Путь домой

Итак, белую жидкость — в серую емкость, а черную жидкость — в красную. Вроде ничего сложного, но я стою и смотрю на две пустые посудины, не понимая, почему не могу вспомнить в какую посудину что выливать. Вдруг сделаю неправильно, не хотелось, чтобы потом мои останки срывали со стен и потолка, волей-неволей задаешься справедливым вопросом: зачем меня посылать на выполнение столь серьезных дел? Разве то, что с меня сняли кандалы два месяца назад, является поводом, чтобы теперь гнать меня пуще прежнего? Раньше ко мне немногие решались обратиться, в основном, обращалась я, а сейчас, когда меня официально приняли в «мафию», я стала вдвойне ослихой, и не то, чтобы ко мне стали нормально относиться, просто уже не очень-то и стеснялись давать мне поручения, но уже не за очень бесплатно. Как никак, я же вроде без прав и все такое, словно раньше это было проблемой. — Ты чего так долго? — закричал снаружи мужик, который и прислал меня сюда, вроде добрый дяденька, но вид, как и его голос, были устрашающими, а если он злился, даже будучи уверенным, что он ничего не сделает, меня бросало в дрожь, и сейчас его крик не был исключением, я чуть не разлила все по полу. Отвечать не хотелось, я боялась его реакции, боялась, что если отвечу или не отвечу, он просто придет и размажет мне голову о стену или еще хлеще. Вот откуда такие мысли? — Он тебя зовет, — пробормотали в глубине кладовой, я машинально повернулась к источнику звука, но в темноте ничего не разглядела, лишь едва слышимый выдох, и тихое, — белую в красную, а черную в серую. — Спасибо, лорд Келегорм, — даже если и его голос звучал иначе, я все равно его узнала, после моего побега он со мной говорил нечасто, и даже в тех случаях, было непонятно, обращается ли он ко мне, либо это мысли в слух. Именно потому, что его голос я слышала не часто, он въелся мне в голову, и мне уже казалось, что, чихни он, я бы сразу его вычислила. И дело вовсе не в том, что я тащилась от его тембра, от того, как именно он произносил слова, как иногда растягивал последние произносимые слова, как иногда лениво, немного с хрипотцой в голосе, обращался к своей лошади, пока я чистила конюшни, странно, но тогда он всегда был рядом. Однако нет, дело вовсе не в этом. Я настолько привыкла бояться, прятаться и бежать от его голоса, что мне уже были известны не только все нюансы его произношения, но даже запах лорда, его шаги и дыхание. Инстинкт самосохранении был увеличен в разы, но сейчас я просто тихо вышла от осознания того, что смогла учуять его раньше, чем он дал о себе знать. Что же случилось за эти два месяца, спросите вы, наверное, и, если честно, у меня не будет четкого ответа на этот вопрос. Моя жизнь… моя жизнь изменилась, и не потому что меня здесь больше за орка не принимают, изменилась она в том смысле, что сейчас я нахожусь на перепутье. Я смиряюсь с фактом, что уже мертва, и больше не увижу маму, и смиряюсь с тем, что в этом мире мне придется прожить еще одну жизнь, какой бы короткой или длинной она ни была. Мои видения, которые возникал Куруфин, исчезли после того, как при матери отключили все мои пикающие приборы. Именно этот эльф оказался рядом в тот злосчастный момент, помог мне принять факт, избавил от режущей боли, не знаю, какой бы сейчас была я, не окажись его рядом, точно бы сошла с ума. К счастью, тогда он оказался тем теплом, который мне требовался, теплом, которое еще греет мое сердце и даже в холодные весенние ночи, стоило мне представить себя в его сильных руках, и мне становилось немного легче. Я бы его, конечно, не представляла и не использовала его в своих корыстных целях, если бы у меня была равноценная замена, а его не было и быть не могло. Моя отстранённость со временем сильней разрослась, может я и работала с людьми, но ни с кем не общалась, я не могла жить нормально, не могла чувствовать себя равной. И даже сейчас, отдавая обратно пустую посуду, чувствовал себя обычной рабыней без прошлого, без будущего, без нормального настоящего. В принципе, никаких отличий с моей прежней жизнью, но тогда я не плакала в подушку, не старалась ночью заглушить крик, кусая руку, обхватывая себя, стараясь спрятаться. Со временем и это прошло. Чтобы избавиться от желания снова сбежать из замка, мне понадобилось время, да и сейчас, мне кажется, что еще не все потеряно, что у меня еще есть шанс вернуться обратно к семье. Говорят, что надежда умирает последней, и в этом моменте есть своя доля истины, ведь я, если уже верить всем этим видениям, уже умерла, но вот надежда все еще живет. Но я медленно принимала реальность, даже после проведенного в замке времени, я не могла с точностью ответить на вопрос, смогу ли прожить одна в этой дикой земле, да и что знаю о Средиземье, если уж верить, что я именно здесь? Практически ничего, да даже если бы и знала, они никак не относятся ко времени, куда я перенеслась. Куруфин, помнится, говорил, что не знает ни о каких хоббитах, ни о Шире, а о Мордоре вообще не слышал. Ладно, допустим, что я все же погибла, и непонятно каким образом оказалась здесь, в месте, о котором даже вообразить не могла, допустим, но зачем? Разве если и люди умирают, они не попадают либо в ад, либо в рай, либо вообще — навсегда исчезают, я не спец по вопросам загробной жизни, и даже не интересовалась, есть ли миры, помимо нашей. В принципе, такая возможность есть, что дает нам думать, что мы единственные во всей вселенной. Может и в нашей солнечной системе есть жизнь, но она настолько закрыта, что мы о ней и не знаем. Либо мы все словно люди из игры симс, и кто-то нами командует, играет нами, создает для нас вселенные, просто потому, что ему скучно, либо им тоже кто-то управляет. Вот же черт — полезла непонятно в какие дебри, и на кой в голову всегда лезут мысли, которые никак не помогают решать проблему, а, наоборот, усложняют все. Вот, получай! Голова разболелась, а здесь, насколько мне было известно, нет никаких лекарств, как я еще жива, остается только гадать. — Не стой на месте, ты привлекаешь слишком много внимания. — Да? Думаю, это из-за вас, что вы остановились рядом, — я осмотрелась, и в самом деле, я стала предметом детального рассматривания со стороны тех, кто находился рядом, но заметив мой взгляд, они начали отворачиваться. — Остановившаяся на середине пути девушка с кувшином, и заледеневшим взглядом, сильней привлекает внимание, чем мое присутствие, — добродушно улыбнулся Куруфин, перехватив кувшин воды из моих рук, он сделал два больших глотка, обратно вручив мне, — не грусти, не наполняй свое сердце и голову сожалениями. Я поспешила скрыться, как только эльф прошел дальше по своим делам, он прав — я и так кажусь всем странной, многие, несмотря на поручения, все же сторонятся меня, в особенности, эльфы. Куруфин пояснил, что они чувствуют во мне нечто странное, что и не позволяет им приблизиться, к сожалению, его аргумент не распространяется на его старшего братца. Даже если он и не говорил со мной, его постоянное присутствие, непонятные взгляды, усмешки не к месту, все это, естественно, не позволяло свободно вздохнуть. Так и тянулись дни за днями, недели за неделями, сливались в одну непонятную нить, за конец которой хотелось потянуть, чтобы прекратить это безобразие или понять, кончится ли бесконечность, изменится ли течение времени, повлияет ли на меня конец нити, конец этой жизни. Я даже и не считала, и не знала какое сейчас время, какой день, это знание было здесь бессмысленным, тогда именно так я и считала, не знала ведь, что они ведут войну с врагом. В конечном итоге, все сошлось к тому, что я была рада сталкиваться как можно чаще с Келегормом, все было настолько пресно. Именно он все еще непонятно каким образом заставлял поверить в то, что я жива, хотя бы тем, что, увидев его, холодок опускался вниз живота, и сердце билось чаще, пока хватило этого энергетика, чтобы я окончательно не опустила руки, и хотя бы каждое утро вставала. Видимо, этот эльф чувствовал мое внутреннее состояние, и поэтому не отходил от меня, и наверное, дальнейшие его шаги были продиктованы моим отношением. — Завтра до рассвета будь готова, — как обычно, я изначально не поняла, что он обращается ко мне, — ты меня слышала? — Что? — Какой дурой была, такой и осталась. Завтра выезжаешь с нами, приготовь себя. — Что приготовить? — Я тебя сейчас ударю. Ты никогда не бывала в походах? — чуть ли не с пеной у рта проговорил Келегорм, явно собираясь осуществить задуманное и ударить меня, его несколько шагов в мою сторону и сжатая челюсть говорили о многом. — Я никогда не была в походах, и даже если и так, мне нечего готовить, у меня нет ни рюкзака, ни теплых вещей, — спросить у него зачем именно я им понадобилась, не могла, хоть и была явно заинтересована, лучше потом спрошу его брата. — Неужели за время пребывания ты не сшила себе ни одного одеяния? А если бы не одежда моего брата и не украденные тобой штаны? — я, кажется, покраснела, ведь до сих пор носила эти штаны, и никто и не думал обвинить меня в их краже, я и забыла, что они не мои, а он напомнил каким образом они мне достались. — Я не умею шить. — Неумеха. — Я знаю, лорд Келегорм, не нужно говорить очевидное, — на мои слова тот усмехнулся, но затем вдруг немного расслабился и улыбнулся, был бы у меня телефон, точно бы его сфоткала, невероятное отличие от его напряженного, усмехающегося лица, было выражение, представшее передо мной. Его и правду хотелось запечатлеть, хотя бы в памяти, я невольно засмотрелась на него, хотя ранее не позволяла себе такой вольности. — Зайдешь к швеям, может, у них есть что-нибудь, скажешь, что от меня. Потом отработаешь, поняла? — я кивнула, но направилась не к ним, а к Куруфину. В это время он обычно сидит в своем кабинете, или как у него эта комната называется, и совещается. Так оно и случилось, но эльф не выставил меня, как в прошлые разы, когда он еще проводил на мне свои эксперименты, а усадил в углу комнаты, велел сидеть тихо, я же, имея возможность беспрепятственно рассматривать его рабочее пространство, не упустила ее. В этот раз комната была светлой, окна не были занавешены плотными тканями, комната была довольно просторной, но из-за обилия мусора и эльфов, она казалась очень маленькой. Кроме книг, занимавших почти всю стену напротив камина, все остальное было в хаосе, книги, как памятники былого уюта и порядка, невольно привлекали свое внимание, но я не знала эльфийского, и большинство из них было без надписей. Его чертежи валялись то тут, то там на полу, и я задумалась, а настолько ли они важны, что он позволил бросить их на пол? Видно нет. В центре комнаты стоял массивный четырехугольный стол с немногим количеством стульев, многие просто стояли, на столе же была разложена карта, вещь, к которой я стремилась, но увидев ее, полностью разочаровалась — она была полностью на эльфийском, и, что самое плохое — я не могла понять, что это за место, даже не могла найти своего местоположения. Стол меня мало интересовал — чуть больше — диван, или что-то похожее на него, он выглядел так мягко, что я хотела прилечь на нем, но я не видела даже, чтобы сам хозяин садился на него, видно, диван был очень дорогим и эльф боялся его испортить. Обитый красным бархатом диван вовсе не смотрелся вульгарно, даже с золотыми подлокотниками и ножками, украшенными непонятными камнями, наоборот, он очень гармонично вписывался в интерьер, кажись, поставь его в любую зачуханную комнату, он и там будет гармонично смотреться. — Во-первых, — привлек к себе внимание Куруфин, а я заметила, как мы вдруг остались одни, чудеса. — Эти книги тебе будут явно неинтересны, я не хочу учить тебя языку, но могу тебе почитать. Во-вторых, чертежи всегда важны, иногда мне удобней работать на полу, там они и остаются, в-третьих, можешь не стараться, я понял, что твои возможности читать карту — ничтожны. И, наконец, ты права, этот предмет мне очень дорог. Надеюсь, я ответил на все твои вопросы? — Вместо того, чтобы слушать своих советников, ты опять залез в мою голову? — я встала, но даже стоя не доставала до его плеча, обидно, а так хотелось стереть его властный взгляд своим, — и, нет, ты не ответил на мой главный вопрос. — Одно другому не мешает, а что касается Келегорма, это его личное решение, я не могу ничего поделать. — Пожалуйста, Куруфин. — Тебе кажется, что у меня других забот кроме как помогать тебе нет? Ты забыла, что я — лорд замка, а ты, ровным счетом, никто, я позволяю тебе достаточно для безродной женщины, но это вовсе не означает, чтобы ты начала наглеть и вести себя словно я обязан выполнять все твои прихоти, — каждое слово было произнесено тихо, четко, медленно, но ощущения были другими — словно со всей дури вонзили кинжал в сердце, но жертва осталась живой, и чтобы ее сильней помучить, начали медленно вытягивать оружие, продолжая и продлевая пытку. — Как странно, стоило мне только умереть там, ты перестал видеть картины моего мира, и я оказалась ненужной. Как котенок, которого родители купили ребенку, думая, что он навсегда останется маленьким, но стоило котенку подрасти, как его выкинули, как детская кукла, которая ребенка оберегала от кошмаров, но потом его просто выкинули за ненадобностью. — Твои слова — бесполезная трата времени, ты и сама поняла, что ты уже не интересна и не нужна мне. Что еще ты можешь предложить? Ничего. Я уже почерпал все, что мне нужно было знать. — А как же я? — понимая, что он во всем прав, я все же не могла сдаться, если и он отвернется, то что же со мной будет? — А что ты? — разве принадлежу этому миру? Разве мне не должны помогать вернуться обратно, Куруфин улыбнулся. — Никто тебе ничем не обязан, пора бы перестать верить в это, а теперь — выйди, у меня много дел. Я чувствовала себя разбитой, разбитой и обманутой, использованной и никчемной. Вот так просто он опять указал мне на мое место, дал понять, что я глупая женщина, раз думаю о себе как об особенной, думаю, что мне все должны. Я дала себя использовать и перестала быть интересной для него, и, вправду, а что я ему еще могу дать? Ничего, в отличие от него — он может дать мне многое, в его руках заключена власть и он богат, а что я? Я просто лежу в своей каморке, задыхаясь слезами, и понимая, что тепло, которое меня грело, рассыпалось. Ночью меня растолкал стражник, но я, находясь в прострации, не понимала что от меня требуют. — Вставай уже. — Куда? — Что значит куда? Вставай, прошу тебя, лорд будет зол. — Наплевать, — стражник то ли взревел, то ли что, но по его виду было ясно, что он не рад, эльф схватил меня за руки, рывком поставил на пол, я и пискнуть не успела. — Это твоя котомка? — У меня его нет, оставьте меня. — Пожалуйста, оденься. — Нет. — Я сам это сделаю. — Не посмеете, вы — эльфы, настолько чураетесь людей, что и касаться их не хотите, воротите носы, словно мы чума, — я говорила и говорила, пока эльф натягивал на меня одежду, — мы интересны вам только тогда, когда вам от нас что-то нужно, а когда получите, то бросайте как ненужную вещь. Эльф кое-как напялил на меня штаны, запахнул верхнюю одежду, и только когда я почти приняла нормальный человеческий вид, эльф посмотрел на меня, мне настолько все было без разницы, что я и не старалась скрыться от его взгляда, просто смотрела сквозь него, научилась у братьев. Хоть чему-то я могу научиться, даже если это мне нигде не поможет. — Вы плакали? — Разве вам не наплевать? — Мне очень жаль, что вы встретили нас в такое неблагоприятное время. К сожалению, вы создали образ эльфа, который отличается от действительности. Мне очень жаль, Анна, — я и не поняла, что плачу, пока эльф не убрал скатившуюся слезу, закинул рюкзак за свое плечо и вывел меня из комнаты. Думала, что выплакала все слезы, но столько влаги из меня еще никогда не выходило, и зачем я снова плачу? У меня дел больше других нет, стала размазней. Я растерла глаза, не плачь, разве трудно не плакать? Оказалось, что трудно. Трудно жить в окружении людей, которые не удостоят тебя добрым словом, оказалось, что мне это дается очень трудно. Я с детства привыкла получать огромную, необъятную любовь от мамы, и сейчас, при любом проявлении доброты и участия, я бросаюсь в слезы. Так не должно быть. Нужно хотя бы попытаться немного укрепить свой характер, но мои слова разительно отличались от моего желания. — Зачем вы это сделали, зачем сказали, зачем проявили доброту, я не хочу привязываться, — эльф сильней сжал мою руку, но дальнейший его тон вовсе не походил на добродушный. — Не бойся. На дворе было холодно и темно, даже факелы не спасали ситуацию, я уже несколько раз споткнулась, и если бы не сопровождающий, точно бы упала, но я держалась за него, даже если он и был против. Сон все еще не хотел уходить, и соображала я медленно, но все же не могла понять, почему эльф решил, что я должна с ними поехать? Неужели он начал доверять мне больше, и разрешил выехать. Уж точно он не по доброте душевной делает это, ему невдомек как мне одиноко в замке, и что его стены на меня давят со всех сторон. — Анорион, дева поедет с тобой? — Да, — проговорил голос рядом, — лорд не разрешил выдавать ей коня. — Тогда поспешите, он сейчас появится, — мой спутник легко поднял меня, усадив на седло, но из-за сонливости и по причине, что я давно не сидела верхом, да и страх все же присутствовал, я скатывалась то в одну, то в другую сторону, не могла удержаться, лишь эльф, позволив себе снова коснуться меня, придерживал за куртку. — Нелегко тебе будет с такой ношей, господин, — рассмеялся кто-то, судя по голосу –человек, вот какая ему разница? Эльф ничего не ответил, несмотря на продолжение обсуждения по поводу его ноши, то есть меня, он устроился сзади, прижав меня сильней к себе, я уже хотела возмутиться, но меня опередили. — У вас теплое одеяние, я не могу держать узду, — и вовсе я не толстая. — Извини, я даже не знаю откуда взялась эта одежда. — Она точно ваша, — я не видела Келегорма, но судя по тому, что мы выехали, он уже присоединился. Согреться никак не удавалось, помимо ног и рук, у меня отмерзли уши и нос, на мне не было и головного убора, что за нелепица, я не снимаюсь в Игре престолов, чтобы свободно разгуливать без шапки. Кстати, а что бы было, попади я в Игру престолов? Висела бы моя голова на пике давно, и то, в лучшем случае. — Вам холодно? — Да, у меня уши замерзли, — прошептала я, точно заболею, это очевидно, но эльф ничего не предпринял, зачем тогда вообще спрашивал? Странный тип, я еще успела кинуть в его адрес не очень приятные слова, как провалилась в сон. Может, мне не стоит возвращаться? Кому нужна здесь? Кому нужна там? Почему так тихо? Я точно была здесь раньше, прохожу по мало освещенному коридору, так пусто, ни единого человека, а я ведь в больнице, мои ноги несут меня к определенному месту, и я точно знаю, что там увижу, точнее, кого. Как только открываю дверь, даже не подумав, стоит ли этого делать, рушатся стены и палата превращается в бесконечную темноту, я вижу лишь себя, лежащей на белых простынях, и не подаю признаков жизни. Может сейчас я дух, и если помещу себя обратно в тело, то смогу проснуться обратно в своем мире? Стоит попробовать, не зря же про это сняты фильмы. Поместиться в тело было просто, но дальше ничего не происходило, я поняла, что это бессмысленные и безрезультатные попытки, но стоило мне только встать, как с моим телом, что продолжало лежать, начало происходить странное. На глазах оно начало гнить, источать ужасный запах, части кожи облезли, показывая кости, к такой трапезе присоединись и черви, и непонятные жуки. Мама родная. Помогите, кто-нибудь, я закричала, когда мой труп вдруг задвигался. Нет, это всего лишь видения, просто показался череп, просто иллюзия, что он мне усмехнулся. Проснись! Нет. Вот же! Оно сейчас откроет глаза! Не смотри, только не смотри. — Очнись, — хлесткая пощечина чуть не снесла мне голову. — Смотри на меня! Сюда смотри. — Ее зрачки почти побелели. — Молчи, — еще одна пощечина, аж искры в глазах засверкали. — Хватит меня бить. — Смотри на меня, — вздернул. Больно. Келегорм. Ну, я и посмотрела, взор начал проясняться, туман, сковывавший глаза и рассудок, медленно исчезал, передо мной встало удивленное лицо Келегорма. — Я все еще сплю? — Нет, не спишь. — В реальной жизни ты бы не выглядел словно волнуешься за меня, — Келегорм сразу отпрянул от меня, а я, потерявшая опору, рухнула обратно на землю. — Присмотрите за ней, — прошипел Келегорм, и, выходя, пробурчал, обращаясь ко мне, — вот взял же тебя на свою беду. Провалиться в объятия небытия у меня не получалось, как бы я этого не хотела, а хотела очень, я измоталась, и так сильно устала, что была готова снова увидеть себя гниющей, но сидящий рядом эльф не позволял. — Что случилось? — Вы кричали. — Мне снился кошмар, извини, что доставила тебе неудобства, — мой сопровождающий, чье имя Анорион, улыбнулся как-то механически, словно на него нажали и чисто из-за этого он воспроизвел действие, которое было прописано в перечне на его упаковочной коробке. Я засмотрелась, пытаясь все же понять, не продолжение ли сна то, что мне видится. Эльф так долго не отнимал взгляда, что мне казалось, что сейчас так же гнусно ухмыльнется, как сделал то мой труп, поэтому я резко отвернулась, стараясь справиться с рвотными позывами. — Не бойся, это не сон, — хотела я поверить тогда в его слова, но с тех пор ко мне прочно приклеилось дума, что я не до конца проснулась, и велика вероятность, что я все же лежу в коме, и все происходящее — результат слабой активности моего мозга. А это видение преследовало меня, и я уверенна, что точно не забуду об этом, о таком не забывают, такие видения преследуют тебя без возможности спастись от них, без вероятности на то, чтобы ты забыл об их существовании, а пока меня ожидал новый — первый день в походе, в котором я должна была узнать о своей роли и зачем Келегорм все же повел за собой. Лагерь уже был разбит, но как пояснил Анорион, мы не задержимся долго, к концу дня отряд должен был перейти реку, а так как сейчас уже весна, есть вероятность, что река в месте перехода, вышла из берегов. Мокнуть в такую погоду я точно не хотела. Отряд был не очень большим, но вот странно, я чувствовала себя защищенной — все они казались бывалыми воинами, да и вооружены хорошо, если что случится, они смогут дать отпор, а я могу и сбежать. Меня хватило только лишь на слабую усмешку, сколько раз я буду повторять то, что боюсь воплотить в реальность? Другая бы на моем месте давно бы вскочила на коня, и гнала бы, пока животное не издало предсмертного вздоха, а что я — лишь пребываю в страхе, не могу нормально определиться со своими желаниями. — Подойди, — к тебе-то я и шла, хотелось сказать в ответ, но я всего лишь последовала его приказу. Келегорм похлопал рядом с собой, указывая, куда могу опуститься, без слов он протянул мне ломоть хлеба, сам же насел на мясо. — Я не дам тебе мяса, твой организм может не принять его. — Спасибо. — Я не для этого тебе позвал, просто лишний кусок хлеба остался, — даже я знаю, что лишней еда, тем более в походе, не бывает, но в разговоре с ним лучше не говорить очевидное. — Скажи мне, что ты видела? Что тебя так напугало? — Я видела себя мёртвой, тлеющей, — незачем врать ему, тем более, что во сне не было никакого секрета. — И все? — Да. — Я не силен в видениях, но хочу попробовать увидеть то, что ты видела, — Келегорм развернулся лицом ко мне, затем сказал слово, которое я от него никак не ожидала, — Можно? Конечно, легче согласиться, снова отдать свой мозг на растерзание эльфам, но одного раза хватит. Попользовались и хватит, не хочу, чтобы кто-то, кроме меня, мог видеть, а тем более, чувствовать все, что таится у меня внутри. После мозговых штурмов Куруфина мне было настолько не по себе, что иногда он разрешал оставаться в своем рабочем кабинете, но каждый раз я просыпалась отчего-то в своей комнате, но речь сейчас не об этом. От его экзекуций меня несколько раз вырывало, голова раскалывалась, а тело перестало принадлежать мне, я бы не хотела повторения. — Нет. Нет! Мне хватило и вашего брата, который выудил из меня все, вывернул наизнанку и бросил самой залечивать нанесенные им раны. — Мой брат делал раньше такое? — Каждый день. — Что ж, я хотя бы попросил тебя, но раз ты отказалась, придется применить силу. В мой шатер ее. — Нет, пожалуйста, не надо. — В тебе есть что-то странное, и раз мой братец не удостоил меня предупредить или сказать, значит, я должен сам выяснить. Келегорм встал, быстро скрываясь в палатке, меня же схватили двое мужчин, и как бы я не брыкалась, они смогли, и разве можно было сомневаться, затащить меня на растерзание к монстру. Бежать уже некуда, я, наконец, поняла, зачем понадобилась эльфу, но теперь мне уже это знание было ненужным. — Оставьте нас, — Келегорм ухватил меня за руку, дав вспомнить о тех мучениях, что я получала от него, но сейчас страх, если он был, то не заслонял разум, сейчас меня трясло от разочарования, от злости, от бессилия и обреченности. — Ты из-за этого меня вытащил? — Да, — одна слеза, за ней еще одна. — Ты мог бы просто меня спросить. — Не тогда, когда рядом мой брат, ты бы не ответила. — Что стоило тебе… просто ударить меня, и я бы сказала, было бы что скрывать, — глаза сильней защипало, — как же вы меня достали, как же я от вас устала. Но нет! Вам все подавай с соусом унижения и доминирования. — Успокойся, — тихо проговорил эльф, но куда мне там, мне нужно выговориться. — Зачем тебе это все? Интересно, что со мной не так? Я умерла, слышишь? Умерла, но отчего-то у меня сердце продолжает болеть, отчего-то сбивается дыхание, а вы тут еще со своими экспериментами. — Иди сюда, — кем бы ни был стоящий напротив меня, будь то даже слизень, но услышав его, очень нужные слова, я ударилась о его грудь, захлебываясь слезами, сильные руки прижали меня, позволяя выплакаться, и почувствовать себя нужной, почувствовать, что я снова жива и опять все благодаря Келегорму, которому ничего не стоит снова опустить меня и раздавить. Я обвила его, пытаясь слиться воедино, забрать себе все его тепло, хотя и знала, что поступаю неправильно, но не могла ничего с собой поделать. Только не сейчас, может и позже я начну себя винить в своей слабости, но сейчас все было правильно: его ровное дыхание, мои всхлипы, его мерное биение сердца, мое гулкое сердцебиение, его крепкие и теплые ладони, мои дрожащие, еле обвивающие его спину руки. Я многократно пожалею о том, что случилось сегодня, и этот эльф, я знаю, не преминет случаем напомнить о моей слабости, ударит ею мне в лицо. Я об этом знала. Но почему-то прижималась к нему сильней, комкала его одеяние и продолжала плакать. — Если услышу, что кто-то узнал, что сейчас здесь происходит, убью. — Спасибо, — промычала я, получая в ответ тяжелый выдох, его рука затерялась в моих волосах, на минуту появился страх, что он меня отшвырнет, но я выдохнула, стоило ему сильней, разве можно еще ближе, прижать меня к своей груди, он наклонился ко мне, его дыхание колыхало мои волосы. — Но ты мне все расскажешь, — прошептал он, необычном голосом, в который он, кажется вложил не только имеющуюся у него доброту, заботу, но в его голосе явно проскальзывало обещание. — Расскажу.