Nigredo

Бывают символические сновидения — и реальная жизнь, которую они символизируют. Или же наоборот: бывает символическая жизнь и сновидения, в которых она реализуется. Харуки Мураками. «Охота на овец»

Погружаясь в очередной из своих кошмаров, я жила. Просыпаясь, притворялась живущей. Таковы были условия игры моего прихотливого разума, и мне не оставалось ничего, кроме как принять их. Чтобы не сойти с ума, гоняясь за иллюзией нормальности. Нет нормальных. Нет ненормальных. Все мы такие, какие есть — и никак иначе. Во сне я чувствовала куда больше, чем наяву, часто просыпаясь на самом пике адреналинового шторма. Сухие губы, мокрые от пота простыни, сиплое дыхание, клокочущее где-то в ветвях бронхов… Раз за разом оказываясь в «мясных» слешерах или эротических триллерах, я тратила собственные эмоции так щедро, что для реальности не оставалось ни капли. По крайней мере, мне самой кажется, что дело именно в этом. В эту хэллоуинскую ночь я самоощущалась живее всех живых, но дело было не в моём чудесном перерождении. Дело было в самом Люцифере. Мысль о том, что это дивное чувство не останется со мной навсегда, была болезненной. Смогу ли я остаться такой же — не просто живой, а живущей, — когда придёт время сказать ему «прощай»? Придёт время забыть его снова… Отчего-то мне казалось, что других вариантов для меня не предусмотрено. Цепляясь за его дыхание, впитывая тепло его губ, я не могла додумать эту горькую мысль: ласкающие пальцы мешали мне сосредоточиться. Наполненное электричеством особого рода, тело медленно, но уверено переставало повиноваться мне, откликаясь на заигрывания Морнингстара куда охотнее, чем на мои попытки осознать скоротечность выпавшего на мою долю счастья. Мне было слишком хорошо, чтобы говорить о собственных эгоистичных страхах… До того момента, как горячая мужская ладонь прошлась по узким, чуть выпуклым шрамам на моём левом бедре. Казалось, Люцифер считывает их, словно диковинный штрихкод — каждый в отдельности и все вместе. Я никому не позволяла трогать меня так, гладя рукой по месту, на котором я сама всякий раз отыгрывалась за сложности собственной жизни. Вот и сейчас меня будто ударило током, возвращая в неприглядную реальность. Дёрнувшись, я словно очнулась, полусидя в крепких объятиях Морнингстара, хватая ртом спёртый воздух его спальни. Он не спрашивал — просто смотрел на меня. И внимательная чернота его магических глаз обволакивала моё сознание. На его губах змеилась улыбка, значение которой было мне недоступно, как значение полустёртого древнего символа. — Столько боли… — выдал он, наконец. В шелестящем шёпоте я почти не расслышала интонации, чтобы понимать, смеётся ли он надо мной или же жалеет меня всерьёз. — Это твой собственный ключ к жизни, пропащая девочка. Боль, похожая на резкий белый свет… Мысль, мелькнувшая в моей голове, была кощунственной. Но не для мгновенно озвучившего её Люцифера. — Это так похоже на моего отца, — прошелестел он всё так же бесцветно, но теперь мне отчётливо слышалась тоска. Бесплотная, как воспоминание о запахе. — Каждый раз, пытаясь приблизиться к нему, люди имеют дело либо со светом, либо с болью. Смешно… Раз за разом, пытаясь выхватить из его цепких рук вожжи контроля, его любимые создания вынуждены страдать. — Разве жизнь — это что-то, кроме боли, Люцифер? Мне было не по себе. Я слушала его голос, вибрирующий почти гипнотическими, но пронзительно искренними интонациями, и почти верила в то, что под этой ласкающей рукой мои шрамы медленно исчезают. Он поцеловал меня в закрытые веки, словно засыпающего ребёнка. И мне казалось, на их изнанке отчётливо проступает его огненный лик. — Я вижу эти уродливые отметины на твоей коже, — он снова касался пальцами давно побелевших рубцов, разглаживая их окончательно. — Каждая из которых знаменует попытку удержать себя на плаву, с ощущением реальности происходящего. Попытку наказать себя… О, я знаю о наказаниях всё. Всё о карах и о тех, кто их заслуживает… Он говорил, а я будто погружалась во тьму собственного сознания вне времени и пространства. Вдыхая и выдыхая, скользя влажными губами по его гладкой груди и теряя контроль над реакциями собственного тела. Второй рукой Морнингстар прихватил мой затылок, запуская пальцы в волосы и легко, в одно касание, включая тот самый загадочный ток, от которого по коже побежали мурашки. Никаких бабочек в животе — только колкие искры от загривка вниз, будто моё сердце бросилось с обрыва в ледяную пропасть, не имеющую дна даже в теории. — … но тебя нет в моих списках. Так почему ты решила, что заслуживаешь наказания, Фэй? Почему ты хочешь умереть? — Не знаю, Люцифер, — вымучила я, не в силах остановить пока что воображаемое падение и чувствуя его пристальный взгляд на своём лице. Взглянув в его глаза, я увидела уже знакомую бездну, наполненную звёздами. Губы задрожали, а от недавнего возбуждения осталось только тревожное послевкусие. — Я всего лишь пытаюсь… — А давай попытаемся вместе, — оборвал он мою неуклюжую рефлексию, сгребая меня в охапку вместе с покрывалом. Поняв, что почти всесильный ангел тащит меня на балкон своего пентхауса, я практически забыла, как дышать. Почти-что-ноябрьская ночь была даже чересчур свежей для того, чтобы гулять нагишом, но сама идея бодрила. Усадив меня на не слишком широкие балконные перила, Морнингстар отступил на полшага, будто бы оценивая эту причудливую инсталляцию. Мои ладони мгновенно покрылись нервозной испариной. Словно почувствовав моё волнение, он взглянул на меня — неоновое сияние причудливо подсвечивало его более чем одухотворённое лицо. Казалось бы, металл и стекло и без того были скользкими, как салазки, ведущие прямо в Ад, но с атласным покрывалом поверх эта конструкция ещё больше походила на огламуренный аттракцион смерти. В пальцах Люцифера, одетого, разве что, в полумрак, буквально материализовалась тлеющая сигарета. Маленький алый огонёк на фоне отражённой в тёмных окнах его обиталища панорамы городских огней — обдуваемый всеми ветрами Ночи ночей, Лос-Анджелес сиял прямо под нами. Где-то там, за моей спиной — обернуться и посмотреть на это поистине завораживающее зрелище я бы не решилась. Я, которая ещё утром была готова выпрыгнуть из окна, теперь боялась даже пошевелиться. — Итак, чего же ты хочешь, когда играешь со смертью, Фэй? — Дьявол, стоящий напротив, глубоко затянулся, а потом выдохнул дым через ноздри. — Если ты не знаешь, я расскажу тебе. Ты ищешь доказательства реальности своего существования. Пытаешься обрести контроль. Проверяешь себя на прочность. Ищешь свет, — резюмировал он коротко и хлёстко, с горькой иронией в приглушённом голосе. А потом шагнул мне навстречу, чуть подаваясь вперёд и перехватывая балконные перила по обе стороны от меня. Идеальная иллюзии безопасности. — Ты ищешь тот самый Свет, глупый мой мотылёк, — вынимая сигарету изо рта, он усмехнулся. — Как и мириады тебе подобных в этой Вселенной. Он подступил ко мне близко-близко — так, что терпкое от табачного дыма дыхание касалось моего лица. А мой страх — отступил, словно не выдержав огненной сути Люцифера. Усилие, которое мне понадобилось, чтобы обхватить его за бёдра собственными ногами, едва не стоило мне шаткого равновесия, но я удержалась. Вернув себе чуточку самообладания, я медленно, как в не слишком-то талантливом кино, отлепила одну руку от опоры, чтобы взять недокуренную сигарету из его пальцев. Морнингстар не сопротивлялся, будто так и было задумано. — Знаешь… — теперь была моя очередь затянуться, и я впустила сигаретную горечь так глубоко, что в лёгких ощутимо засаднило. — Тори Голдблюм, которая моя крёстная — страшная фантазёрка. Но одна из ее идей мне особенно запомнилась, — Люцифер улыбнулся, вскидывая тёмную бровь, и это явно символизировало что-то вроде любопытства. — Она сказала, что те, кто рискуют жизнью попусту, могут увидеть своего ангела-хранителя. Что он появляется, едва заслышит… — … запах меланхолии, — продолжил за меня Морнингстар, прежде чем, играючи, перехватить мой дымный выдох губами. — И тогда его можно увидеть - но не глазами, а своим страдающим сердцем. Тори говорила именно так, а в голосе Люцифера по-прежнему искрила ирония. Зажав сигаретный фильтр в пальцах, я поднесла руку к его губам, позволяя Дьяволу затянуться и, уже после него, затягиваясь следом. Напряжение между нами в этом моменте реальности было таким сильным, что я не чувствовала холода, хотя влажный ветер вовсю гулял вдоль моих лопаток, играя с концами волос. — Скажешь, чушь? Скажи хоть что-нибудь, Светоч… Он усмехнулся, придвигаясь чуть ближе. — Всё, что хочешь. Только… Не зови меня Светочем. Не теперь. Это имечко родом из моей детской и слишком напоминает о тяготящих меня узах родства. — Эти ангелы-хранители чёртовы… Они вообще существуют? В смысле, вам, ангелам, есть хоть какое-то дело до нас, людей? — Всерьёз думаешь, что у тебя его нет? — намеренно или случайно ответил Люцифер вопросом на вопрос. — Что, если тебе просто достался нерадивый засранец с весьма своеобразным пониманием заботы? Но он наверняка всегда был где-то рядом, Фэй. Присматривал за тобой. Выстрелив окурком куда-то в сторону, я посмотрела в манящую черноту его глаз, чуть отклоняясь назад из более-менее безопасного положения. Внизу едва различимо шуршали и сигналили машины, но видеть этого я не могла. — Я хотела бы знать наверняка, — прямо надо мной было небо из живого тёмного бархата. Чуть подслеповатое из-за мощного света мегаполиса, но тут и там сквозь рваные облака проглядывали звёзды. Оторваться от этого зрелища добровольно было сложно, даже ощущая, как щупальца гравитации неуверенно прихватывают меня за плечи, будто бы примеряясь. — Видел ли он, как я… — Полосовала бедро перочинным ножом, испачканным в синей краске? Гнала двести по встречной? Мешала «Ксанакс» с пина коладой? Курила до черноты в глазах в вечер смерти твоей матери? Какой из своих многочисленных подвигов против жизни ты имеешь в виду? У тебя их, примерно, тысяча! — Люцифер… Ну, тебе-то откуда знать? — Я — король Ада, а ты — грешница. Действительно, откуда мне знать?! — Нерадивому засранцу с крыльями самое время материализоваться где-нибудь у тебя за спиной, — выдохнула я, даже не пытаясь вернуться в устойчивое положение. И недвусмысленно давая понять, что вот-вот отпущу ещё и руки — и будь что будет. Прямо сейчас мне нравилось щекотное чувство опасности, так похожее на искренний восторг, с которым обычно летаешь во сне. — Может, беда в том, что ты не дашь мне упасть? Может, волшебный четвертак Мейз работает? Что ещё… Ладно, признаю — я действительно не готова умереть прямо сейчас, когда только-только начала понимать, чего я на самом деле желаю. — И чего же? — поинтересовался Люцифер без особого энтузиазма. — Свободы? Иначе, причём тут дурацкий четвертак Мейзикин… Но бывает ли свобода большая, чем свобода выбора? Хм… Как насчёт свободного падения в бездну? Бесконечность, умноженная на бесконечность. Может, он действительно немного испугал меня. А может я почти рефлекторно сжала колени, чтобы удержаться — и от всё ещё неразрешённой чем-то большим, чем поцелуи и многочисленные касания, близости наших ничем не прикрытых тел здравых мыслей в моей голове стало ещё меньше. — А ты спроси, мистер Морнингстар. Спроси, как ты любишь — и, быть может, я кувыркнусь отсюда, а твой цыганский гипноз не отпустит меня до самого асфальта, чтобы я умерла счастливой. Со сладким вкусом твоего имени на губах, перебивающим даже металлический привкус крови… Простое, как вода в кране, возбуждение смешивалось с какой-то тоскливой жаждой. Сродни сентиментальному саможалению: здесь, в шаге от пропасти длиной в пару десятков этажей, я будто бы переживала о той жизни, которая так и не случилась со мной. Единственное, что я могла потерять теперь — Люцифер. Сам Дьявол, тесно зажатый между моими коленками. — Не романтизируй это! И не смей искушать меня, слышишь?! — раздражённо бросил он, рывком возвращая меня к себе на грудь, отступая на шаг назад и тут же сменяя гнев на милость, едва мои губы жадно припали к его коже. — Прости, детка… Но это технически сложно даже для меня — одновременно тыкаться членом тебе в бедро и материализоваться за своей собственной спиной. Но ты можешь быть уверена: ты в полной безопасности, пока я рядом с тобой. Потому… В самом-то деле, чего ты желаешь больше всего, Фэй? Обвивая руками его сильные плечи и наверняка ощутимо впиваясь ногтями в горячую кожу, я не чувствовала ни страха, ни холода — только желание выплеснуть из себя очередную порцию правды, рождающейся, казалось, прямо из сердца. Уткнувшись лицом в его шею, я проговорила, едва узнавая собственный голос, но отчётливо, будто со стороны, разбирая каждое слово: — Жить тобой, Хейлель, мой Ангел. Карамельное послевкусие волшебства почти истаяло, когда мои ладони нашарили на гладкой спине Люцифера два продолговатых серповидных шрама. Они были безобразно грубыми даже на ощупь, и едва я коснулась их, он вздрогнул всем телом, шумно втягивая воздух через нос. Он не просил меня прекратить — я сама убрала руки. — Прости, детка. Их нет. Ангел у тебя безобразный, — только и сказал он. — Можешь потрогать ещё, я переживу. Ты замёрзла совсем… А хочешь в джакузи? Переход от почти трагичной серьёзности к его обычному разбитному тону заправского весельчака звучал предельно неестественно. Отпрянув, я поймала в ладони его колючие щёки, заглядывая в глаза. Бездна смотрела на меня с нежностью, и мне казалось, что я вот-вот возгорюсь — только теперь уже наяву.  — Эй… Выключи Мистера-я-трахаю-всё-что-движется-можно-и-в-джакузи-Морнингстара, пожалуйста. И ангела-хранителя — тоже. Прямо сейчас я ничего не хочу знать о том, кем тебе приходится быть. Я хочу иметь дело с тобой, Люцифер. С тем, кто ты есть на самом деле. И хочу, чтобы тебе было хорошо. Если для этого тебе хочется в ванну с пузырьками — валяй. Но не пытайся казаться хуже, чем ты есть, ладно? — Я попробую, — рассеянно согласился он после короткой паузы. — Я попробую, Фэй. И к чёрту джакузи, в самом деле. — Тогда отнеси меня туда, где всё начиналось как твоя очередная ничего не значащая интрижка. И мы продолжим с того места, на котором остановились. — Слушай, а идея мне нравится! Кстати, на чём же мы остановились? — его ослепительная улыбка выглядела вполне искренней, и не улыбнуться в ответ не представлялось возможным. А ещё её очень хотелось коснуться — и я не удержалась от этого короткого жеста, почти что ёрзая поверх его горячего твёрдого живота. — Ты был сверху, — напомнила я, чувствуя, как возбуждение накатывает снова, расцветая на адреналиновой подложке. — И твои пальцы… Я бы продолжила, распаляясь сама под его пристальным взглядом, но он закрыл мне рот поцелуем, сперва заставляющим замолчать, а потом и почти вынимающим душу. С плохо скрываемым сожалением он оторвался от этого увлекательнейшего занятия только затем, чтобы дать нам обоим немного угомониться. — Ангельская кротость и демоническая безнадёжность… Я просил тебя не искушать меня, разве нет? Перехватив меня поудобнее, Морнингстар действительно направился обратно в спальню. Последнее, что я увидела на его чудовищно прекрасном балконе — бесшумно соскальзывающее вниз забытое нами атласное покрывало и отражение изуродованной ангельской спины, мелькнувшее на миг в полупрозрачном блике окна. Если боль и впрямь похожа на свет, то от этой можно было ослепнуть.