Поводок

Ли склонилась над ним так низко, что ее волосы мазнули по его щеке. Когда Риддлер открыл глаза и, пару раз моргнув, поморщился от боли в виске, на лице Ли отразилось заметное облегчение. Боялась, что случайно убила меня, подумал он. Эта мысль принесла Риддлеру сильное удовлетворение. Он привык искать в Ли признаки взаимности, наблюдая за ней и изучая вдоль и поперек. Повадки Ли, кроющиеся в мимике и артикуляции тонкие оттенки эмоций и переживаний, то, как она закатывала глаза, реагируя на чужой идиотизм, как усмехалась краем рта, когда находила смешным то, над чем не принято было смеяться, как опускала подбородок и смотрела исподлобья, слушая о проблемах жителей своего крошечного нищего королевства головорезов и тунеядцев. Конечно, ухмыльнулось Риддлеру из глубины подсознания. Конечно, она боится, что убила тебя. В народе это зовется «эмпатия». За стеной клоуны-мародеры разносили участок. Риддлер слышал их крики, далекие, словно через ватное одеяло, треск, визг, радостный хохот, звуки разрушения и уничтожения. Надо сказать, в этом был смысл. Полицейский участок стал капитолием готэмского порядка, вот только клоуны и не догадывались, что разрушать уже нечего. Потому что порядок этот вымученный, искусственный и фальшивый. Ровно такой же, как капитан полиции Джеймс Гордон. Риддлер медленно огляделся. Кабинет медицинского эксперта не слишком изменился с тех пор, как он ушел из полиции, но ощущался совершенно по-другому. Раньше кабинет был алтарем, вторым домом и всегда немного местом преступления — но Риддлер все равно продолжал нарушать правила, вламываясь сюда без разрешения. Он был уверен, что когда-нибудь законно займет это место, и не мог найти в себе мечты выше. Сейчас это была просто комната. Грязная, неприглядная и маленькая. Удивительно, насколько малым готов был довольствоваться Эдвард. Прошлое больше не было его собственным, точно ампутированная конечность, с которой он давно потерял всякую связь. Теперь ему казалось, что это вовсе не он каких-то два года назад шнырял по участку с непременной папкой под мышкой в мечтах о повышении и похвале. Совсем не Риддлер утыкался взглядом в пол, рассматривая начищенные носы своих ботинок, пока офицеры смеялись над его походкой, манерой говорить и якобы неуместным энтузиазмом. Конечно, на фоне их патологической лени и часовых перекуров на лестнице у морга любой энтузиазм был «неуместен». Вовсе не Риддлер радостно ловил их подачки, представляя, как однажды они позовут его выпить пива после работы, а он сначала откажет, а потом даст себя уговорить. И уж точно не Риддлер в одну рабочую субботу позорно бежал из холла из-за офицера Доэрти. Доэрти и мисс Крингл поцеловались у рабочего стола. — Знаете, какой сегодня день? — громогласно объявил Доэрти. — Мы с Кристен уже три месяца вместе. Кто-то захлопал. Кто-то присвистнул. — Вообще-то... — начала мисс Крингл слегка смущенно и поправила волосы. — Вообще-то три месяца было девять дней назад... Доэрти быстро дернул ее за рукав, притянул к себе и поцеловал, широко открыв рот. Мисс Крингл еле слышно вскрикнула и неловко заулыбалась в поцелуй, придерживая очки. Эд сжал губы и посмотрел в окно. Он хотел уйти, но Доэрти оказался быстрее. — Чего ты такой кислый? — сказал Доэрти, оторвавшись от мисс Крингл. Громко сказал, так, чтобы все слышали. — Завидно? Хочешь поцеловать мою женщину? Даже если забыть о том, что я бы помыл ей рот с мылом после этого, не думаю, что она бы оценила такой фокус. Что скажешь, а, Кристен? Мисс Крингл не успела ответить, только приоткрыла губы. Ее молчание повисло в воздухе. Все окружающие оторвались от имитации работы и запрокинули головы. Эд только сильнее сжал зубы и быстро выбежал в коридор. Он шел, разглядывая мелькающую под подошвами шахматную плитку, боясь поднять глаза — вдруг столкнется с кем-нибудь. Только добежав до кабинета патологоанатома и с силой захлопнув за собой дверь, он прижался к ней спиной, точно кто-то мог начать ломиться, а потом медленно подошел к стене и прислонился к холодной штукатурке лбом. Спустя пару минут дверная ручка опустилась, язычок тихо щелкнул, и Ли сказала: — У нее день рождения в следующую среду. Он, наверное, забудет. Но ей будет приятно, если ты вспомнишь. Эд и так прекрасно знал, когда день рождения мисс Крингл. Еще он знал дни рождения ее сестры и матери, их домашние адреса и номера социального страхования. — Она любит лилии, — сказала Ли. Удивительно, но Эду отчего-то стало немного легче. Унижение жгло чуть меньше, дыхание, сбитое еле сдерживаемыми слезами стыда, потихоньку выравнивалось. Он подумал — доктор Томпкинс видит меня чуть лучше, чем все остальные. Уже позже он расшифровал ее поведение как снисхождение и сочувствие, на смену которым пришли попытки подружиться с парнем своей близкой подруги. Иногда Эда так и подмывало спросить, лежало ли в основе интереса Ли настоящее стремление узнать его поближе или только человеколюбие и желание помочь, которыми она удостаивала почти каждого встречного, но он не был уверен, что хочет знать ответ. В любом случае Ли всегда относилась к нему лучше остальных. Говорила с ним на равных. И вызывала одновременно ревность и бесконтрольную симпатию — все в участке любили Ли, хотя она провела здесь без году неделю, в то время как Эд не смог стать своим среди офицеров за все прошедшие месяцы. Эд вечно путался в себе. Ему казалось, что регулярное публичное унижение рождает в нем ощущение непрерывного стыда. Да, стыд там тоже был, но стоило копнуть чуть глубже, содрать тонкую пленку и заглянуть внутрь, как становилось ясно, что это была едкая злость. Эд Нигма был совсем не тем, кем виделся не только окружающим, но и самому себе. Возможно, именно поэтому они с Ли и остались вдвоем. Сначала они не знали себя. Они были полны сюрпризов. Насколько Эд понимал женщин, Ли была из тех, кто к тридцати пяти уходит из практики, чтобы стать чьей-нибудь женой и чьей-нибудь матерью, но горе оказало на Ли небывалый эффект. Риддлер, приложивший руку к этому преображению, был слегка горд собой. Если бы не он, свет никогда бы не увидел этого потенциала. При этом Ли оставалась непредсказуемой, сочетая в себе желание помогать, ее главный двигатель, и решимость отчаявшегося человека, который потерял все, что мог. Риддлер не знал, что было у нее в голове. Он медленно моргнул. — Эй! — Ли легонько хлопнула его по щеке. — Господи, я подумала, что случайно убила тебя, — сказала она и провела ладонью по лицу. За стеной с треском разбилось что-то громадное. Никто из них не вздрогнул. Риддлер покосился на дверь. — Я заперла, — ответила Ли. — Ну и прикид у тебя. Берег к Хэллоуину или специально купил? — Я похож на человека, который регулярно празднует Хэллоуин? — Риддлер стащил с головы парик, сел и пригладил волосы. — Вообще-то похож, — она поднялась с колен и замерла, вслушиваясь в звуки, с которыми стремительно погибал полицейский участок, уходя под воду вместе со своим неудачником-капитаном. — Я не ожидала, что ты придешь за мной. — Кто же, если не я? Капитан Гордон? — не без яда спросил Риддлер. Гордон бесил его, как бесит камешек в ботинке. — Он со всей ответственностью передал меня лучшему из своих подчиненных, — криво усмехнулась Ли. — Но я не виню его. Его город горит, что еще он должен был сделать? Даже сейчас она защищает его, с неудовольствием подумал Риддлер. — Здание скоро будут брать штурмом, нам пора. Ли не слышала его. Она озиралась по сторонам с таким выражением, будто внезапно очнулась от сна и обнаружила себя в пижаме посреди улицы. Она сравнивала свои жизни — нынешнюю и прошлую, но Риддлер не мог сказать, в пользу какой именно Ли склонялась. — Жалеешь? — спросил он. Она дернулась — еле заметно, он бы не обратил внимания, если бы не знал ее так хорошо, — и мрачно улыбнулась. — Скучаю по обедам в столовой. Ли выхватила противогаз из рук Риддлера, приоткрыла дверь и выглянула в коридор. Риддлер встал и хотел уже быстро избавиться от дурацкого трико и вслед за ней выскользнуть из кабинета, но Ли вдруг закрыла дверь и мягко, но настойчиво оттолкнула его к столу для вскрытий. В коридоре кто-то был. Сквозь мутное стекло виднелись дрожащие тени. Ли повернулась к Риддлеру, заглянув в глаза, и закрыла его рот рукой. От неожиданности он чуть было не брякнул что-то о том, что это вовсе необязательно, и он сам в состоянии понять, что сейчас им стоит помолчать, но Ли только сильнее прижала ладонь. — А там ты проверял? — раздался женский голос. — По-моему, это шкаф со швабрами, — ответил мужской. — Идиот. Где это ты видел шкаф с окном? Там явно есть окно. Посмотри на свет. Придурок. Ручка двери истерически задергалась. Риддлер неотрывно смотрел на Ли и глубоко дышал носом. В клоунском костюме было жарко, а ладонь Ли оказалась прохладной. Край высокого стола неудобно упирался в поясницу. — Заперто, — сказала женщина. — Даже если там кто-то есть, куда они денутся? — Выпрыгнут в окно? — Этаж не первый. Они завозились под дверью, перекрикиваясь, а потом, стуча каблуками, двинулись дальше по коридору. Эдвард закрыл глаза. Не то что он правда боялся каких-то разукрашенных пьяных кретинов, но массовый готэмский психоз грозил вылиться во что-то крайне непредсказуемое. А Риддлер предпочитал быть самым непредсказуемым человеком в здании. Как оказалось, он не был даже самым непредсказуемым человеком в этой комнате. Ли так и не убрала руку. — Я скучаю по всему этому, конечно, — сказала она, кивнув на скупой интерьер. — Ты убил ее здесь? Ли подалась ближе. Риддлер хотел сделать шаг назад, но дальше был только стол, на котором он когда-то крошил арбузы и повторно вскрывал тела с целью повышения квалификации. Он взял Ли за запястье и отнял ладонь от своего лица. — Нет, — ответил он. — Я убил ее дома. Но ты знаешь, что я не хотел ее убивать. — Правда? — скорее утверждающе, чем вопросительно. — Да. Я думал, мы будем жить вместе. Это был несчастный случай. Реплики звучали сухо и заученно. Вымученно. Суд присяжных, состоящий из белых старух и студентов с тонкой душевной организацией, безусловно признал бы Риддлера виновным. Он и сам уже не мог понять, где тут правда. Хотел ли он смерти Кристен Крингл? Наверное, нет. Хотел ли он ее убить? Вполне возможно. Ли опустила взгляд и вдруг, просунув руку в распахнутый мешковатый комбинезон, начала расстегивать его ремень. — Как ты убил ее? — Она задохнулась. Рука, борющаяся с пряжкой ремня, сбивала с толку. Чего хотела Ли? Запутать его? Отвлечь, чтобы добиться чистосердечного признания? Риддлер не очень хорошо понимал людей, когда те выходили за пределы логики и очевидных реакций и ударялись в сложные эмоции. Чтобы выстроить схему манипуляции, требовался первичный мотив субъекта, но мотивы Ли понять не удавалось. С тихим шелестом она выдернула ремень из шлевок и вкрадчиво сказала Риддлеру прямо в губы: — Я так и думала. И что ты сделал с телом? — Я разрезал его на куски, принес в участок, а потом закопал в лесу, — ответил он и вдруг понял, к чему Ли ведет. Он мог бы убить ее прямо сейчас — тем же способом, что и мисс Крингл, и никто никогда не заподозрил бы его ни в чем. В такой суматохе любой человек превращается в расходный материал. В сопутствующий ущерб. Одна его часть всеми фибрами души желала этого. Избавься от нее, и Нэрроуз — твой. Избавься от нее, и верни себе независимость. У тебя даже есть повод. Избавься от нее. — Принес в участок? Зачем? Ты сумасшедший, Нигма. Рановато тебя выписали из Аркхэма. Но, несмотря на назойливый голос разума, Риддлер даже не пошевелился. Ему было интересно. Он чувствовал нервное и сексуальное возбуждение. Оно пробирало приятным холодком по спине — от того, как близко Ли стояла, так однозначно сжав в руке почти символичный ремень. — Мы говорили с тобой в тот день, — севшим голосом ответил Риддлер, выбирая следующее местоимение. — Оно лежало в ящике, а ты даже не заметила, — и нервно улыбнулся, кривя губы. — Ты расспрашивала меня про нее и вовсе не подозревала, что она прямо тут, рядом с тобой. Все шесть ее частей. Ли взмахнула ремнем, и Риддлеру показалось, что сейчас она хлестнет его по щеке. Вместо этого Ли, как он и ожидал, перекинула ремень через его шею, дернула Риддлера на себя и поцеловала — не раскрывая губ, целомудренно и сухо, как будто он уже умер. Риддлер не понимал, что Ли желает услышать, — оправдания или признания. Хочет ли она, чтобы он встал перед ней на колени и извинился за тот нелепый случай? Движимый любопытством, он был согласен на любой вариант. Проблема, кажется, была в том, что Ли сама не имела ни малейшего представления, куда идет. — Я тоже любила ее, — сказала она. — И свою работу. Вот это место. Я любила Джима. Я любила свою квартиру. Я любила представлять себе свое будущее, — сказала Ли и снова приложилась к его губам. — Признаюсь, не такое захватывающее, но куда более счастливое. Я любила эти фантазии. Риддлер все еще не двигался. Ему казалось, что если он еще немного подождет, то услышит что-то важное, что-то, что можно услышать только сегодня и только сейчас. Ремень мягко охватил его горло прямо над кадыком. Риддлер поцеловал Ли в ответ, и, увидев в этом согласие или же не нуждаясь в согласии вовсе, она закрыла глаза и потянула за концы ремня. Он успел набрать в грудь немного воздуха и тут же задергался, по инерции пытаясь вдохнуть еще, но кислород был перекрыт. Они все еще держались друг за друга, столкнувшись губами в чем-то, очень отдаленно напоминающем поцелуй. Риддлер, экономя силы, старался не тратить их на лишнее сопротивление и застыл, а Ли, притиснув его к металлической столешнице, намотала ремень потуже на одну руку, другой схватила его за волосы на загривке и, прижаввшись ртом к его раскрытому рту, просто дышала, будто пыталась поймать обрывки дыхания. У Риддлера зашумело в голове, блики от ламп дневного света, игравшие на металлических стеллажах, поплыли перед глазами широкими белыми мазками. Он чувствовал, как стремительно опухает лицо. Во рту пересохло, легкие быстро сокращались, сотрясая грудную клетку. — Не столь важно, что этого больше нет. Важно, что я больше не фантазирую, — сказала Ли как сквозь грохот водопада. — Я ничего не хочу. Я не знаю, чего я хочу. Ее голос ускользал, и у Риддлера подогнулись колени. Ли смотрела ему прямо в глаза, но он уже не мог разглядеть ее лицо. Риддлер поднял руку и слабо толкнул Ли в плечо, но она только сильнее вцепилась в ремень и сказала, обдав его ухо теплым дыханием: — И кто в этом виноват? Он хотел ответить, он знал ответ на этот вопрос, но сознание уплывало. Риддлер покачнулся и начал оседать. Чужие пальцы крепко взяли его за локоть, предупреждая падение. В легкие сразу же хлынул кислород. Потеряв ориентацию в пространстве, он зашарил руками, пытаясь уцепиться за столешницу. Клоунов не было слышно. Риддлер согнулся пополам, хватая ртом воздух. По лбу катился пот, рубашка тоже вся промокла. Он поднял оцепеневшую руку и неуклюже пригладил растрепанные волосы. — Не я, — просипел он, оборачиваясь к Ли. — Точно не я. Ли вернула ему взгляд, сжав губы. — Пошли, — сказала она как ни в чем не бывало. — Вот твой противогаз. Тебе Джим точно рад не будет. Ли уже отвернулась к двери, когда он поймал ее за рукав и дернул к себе. — Что? — спросила Ли. — Не думай, что сможешь посадить меня на короткий поводок, Ли. Она сочувственно улыбнулась ему и надела противогаз.