Nigredo

Однажды вам встретится человек, который поцелует вас так, что вы не сможете дышать — и вас это нисколько не смутит. Кислород — это ерунда. Только страсть придает жизни смысл. И значимость. Страсть — это и есть жизнь. Желание увидеть завтрашний рассвет, коснуться того, кого любишь, продолжать попытки. Карен Мари Монинг. Прикосновение теней

Я безнадёжно упустила момент, когда лифт поднял нас в пентхаус Люцифера, очнувшись только, когда сам Морнингстар уверенно шагнул в бархатистую темноту со мной на руках. Мои щёки и губы горели от тесного контакта с его жёсткой щетиной, но мне нестерпимо хотелось ещё. Четвертак Мейз бился в подкладке одного из моих карманов, но сейчас дело было решительно не в нём. Мне казалось, Люцифер вдыхает в меня жизнь. И у меня не было ни сил, ни желания оторваться от тёмных вод этого источника благодати. Впервые в моей собственной истории я чувствовала себя не просто пропащей: мне казалось, что на меня снизошло подлинное благословение. Его гипнотические вопросы и наш бессловесный контакт, в который я была втянута с первой секунды, едва он появился в периметре, были моим собственным откровением. Мне тридцать пять. И бесчувственный, абсолютно равнодушный ко мне Бог послал мне ангела. Послал своего сына, чтобы спасти меня. Ощупью поймав в ладони его лицо, я прошлась пальцами по его выразительным чертам, будто слепая. Впитывая эту красоту через касание, понимая, что медленно прозреваю, выхватывая привыкшим к густому полумраку взглядом это восхитительное бледное лицо. Единственным, но достаточно мощным источником света в этом помещении был огромный бар с внушительной коллекцией алкоголя, занимавшей стену до самого потолка. В импровизированном гроте стояла впечатляющая подборка виски, бренди, коньяка и всего того, что могло давать на просвет янтарный, почти что согревающий, отблеск. Этот мягкий удивительный свет отражался решительно от всех поверхностей — тёмного мрамора на полу и натяжного потолка, глянцевой мебельной кожи, от стеклянной поверхности низкого столика и от чёрной полированной туши рояля. Свет этот мерцал и переливался, будто живой, заставляя тени в углах причудливо танцевать, то отступая, то возвращаясь. Касаясь пальцами влажных, чуть улыбающихся губ Морнингстара, я боялась упустить это дивное ощущение освобождения. Будто главнейшая из моих проблем решена, и моё сердце бьётся, с надеждой на счастливое пробуждение. Давно забытое чувство почти эйфорической радости проникало в самую мою кровь, и я могла посчитать нереальным что угодно — время, место, мой разговор с Мейзикин, её монету в моём кармане. Но не самого Люцифера. Реальность за пределами его рук, крепко удерживающих меня, размывалась, теряя всяческое значение. Ничто в мире не имело ценности большей, чем он сам. — Не отпускай меня, ладно? — попросила я взаправду, склоняясь к его податливым губам, чтобы ощутить их прикосновение снова. — О, Хейлель… — Ты знаешь моё самое незатасканное, не извалянное в людских предрассудках и прочем дерьме имя, детка… Откуда? Я ведь никогда не называл его тебе раньше… Впрочем, не важно. Звучит приятно. — Это ещё из детства, — почти прошептала я, видя, как он вздёргивает бровь в подлинном удивлении. — Из одной странной сказки, Люцифер. Мне всегда нравилось думать, что я одна зову тебя так. — Именно, — коротко резюмировал он, растягивая яркие губы в хищной улыбке. Глядя в непроглядную темноту его глаз, я чувствовала, что пропала окончательно. — Знаешь, что? — Что? — Ты чуть не сделала величайшую глупость в твоей жизни, — и не подумав опустить меня на диван, он пересёк собственную гостиную, явно направляясь куда-то дальше. — Ты собралась сойти в Ад, чтобы найти меня там. А я давно уже на Земле, в Городе Ангелов. И возвращаться в Ад даже не собираюсь. Впрочем, как и устраивать его здесь. Три ступеньки, полукруглая арка портала… Опустив меня на постель, он будто заново открыл мне вид на город: заворожённая, я смотрела, как мерцают огни, в то время как Морнингстар с предельной осторожностью снял с меня мои крылья и куртку, нащупав незаметную застёжку под грудью. Устраиваясь прямо за мной, он тесно обнял меня, касаясь губами обнажённого плеча. — И всё же, расскажи мне… — попросил он. И я прекрасно понимала, что именно он имеет в виду. — Лучшая подруга моей покойной матери, Тори Голдблюм, произрастает из семейства ортодоксальных евреев. В моём детстве было множество её рассказок, в каждой из которых она талантливо мешала собственный не слишком удачный опыт отношений, вселенскую семитскую тоску, сюжеты нуарных романов в мягкой обложке и разного рода библейские ископаемые древности… — Я не так уж и стар, детка! — парировал Люцифер. — У меня есть ещё и старший брат. Но, продолжай… — Она была моей крёстной матерью и отнюдь не феей, но сказочница из неё получилась, что надо. Когда мои сны действительно стали проблемой, она рассказала мне что-то вроде доморощенной притчи, в которой фигурировал Хейлель — мистер Утренняя Звезда, этакий эмигрант из кибуцев Обетованной Земли в благословенную нашу Америку, прихвативший с собой не только заковыристое имя на искажённом иврите, но и изрядную часть собственного пантеона из демонов, имя которым Легион. — Серьёзно? Видимо, драпал от тех, кто упорно звал меня Денницей, — он рассмеялся, притягивая меня ближе, забираясь ладонями под тонкий трикотаж. — Я похож на персонажа комиксов, тебе не кажется? И в этом даже что-то есть. — Наверняка она сказала что-то о том, что в чемодане он вёз кошмары лично для меня, но я уже не очень помню подробности. Тори рассказала мне эту свою историю, будучи немного подшофе, перемежая рассказ советами по части месячных и предохранения. И, сколько бы я ни спрашивала её после, отказывалась пересказать её снова, отмахиваясь и называя меня одержимой. Впрочем, даже это она говорила любя. — Мне даже жаль, что почти всё из этого — выдумки. — Почти? — обернувшись, я оказалась в его руках снова. Но это не пугало, а только притягивало. — Ну, про чемодан с кошмарами, например, — попытался отшутиться он, но взгляд его глаз был не просто серьёзным. Он был печален. — Так-то Люцифер Морнингстар, Денница, — он закатил глаза, но продолжил. — Сатанаил, Эосфор и да, Хейлель — это всё я. Я — Дьявол, Фэй. — Я знаю, — подтвердила я очевидное. — Иначе стала бы я искать успокоения в Аду? Кстати, самоубийцы действительно попадают в Ад? — Факультативно, — уклонившись от прямого ответа, Морнингстар усмехнулся. — Знаешь, я борюсь с двумя достаточно сильными искушениями, детка. — Какими же, Люцифер? — расстегнув ещё одну пуговицу на его рубашке, я упёрлась взглядом в его гладкую грудь. — Я с одинаковой силой хочу подтолкнуть тебя к бездне и вытащить из неё. Так что… В твоих интересах отвлечь меня от этих раздумий, — вкрадчиво сообщил он. — Всякие оккультисты, я знаю, раньше приносили тебе в жертву девственниц… — начала было я, но Морнингстар только покачал головой. — А теперь наверняка пытаются приносить веганов или ещё кого-нибудь, столь же бестолкового, — заверил меня Люцифер, полушутя. — Ох уж эти оккультисты! Никаких девственниц, дружочек! Я, в отличие от оккультистов, понятия не имею, что мне с ними делать. Гораздо больше мне нравится, когда на этом вот конкретно алтаре, — он похлопал рукой по постели, — женщина, знающая всё о себе и собственных желаниях. Его глаза блеснули красным в полумраке, заставляя меня вздрогнуть. Моё сердце забилось часто-часто, словно у пойманной птицы. Мне вдруг стало жарко в его руках, но я даже не подумала отстраниться: второй раз за этот вечер предчувствие поцелуя ощущалось мной даже слишком отчётливо. — Ты хочешь сказать мне что-то. Но ты медлишь, Люцифер… Я чувствую твои сомнения так, словно они — мои собственные. Он притянул меня ближе, вдыхая запах моих волос и тут же отстраняясь. Пробегая тёмным взглядом моё лицо, избегая смотреть прямо в глаза. Улыбки на его губах не было, а мои пересохли почти мгновенно. — У меня есть и другой облик, Фэй. Облик Жестокого ангела. Но он не столь привлекателен, как этот. Посмотри на меня, — попросил он, одной рукой удерживая меня чуть пониже лопаток, а второй максимально нежно прихватывая за подбородок. — Пожалуйста… Образ импозантного брюнета истаивал, будто наведённая иллюзия. На мгновение меня прошила леденящая душу догадка — это опять сон. Изощрённый, больше похожий на пытку, привычно кошмарный… В попытке удержаться на грани осознанности, я мысленно цеплялась за ускользающее из памяти лицо. Будто сжалившись надо мной, Морнингстар покончил с метаморфозой почти мгновенно, представая перед моим взором в своём другом, адском обличии. Его кожа, зацелованная жаром, переливалась всеми оттенками красного — от болезненно-бледного кармина до самого глубокого багреца. Этот причудливый рисунок был будто бы выжжен на лице Люцифера, и я почти задохнулась от фантомного ощущения боли, когда наши взгляды, наконец, встретились. Сияющая бездна его тёмных глаз была заполнена огнём до краёв. Это пламя, щедро расписавшее его тело, бушевало в нём самом. Мне казалось, я причиню ему страдания даже простым прикосновением, но он, усмехнувшись, взял мою руку в свою, прикладывая мои дрожащие, ставшие ледяными, пальцы к своей впалой щеке. И прикосновение это, слишком тесное, чтобы быть дружеским, было приятным. Обласканный огнём, он дышал жаром, почти что излучая свет. — Этот твой лик… — выпростав пальцы, я прошлась по его лицу осторожными касаниями, удивляясь тому, что ему действительно не больно. — Он ослепителен. Ты сияешь, Люцифер… — вырвалось у меня, прежде чем я потянулась к его губам. Ответ его был весьма пылким. Мне казалось, я видела его таким прежде, и я почти вспомнила, когда именно, но лицо Морнингстара неумолимо менялось снова. Ещё мгновение — и передо мной снова был привлекательный донельзя владелец «Люкса». Мой энтузиазм развеселил его, хотя, на мгновение, Люцифер показался мне удивлённым. — Я привык к тому, что один вид этого… кхм… лица приводит людей в ужас. Но я всё время забываю о том, откуда ты здесь, а ведь это всё объясняет. Впрочем… Забудь. — Знаешь, что сказала бы Мейзикин? — Что я чёртов эгоистичный сукин сын? Была бы права, если так: папенька мой такая редкостная мразь, что ты и не представляешь! Глядя в его глаза, я чувствовала себя в абсолютной безопасности. Так спокойно, как никогда прежде. Но и бесконечно волнительно — как ни с кем раньше. — Она сказала бы: «Бедняжка, ты окончательно слетела с катушек». — Я мог бы побиться об заклад, что она сама сделала всё, чтобы ты оказалась здесь. Так что, её «бедняжка» с завистью самую малость, — Люцифер вздохнул. — Она — хороший друг, знает меня тысячи лет. И, как и я, она прекрасно знает цену одиночеству. — Ты и одиночество? Люцифер, тебя вожделели все и каждая там, внизу. Половина из них была бы рада одному твоему взгляду… Он поморщился, прижимая меня к себе, укладывая мой пылающий лоб к себе на грудь. — Вожделение… Что мне с того? Разделить со мной постель ещё не значит преломить со мной горький хлеб моего одиночества. Признаться, я не очень-то рвусь им делиться: сюда, в Город Ангелов — какая ирония! — я пришёл для того, чтобы быть душой компании. А не палачом душ, да… Никому нет дела до того, что я — Дьявол. Все думают, что я всего лишь папенькин сынок, эксцентричный богач с псевдорелигиозным пунктиком. Между тем, Люцифер — это не сценический псевдоним… — … а имя, данное Богом, — закончила я за него, касаясь губами его шеи. — Именно! — мрачно констатировал Морнингстар. — Ненавижу его… — помолчав немного, он продолжил. — Мы с тобой что-то совсем заболтались, Фэй. Я помню всё, о чём ты сказала раньше, но я, положительно, не обещал тебе не делать так больше, потому… Чего ты на самом деле желаешь? И пусть тщеславие будет моим любимейшим из пороков на сегодня. Сладкий толчок в груди был таким знакомым, что я улыбнулась. Мне хотелось сказать ему это снова. — Хейлель… Одного тебя. Тебя, Люцифер. Навсегда. — Так тому и быть, — хрипло прошептал он, тут же перехватывая моё дыхание сухими горячими губами. Мне всерьёз казалось, что я падаю в пропасть, но падение это было оглушительно приятным. Длинные музыкальные пальцы Морнингстара, казалось, смогли бы влёгкую подобрать код к самому сложному замку, потому отыскать простые застёжки, спрятанные под моей незамысловатой одеждой грустного недоангела, труда ему не составило совершенно. В этой сумрачной спальне было почти что жарко, но жар этот будто бы собрался под моей кожей: место, которого касались руки или губы Дьявола, почти что зудело в ожидании следующего контакта. Между тем, он медлил, играя со мной в раздевание, оставаясь подчёркнуто одетым сам — только в прорехе его расстёгнутой рубашки светилось немного тела. Не дожидаясь, я рванула её вверх, вытаскивая из брюк. Сбивая его размеренное, хотя и глубокое, дыхание. — Знаешь… Обо мне говорят, будто я — Отец Лжи. Это тебя не пугает? — спросил Люцифер, даже не пытаясь пресечь мои попытки раздеть и его тоже. Казалось, его забавляло смотреть, как я пытаюсь справиться с тугой пряжкой его брендового ремня, не умея совладать даже с дрожью в собственных пальцах. — Разве всё, что говорят о тебе — правда? — уточнила я, притормозив, но тут же принимаясь за дело снова, подстёгнутая чуть насмешливым взглядом Морнингстара. — И вовсе ты не Отец Лжи. Ты — его сын. — Да, детка, — удовлетворённо отозвался он. — Но я не горжусь этим совершенно… — Так к чему ты вспомнил об этом? — пройдясь сперва взглядом, а потом и ладонями от его шеи до пояса, я вопросительно посмотрела на Дьявола. — Я взрослая девочка, Люцифер. И я здесь по доброй воле, насколько вообще могу об этом судить. — Ммм… Есть нюансы, — ёмко заметил он, склоняя голову на бок и глядя на меня почти снисходительно. — Моя сугубо ангельская натура кричит о том, что я обязан рассказать тебе всё, что знаю. А та часть меня, что с начала времён занимается грешниками, ощутимо мешает мне думать связно. — Тогда попроси ангела заткнуться хотя бы на время? От этого ты не перестанешь им быть… — я нетерпеливо запустила пальцы за пояс его достаточно узких брюк, не имея ни малейшей возможности стянуть их вниз. Чувствуя томление. Плавясь под его взглядом снова. — Погоди… Я сам. Он встал, но только для того, чтобы раздеться окончательно, а потом подойти к панорамному окну с видом на сияющий внизу Лос-Анджелес. Залюбовавшись тем, как же гармонично он сложён, я чувствовала, что буквально горю от желания коснуться его. На мгновение, Люцифер стал всего лишь чёрным, едва прорисованным игрой света и тени, силуэтом на фоне светлой полосы огромных окон. — Хейлель… — встав следом, я обняла его поверх опущенных сильных рук, прижимаясь лбом, а затем и губами к его спине между лопаток. — О, Хейлель… Как ни странно, заставляя его самого вздрогнуть и обернуться, завладевая и моим телом, и моим же вниманием. Его тёмный взгляд кружил по моему лицу, и мне казалось, я снова отчётливо ощущаю его мятущийся дух. Будто он хотел поговорить о чём-то важном. О чём-то, что больше, чем сиюминутный секс, которого слишком очевидно хотели мы оба. — Я не могу отделить одно от другого, Фэй. Ангела от его истинной природы. Мысль о том, что именно я недоговариваю, что о тебе знаю, мучит меня. Но… Я не могу заставить тебя выбирать прямо сейчас. Так уж я устроен. И тебе придётся принять это. Мне хотелось возразить ему, возмутиться, сказав, что я и не думала менять его богом данную сущность. Сказать, что он — совершенство от кончиков тёмных волос и до мизинцев стоп. Спросить, что же именно он знает об одиночестве, прося его отщипнуть мне хотя бы крошку… Быть может, поинтересоваться и тем, что именно он знает обо мне — но уже в последнюю очередь. Вместо этого я, без единого слова, выскользнула из его рук, медленно спускаясь от его тяжёло вздымающейся груди ниже и ниже. Прокладывая пусть на свою персональную Голгофу. Усеивая его поцелуями, короткими, почти что робкими, касаниями и сопровождая вздохами. Вставая на колени и закрывая глаза. Каждый божий раз в моей жизни секс был чем-то вроде спарринга, вроде напряжённой борьбы. Оказываясь в постели, я могла быть почти бесчувственной, потому как, простые эти движения были для меня всего лишь симптомом того, что я жива. Способом доказать свою состоятельность в мире, где ценным тебя делают отнюдь не бескрайние просторы внутреннего мира, не неисчерпаемые ресурсы чертогов разума или безусловная творческая гениальность, а количество нулей после единицы в твоём долларовом активе и личность того, кто именно тебя трахает. Секс для меня был способом снять то чудовищное напряжение, что пыталось свернуть меня в тугую улитку Наутилуса изнутри — не более того. Всегда, но не теперь. Здесь, сейчас, вблизи Люцифера, оплавляясь в жарком облаке его дыхания, впитывая его терпкий мускусный запах, казалось, рождалась заново не только я сама — обретала новый смысл вся эта акробатика. Меня, будто тёмный, со всех сторон обласканный пламенем, сосуд, доверху наполняла жгучая смесь благоговения, нежности и желания. Никогда ещё со мной не приключалось подобного энтузиазма, но теперь я испытывала нешуточное возбуждение от одной только мысли, чтобы принять в себя его плоть. Любым из способов. Прямо сейчас я выбрала самый доступный мне, чувствуя, как его цепкие пальцы скользнули в мои волосы вполне одобрительным жестом, стягивая их в подобие конского хвоста на затылке. — Ангельская кротость… И демоническая безнадёжность, — драматично прошептал Морнингстар, чуть удерживая меня. — Только мерзкий жирный тролль, приходящийся мне родителем, мог втиснуть столь прекрасную душу в хрупкое и смертное человеческое тело. — Я всего лишь ещё одна пропащая, Хейлель. Если мне и нужно причастие, то только от тебя одного. Меня кольнуло что-то вроде смущения, когда я осознала, что ладони мои стали совсем влажными, словно у перенервничавшей старшеклассницы. С другой стороны, в школе заниматься чем-то таким мне и вовсе не доводилось. Мне было, с кем и с чем сравнивать, но моя память посыпалась искрами, оставляя место только для сегодняшнего дня. И для стоящего рядом передо мной высоченного ангела со сбившимся, шумным дыханием. Я не видела его лица, но я чувствовала его взгляд на своём собственном. И он был таким, как во сне. Таким, как я описала его Мейзикин, не далее, как час назад. И если бы изящная кисть Люцифера не держала бы меня за волосы, они гарантированно встали бы дыбом. Сейчас, стоя между мной и сияющей в окне Хэллоуинской ночью, Люцифер спрятал меня от всего мира. И от моих собственных, выкручивающих руки из плеч, страхов — тоже. Здесь, на теневой стороне, мне приходилось действовать почти ощупью: проутюжив ладонью твёрдый и горячий живот Морниргстара, я перехватила его член у самого основания, мягко сжимая пальцы, плавно проходясь по всей длине и возвращая руку на прежнее место. Пройтись по тому же маршруту влажными губами было чем-то абсолютно естественным. Моё волнение будто испарилось, оставляя только красноватый высол вожделения на изнанке сознания. Бросив попытки охватить умом откровения сегодняшнего вечера, я обхватила губами упруго пульсирующую плоть Люцифера, впуская его глубже и глубже — так, словно, падая в бездну, я и сама становилась ею. Монингстар не пытался форсировать события: его неподвижные гладкие бёдра казались высеченными из камня, но его напряжение чувствовалось даже в самой позе, читалось в мелкой дрожи, то и дело пробегающей под моими ласкающими его живот пальцами. — Моя девочка… — прошептал он снова, шумно втягивая воздух носом и тут же отрывисто выдыхая. — Моя совсем-совсем пропащая девочка Фэй… Этот хриплый голос, прикрученный до едва различимого, минимального предела звучания, казалось, вынимал из меня душу. Я была согласна впустить его член куда угодно, хоть в самое сердце, только бы услышать эти слова снова. «Моя пропащая девочка Фэй» Рука Люцифера в моих волосах заводила меня ничуть не меньше, чем самая безумная из моих фантазий на его счёт: они появлялись и исчезали, словно слайды, оставляя сладковатое послевкусие на моём ласкающем языке. Перехватывая член рукой, я удерживала себя на тонкой грани, за которой мой собственный энтузиазм закончился бы почти асфиксией. Я скользила то вверх, то вниз, позволяя горячей головке то упираться во внутреннюю сторону моей щеки, то щекотно проскальзывать почти что до задней стенки горла. Всё, что делал он сам — направлял меня этой ласкающей, тонкой, но сильной кистью. Не позволяя мне падать слишком низко и заходить слишком далеко. Я чувствовала, что он смотрит. Я знала, как он умеет смотреть… Его оргазм был меньше всего похож на каноничное торжество мужчины над женщиной: я не слышала ничего, кроме его дыхания — глубокого, сбивчивого, в один момент затихшего и ставшего расслабленно-плавным. От этого шероховатого звука, от фантомного почти привкуса водки с ликёром во рту, от чудовищного напряжения, пульсирующего во мне, отдающего в самый низ, куда-то за лонную кость, мне казалось, что я и сама могу кончить. Безо всяких нетерпеливых ёрзаний — от одних только мыслей… Позволив моим волосам рассыпаться по спине, Люцифер прошёлся пальцами по моему горлу, тут же касаясь ими губ с предельной, остро ощутимой мной нежностью. Ещё через мгновение он мягко оттеснил меня к постели, позволяя упасть спиной вниз, укладываясь рядом и касаясь губами сперва моих трепещущих закрытых век, а потом и приоткрытых навстречу его дыханию губ. Его рука скользнула между моих ног с той же спокойной уверенностью, с какой его язык оказался у меня во рту. Его музыкальные, помнящие столько дивных мелодий, пальцы повторяли каждое движение языка — он делал то, что могла бы сделать я сама, только в десять раз лучше. Здесь и сейчас, он делал меня точно, будто знал каждый из моих пошлых секретиков. Его губы срывали тончайшие лепестки моего дыхания вместе с тихими стонами — и мне казалось, что он улыбается, целуя меня. Там, где кем-то другим я гарантированно чувствовала бы себя беззащитной, почти беспомощной, с ним я была расслабленной и свободной. — Позволь мне сделать с тобой что-то безбожно восхитительное, — глухо сказал он. Не дожидаясь ответа, Морнингстар чуть отстранился, возвращая мне радость видеть его бледное прекрасное лицо. — Дай мне шанс удержать тебя в этом мире, детка… В тот, другой, ты ещё успеешь.