась в объяснения. – Я три года подряд становилась Королевой Полей Западной Гавани. В четвёртый раз не праздновала победу только потому, что девки упросили меня не участвовать. Отбоя от ухажёров у меня не было — даже папе оказалось не под силу всех распугать. Я знаю, чего ожидать, и много чего умею… – девушка осеклась, опустила руки и улыбнулась — одними губами. – Совру, если скажу, что не хочу чего-то большего. Но мы, пожалуй что, слишком тесно общаемся со смертью, чтобы терять время даром. Не хочу жалеть об упущенном — ни при жизни, ни в посмертии. И тогда Сэнд, наконец осознавший, что просто чудовищно упустил инициативу, впервые её поцеловал... и дальше всё пошло как по накатанной — в конце концов, служба в Тайном Братстве многому его научила. Хотя то, что Марта, кажется, не хотела расставаться с “технической” девственностью, изрядно ограничивало в вариантах. Спонтанный анал Сэнд не особо любил — был слишком брезгливым, несмотря на годы жизни в такой помойке, как Портовый район Невервинтера. Кроме того, Марта Фарлонг была человеческой женщиной — и женщиной, что, как оказалось, не брила лобок. Сэнд бы с удовольствием ей отлизал, но не был уверен, что справится с этим белокурым кустом, а портить всё неуместной реакцией ему совсем не хотелось. Впрочем, по жизни Сэнда вели не только предприимчивость и хорошо подвешенный язык, но и ловкие пальцы — а Марта очень чутко отзывалась на все прикосновения. Он не торопился и не скупился на ласки — как бы красноречиво собственный член ни призывал взять козу за рога и побыть эгоистом. Но в методичном исследовании таилась своя, особая прелесть, и Марту Фарлонг Сэнд изучил обстоятельно: всю, от золотистых густых волос, освобождённых из плена тугой косы, и до гибких лодыжек, а уж про грудь — произведение искусства, достойное того, чтобы быть увековеченной в мраморе и служить эталоном для следующих поколений — и говорить нечего... Когда злополучный куст был наконец преодолён, Сэнд нашёл Марту настолько горячей и влажной, что и сам тут же едва не кончил. Партнёрша, почуяв заминку, перехватила его ладонь и помогла задать нужный темп, и вскоре познания Сэнда в анатомии принесли свои плоды — Марта коротко всхлипнула, вздрогнула всем телом, и внутри несколько раз всё сжалось. Какое-то время она, раскрасневшаяся, только и могла, что лежать на кровати и тяжело, часто дышать — Сэнд бы соврал, если б взялся отрицать, что это согрело его самолюбие, — но, отдохнув, доказала, что не зря бахвалилась. На долгие прелюдии Марта времени тратить не стала: опрокинула любовника на спину, перебралась ему между ног и, скользнув языком по нежной, чувствительной коже на внутренней стороне бедра, резко втянула в рот член — почти целиком. Сэнд тогда потерял остатки контроля: вцепился ей в волосы так крепко, словно от этого зависела его жизнь, и, толкаясь в горячий податливый рот, стонал как блудливая кошка, и едва успел вовремя вынуть... Опыт, по мнению Сэнда, оказался более чем удачным, и они с Мартой не раз его повторяли — но последний рубеж взяли уже в Крепости-на-Перекрёстке, накануне штурма. Оба были тогда усталые, взвинченные и немного пьяные, и долго Сэнд не продержался — но всё же сумел не кончить в неё, пусть и забрызгал спермой ляжки и низ живота… хотя знал ведь, что это ничего не гарантировало, и всё равно варил для подруги необходимые зелья... – Теперь, как честный эльф, ты обязан на мне жениться, – хихикнула Марта, приобняв Сэнда и положив подбородок ему на плечо. Он притянул её ближе, коснулся раскрасневшейся нежной щеки, зарылся пальцами в волосы… и кивнул — наверное, в ту пору пьяного посторгазмического экстаза он поддакнул бы чему угодно, даже предложению когда-нибудь в будущем “удочерить” вторую козу. В конце концов, к чему упираться? Всё равно они скоро умрут, так что можно не волноваться о трагической несовместимости характеров или, упаси боги, детях! И всё же Сэнд, засунув ехидство куда подальше — немалый подвиг! — признался, невольно повторяя то, что услышал от Марты, казалось бы, целую вечность назад: – Совру, если скажу, что не хочу чего-то большего. И тогда она, стыдливо уткнувшись лицом ему в грудь, впервые рассказала, зачем много месяцев назад на самом деле купила козу. Отсмеявшись — если Марта и услышала нотки истерики, то предпочла деликатно промолчать, — Сэнд с готовностью признал: её план в итоге сработал как надо, на все сто процентов! Впрочем, кальсоны из козьей шерсти, расшитые розочками, носить он всё-таки не стал…

Но это уже совсем другая история.