Время последних

Когда Роджер вышел на улицу, было уже темно. Высокие фонари источали яркий холодный свет, отчего все вокруг казалось неестественным. Ещё более неестественным, чем обычно, потому что шикарные отели, большие парковки, заполненные машинами премиального класса и дорого одетые люди, около того самого отеля курящие сигары и ведущие светские беседы и без холодного освещения все ещё оставались для Роджера зрелищем очень непривычным. Мимо парковки с несомненно завораживающими автомобилями Роджер прошел без капли зависти и былого восхищения. Нет уж, только не такой ценой. Он, конечно, когда-нибудь купит себе дорогущий Мустанг или Феррари, вот только заработает на него музыкой. Не телом, но талантом. Если талант, конечно, из него не выбили вместе с желанием ввязываться во что-либо ещё, идущее наперекор его совести. По пути домой Роджера несколько раз вырвало. У него болел нос и кружилась голова, его тошнило, словно он несколько часов подряд катался на американских горках, и идти было трудно. Драки для него не были редкостью, но не избивали его практически никогда. Бывало, конечно, но давно и скорее с целью припугнуть или отомстить за что-то, не в приступе слепой ярости. Но вместе с тем он чувствовал себя совершенно свободным. Странно, как отвратительное физическое состояние иногда могло сочетаться с моральным облегчением. Он сам загонял себя в угол несколько раз. Он действительно страдал от этого: потерял самоуважение, чуть не потерял Мэя и собственное здоровье. Приобрел венерическое заболевание, на лечение которого пришлось бросить немало денег (которых и так практически не было, только недавно расплатился со всеми, у кого занимал — отчасти это и стало одной из причин, почему он ввязался в авантюру с Хьюго) и отвращение к своим поступкам. Теперь все должно было стать по-другому. Даже перспектива работы барменом по ночам или мойщиком посуды на полставки казалась настоящей манной небесной. Все, лишь бы снова не испытывать то отвратительное чувство внутри себя. Описать его сложно, оно выходит за грани ментального и ощущается на физическом уровне: будто все внутренности закручиваются в узел, наверное, это сжимается то, что люди привыкли называть душой. Это отчасти жалость, отчасти стыд, отчасти злость. Когда Роджер все это начинал, он был уверен, что иначе нельзя, что выбора нет: либо секс за деньги и покрытая аренда за квартиру и лавочку, нормальная еда и обновки, либо ничего из перечисленного, ещё и изнуряющая работа. Сейчас же он понял, что вариантов масса. Может быть, некоторые варианты не предусматривают ежедневный сон (или вообще никакой не предусматривают), но все лучше, чем-то, чем он занимался в последнее время. Все лучше. Туда он не вернётся. Никогда. У Роджера текли слезы, но не от боли и даже не от обиды или жалости к себе. Напротив, он даже был в некотором смысле благодарен Хьюго за содеянное: без этого Роджеру бы не хватило смелости и решительности все прекратить. Он так бы и тянул вереницу из бесконечных оправданий, секретов, грязных денег и незаслуженных поощрений. Скорее это были слезы, вызванные осознанием, что наконец-то все закончилось. Совсем все. Когда он вернулся домой, все уже спали. Брайан спал ещё с девяти вечера, потому что перед учебой ему ещё надо было заехать в студию, чтобы взять оттуда гитару. Значит, Роджер вернулся где-то часа за два до пробуждения Брайана. Роджер планировал зайти в квартиру тихо, но споткнулся о порог и чуть не снёс лёгкий шкафчик, перегруженный вещами. Свет включать не стал, а потому споткнулся снова — уже о тяжёлые ботинки Фредди. Выругался вполголоса, но беззлобно, скорее на автомате. Разбудить никого он не боялся: Брайан обычно так выматывался за день, что на время сна, казалось, терял абсолютно всю связь с внешним миром, и разбудить его был способен только звук будильника, и то, если сработает прямо над ухом; Фредди же настолько привык ко сну во время гулянок и всеобщего веселья, что у него уже, наверное, должен был выработаться рефлекс засыпать, когда кто-то начинал громко говорить или включал музыку. Роджер зашёл в ванную, включил свет и, взглянув на себя в зеркало, ужаснулся. Что ж, теперь, видимо, точно придется отдать Фредди звание самого горячего участника группы, а то до этого момента они постоянно в шутку спорили на этот счёт. От разбитого носа к глазам уже успели потянуться синяки, над верхней губой засохли бурые струйки крови. Нижняя губа была рассечена, но Роджера беспокоило это только потому, что в ближайшее время он вряд ли смог бы петь. Живой, зрение в порядке, и даже зубы все на месте — и слава богу. Роджер включил воду, намочил застиранное синее полотенце и медленно стал вытирать кровь. Вода почему-то полилась намного более шумно, чем обычно, а может быть, просто на контрасте с тишиной все звуки казались громче. Поняв, что сил у него почти не осталось, Роджер сел на холодный бортик старой чугунной ванны и неспешно, аккуратно обтер полотенцем все лицо, стараясь не задеть нос. Получилось на удивление неплохо, но он все ещё выглядел отвратительно, и умывание здесь точно не помогло бы. Почему-то за все это время Роджер даже не подумал о том, как будет объяснять свой необычный внешний вид ребятам. Он даже пошутил у себя в голове, что выглядит так, потому что решил сменить имидж и пошел радикально. Ещё был вариант сослаться на подпольную операцию по изменению формы носа. Шутки, пускай и скверные — признак верного настроя. Но вот всерьез он понятия не имел, что сказать. Потому что если не Брайан, который, несмотря на исполинский айкью и познания в области науки, все же не обладал достаточно острой проницательностью, то Фредди его раскусил бы на раз-два. Да и врать сейчас хотелось меньше всего на свете. Начинать все по-новой сразу со лжи он не мог. Это означало бы спустить в трубу свой шанс на исправление. Пока Роджер думал над тем, что собирается говорить и делать дальше, в квартире началось какое-то копошение, кое Роджер заметил слишком поздно, чтобы успеть погасить свет. В коридор вышел заспанный Брайан, одетый только в тонкие домашние штаны, которые на его худых бедрах висели, словно в них не было резинки. Его выпирающие ребра, ключицы и суставы были в тот момент видны ещё отчётливее то ли из-за яркого света, то ли из-за того, что он практически ничего не ел в последние дни по причине банальной нехватки времени. — Родж, — тихим, скачущим, будто у подростка голосом спросил Брайан, — ты чего тут? — он тер глаза и сильно щурился, глядя не на Роджера, а под ноги, на пол, откуда хотя бы не бил свет. Но стоило Роджеру открыть рот, как Брайан поднял растерянный взгляд, и остатки сна в считанные секунды покинули его. Свет резко перестал быть помехой для того, чтобы широко распахнуть глаза в немом шоке. У такого красноречивого Брайана, любящего всегда витиевато изъясняться сложными предложениями и замысловатыми речевыми оборотами, сейчас не было слов. Точнее, были, но только те, которые он обычно не произносил вслух. — Господи… — он подошёл к Роджеру и, взяв в свои узкие ладоши его лицо, аккуратно покрутил в обе стороны, чтобы разглядеть весь масштаб происшествия, — Господи, Роджер, твою… — Брайан с трудом удержался от того, чтобы ругнуться, — что случилось? Роджер только смотрел на него, часто моргая покрасневшими глазами. На Брайана, такого трогательно красивого, хрупкого, обеспокоенного до глубины души. Чувствовать его ладони, теплые ото сна, было настоящей наградой после всего плохого. Чёрт знает, за что Роджеру так сильно повезло встретить его, и черт знает, какой волею судьбы он нашелся после того праздника и не исчез навсегда после их разрыва, — но он определенно был послан богом за что-то очень хорошее. Будто Роджер в прошлой жизни спас сотню котят или вроде того — он не знал, что такого доброго и светлого мог совершить, чтобы Брайан сейчас оставался с ним рядом и вообще появился в его жизни. — Брай, я люблю тебя, — сказал Роджер тихо. — Что ты опять такое говоришь? В прошлый раз твои ночные признания в любви не кончились ничем хорошим! — Брайан ощутимо вздрогнул и поморщился, и, судя по всему, в его голове сейчас роились тысячи догадок и мыслей. — Что, снова все так? — Нет, — Роджер незаметно даже для себя улыбнулся. — Брай… — Что? — пальцы у Брайана подрагивали, он все ещё держал их на щеках Роджера, глядя ему в глаза, будто пытаясь прочесть мысли. — Прости меня за все, ладно? Прости меня, я все исправлю, я стану самым лучшим, я обещаю… Я сделал так много неправильных вещей, — он накрыл своей ладонью с бледно-красным следом на тыльной стороне ладонь Брайана. — Очень много, очень… Но я не видел другого выхода, я так запутался, боже, я просто… Я просто потерялся. Я думал, что делаю что-то правильное, что это все ради нас и группы, Брай, я быстро понял, что это все ошибка, и мне так стыдно. Хотел… Хотел просто, чтоб мы жили как все люди, чтоб могли гасить все расходы и после этого не экономить на еде, но оно того не стоит… К черту жить как все, оно того не стоит, оно мне не нужно. Ты не представляешь, как мне было стыдно, но я не знал, как правильнее поступить. Я так запутался. Ты не понимаешь, о чем я говорю, и ты не поймёшь, точно не поймёшь, но мне так хочется выговориться тебе. Мне так хотелось рассказать тебе все это каждый раз, когда ты целовал меня или каждый раз, когда мы засыпали рядом, и я чувствовал себя таким ублюдком, что не могу высказаться… Брай, просто слушай, что я говорю тебе, просто слушай, это все, что мне хочется. Спасибо. Мне безумно стыдно, я столько времени хотел все это сказать… Я понимал, что ошибаюсь, но я не знал, смогу ли все прекратить и что мне делать дальше. Мне так паршиво. Было паршиво. Ты мое счастье, хоть я и веду себя как полный урод. Просто смотри мне в глаза, ладно? Брайан покорно смотрел Роджеру в глаза, не понимая ни слова из его пламенной речи. С каждой секундой Брайан все сильнее убеждался, что Роджер просто находится под воздействием каких-то наркотиков, но его суженные его зрачки говорили об обратном. Но с той же каждой секундой Роджеру становилось все легче. Он не оправдывал себя, он знал, насколько был виноват и перед собой, и перед Брайаном, но эти слова были самым искренним и самым важным из всего, что он говорил ему когда-либо. Это была его исповедь — без контекста и без конкретики; только эмоции, накопленные за все время. Наверное, даже за все время их отношений. Без этого Роджер больше никогда не смог бы приблизиться к Брайану. Сейчас в нем говорила совесть, которую он столько раз пытался заглушить. Совесть и стыд. Так много стыда. — Да, Роджер, да… — Брайан осторожно пригладил спутанные светлые волосы Роджера, проведя рукой по его затылку, — я все понимаю, я тебя прощаю. Мне не за что на тебя, м, быть в обиде. — Есть за что. Просто ты не знаешь. Брай, пожалуйста, дай мне сделать тебя счастливым. Я пытался, но это было нечестно… Теперь все будет честно. Я буду стараться, но это будет по совести. Я все сделаю ради тебя, — Роджер резко поднялся и, несмотря на то, что голова закружилась, а в глазах потемнело, он резким и очень быстрым движением рук стиснул талию Брайана в крепкие объятия. — Я и так счастливый, Роджер, — Брайан не подал виду, что ему стало нечем дышать, просто устроил руки у Роджера на плечах. — Все будет хорошо. Теперь точно. Я обещаю, что я все сделаю… — Тише, тише, — Брайан успокаивающе погладил Роджера по спине, понимая, что нового потока сознания он может не выдержать. Его мозг, заточенный под решение несколько иных загадок — физических и математических, — готов был взорваться из-за такого количества новой информации. — Давай-ка пойдем спать, хорошо? Я уже понял, что ты настоящий поэт и оратор, это все чудесно, но давай отложим до утра. Мне кажется, ты устал. — Это все, что я хотел сказать, — Роджер и правда чувствовал себя усталым. — Да, я понял. Я утром поеду по делам… Точнее, сейчас схожу в душ, позавтракаю и поеду по делам, а ты отдыхай. Вернусь с учебы в три часа дня, никуда не уходи, дождись меня, — Брайан потянул Роджера за локоть в сторону спальни, и тот с лёгкостью поддался. Самым сложным оказалось раздеться. На искренний монолог ушли все силы, и Роджер, уже не думая о том, чтобы переодеться в пижаму, завалился в кровать. Засыпать пришлось на спине, потому что иначе нос либо задевался о подушку, либо начинал болеть, но это не помешало Роджеру заснуть за пару минут. Брайан, совсем не отдохнувший, лежал рядом ещё около получала, формируя мысленно все те вопросы, которые у него были к Роджеру — и изо всех сил старался не искать ответов самостоятельно, потому что это только сильнее накручивало и волновало. А после, с тяжёлой головой, пошел в душ. Он знал изначально, что спокойно с Роджером точно не будет. Но ещё пару часов назад совершенно не рассчитывал на то, что ранним утром будет не наслаждаться кружкой кофе, а очищать от капель крови плинтус в ванной комнате и стирать окровавленную одежду Роджера. Страшно подумать, какие ещё сюрпризы его могли ждать.