Февраль ознаменовал начало тура — самое затяжное и тяжёлое время в их работе. Андерсону же было одинаково хреново что писать альбом, мотаясь из страны в страну почти год, что начинать серию концертов, потому что через два-три он перестанет даже пытаться сориентироваться в частях света и часовых поясах. Но вне зависимости от его желания тур начался.
Ледяной ветер бушевал в Амстердаме, на землю которого они ступили каких-то полчаса назад. Адам переминался с ноги на ногу, зарываясь носом в высокий воротник лёгкого пальто и проклинал себя за пренебрежение более тёплой одеждой. Его обветренные руки саднили даже в кожаных перчатках. Хотелось схватить в охапку более сносно одетого Тео и протащить через толпу орущих фанатов, попасть наконец в блаженное тепло микроавтобуса, который доставил бы их в отель.
Но Андерсон просто стоял, глядя то на толпу, то косясь на Тео — с надеждой, что тот вежливо попрощается и двинется к машине. Но он с невиданным энтузиазмом жал руки восторженным девочкам, улыбка с его лица не сходила. Адаму подумалось, что от такого холода мышцы лица его друга просто оледенели, а эта глупо-счастливая улыбка не сойдет с него до тех пор, пока Тео не отогреется.
Адам меньше всего хотел наблюдать Хатчкрафта таким неимоверно счастливым. Чувствовал, как ненависть тугим комом скручивает его пустой желудок и сдавливает горло. В этот момент он ненавидел всем сердцем Хатчкрафта, фанатов и себя, потому что было в этом что-то вселенски неправильное. Как мог Тео отдавать столько энергии огромному количеству людей, но для него больше не находить даже малой толики? Андерсон знал ответы на все свои вопросы, но никак не мог взять в толк то, как они пришли к этому. Как он пришёл к этому?
Всего час назад они, сидя бок о бок в самолёте, от силы пару раз перекинулись взглядами. Солист выглядел мрачнее тучи и не проронил ни слова, всем своим видом и надетыми наушниками выражал нежелание разговаривать. Но стоило ему выйти к фанатам — случалось чудо, которое для Адама оставалось непостижимым. В такие моменты Андерсон ощущал себя на краю света — максимально далеко от фанатов, группы, менеджмента и самое странное — от Тео.
Как только дверь авто за ними закрылась, Тео со вздохом откинулся на сиденье.
— Боже, какой холод. Я не чувствую пальцев.
Он сложил ладони лодочкой и подышал на них. Адам молча наблюдал за сосредоточенным лицом и запоздало ответил:
— Да, я чуть в блядскую ледышку не превратился.
Тео лишь мельком взглянул на него и пожал плечами. Через минуту остальные присоединились к ним, громко возмущаясь погоде.
Стемнело, когда он доехали до отеля. Сам отель больше напоминал гротескную норку двинутого на роскоши отшельника, с чересчур напыщенным холлом, украшением которого была фиолетовая ковровая дорожка и огромная трёхъярусная люстра, слишком большая для такого маленького помещения. Достойным завершением стали старомодные ключи от номеров вместо привычных пластиковых карт. В целом, это выглядело аляповато-забавно и Андерсон решил, что ему нравится их пристанище на предстоящие два дня.
Он успел лишь осмотреться в номере, который был на удивление простым, когда раздался торопливый стук в дверь, а после послышался голос Тео:
— Адам?
Андерсон помедлил, поборовшись несколько секунд с желанием никак не реагировать. Но Тео снова постучал, более настойчиво. Делать было нечего, Хатчкрафт знал, что Адам никуда не мог деться из своего номера так быстро — они всего несколько минут назад разошлись по комнатам.
Когда он открыл, перед ним стоял взъерошенный солист, явно обеспокоенный. Он окинул быстрым взглядом Адама и на одном дыхании протараторил:
— У тебя нет моего чемодана? Коричневый такой. Я точно помню, что в аэропорту он был. Блядь, он просто испарился…
Тео протиснулся мимо Адама, пока тот успел лишь открыть рот для ответа. Вздохнув, Андерсон пошёл следом.
— Здесь только мои вещи. Твои я не брал.
Произнёс он, наблюдая, как солист расхаживает по комнате. Рубашка выбилась из брюк, рукава неряшливо закатаны до локтя, а от укладки не осталось и следа — Хатчкрафт приобрёл дурацкую привычку запускать пятерню в волосы и взъерошивать их, творя полнейший хаос со своей причёской. Адама до смеха раздражало всё это, будто растрёпанный вид Тео рушил последние кирпичики шаткого душевного спокойствия Андерсона.
Он взглянул на свои чемоданы, будто среди них внезапно мог появиться лишний.
— Видишь, это все мои.
— Но…мне он нужен прямо сейчас.
С каким-то детским упорством пробормотал Тео и уставился на Адама в ожидании. Его лицо и поза выражали решимость найти пропажу именно у него. Андерсон усмехнулся,
— Его тут нет, ты же видишь. Спроси у остальных, позвони на ресепшн, в конце концов.
Тео провёл рукой по волосам в нервном жесте, Адам тяжело вздохнул.
— Считаешь, я сам до этого не додумался раньше? Его нигде нет.
В голосе слышалось явное раздражение. Адаму хотелось думать, что не из-за чемодана, а лишь потому, что Хатчкрафт не любил равнодушного отношения к себе.
Андерсон уселся в кресло, принявшись расшнуровывать ботинки.
— Ну так позвони Мэтту, объясни ситуацию. Пусть он разбирается с аэропортом, пошлёт кого-нибудь туда…может, ты его просто оставил где-то.
Монотонно проговорил он, глядя на свои ботинки, чувствуя пристальный взгляд на себе.
Тео вздохнул,
— Я же сказал: я точно помню, что забирал. Потом ребята погрузили всё. В это время мы были с фанатами.
Он бубнил себе под нос, уже не глядя на Адама. Его отстранённый взгляд теперь блуждал по стенам номера.
— Позвоню Мэтту, ты прав. Его до сих пор где-то носит…
С этими словами он двинулся к выходу, но у двери остановился и обернулся в порыве сказать ещё что-то. Андерсон делал вид, что занят шнурками, не поднимая головы, пока не услышал тихий скрип закрывающейся двери.
Он замер над вторым ботинком, резко ощутив то самое идиотское чувство отстраненности. Каждый раз, когда они перекидывались парой фраз, он чувствовал смесь тоски и злости к Хатчкрафту, ощущал физическую нехватку проклятого тысячу раз вокалиста. И он представил, как сорвется с места, поймает не успевшего далеко уйти Тео где-то в коридоре и выскажет всё то, что никогда не должно было прозвучать, но так долго маячило между ними, что Андерсон больше не мог выносить этот груз. Он бы с величайшим облегчением повесил всё на одного Тео и оставил бы его с этим безо всякого стыда…
Поток его мыслей прервал вибрирующий в левом кармане телефон.
Он должен был позвонить Эмили, сообщить о благополучном прибытии, противном холоде и безмерной любви к ней. Они едва не расстались в злополучном августе и Адам пытался наладить всё. Но внутри было нечто такое, что протестовало против каждый раз, когда он уверял себя, что нуждается в Эмили.
Они даже побывали у сраного семейного психолога, который, в прочем, понравился Адаму своей манерой мало говорить и аккуратной прической. Он внимательно изучал их умным взглядом через толстые линзы в черной оправе, пока Адам пытался хоть что-то пробормотать. Ему вообще не хотелось это делать, Эмили рядом выжидающе смотрела на него, а врач в итоге посоветовал ему обратиться к психологу индивидуально, мягким голосом предположив, что Адам находится в состоянии затяжной депрессии. Надо же, какая неожиданность.
Общим итогом стала договорённость «больше разговаривать», это значило — обязательно поддерживать связь на расстоянии. Что Адам делал чаще через силу.
Мобильный умолк. Может, это звонила вовсе не она — Адам надеялся, что не она — он не стал даже проверять.
Не прошло и минуты, как телефон снова зазвонил, но пианист не отреагировал, всё ещё в неудобной позе, как заворожённый, пялился на свой левый ботинок. А точнее, на руки, которые пробивала крупная дрожь. Адам подумал — что если это не пройдёт? И он не сможет отыграть предстоящий концерт — просто не попадёт по клавишам, не удержит медиатор или не сможет зажать верный аккорд...
Он резко поднялся, стараясь унять подступившую панику. Такое происходило не в первый раз. Он знал, что эта проклятая дрожь не уйдёт в никуда, потому что появилась не просто так. Он также знал причину, но старательно затыкал голос в своей голове как раз на этом моменте, когда он вкрадчиво начинал проедать ему мозг. У него было своё видение происходящего, и он определенно знал, через что должен пройти. Это не была какая-то «затяжная депрессия», о которой монотонно бубнил мистер Стивенс — психолог, к которому он всё же пошёл. Мужчина был значительно моложе предыдущего, с выразительным лицом и приятным голосом. Адам оказался у него только из-за Эмили, которая, очевидно, на самом деле беспокоилась. Каждый сеанс Андерсон безукоризненно честно выкладывал всё, что мучало его, добравшись до детских обид и застарелых комплексов. Об одном он не упоминал, обезличивая и обрисовывая в общих чертах — Хатчкрафт. В его рассказах все переживания, связанные с Тео, Адам перекладывал то на Эмили, то на нечто абстрактное и находил в этом банальное успокоение.
Мозгоправ слушал внимательно, кивал и многозначительно хмыкал, а после курса сеансов выдал целую тираду про тревожно-депрессивные расстройства, которых, очевидно для доктора Стивенса, у Адама масса. Мужчина вкрадчиво говорил об опасности такого состояния, о том, что Адаму стоит сделать и то, что он выпишет ему направление куда следует.
Бумажка давно затерялась чёрт знает где, а таблетки, которые Адаму должны были помочь, кончились, не дав никакого толка. Дрожь в руках появлялась всё чаще, а желание поесть — всё реже.
Так и оставшись в одном ботинке, он зигзагами пересекал комнату, считая шаги, стараясь не встретиться взглядами со своим отражением. Среди мешанины в голове возник вполне заурядный вопрос: какой гений решил расположить зеркало прямо над изголовьем кровати? Как раз такому как Адам подобного и не хватает. Чтобы с утра продрать глаза, хватаясь за спинку кровати, потянуться к зеркалу и долго-долго смотреть на себя, вдоволь ненавидя каждый дюйм своего лица. Он остановился и, резко развернувшись, уставился на своё отражение.
Из-зазеркалья на него смотрел высокий тощий он: аккуратно уложенные волосы и бледное лицо. Лицо как раз слишком выдавало его худобу, даже отросшая борода не спасала. Но Адам подумал однажды, что это не так уж плохо. Он был теперь совсем не тем пухлым мальчиком с щербинкой между зубов. У него был контроль. Впервые за всю сознательную жизнь он контролировал своё тело и свои эмоции на том уровне, на котором мог всё заглушить. И Адам ощущал превосходство теперь над тем собой, оставив умирать того человека на затворках своего сознания. И пусть руки его временами не слушались, а Тео смотреть на него, вернее будет сказать, сквозь него, словно выискивая того прежнего Адама Андерсона. Пусть. У Адама теперь был собственный путь.
Отражение улыбнулось ему, и паника отступила. Стук в дверь вывел его из оцепенения. Он вздохнул, двинулся к двери, по пути стянув ботинок.
— Кто?
— Это я. Слушай, я тут уже пять минут тарабаню. Ты не мог бы побыстрее булками шевелить?
Голос у Пола был заряжен бешеной энергией. Андерсон мог чувствовать это даже через дверь. И ему хотелось оторвать кусок от неё, заразиться вечным оптимизмом. Жаль, этот ходячий сгусток лептина не мог делиться ею по-настоящему.
Он лишь приоткрыл дверь, так, словно опасался, что вышеупомянутая энергия собьёт с ног его ослабленное тело.
— Ну наконец-то! Ты забыл как телефоном пользоваться? Я звонил тебе раз десять. -усмехнулся барабанщик, приподняв одну бровь. — Чего это ты меня не впускаешь? Уже подцепил кого-то? Шустро!
И лучезарная улыбка. Адам кисло улыбнулся в ответ, надеясь, что Пол явился не по поводу пропажи чемодана.
— Я вещи разбирал.
Уолшем скептически прищурился,
— Ты до усрачки занудный и странный последнее время, знаешь об этом? Если что-то случилось, ты знаешь, я всегда готов выслушать…
Андерсон просто пожал плечами,
–Это ты до усрачки любопытный. Лучше бы занялся своими гребаными делами.
Повисла пауза. Уолшем внимательно вглядывался в лицо Адама, пытаясь понять степень серьёзности его слов. Адам постарался выглядеть более чем серьезно, но уголки его губ дрогнули при виде крайней озадаченности в глазах барабанщика. И Пол моментально уловил перемену, заржав.
— Ну ты и говнюк, Андерсон! Я, вообще-то, не шутил.
Адам лишь усмехнулся, что снова удивило барабанщика. Но Андерсон выжидающе на него посмотрел, так что тот сказал то, зачем пришёл.
— В общем, мы собрались на ланч, спускайся. Все ждут только тебя.
Адам отрицательно помотал головой, стараясь игнорировать моментальный отклик боли в желудке.
— Ты же знаешь, у меня своя диета и…
Уолшем закатил глаза, перебивая реплику Адама,
— Ты со своей диетой скоро на тень станешь похож. А в этой стране вообще на улицу не выйдешь, тебя ветром унесёт. Давай же, только одного тебя ждёт вся команда.
Адам заикнулся спросить, но тут же передумал. Пол вопросительно смотрел на него. Андерсон сглотнул,
— А Тео…чемодан свой нашёл?
Барабанщик усмехнулся. Как-то даже злорадно, показалось Адаму. И боль снова опалила его внутренности.
— Нашёл. И угадай где? В своём же номере. Но прежде поставил с ног на голову весь отель. Ты же его знаешь, всё как обычно.
Он сделал паузу, лицо его приняло серьезное выражение,
— Две минуты тебе на сборы.
Адам попытался снова возразить, но Пол махнул на него рукой и отправился к лифту.
Он вздохнул, провожая взглядом барабанщика. Идти не хотелось совершенно. Тем более, что там собрались все. С недавних пор Хатчкрафт редко подразумевался в данном контексте, так что, подумал Адам, его там может и не быть.
Андерсон вернулся в номер и принялся неторопливо разбирать один из чемоданов. Он размышлял, что, наверное, оно даже к лучшему, что Тео теперь очень редко проводит время с группой, а чаще отправляется восвояси и появляется только на саундчек. Потому что самому Андерсону не приходится избегать его постоянно. Он так и не мог для себя решить, зазвездился ли вокалист в край, или же просто счёл их компанию более неинтересной. А точнее будет — его, Адама, компанию.
Команда расположилась за двумя сдвинутыми столами, лениво болтая или пялясь в телефоны в ожидании своих заказов. Опасения Адама подтвердились — собрались все, включая Тео.
Он шёл медленно, осторожно ступал по полу, словно надеясь, что его не заметят. Но как только он подошёл к столу, все синхронно подняли головы и уставились на него. Пол крякнул в знак приветствия, остальные улыбались. Такое поведение команды напоминало Адаму родственников умирающего, потому что именно так они на него смотрели — словно он нуждался во всеобщем сочувствии.
Один лишь Хатчкрафт взглянул на него без тени улыбки и снова уставился на экран смартфона, выразив полнейшую отчуждённость.
Конечно, свободным оказалось лишь одно место — соседнее с Тео. Андерсон помедлил, осторожно глядя на вокалиста. Но Тео лишь закинул ногу на ногу, вздохнув, погруженный в телефон.
Тогда он сел, всем телом ощущая свою напряженность и отрешённость Хатчкрафта. Когда Пол позвал официанта, Тео подал голос:
— Зачем? Он всё равно ничего не станет есть.
Ровно проговорил он, не отрываясь от смартфона. Пол открыл рот, уставившись на вокалиста. За столом воцарилась тишина,
— Это не смешно…
Неуверенно проговорил Лаэл, покосившись на Тео.
Андерсон же ничуть не удивился реплике певца. Он внимательно смотрел на вокалиста, пока тот не поднял голову и встретил его взгляд.
— А кто смеется? — Тео не отвёл взгляда, пока не поднялся. Он вышел из-за стола, молча направившись к выходу.
Можно было почти физически ощутить всеобщую неловкость. Кто-то попытался начать разговор, пока Адам смотрел на свои руки, пытаясь пересилить себя, чтобы не улыбнуться. Подошёл официант, которого Пол тихо отправил обратно.
Внутри Адам ликовал. Он знал, что это задевает Тео, надеялся, что тот теряется в собственном бессилии и непонимании, и злорадствовал. Ещё он знал, что это было показательное выступление. Тео не просто так затронул
эту тему при всех.
Все давно знали о «диете» Адама. Когда они впервые собрались после перерыва, всех немало удивило, что Адам пропускает совместные завтраки и вылазки на предмет перекусить. Пол пару раз пошутил на эту тему, но быстро из шутки это превратилось в проблему, когда они заметили, что одежда на Андерсоне стала слишком свободной, а своё рабочее утро он всё чаще начинал с чего-то покрепче, чем кофе.
Самым невозмутимым остался Тео, которому, казалось, было абсолютно до лампочки происходящее. Они разговаривали только по делу, даже не глядя друг на друга лишний раз. Остальным лишь приходилось догадываться, контактировали ли они вообще, когда готовился сырой материал.
Команда постепенно привыкла, каждый раз наталкиваясь на стену молчания при упоминании странности происходящего. Один лишь Пол не унимался, время от времени подлавливая Адама и пытаясь вытрясти из него хоть какое-то объяснение. В один из дней Уолшем доставал его с самого утра, допытываясь слишком рьяно. Адам молчал до той поры, пока Пол красноречиво не выдал, что между Андерсоном и Тео пропала былая химия, а сам Адам выглядит весьма паршиво. Тогда-то клавишник не сдержался, грубо пихнул удивлённого барабанщика в плечо.
— Отвали, а? У меня грёбаная диета, усёк? И у всех у нас новый формат работы — в этом дело!
Полу ещё не приходилось видеть Адама таким. Очевидно, тот всерьёз забеспокоился за сохранность своего лица, раз решил оставить Андерсона в покое, с тех пор держа все интересующие его вопросы при себе.
Пол и остальные не знали, что перед основной сессией Андерсон и Тео ни разу не встретились, присылая наработки друг другу на электронную почту. Это можно было сравнить с их первым опытом работы друг с другом, только на этот раз в этом не было никакой необходимости, они имели возможность встретиться и поработать вдвоём полноценно. Только ни одни из них не горел желанием видеть другого. Так что их общение могло быть более сносным лишь среди ребят. Не прошло много времени прежде, чем до всех это дошло.
Тео проявлял чудеса безразличия, выполняя свою работу и казалось, один он не замечал ничего странного в поведении Андерсона. Но сам Адам знал, что это далеко не так. Не то, чтобы это было важно теперь, но ему нравилось ловить редкий тревожный взгляд на себе, а однажды брошенная ему в спину фраза «будь осторожен», когда он направлялся из студии прямиком куда-нибудь выпить — была словно бальзам на душу.
Нынешнее положение ему нравилось куда больше, хоть он и чувствовал от Хатчкрафта всё чаще вместо обеспокоенности отчуждённость. Он знал эту тактику — искусно игнорировать. Возможно, он действительно убедил себя, что ему всё равно, но Андерсону было, по большому счёту, плевать. Он нащупал нечто «своё», нечто похожее на внутреннюю силу, которой у него раньше не было.
Ему казалось временами, что он больше не часть, а уже почти единое целое, и ему больше не нужно без оглядки таскаться за Тео. Отныне он мог обойтись без него.
Не считая особо скверных дней, когда к нему будто возвращался прежний, неуверенный и тихий он, который хотел обратно, как брошенный ребёнок, под крыло к обожаемому Хатчкрафту. Это вызывало отвращение и тошноту, а всё в целом казалось смешным, и он иногда не мог сдержаться, одолеваемый приступами смеха. Он смеялся до слез от странности происходящего и от глупости самоощущения, будто он — это карикатура себя прежнего с замахом на нечто новое. Он смеялся и не мог остановиться, пока его не рвало. Тогда ему действительно легчало.
И вот, сидя за столом, он сдерживался изо всех сил, стараясь не улыбаться, потому что это вызвало бы приступ смеха. Пол сочувствующе смотрел на него. Очевидно, лицо Адама не выражало того истеричного веселья, которое так и рвалось наружу. Официанты начали приносить заказы, но никто к еде не притронулся. Напряжение повисло в воздухе.
— Эм… может, пройдемся? Или вообще…сходим куда-нибудь?
Уолшем заглянул в лицо Адама, и было видно, как ему некомфортно. Наверняка пожалел, что вообще позвал — подумалось Адаму и ему пришлось глубоко вдохнуть, подавляя новый подступающий приступ смеха вместе с тошнотой.
— Не…нет, знаешь, я спать пойду, хорошо? Устал чутка с дороги.
Адам старался говорить ровно, поднялся под пристальным взглядом барабанщика и пожелав всем хорошего вечера, направился к выходу. Он знал, что они будут таращиться до тех пор, пока он не скроется из вида, оттого его так и подмывало развернуться и выставить им средний палец, рассмеяться в недоумевающие физиономии, а потом послать всех куда подальше. Ему не нужна была жалость.
***
— Блядь, Адам, только попробуй сейчас вырубиться!
Раздражённый голос Тео вдруг ворвался в его раскалывающуюся от боли голову. Он открыл глаза и встретил разъярённый взгляд карих глаз. Хатчкрафт был так близко, что Адам ощущал жар его тела.
В запасе всего около десяти минут на перерыв. Всё, о чём Адам мог мечтать — закрыть глаза и отключиться на это время. Но Хатчкрафт и этого не дал ему сделать.
— У меня просто болит голова…
Хатчкрафт невесело усмехнулся,
— Да ты засыпаешь за роялем, мать твою!
Тео оттолкнулся от дивана и выпрямился во весь рост, теперь возвышаясь над ним.
— Мне плевать, как ты это сделаешь, но ты должен выйти сейчас и нормально отыграть до конца шоу.
Адам потёр глаза, ощущая, как боль ползёт по позвоночнику к рёбрам. Посмотрел на грозную фигуру над собой, попытался собраться с силами и встать,
— Не драматизируй, всё ведь нормально…
Андерсону совершенно не хотелось продолжать диалог. Хатчкрафт же был действительно зол и очевидно не собирался терпеть подобного положения вещей.
— Было бы нормально, если бы ты не накидался как свинья…
Он швырнул в сторону Андерсона полотенце,
— У тебя две минуты.
С этими словами он исчез из поля зрения Адама. Кто-то сунул в руку Андерсона ледяную бутылку с водой, кто-то распутывал провода от передатчика, и гитарист не успел толком опомниться, как уже стоял у края сцены с гитарой наперевес.
Толпа бушевала, Хатчкрафт выкладывался по полной, безукоризненно оправдывая фанатский восторг. Андерсону весь зал виделся одним большим сине-жёлтым пятном, статичную картинку которого разбавляла фигура Тео, в софитах и на пьяную голову казавшейся Адаму такой же нечёткой, как и зал. Он уже не ощущал собственного присутствия, а в ушах стоял такой гул, что он не слышал в наушниках ничего разборчивого, играя чуть ли не наугад.
И он вполне мог и так дотянуть до конца, но ему предстояло проделать давний трюк, который обожали фанаты. Это было чуть ли не единственным пунктом, который Тео брался обсуждать с ним не единожды перед туром — их взаимодействие на сцене. Отныне никаких прикосновений — главное правило. Никаких двусмысленностей, а также никаких разговоров. Так что Андерсону нужно было лишь подойти ближе, чтобы толпа взорвалась возгласами умиления — и с них хватит. Но Адам чувствовал всем своим нутром нежелание этого делать. Хотя бы потому, что ему казалось, будто стоит ему сдвинуться с места, остаться в вертикальном положении ему не удастся. Или потому, что он не жаждал устраивать сценку для фанатов.
Но он уже сделал размашистый шаг, стараясь правильно распределить вес и на самом деле не встретиться со сценой. Тео бросил на него мимолётный взгляд и замер на месте. Софиты приглушили, создавая торжественный полумрак, что означало — время для маленького шоу. Адам встал настолько близко, насколько можно было, и позволил себе поверить в своё представление. Определённо то, что было в его голове, должно было кардинально отличаться от того, что видели зрители.
Его пьяный мозг воспроизводил всевозможные сценарии, пока длились их общие три минуты. Тео пел проникновенно, не глядя на зал, а подавшись чуть в его сторону. Андерсон разрешил себе поверить, будто в этот момент всё было по-старому, будто Хатчкрафт поёт для него, что, конечно, и вовсе никогда правдой не было, но никто не запрещал Адаму так фантазировать. Смысл слов этой песни давно потерялся в переписанных всеми подряд строками, от написанной Хатчкрафтом изначально почти ничего не осталось, но то, что всё же осталось, Адаму хотелось услышать так же сильно, как среди десятков ненужных слов и долгих часов молчания он слышал несколько искренних и нужных.
Он прикрыл глаза и постарался услышать. Но стоило ему уловить то самое, как момент был упущен. Песня подошла к концу и зал восторженно взорвался раскатами аплодисментов.
***
Спину и затылок приятно холодило, а вот то, что всё ещё удерживало его в вертикальном положении, наоборот — согревало. Контраст не давал вырубиться, так что Андерсон дрейфовал где-то на задворках реальности. Его совершенно не волновало происходящее, потому что ему было не под силу разлепить веки и оценить обстановку. Его слегка штормило и ощущения в общем напоминали полёт. И если бы не чьи-то настойчивые попытки привести его в чувство, он бы в конечном итоге уснул.
Мог пройти час, минута или даже день, он не знал, сколько потребовалось времени, но в какой-то момент Адам услышал чьё-то бубнение, которое становилось всё чётче, пока он не разобрал вполне понятную реплику.
— …это напоминает мне тот случай, когда ты на спор выжрал шесть шотов какой-то жижи и облевал всю квартиру. Некоторые вещи не меняются.
Адам резко открыл глаза, решив, что наверняка тронулся. Но ему не показалось и не привиделось — рядом с ним, на кафельном полу, расположился Хатчкрафт, вытянув свои длинные ноги до ванной. Он придерживал Андерсона одной рукой за плечи, во второй — стакан.
— Что ты тут делаешь?..
Вопрос был глупый, Адам не знал даже, где он сам. Тео прищурился,
— Наконец-то. Спасаю твоё чувство собственного достоинства. Чтобы ты понимал — мы тут три часа торчим. Выпей.
Он сунул Адаму стакан, почти до краёв наполненный водой.
— Ты явился ко мне в номер совсем угашенный, не помнишь?
Адам прокашлялся. Попытался вспомнить последние несколько часов, но всё обрывалось на сцене. Тео терпеливо наблюдал, и казалось, ему всё это даже нравится.
— Я…я сделал что-то?
Адам боялся спрашивать, но лучше было быстрее раскрыть все карты. Тео просто покачал головой.
— Нет. Только мямлил что-то про то, что любишь меня и жить без меня не можешь. Ну и штаны мне облевал.
Он усмехнулся.
Андерсон зажмурился, стараясь унять колкое чувство стыда.
— Ладно, было только последнее. Ты ничего не говорил, не расстраивайся так. Тебе легче?
Он участливо заглянул в лицо Адаму, пока тот силился хоть что-то сообразить. Андерсон инстинктивно кивнул, хотя не ощущал особого облегчения. Он сжал виски руками, будто от того хоть что-то могло проясниться. Вероятно, его терзания были слишком очевидны, поэтому Хатчкрафт сжалился над ним,
— Мы хорошо отыграли. Потом поехали в отель, парни из охраны отвели тебя в номер. Что ты там делал, я не в курсе, но несколько часов назад ты чуть не вынес мою дверь.
Он зевнул, пригладил растрепавшиеся волосы и продолжил,
— Я думал, ты перебесишься и пойдёшь к себе, но ты внезапно решил вздремнуть прямо там, на полу. Так что мне пришлось затащить тебя сюда. Дальше ты знаешь. Около двух часов тебе было реально хреново. Что ты пил?
Андерсон проигнорировал вопрос, оглядываясь вокруг. В ванной творился хаос — повсюду вода, большое зеркало над раковиной треснуто. И, вероятно, не без его помощи. Постепенно он пришёл к пониманию, что укутан в гостиничный халат, а волосы у него мокрые. Перевёл взгляд на Хатчкрафта, тот тоже был в халате. Тео уловил в его взгляде вопрос и засмеялся,
— Нет, мы не трахались. Я же сказал, тебе было херово — холодная вода тебе, очевидно, помогла. Давай, вставай.
Пока Адам пытался собрать воедино всё сказанное Тео, Хатчкрафт помог ему подняться.
— Ты можешь остаться у меня, кровать большая. Можешь идти к себе. Но, кажется, ключ ты оставил в номере, а дверь захлопнул.
Тео аккуратно отпустил его и снова скрылся где-то в ванной.
Адам тяжело плюхнулся в кресло, оставшись без поддержки Хатчкрафта. Его всё ещё штормило, тошнота то и дело подкатывала.
Он не хотел оставаться, но в принесённых Тео брюках ключей действительно не оказалось.
Тео картинно закатил глаза,
— Да брось, мы столько раз спали вместе. Какая, к чёрту, разница. Мы не помешаем друг другу. Устраивайся. Только постарайся не блевать.
Адам вздохнул, глядя на двуспальную кровать перед ним. Тео пожал плечами,
— В общем, мне без разницы, можешь оставаться в кресле. Я хочу спать.
С этим он залез под одеяло, выключив свет. В темноте голова у Адама закружилась ещё сильнее и предостережение Тео уже не показалось простым стёбом.
Возня с стороны Тео слышалась недолго. Когда Адама начало клонить в сон, он всё же перебрался на кровать. Как только он устроился, послышался тихий смешок, а через паузу тихий голос Хатчкрафта,
— Извини меня за сегодняшнее в гримёрке. Мы оба бываем говнюками.
Андерсон кивнул в темноту. Утром это покажется сном, если даже не будет им. Наутро всё будет иначе. Андерсон никак не предполагал снова оказаться в одной постели с Тео, тем более, не ожидал какого-то участия, уж слишком всё казалось неуместным.
Адам не знал, что сказанное Тео в шутку было правдой. И если бы Андерсон вспомнил ночные события, то всякое чувство стыда было бы вытеснено немалым удивлением собственному красноречию в умении признаваться в любви.
