Отдамся в хорошие руки

С того времени, как Александр заселился, в принципе, мало чего поменялось. В первые два дня Джефферсон даже не заметил его присутствия и только из разговоров слуг вспомнил, что у него дома живёт ребёнок. Гамильтон был не просто тихим, а невероятно тишайшим. Просыпался он рано, завтракал с Джефферсоном редко (чаще всего он просил принести еду в комнату), всё время сидел в комнате и читал или писал что-то в тетради. Томас, конечно, пытался принять участие в жизни мальчика. Предлагал свою помощь или спрашивал нужны ли ему учителя, но на всё Алекс отвечал либо сухими односложными «да» и «нет», либо не отвечал совсем. Почти каждый день приходили письма от Вашингтона. Президент интересовался всем, что происходило в жизни его приёмного сына, а описывать было-то и нечего. Вот и сейчас, Томас сидел и нервно кусал кончик пера, пытаясь придумать что-нибудь поинтересней, чем самое обычное описания дня. Взяв в руки запачканный чернилами лист бумаги, Джефферсон пробежался глазами по строчкам и с тяжёлым вздохом отправил лист в корзину к остальным таким же. Не пойдёт. Томас встал из-за стола, прошёлся по комнате. Прошла ровно неделя, а никакого намёка на сближение с Гамильтоном даже не было. — Мистер Джефферсон, обед готов! — раздался за дверью голос Салли — одной из служанок. Томас вздрогнул, но не от неожиданности, а от внезапно осенившей его идеи. Надо пригласить Александра пообедать с ним, а если всё пройдёт более менее гладко, то пригласить прогуляться по заднему двору. Мальчик там ведь ни разу не был, а как вирджинец мог заключить, ему нравится природа Монтичелло. Отличная идея! Томас резко открыл дверь и чуть не сбил с ног бедную Салли. — Салли, дорогая — обратился он к девушке — накрой ещё один столовый прибор. — Для Александра? Принести ему в комнату? — Нет, на общий стол. Спасибо. И не дав задать ещё вопросов, Джефферсон поднялся на второй этаж. Добравшись до комнаты, он слегка приоткрыл дверь. Гамильтон сидел на подоконнике и читал, сосредоточенно водя глазами по строчкам и делая пометки карандашом. Томас тихо постучал. — Могу я войти? Алекс встрепенулся и повернул голову. Но увидев, кто стоял в дверях, мальчик отвернулся и пожал плечами. — Расценю это как «да». Вирджинец зашёл и оглядел «нору» Гамильтона. Своё слово он сдержал, и теперь всё в этой комнате было изменено под нового жильца. Ковёр, обои, даже шторы. Теперь всё было другое и комната была в зелёно-чёрных тонах, что придавало ей некоторой мрачности. Джефферсон добавил и кое-что от себя, повесил Алексу над кроватью портрет Макиавелли — любимого философа мальчика. При первом осмотре новой комнаты, Гамильтон, казалось, не обратил на это внимания, но мужчина часто замечал, что иногда мальчишка украдкой смотрит на него, а значит где-то Джефферсон угадал. Тем временем он подошёл к подоконнику и присел рядом с Алексом. Последний продолжал делать вид, что слишком занят книгой. Томас посмотрел в окно: не осень, а подарок. Уже неделю хорошая погода и ни намёка на сырость или грязь, характерные для этого времени года. Джефферсон перевёл взгляд на Гамильтона, продолжающего читать. — Вам что-то нужно, мистер Джефферсон? — не отрываясь от книги, спросил мальчик. Присутствие вирджинца его явно раздражало, хотя он старался не показывать этого. Томас выдохнул и обратился к Алексу, как можно дружелюбней. У мальчика обнаружилась привычка цепляться к каждому слову, поэтому мужчина старался говорить так, чтобы никакой двусмысленности или издёвки нельзя было даже заподозрить, а Александр был мастер в нахождении двойственности там, где её не было. — Да, Александр. Я бы хотел пригласить тебя пообедать со мной. Гамильтон неожиданно поднял голову и уставился на Томаса, ища какого-то подвоха. Зелёные глаза напряжённо оглядели вирджинца с ног до головы. — Вы же знаете, что я обедаю в комнате. — Знаю, — кивнул Джефферсон — но всё же считаю своим долгом пригласить тебя. К тому же Салли испекла вкусный пирог и я буду просто в отчаянии, если съем его в одиночестве. Вирджинец театрально прикрыл глаза рукой. Гамильтон закатил глаза и отложил книгу в сторону. — Мистер Джефферсон, это всё, конечно, заманчиво, но я сейчас занят. Мне нужно собрать информацию для дневника. Томас усмехнулся и положил руку на плечо Александра. — Александр, ты же не собираешься у меня тут мариноваться? Уже неделя прошла, а ты так из комнаты и не вылезаешь. Тут уютно, я не спорю, но сделай милость, хоть раз пообедай со мной, а в награду я устрою тебе прогулку на заднем дворе. Мальчик заинтересованно склонил голову. — У тебя глаза загорелись, я же вижу. Обещаю, что больше ни коим образом тебя не побеспокою, и ты можешь дальше обедать в комнате. Гамильтон вздохнул. — И как я могу сказать «нет»? — Правильно — никак. — рассмеялся Джефферсон. Мальчик дружелюбно фыркнул и спрыгнул с подоконника. За ним последовал и Томас. Всего лишь миг, в который Александр показал себя, как вполне обычного ребёнка, умилил его и идея наладить отношения вновь откликнулась из своей норы. Пока двое шли к столу, они совсем не разговаривали. Вирджинец не хотел портить более менее наладившееся соединение с Гамильтоном, последний же, как обычно, не проявлял желания начать разговор. За столом их встретила Салли. — Ох, мистер Джефферсон, я уже думала вы и не придёте. Здравствуй, Александр, ты тоже присоединяешься? — Это всего на один день, Салли, не привыкайте. — холодно ответил Алекс. Несмотря на не слишком большую разницу в возрасте, с ней сближаться мальчик тоже не спешил. — Я простая служанка, милый. К чему такие формальности? — Уважение. — отрезал Гамильтон и раздражённо сел на стул. Джефферсон прошёл мимо Салли и тихо шепнул ей: — Ты пыталась. Девушка кивнула и удалилась. Томас же сел рядом с Александром, который уже начал поглощение еды с самым отстранённым видом. Мужчина последовал его примеру, решив пока не тревожить мальчика. Молчали они минуты три, пока Александр внезапно не вспомнил что-то и развернулся к Томасу. — Мистер Джефферсон, у меня к Вам просьба. Можем ли мы в ближайшее время съездить в Нью-Йорк? — Хм, конечно, почему бы и нет. — ответил встрепенувшийся вирджинец — А тебе зачем? — Знаете, я, конечно, взял большую часть книг из библиотеки, но мне бы не помешала пара новых. — В чём же проблема! Мы можем съездить в любое время, но знаешь, у меня тоже приличное количество книг в личной библиотеке, если они тебе понадобятся, ты только попроси. — Боюсь, книги, которые мне нужны не найдутся в личных библиотеках. — скептически поджав губы, произнёс Алекс. — Ну, если тебе просто будет нечего прочитать, то я всегда могу что-либо порекомендовать. Уж поверь, вкус у меня хороший. — Приму к сведенью. Мальчик продолжил обедать, снова блуждая в своих мыслях. Похоже, что он блуждал в них при любом удобном случае. Томас не мог винить его за это, но всякий раз замечал, как неприятно было Гамильтону отрываться от них, чтобы ответить кому-либо. Что ещё раз доказывало его низкий уровень социализации. Умный и асоциальный. В наше время эти два прилагательных нередко идут рука об руку. Хотя бывают и исключения. Думая обо всём этом, Джефферсон отстранённо ковырял вилкой в тарелке, что не могло не привлечь внимание Александра. Он пару раз взглянул на вирджинца, но его не столько волновало, что там у Томаса, сколько раздражающий звук вилки. А для Гамильтона было очень важно, чтобы всё чем он занимается не сопровождалось побочными раздражителями. Еды это тоже касалось. — Прошу прощения, мистер Джефферсон, — не выдержав, обратился он к мужчине — но не могли бы вы перестать делать то, что делаете? — Ты о чём? — будто очнувшись от транса, спросил Томас. — Вы стучите вилкой по тарелке и это раздражает. — на лице Алекса отражалось такое неимоверное презрение и раздражение, что Джефферсон невольно почувствовал себя одним из своих рабов. Но в голове вспыхнула мысль: он же хозяин этого дома, а Александр всего лишь одиннадцатилетний мальчишка. И он ещё смеет делать замечания ему — уже, как две недели, государственному секретарю. Поэтому сглотнув и гордо окинув Александра таким же раздражённо-презрительным взглядом, ответил: — Знаете, юноша, я думаю, что пока я в состоянии решать, что я делать буду или не буду. А Вы, насколько я знаю, ещё даже несовершеннолетний и я имею право не учитывать Ваше мнение. Вирджинец отвернулся, показав, что не намерен больше слушать и участвовать в разговоре, но краем глаза заметил немного удивлённого Александра с приоткрытым ртом. Ухмыльнулся и, как ни в чём не бывало, продолжил приём пищи. Что же до Гамильтона, то не будет лишним сказать, что он был впечатлён. До этого момента он считал Джефферсона, не боясь этого слова, мягкотелым, вечно услужливым, вечно уступчивым. У мальчика в голове не могло возникнуть и мысли, что Томас может так резко, пусть и вежливо, отреагировать. Это надо будет занести в дневник. Но сейчас нужно переступить через себя и извиниться. Продолжать изучать Джефферсона, потеряв его доверие — не лучшая идея. Гамильтон нервно сглотнул, примерно, набросав нужные слова, окликнул Томаса: — Мистер Джефферсон, я тщательно обдумал Ваши слова и хочу извиниться. Джефферсон чуть не поперхнулся едой и резко развернул голову в сторону Александра. — Что ты сказал? — Я прошу прощения за свои грубые слова. Всё-таки я должен иметь уважение к Вам, как к человеку намного старшему, чем я. Вирджинец внимательно посмотрел на Алекса. Впервые он видел, чтобы этот гордый и спесивый мальчуган извинялся перед ним. Зерно сомнения, конечно, зародилось внутри, но Джефферсон заключил, что подозревать Гамильтона во лжи, в некотором роде, низко. А что если ребёнок, правда, искренне извиняется? Тогда Томас будет играть роль монстра, который совсем уж разучился людям доверять. После всех этих умозаключений, Джефферсон протянул руку Александру. — Так значит — уважение? — Уважение. Они торжественно пожали друг другу руки, и мужчина отодвинулся от стола. — Ну, Александр, думаю теперь я могу выполнить свою часть сделки. -Давно пора. — слова прозвучали с лёгкой ноткой претензии, но Томас закрыл на это глаза, все ещё переваривая извинения мальчика. Было бы глупо сейчас делать ему замечания. Вирджинец уже успел отметить, что характер у Гамильтона очень переменчивый и любое нелестное слово могло мигом разрушить потихоньку строившийся мостик отношений. Снаружи их встретил приятный, но всё же по-осеннему холодный ветерок. Томас ещё раз убедился, что просто обожает жить и наслаждаться спокойной домашней жизнью. Тоже было заметно и на лице Алекса. Он любил природу. Его вечно хмурое лицо освещалось чем-то между изумлением и восторгом. Может поэтому он любил читать или писать сидя на подоконнике. — Прошу за мной, Александр. — галантно указав рукой в сторону заднего двора, произнёс Джефферсон. Мальчик кивнул в ответ и с готовностью последовал за мужчиной. Томас же предавался воспоминаниям о тех днях, которые он провёл здесь с Мартой и дочерями. Звонкий детский смех и любящая улыбка жены всплывали перед ним. И пусть эти дни остались далеко в прошлом, но вирджинец раз за разом возвращался к ним. Они приносили пусть и горьковатую, но всё же радость и меланхолию. — Ну что ж, вот моя скромная садовая обитель, — с гордостью сказал мужчина, когда они пришли, — Кстати, скоро поспеют персики, так что ты тут как раз вовремя. Гамильтон, едва скрывая восхищение, прошёл вперёд и с интересом начал рассматривать все посадки, фруктовые деревья и цветочные кусты, которые только мог охватить его взор. На мгновенье он пожалел, что не взял с собой записную книжку. Столько данных можно было бы занести! Томас же стоял с видом полным удовлетворения. Видя, как этот серьёзный и собранный ребёнок с открытым ртом и горящими глазами мечется от одной посадки до другой было для него чистым наслаждением. Он считал задний двор и всё что на нём растёт своей жемчужиной и любым гостям сначала показывал именно его. И всегда попадал в точку. Они бы с Джеймсом и не сошлись даже, если бы Мэдисон также не заинтересовался «фермерской» жизнью своего друга. — Ну как? — дав мальчику обойти некоторую часть сада, спросил Джефферсон — Александр, ты меня слышишь? Гамильтон задумчиво прохаживался из стороны в сторону. Губы едва заметно шевелились, а глаза скакали с одной посадки на другую. Томас усмехнулся и подойдя к Алексу, потрепал его по плечу. — Александр, приём. Мальчик вздрогнул и слегка подскочил на месте. Недовольно оглядев вирджинца, он спросил: — Да, мистер Джефферсон? — Говори, что хочешь, но я вижу, что ты в восторге, молодой человек. Алекс смутился и отвёл взгляд в сторону. — Ну, да, можно и так сказать… У Вас всё очень интересно устроено. Я бы даже мог назвать Ваш способ посадки «тактикой». — Из-за тебя я могу загордиться, так что поосторожней с похвалами. Гамильтон изобразил что-то наподобие улыбки. Томас улыбнулся искренне и хитро посмотрев на Александра, произнёс: — Итак, Александр, прости, конечно, но мы не можем провести весь день возле посадок. Я хочу показать тебе кое-что еще. Мальчик настороженно прищурил глаза, но на предложение ответил учтивым кивком. — Тогда прошу за мной. Сердце Джефферсона волнительно забилось. Обычно, он не любил показывать что-то сокровенное людям, которых плохо знает. Створки его душевной раковины всегда были закрыты для всех. Но с Гамильтоном он находил много параллелей. Но только нелюдимость первого была видна сразу, а второй тщательно скрывал это под маской добродушия. Да и протянуть ещё одну ниточку отношений было бы неплохо. Их цель находилась совсем недалеко и вскоре Томас глубоко вздохнул и обратился к Гамильтону. — Александр, знаю, что возможно это не произведёт на тебя большого впечатления, но я вижу, что сам сад понравился тебе, так что и здесь не должно быть проблем. Вирджинец отошёл в сторону. Глазам Алекса предстала старая, но ухоженная беседка. Возле неё росли цветы, а крыша была нежно покрыта падающими с деревьев, ранними листьями. Эта беседка была для вирджинца ещё одной вещью болезненной, но в то же время, ласково напоминающей о Марте. Здесь он сделал ей предложение. Здесь они проводили долгие ночи, разговаривая друг с другом. Здесь они встречали горести и скорбели, когда ещё один их сын или дочь отправлялись в мир иной. После смерти миссис Джефферсон, Томас, конечно, ухаживал за беседкой, но у него не было желания заходить в неё всё это время. Он знал, как на него влияют воспоминания о жене. Беседка стояла без дела, так что может Александр найдёт в ней что-то для себя. Пока мужчина предавался своим воспоминаниям и мыслям, мальчик с интересом разглядывал строение. Определённо, в ней что-то есть. По крайней мере, отсюда она выглядит удобно. Можно было бы сидеть здесь, заниматься чтением или заполнять журнал, чтобы шумные разговоры слуг не отвлекали, да и наблюдение за садом вышло бы отличное. Не нужно далеко ходить, а можно сидеть здесь и наслаждаться. Гамильтон видел в беседке одни лишь плюсы. Вот бы он мог здесь обосноваться, да гордость спросить об этом Джефферсона не позволяла, да и не разрешит он. Он наверняка принимает там гостей и устраивает там какие-нибудь глупые посиделки. Ему явно она нужна больше. — Что скажешь? — наконец подал голос вирджинец. — Беседка отличная. Старовата, конечно, но видно, что крепкая и даже в некоторой степени уютная. Думаю, там просто чудесно сидеть по вечерам, на закате с книгой в руках. — Гамильтон совсем разошёлся, его глаза засверкали. — А вы, сударь, романтик, как я погляжу. — усмехнулся Джефферсон. Если уж тебе так понравилась эта беседка, то позволь мне предложить тебе её в пользование. Приходи в неё и на задний двор, в целом, когда захочешь. Я не буду против. Александр открыл рот и в недоумении посмотрел на Томаса. Он как будто прочитал его мысли. Но как? Зачем ему так любезно предлагать часть своего поместья в пользование? — Н-нет, нет, мистер Джефферсон. — смутившись, замахал руками мальчик, — Вы слишком щедры. Вам наверняка эта беседка тоже нужна, я не хочу её занимать собой. — Не надо мне твоих оправданий, Александр. — улыбнувшись, успокоил его мужчина, — Я бы не стал показывать её тебе, если бы твёрдо не знал, что не стану использовать. Я люблю это место, но воспоминания не дают мне даже находиться в ней пару минут. Гамильтон только собирался открыть рот, но затем передумал и лишь понимающе кивнул. — Думаю, ты сможешь обустроиться в ней. И начнёшь хоть изредка из комнаты выходить. — Спасибо, мистер Джефферсон. — отвернувшись, пробормотал Гамильтон. — Кажется, тучи собираются. Пойдём в дом, Александр. — перевёл тему вирджинец. Мальчик кивнул в ответ. На обратном пути они не произнесли ни слова. Гамильтон терялся сам в себе. Одна его часть всё ещё горела к Джефферсону ненавистью, но другая слабо высказывалась «А может он и, правда, хороший человек?». Александр не знал, к кому нужно прислушиваться, но пока решил, что между ним и вирджинцем будет твёрдый нейтралитет.