Отдамся в хорошие руки

***

Джефферсон, с несвойственной ему обычно, прытью выскочил из экипажа. Сейчас ему было всё равно, идёт ли Александр за ним или нет. Весь его разум занимало лишь то здание, которое было едва различимо за оливковыми деревьями, в изобилии растущими возле него. Родное Монтичелло. Как же долго Томас не был здесь. Там, где прожил большую часть своей жизни, встретил столько радостей и невзгод, где много раз смеялся и плакал. Где бы он не находился, сердце всегда жило здесь — в Монтичелло. Джефферсон быстрым шагом продвигался к дому. Как же хочется быстрее добраться до двери, с радостным возгласом открыть её, выслушать счастливые приветствия от прислуги. Посреди всей этой гущи эмоций, вдруг пронеслась тревожная мысль: Александр! Как можно было забыть о ребёнке. Да уж, Томас, ты совсем без головы! Джефферсон обернулся, мальчик спокойно шёл позади и осматривался. Он не скрывал своего восхищения новым местом. Томас остановился и подождал пока Александр подойдёт ближе. — Ну как тебе? Нравится? — Да, неплохо. У вас здесь уютно, да и эти оливковые деревья ничего. — Спасибо. Теперь ты пересмотришь своё мнение о нашем сожительстве? — Не пытайтесь меня подловить, мистер Джефферсон. — Да я и не пытаюсь. На секунду Джефферсону даже показалось, что на лице Александра промелькнула улыбка, но настолько мимолётным было это движение, что мужчина подумал, будто ему померещилось. — Ну, Александр, если ты закончил осматривать сад, то думаю, что мы можем пройти и в дом. — С удовольствием. — сухо ответил мальчик и, не дождавшись приглашения, пошёл вперёд. Томас опять нагнал его и ненавязчиво подвинулся вперёд. В конце концов, это его дом и, значит, он должен показывать путь! Пусть в этом нет особого смысла, когда твой дом находится прямо перед твоими глазами и даже, будучи совсем идиотом, можно было бы дойти. Но Джефферсон считал своим долгом показать Гамильтону своё любимое Монтичелло лично. Весь путь до здания они прошли в тишине, если, конечно, не считать доносившихся издалека людских голосов. Томас иногда смотрел на Алекса, который продолжал восхищённо осматривать местность, и делал какие-то личные умозаключения. Ну и слава Богу, хоть этим доволен. Вот они и дошли до двери. — Ну что, готов? — Спросил мужчина, как будто Гамильтон собирался прыгать в пропасть. Слишком уж взволнованно прозвучал его голос. — Не драматизируйте, мистер Джефферсон. — парировал мальчик, но что-то в нём отдавало напряжением и некой тревогой. — Не на войну же иду. — Прости-прости, перегнул. Но всё равно, не волнуешься? Незнакомое место, в конце концов. — Знали бы вы, где я раньше жил, таких вопросов бы не возникало. Мы можем войти? — Хорошо, но я войду первым, а то ещё прислуга перепугается. — Как хотите. Томас вздохнул, собрался с мыслями и дёрнул дверную ручку. — Угадайте, кто вернулся! — радостный голос разнёсся по всему дому. Слуги высовывались из комнат, некоторые стоящие рядом удивлённо оборачивались. Пару секунд переглядывавшись, они все, как по команде, закричали: — Мистер Джефферсон вернулся домой! Бесконечные объятья, слёзы, радостные крики. Джефферсону не привыкать, но именно здесь, в Монтичелло, они приобретали какую-то особую ценность. Все эти люди, которых Томас знал с тех пор, как владел Монтичелло, были чем-то вроде семьи. Прежде всего прислугой и рабами, но где-то в глубине души вирджинец ощущал привязанность к ним. Мягкосердечным его, конечно, не назовёшь, но если кто-то ополчался против его слуг, Джефферсон всегда был готов отстаивать их честь и защищать до конца. Поэтому сейчас, не стыдясь самого себя, он с удовольствием обнял всех на кого хватило рук. — Милые мои, я по вам тоже скучал! Ну как вы тут без меня? — Да не жаловались, мистер Джефферсон. — раздался какой-то отдельный голос, — Были стычки с другими людьми пару раз, но мы всё уладили. — Прекрасно, дорогие! Поверьте, подобных стычек вам не придётся больше видеть. — Вы что остаётесь в Монтичелло и больше не уедите? — Точно! Как минимум пять лет спокойной, не выездной в другие страны жизни. Не успел Джефферсон закончить предложение, как его голос потонул в громких радостных возгласах. Его опять бросились обнимать и чуть ли не оглушать криками. — Ладно, ладно, успокойтесь, милые. — попытался утихомирить их Томас, что частично удалось, — У меня ещё один сюрприз. Наш уважаемый президент Джордж Вашингтон доверил мне присмотр за его приёмным сыном на месяц. И теперь этот, без сомнения, необыкновенный ребёнок будет жить с нами. Познакомьтесь, дорогие — Александр Гамильтон! Джефферсон отошёл в сторону и взгляды прислуги устремились на одиннадцатилетнего, прислонившегося к двери мальчика. На лице последнего не отразилось и тени волнения. Наоборот, в ответ на любопытство он ответил взглядом полным нахальства и вызова. Некоторые из слуг начали перешёптываться. До Александра долетали лишь какие-то отдельные слова, вроде: «А он ничего», «Посмотрите, как смотрит-то, а! Ну прям, граф», «Неужели приёмный сын самого Вашингтона?». Здороваться мальчик не спешил, но и люди, смотрящие на него, этого сделать тоже не решались. Наконец, Томас разорвал это молчание, постепенно становившееся угрожающим. — Ну ничего, я понимаю, это пока непривычно, попомните мои слова, вы, обязательно сможете найти общий язык! А сейчас, приготовьте спальню, устал зверски! Алекс, давай пока подыщем тебе обиталище! И ненавязчиво кладя руку на плечо Гамильтона, мужчина увёл его от толпы, всё ещё не сводящих с него глаз. Когда расстояние стало приличным, мальчик первый заговорил. — Я просил называть меня Александр, а не Алекс. — Извини, но это была не та ситуация, когда можно было вспоминать, как мне там тебя правильно назвать, — оглянувшись и убедившись, что никто не слышит, отвязался Джефферсон. — Ты видел, как они на тебя смотрели? — А что не так было? — искренне (ну, по крайней мере, так казалось) удивился Алекс. Джефферсон понизил голос. — Послушай, моя прислуга, конечно, люди не враждующие, но простолюдины, уж прости за прямоту. А простолюдины бывают уж слишком эмоциональными и если невзлюбили кого-то, то точно со света сживут. А ты, давай будем честны, не очень коммуникабельный и дружелюбный. Продолжишь в том же духе — будет худо, уж поверь. — Я не обязан уподобляться этим дуракам, лишь бы понравиться им. — Я и не прошу этого. Просто будь, ну не знаю, проще. Дружелюбней. — Простите, конечно, мистер Джефферсон, но это невозможно. Я не собираюсь принижать своё очевидное превосходство над этими, как вы выразились, «простолюдинами». Не в моих уж это правилах. Я знаю себе цену и не буду занижать её ради общества. — Ну, знаешь ли. Я не хочу потом писать Вашингтону о всех открытых и закрытых переломах твоего тела. — Не нужно этого делать. Я могу за себя постоять. Джефферсон едва сдержал улыбку. Невозможно было без смеха смотреть на хрупкого бледного мальчишку с серьёзным лицом заявляющего, что может постоять за себя, против взрослых в своём большинстве мужчин. — Хорошо, уж поверю тебе на слово. Но знай… — Закроем эту тему, мистер Джефферсон. — резко оборвал его Гамильтон. «Ладно, на грубость мы глаза закроем» недовольно дёрнув губами, заключил Томас. Третий раз за прошедший день глубоко вздохнув, мужчина опять улыбнулся. — Ну хорошо, я тебя услышал. А теперь давай найдём тебе спальню. Нужно же тебе, где-то этот месяц обитать. — Я не против. Какие у нас варианты? — Ну, дом довольно-таки большой, так что вариантов много. Только вот эта комната моя. И вон ту, что рядом, трогать нельзя. Джефферсон указал тростью на крепко закрытую дверь напротив. Да, давно он там не был. А вторая комната — комната покойной жены. Комната, в которую сам Джефферсон не заходил. Марта умерла два года назад. Наверное, ей бы понравился Александр, она нашла бы к нему подход, и всё было бы проще. Жить, вообще, было бы проще. — Мистер Джефферсон, — окликнул Алекс, — а на втором этаже есть комнаты? Мне больше по душе было бы жить именно там. — Да, конечно. — постепенно отходя от неприятных воспоминаний, приободрённо ответил Томас — Давай посмотрим там. За весь день уже щёки устали улыбаться. Никогда ещё сохранение дружелюбной и открытой натуры не причиняло такого дискомфорта. Александр действовал, как энергетический вампир, высасывая всю оставшуюся активность из Джефферсона. Конечно, будучи политиком, он привык к постоянному сохранению энергии и образа обходительного человека, но это был первый опыт жизни с ребёнком, тем более, с таким ребёнком. Пока они поднимались по лестнице, мальчик неожиданно проявил активность, первым начав диалог. — Вы обеспокоены. — совершенно ровным тоном, без тени вопроса сказал он. Как будто точно зная причину беспокойства, и спрашивая только из вежливости. — Ах, да, возможно. Знаешь, это такое невероятное чувство вновь вернуться домой, зайти в знакомую комнату, встретить знакомых людей и… Томас осёкся. Да, хотелось сказать семью, но какой смысл? Здесь он совершенно один. Жена и младшая дочь (старшая где-то на просторах страны) почили, родственники и подавно. Семьи у него не осталось, что уж тут поделать. — Хм, понимаю. — кивнул Гамильтон, ещё раз оглядев Джефферсона и снова сделал какую-то пометку для себя в голове. — Так, какие из комнат я могу занять? — А что? — Мы пришли, мистер Джефферсон. Томас и сам не заметил, что они уже поднялись на второй этаж, вот уж засиделся в своих мыслях. На втором этаже располагались комнаты его дочерей, конечно же, пустовавшие сейчас. Были ещё какие-то комнаты, но кто или что там располагалось вирджинец уже не помнил. — Хм, а тут намного лучше, знаете. — с видом профессионала, оглядев этаж, заключил мальчик. Джефферсон кивнул, хотя ему нравился весь дом, но сейчас что-то не хотелось спорить или высказывать своё мнение. — Так, хорошо. Вот эти две комнаты — это бывшие комнаты моих дочерей. Остальные — не помню. Хотя скажу, что там, где жила младшая дочь, намного лучше вид на сад — подмигнув, ответил он. Александр даже не улыбнулся. Посмотрев на Джефферсона, мальчик спокойно открыл двери обоих комнат, оглядел их не заходя, и заключил: — Мистер Джефферсон, эта комната мне подходит. — Указав в комнату младшей дочери. — Вот и прекрасно! Гамильтон первый зашёл в комнату. Томас не соврал — вид на сад и правда открывался очень даже, благодаря огромному окну. В углу кровать, рядом письменный стол, напротив шкаф для одежды. — Ну, ты, конечно, так не смотри — раздался сзади голос вирджинца. — Знаю, что тут раньше жила девочка и тебе будет тут неприятно, но мы это мигом исправим! Если захочешь, поменяем мебель и это будет твоя комната. Всё равно она теперь без надобности… На лице Джефферсона отразилась тоска, впервые за всё их знакомство. Алекс опять пригляделся к мужчине. Ощутив пристальный взгляд на себе, Томас мигом улыбнулся. — Ну ладно, не будем о грустном! Давай будем смотреть вперёд, Александр! Говори, что бы хотел поменять, я всё организую. Гамильтон кивнул и прошёлся по помещению. — Ну, думаю, обои можно было поменять — я не люблю фиолетовый. Ковёр уже давно затоптан и нужен новый. Вместо этого шкафа мне не помешал бы книжный. Можно, конечно, поменять больше, но это основное. — Хозяин-барин, конечно. — усмехнулся Томас. — Давай займёмся этим в ближайшую неделю, договорились? — Да. Мужчина стоял, переминавшись с ноги на ногу. Хотелось сказать мальчику что-то ещё. Может как-то попробовать расположить к себе, но в голову ничего не приходило. — Что-то ещё, мистер Джефферсон? — Ах, нет-нет, я просто, эм, хотел сказать… Добро пожаловать. Я знаю, что должен был сказать это раньше, но не выдалось такой возможности. — Благодарю Вас. — Мистер Джефферсон! А с багажом что делать? — раздался с первого этажа голос какого-то из слуг, приведший Томаса в реальность. — Без меня его не трогайте, я сейчас спущусь! — прокричал вирджинец в ответ. — Ладно, Александр, я идти должен, сам понимаешь. Но ты-то располагайся, не стесняйся. — Мистер Джефферсон! — Я же сказал багаж не трогать! Томас быстрым шагом удалился, закрыв дверь и оставив мальчика наедине с собой. Александр тяжело вздохнул. Наконец-то он один. Не глядя, мальчик кинул сумку на кровать и сам опустился на неё. Теперь, когда рядом нет раздражающего Джефферсона, можно спокойно подумать. В голове не укладывалось, как Вашингтон мог так поступить! Ведь разговаривали же в кабинете, на все его аргументы он кивал и вроде даже согласился, но нет, надо же было кинуть его на плечи Джефферсона, будь он неладен. Александр о нём слышал, конечно. Читал его «заметки о штате Вирджиния» и другие работы. Чего такого Вашингтон увидел в нём удивительного? Обычный политикан, косящий под сострадательного святошу. Видели уже таких и не раз. Все, как один, раскололись. Правда, Джефферсон ещё держался, слишком стойкий и настроен также серьёзно, как и Алекс. Ну посмотрим, кто-кого. Гамильтон обвёл глазами комнату. Невесело хмыкнул. Не нравится ему здесь. Всё какое-то чужое, непривычное. Обои, стол, шкаф, ковёр. Хотя даже не сами вещи внушали отвращение, а нахождение мальчика среди этих вещей. Алекс чувствовал себя лишним, как яркое пятно на блёклом фоне. Пятно, которое нужно непременно устранить, чтобы оно не отвлекало и не портило общий строй. Александр чувствовал себя именно таким пятном. Нет, конечно, как сироте с Карибов, ему было всё равно на роскошь или, что-то в этом роде. Но проживя у Вашингтона большую часть своей маленькой жизни, он уже привык к своей комнате, где всё было для него, где Гамильтон чувствовал, что он здесь не лишний. А здесь стены как будто давили, нависая над бедным ребёнком. Они осуждающе смотрели и словно хотели сказать: «Тебе здесь не место». Но ничего, Александр справится. Он не покажет никому своего страха. Ни этим стенам, ни себе, ни тем более Джефферсону. Они ещё узнают, что Александр Гамильтон не просто ребёнок. С таким воодушевляющим настроем мальчик окончательно успокоился и, вытащив из сумки одну из книг, углубился в чтение. Через, час, когда Томас тихо открыл дверь комнаты, чтобы проведать мальчика, то последний, свернувшись калачиком и подложив под голову сумку, мирно спал. Джефферсон улыбнулся и, попросив прислугу не шуметь, сам отправился отдыхать.