* * *
Я жил с такой болью в сердце всё это время, что, оказалось, больнее быть не могло, потому что я не почувствовал почти ничего, лишь глухую тоску, когда Тобиас Снейп в пьяном угаре проломил череп моей матери, и она умерла в больнице. И я почувствовал лишь смутное удовлетворение, когда после её похорон мне сообщили, что убийца мамы скончался в камере. Я не называл его больше отцом, я ненавидел и презирал это ничтожество. И услышать о том, что его больше нет, стало для меня облегчением. Через несколько дней после тех событий я переехал в родительский дом, ведь нужно же мне было где-то жить. А чуть позже получил приглашение на должность учителя зельеварения в Хогвартсе. Я просто существовал, как живой мертвец. И мне казалось, что я умер сам в тот день, когда погиб Альфред.* * *
Однажды, выбравшись из Хогвартса в выходной, я встретил в Хогсмиде Лили, мы столкнулись на пороге аптеки. На руках у неё был малыш. Не знаю, кто это был — мальчик или девочка, в забавном зелёном комбинезоне, совсем ещё крошка. Ребёнок, увидев меня, распахнул свои глазёнки и протянул маленькие ручки, пытаясь схватить меня за мантию, а я застыл, уставившись в изумрудные глаза малыша, и возненавидел этого ребенка всем сердцем только за, то что у него были ЕГО глаза. Эти глаза цвета молодой листвы, два изумруда, поразили меня в самое сердце, наполнив его неприязнью к этому малышу. Лили, наверное, удивилась, что я шарахнулся от неё и сбежал, не здороваясь и не прощаясь.* * *
Я любил, любил так сильно и горячо, и никто мне не был нужен на протяжении многих лет, но лишь до того момента, пока я не встретил Маркуса Хемпа. Марк, зеленоглазое наваждение, но я произношу другое имя, вспоминая о нем: «Гарри». Если бы я не оттолкнул тебя, не прогнал, то ты был бы сейчас со мной. Мне хочется умереть, но я вновь и вновь вспоминаю, какой путь ты проделал, сколько всего совершил, чтобы я жил. Никогда не смогу простить себя. Наверное, остаток жизни я проведу вот так, сидя в кресле и истребляя запасы огневиски. От моих тяжёлых дум меня отвлекает стук в окно. Впускаю сову и читаю послание: «Нашёл кое-что. Жду срочно. Касается Гарри. Р.А.Б» Выпиваю отрезвляющее и аппарирую на Гриммо. Меня встречает взъерошенный, взволнованный Блэк. В руках у него шкатулка, и он протягивает её мне. — Это было в комнате Гарри. Я посмотрел… Тут его записи о теории времени и возможности исправить что-то. А ещё… хроноворот. Понимаешь, их было два! Два хроноворота! Тот, который был у Гарри, и второй — который дал мне Альфред-Гарри в прошлом. Он забрал у меня его потом и спрятал. Взволнованно выхватываю у Блэка найденные бесценные сокровища и изучаю. Рассматриваю тетрадь, исписанную неровными крупными буквами — таким знакомым родным почерком — понимая, как же я был слеп. Как я не догадался, кто был всё это время рядом со мной? Но теперь у меня есть шанс вернуть моего Гарри. Согласно приведённым в тетради исследованиям: «Если тело не найдено, либо не опознано, то есть шанс спасти человека, изменив прошлое незначительно. Это не будет иметь серьёзных последствий и глобально не повлияет на события будущего. Изменить судьбу отдельного человека возможно, лишь не изменив при этом реальность, иначе мир, в котором мы живём, изменится, и это может привести к страшным последствиям для всех нас». Да, я сам понимаю это, я должен отправиться в прошлое и дать Гарри зайти вместе с Регулусом в пещеру, дождаться, пока они активируют хроноворот и Блэк отправится в будущее, и только затем пытаться спасти моего неугомонного мальчишку. Несколько дней подготовки, и вот, обвешанный с ног до головы защитными артефактами, я стою в той самой пещере. Мне стоит огромных усилий не выскочить из своего укрытия, когда я, прячущийся за каменной грядой, спустя несколько часов томительного ожидания, слышу такой родной любимый голос. Наблюдаю, как юноши успешно извлекают медальон, как Блэк, случайно сорвавшись с насыпи, задевает ногой мутную воду. Одно неуклюжее движение, и начинается... Ад на земле — вот оно. Юношей окружают инферналы. Гарри надевает хроноворот на худую шею Блэка и активирует. Слышу голос моего мальчика: — Я выберусь, обязательно выберусь, ведь у меня есть специальная защитная мантия, не переживай за меня, всё будет хорошо. Блэк исчезает, а Гарри, мой Гарри не успевает воспользоваться артефактом. Всё происходит так быстро и стремительно — только-только он был тут, и вот уже спустя секунду скрывается в тёмной глубине. Благодаря артефактам инферналы не чувствуют меня. Недаром Блэк выложил за эту защиту кругленькую сумму. Кидая в столпившихся на берегу инфери Инсендио и разгоняя их, бросаюсь к воде. Гарри, видимо, так просто не готов сдаться, он борется, выныривает, но тут же снова погружается в тёмную муть. Я оказываюсь в воде и хватаю его за длинные волосы, тяну на себя внезапно обмякшее тело мальчика. На это уходит довольно много времени. Мне кажется, минула целая вечность. Надеваю на шею Гарри защитный артефакт и вытаскиваю его из воды. Инферналы перестают ощущать наше присутствие и возвращаются в мутную воду ни с чем. Гарри не дышит! Пытаюсь взять себя в руки, справится с волнением, но тут меня накрывает паника от того, что в моих руках самый родной и любимый на этой земле человек. Это же Ал! Мой Ал! И он не дышит! Но я не позволю ему умереть, только не так, не на моих руках. И, собравшись, направляю на него палочку: — Анапнео, — вздрагиваю от того, как неожиданно хрипло звучит мой голос, облегчённо выдыхаю, когда грудь Ала еле вздымается в попытке вдохнуть, он закашливается, и из его рта течёт мутная жижа, он начинает дышать самостоятельно, но теряет сознание. Аккуратно вытирая его губы, замечаю, как сильно дрожат мои руки. Я очень взволнован и счастлив одновременно, хочется прижать его к себе как можно крепче, но сейчас не место для этого. И я, сосредоточившись на спасении Альфреда, беру в руки хроноворот. Понимаю, что сильно рискую. Неизвестно, как этот артефакт перенесёт нас обоих в моё время, но Ал погиб для всех в прошлом, ему нет места в этой реальности. Поэтому устанавливаю необходимую дату, крепко-крепко прижимая к себе самое ценное, что есть у меня в этом мире, и возвращаюсь назад в тысяча девятьсот девяносто восьмой год. Выбираюсь из пещеры, сжимая в руках моё сокровище, обманом вырванное из цепких лап смерти, и аппарирую к себе домой. Уложив Гарри в постель, сделав диагностику и убедившись, что его здоровью ничто не угрожает, сижу рядом и, любуясь им, провожу кончиками пальцев по его лицу, а затем, не выдержав, склоняюсь, нежно целуя в губы любимого мальчишку. С трудом заставив себя отойти от его постели, вызываю Регулуса, открыв для него камин. Он через минуту уже стоит у меня в гостиной, счастливо улыбаясь. Оставляю Блэка дежурить у постели Ала, а сам спускаюсь в лабораторию. В шкафу у меня есть несколько восстанавливающих зелий, которые могут помочь Альфреду. Возвращаюсь как раз вовремя, видимо, за время моего отсутствия он пришёл в себя. Не знаю теперь, как обращаться у нему. Ал? Гарри? Он, тем временем, ещё не замечая меня, шепчет Блэку еле слышно: — Мы сделали это… Вот видишь, мы смогли… Мы выбрались… но... почему ты здесь, я же отправил тебя… — И, заметив меня, удивлённо оглядывает с головы до ног, останавливая взгляд на моём лице, — Севе… кхм…профессор? — Киваю согласно-обречённо. Профессор. Значит, можно забыть о его любви, не простил… И сердце пускается в бешеный пляс. — Какой сейчас год? — Тысяча девятьсот девяносто восьмой, Поттер. Думаю вы и так уже это поняли. Он смотрит мне в глаза, сурово хмуря брови: — Отдайте мне хроноворот. Ведь он у вас? Снова киваю: — Да, у меня, но я уничтожу его, мистер Поттер, вы не получите эту вещь, путешествия во времени очень опасны. Вам чрезвычайно повезло, что вы не наломали дров, и в будущем не произошло существенных изменений. Вы должны остаться в своём времени, я не позволю вам играть с огнем по вашей прихоти! — Резко развернувшись, я покидаю Гарри, оставляя его вдвоём с Блэком. Он может жить своей жизнью, я не буду ему запрещать. Гарри такой ещё юный и красивый, герой магической Британии, рядом вертится этот Блэк... Если он захочет быть с ним… При мысли об этом всё внутри меня сжимается, но я должен был ожидать чего-то подобного. Спустя час Блэк покидает мой дом через камин. Перед этим он предложил разместить Альфреда на Гриммо, но, увидев выражение моего лица после этих слов, поспешно откланялся. Поднимаюсь проведать Гарри, и он напрягается, как только я вхожу в спальню. Понятно, что не стоит делать даже попытки к сближению, он не примет меня, ему нужен тот, другой я, молодой, из прошлого, а я разрушил наши отношения, когда он был Марком, и сейчас слишком поздно. Но я не отдам хроноворот даже Алу, несмотря ни на что... Путешествия во времени слишком опасны, я не могу его отпустить ещё раз, нет. Я твёрдо решил, что уничтожу этот артефакт. Постояв у кровати под его внимательно-упрямым взором некоторое время, выдавливаю: — Спи, — и, поправляя одеяло, «случайно» дотрагиваюсь до Гарри. Он вздрагивает, отдёргивая руку. Сжав зубы, пытаюсь сделать вид, что мне всё происходящее совершенно безразлично, бросаю холодно: — Спокойной ночи, — и отправляюсь в свою спальню. Сон не идёт, и я спускаюсь в гостиную. Уже поздняя ночь, я сижу в кресле, налив огневиски, и размышляю, стоит ли напиться. За спиной раздаются шаги. Оборачиваюсь. Гарри в пижаме стоит посреди гостиной. — Не могу уснуть, — сообщает он, неловко переминаясь с ноги на ногу. — Сейчас дам тебе зелье сна без сновидений. Прости, не подумал, тебя же, наверное, мучают кошмары после этого озера, верно? Но встать я не успеваю, он на удивление быстро подходит к моему креслу и, остановившись позади, произносит: — Нет, не кошмары... Воспоминания… Воспоминания об одном темноволосом юноше, которого я оставил, не по своей воле. Северус, отдай мне хроноворот! — я вздрагиваю от неожиданности, услышав своё имя из его уст. Гарри обходит кресло и садится у моих ног, внимательно вглядываясь в глаза. — Послушай, я вернусь в прошлое, и мы сможем быть вместе, сможем прожить целую жизнь, ведь прошло двадцать лет. Двадцать! Северус! Прошу, не будь упрямым! Отдай!.. — Поздно, я его уничтожил! — вру я. Он смотрит на меня, и в его глазах столько боли, что мне хочется сорваться с места и прижать Гарри к себе крепко-крепко, успокоить его. Он выдыхает воздух с шумом, пытаясь сдержать слёзы. — Тебе больше не удастся им воспользоваться. Можешь остаться здесь, жить тут сколько захочешь, или переехать в наш дом, он закрыт с тех пор, как ты… Там никто не жил. Гарри встает и прикасается рукой к моему плечу: — Я буду там, где ты, Сев, я буду рядом. Прости меня, что не сказал тебе, кто я! Ты всё ещё ненавидишь меня? — Ненавижу? — я изумлённо смотрю на него. — Ты что? Ал... Гарри... Ты всю мою жизнь был для меня... — слова застревают в горле, я не готов сейчас открыть свои чувства, признаться в том, что люблю, что он смысл всей моей жизни, — ...другом. Это ты посмотри на меня! Зачем я тебе? Я намного старше, и у меня скверный характер, — замираю, ожидая ответа. — Ты же знаешь, Сев, я люблю тебя. К чему эти вопросы? — его рука, соскользнув с моего плеча, проводит по волосам, и пальцы останавливаются на моей щеке, нежно её поглаживая. Невольно вздрагиваю, и обхватив его ладонь, притягиваю её к губам, целуя пальцы нежно и бережно. О большем я даже не мог мечтать. Он не отдёргивает руку, а подходит ещё ближе, прижимаясь губами к моим волосам. Шиплю еле слышно, словно зачитываю свой смертный приговор: — Ты ошибаешься. Ты любишь не меня, а того, кто был с тобой рядом в прошлом, я другой. Я очень сильно изменился с тех пор. — Это ты ошибаешься, Сев, — шепчет мой мальчик мне в макушку: — Я люблю именно тебя, любого. Нет никакого другого, всегда есть только ты... люблю, люблю… — И он прижимает палец к моим губам, прерывая уже готовое сорваться возражение. — Как был упрямцем, так и остался! Мне лучше знать, что чувствую Я. И не спорь со мной, Северус. Я тоже хочу ему сказать в этот момент так много, но язык не слушается меня, и я лишь притягиваю родного мальчишку к себе на колени, накрывая его губы нежным поцелуем. Уже много позже, в моей спальне, после сумасшедших и жадных ласк это неугомонное чудо вертится, укладываясь поудобней и, обхватывая меня рукой, сонным голосом произносит: — Сев, я хотел спросить... Вопросительно выгибаю бровь, ожидая. — Всё это время, как ты... — Он жмурится, взволнованно втягивая носом воздух, молчит некоторое время, а затем говорит уже спокойно: — Меч Гриффиндора… Дамблдор всегда говорил, что его сможет достать только истинный гриффиндорец. Но ведь ты же учился на Слизерине. Как тебе удалось передать мне меч? Там, у озера, помнишь? Улыбаюсь и целую Гарри, после чего объясняю: — Не в этом смысл. Чтобы взять меч, не обязательно учиться на Гриффиндоре. В одной из книг, посвященных основателям, было написано: «Только сильный и смелый духом, чьи помыслы чисты, сможет прикоснуться к мечу». Но ты же не об этом хотел спросить? — Нет, не об этом, я... Мне тяжело про это говорить, даже думать не могу о том, сколько всего тебе пришлось пережить. Как мой змеёныш справился со всеми испытаниями без меня, без моей поддержки? Ведь я обещал всегда быть рядом, и обманул тебя. Прости, прости меня, пожалуйста... — В этом нет твоей вины. Ты оставил меня не по своей воле, и твоё место здесь, Гарри, в этом времени. — Да, и нужно обязательно завтра сходить в Нору, не представляешь, как я соскучился по своим друзьям… Сев...рус... — зевая и закрывая глаза, бормочет моё зеленоглазое счастье. — Спи уже, — ворчу, покрепче прижимая его к себе.* * *
Гарри крепко засыпает на моем плече, а я всю ночь лежу, глядя в потолок и чувствуя себя невероятно счастливым, до такой степени, что даже становится страшно. Задремать удаётся лишь к рассвету, и потому наше утро начинается после полудня, когда я всё же нахожу в себе силы разорвать объятия и выпустить Гарри из постели. Я готовлю тосты и крепкий кофе, а для Гарри — горячий шоколад. — Сев, может, пойдёшь в Нору со мной? — Нет, у меня дела поважнее. Мне нужно спуститься в лабораторию. — Только ты недолго, Сев. Я же тебя знаю, как закроешься в своём подвале, так и не дождаться. Встретимся за ужином, хорошо? — Это ты не задерживайся, горе моё, а то знаю я этих Уизли… — Я к ужину обязательно буду, обещаю. Пусть Кричер принесёт тебе что-нибудь перекусить, — он зовёт своего домовика и приказывает ему слушаться меня во всём. — Договорились, — соглашаюсь я. Он шагает в камин, произнеся: «Нора» — перед этим поцеловав меня так, что после его ухода о варке зелий не может быть и речи. Приходится срочно идти принимать спасительный душ. Отпустив Кричера, я решаю сам приготовить для нас с Гарри праздничный ужин. Позже сажусь в кресло напротив камина, ожидая моего мальчика. Прикрываю глаза, размышляя. Никогда бы не подумал, что буду любить этого парня, моего ученика, сына Лили. Что самым главным для меня будет знать: через несколько минут вернётся мой Гарри, и я смогу прижать его к себе. Лишь это делает меня по-настоящему счастливым: зеленоглазое неугомонное несговорчивое лохматое гриффиндорское счастье в моих руках.