Выгода

— Вам еще повезло, — пытался ободрить лекарь, качая головой. Он рассматривал заживающий порез на шее Ингрид. Целый комплекс из мазей, трав и магии имели хороший эффект, особенно за пару дней, что асинья попросту проспала в глубоком сне от шока и усталости. Просыпаться ей не особо хотелось — слишком тяжело давалось. Ингрид смотрела на лекаря первые минуты мутным взглядом, затянутым пеленой, но постепенно приходила в себя, фокусировалась. Ингрид только моргнула лекарю в ответ. Говорить ей удавалось с трудом, оттого предпочитала молчать, пока все не залечится. Порез вновь начал саднить, заставляя Ингрид поморщиться. Все-все лекарства так влияли на порез, вынуждая затягиваться как можно скорее, что это приносило не легкий дискомфорт, а настоящую боль. Для Ингрид, чувствующей все так ярко, уж точно. Болело так сильно, что слезы начинали течь сами по себе, и становилось только хуже: слезы душили горло, хотелось всхлипывать, и боль приходила с новой силой. Как случилось и в этот раз. — Тише, тише… Все пройдет, нужно совсем немного потерпеть. И Ингрид только слабо кивнула в ответ. Ее успокаивал лишь факт, что с ребенком ничего не успело произойти. В лазарете появился Локи, который пришел забрать жену в покои. Лекарь уже дал полное разрешение на это, но наказал строго являться на все-все проверки. Ингрид даже и слышать от Локи ничего не нужно было. Она, как только проснулась, по одним глазам поняла, что перед ней не двойник, а дорогой муж, по которому так болело сердце. Она держалась за его локоть, жалась ближе к его боку и старалась проникнуться каждой минутой рядом с ним, пока Локи в очередной раз не ушел. — Служанка почти все рассказала, — заговорил Локи, нарушив тем самым тишину в покоях. Ингрид, усаживаясь на постель, только глянула на него потухшими глазами. Ей было тяжело видеть его в таком состоянии, — усталый, бледный, осунувшийся — и страшнее было понимать, что многим другим было сейчас гораздо хуже. Но сердце, конечно, больше всех болело только за родного. Она потянула к нему руки, и Локи без промедлений сел рядом с ней. Ему нужно было давно уже идти. Раз уж был здесь, то столько дел предстояло разрешить… не придется искать пути, чтобы передать хотя бы самые скромные просьбы и вести. Но ему так… так трудно было уйти, до невыносимого трудно было смириться с мыслью, что сейчас ему попросту нельзя быть рядом с Ингрид, ведь есть нечто более важное, чем его личные прихоти. И судьба всего Асгарда и его народа стояла определенно выше, чем личные желания всей царской семьи. — Сможешь рассказать, как все было?.. — тише спросил Локи. — Или, может быть, мне удастся посмотреть твои воспоминания. Пожалуйста, Ингрид, это нельзя так оставлять. И Ингрид только медленно моргнула, выражая свое согласие, и приникла ближе к мужу, к его усталой, но такой надежной фигуре. Локи с тихим вздохом тут же заключил ее в осторожные, — боялся надавить чуть сильнее и доставить дискомфорт — но крепкие объятия. В его голове не укладывалась мысль, что кто-то мог только помыслить об убийстве Ингрид, а уж тем более совершить это! Поступить так с его Ингрид, мягкой и добродушной, которая не принесла никому вреда и старалась наладить со всеми хорошие отношения… оказалась жертвой в грязной игре ванов, которые никогда не отмоются от их же позорной войны. Локи прижимал ее к себе со всем трепетом в несвойственном ему страхе — будто Ингрид прямо сейчас растворится из-под его рук. Уйдет ровно так же, как уходили из жизни его верные товарищи по оружию, которые склоняли головы во имя правды и родного дома. Локи гладил ее по плечам, сам не понимая, кого успокаивал в эту минуту. Его взгляд зацепился за еле заметную голубизну на ее ладонях, которая так же быстро исчезла, как и появилась. Странное сожаление кольнуло его, и он шепнул: — Прости. На вопросительный взгляд Ингрид он нехотя признался в собственных страхах: — Беременность будет… наверное, будет тяжелой. Из-за смешения кровей. Мне… мне жаль, что это вышло так. И… Но последним словам Ингрид не дала вырваться: она положила ладонь на его губы, буквально прося замолчать, и прижималась всем телом к самому близкому, кто у нее был. Обняла за шею, запустила ладонь в растрепанные черные волосы. Ничего не было важно, кроме здоровья и целости друг друга. Они провели еще несколько минут в тишине, обнимая друг друга, прежде чем Локи наконец решился вмешаться магией в память в Ингрид. Понимал, что подробностей найдет мало, но нужно было выхватить все детали, какие только были возможны. — Кто был? — шепотом засипела Ингрид, хватая мужа за рукав, когда тот собирался уходить. Ингрид было важно понимать, кто смог вообще задумать… подобное. Еще и у них под носом. Не было сомнений, что Астрид была лишь жалким исполнителем. Если уж она и правда служанка, а не попросту играла… такую легко запугать и заставить выполнить желаемое. Локи замялся, но со вздохом признался: — Я подозреваю валькирий. Если не все, то одна из них точно виновна. И я докажу. И ночью Локи вернулся в покои к супруге. Облегчение быть рядом с ней, видеть и чувствовать ее накатило на него с той же силой, что и неимоверный стыд. Он здесь, в тепле и относительной безопасности, мог спокойно поесть и поспать, пока Тор, его друзья и остальные воины — да даже обычные жители — были в абсолютно иных условиях. Более холодных, более жестоких и жестких. Нет, он будет нужнее там, на поле общего боя, а не здесь, в сладком и тихом тылу. Новость о внезапном «отъезде» в Йотунхейм поставила Ингрид в легкий шок, пусть и объяснения этого у нее тут же нашлись без чьей-либо помощи мгновенно. — Значит, это бегство, — хрипло заметила она. — Ингрид, — с нескрываемым раздражением начал Локи, готовый зарычать. — Что, от тебя беременной много пользы? Локи не хотел уколоть, но получилось. Ингрид повела плечами, чуть отворачиваясь от мужа. Они не говорили о беременности все эти дни, оттого что каждый из них пытался, видимо, свыкнуться с этим самостоятельно. — Я не отказывалась, Локи, — хмыкнула она. И ее слова заставили Локи мгновенно выдохнуть от облегчения и согнуться пополам, закрывая голову руками. Ему вовсе не хотелось спорить с ней, особенно сейчас. У него не было никакого морального права заявлять о собственной усталости, — неужели он настолько нежен, неужели остальным легче, чем ему? — но внутри все так и колотилось со страшной силой, если даже какая-то жалкая мелочь шла не по плану. Они так и стояли несколько минут по разным углам покоев, словно чужие. Все пугало, все давило, и напряжение скапливалось в воздухе, делая его до тошноты тяжелым. — Ты тоже скоро уйдешь, да? Ей было страшно осознавать, что Локи, буквально недавно вернувшийся из пекла, целый и здоровый, вновь уйдет. Уйдет туда же, откуда сбежал, только бы проверить ее, Ингрид. Ее голос будто ножом резал сложившуюся тишину. Еще слегка хриплый, слабый из-за пореза и такой неуверенный от всех накопившихся чувств. Ингрид несмелыми шагами приблизилась к Локи, обнимая за напряженные и уже родные плечи. Ей хотелось заговорить, хотя бы спросить, — она даже не знала его мыслей о беременности в их ситуации — но слова застряли в горле. Спрашивать было попросту страшно. Страшно от незнания завтрашнего дня. И Локи жался к рукам супруги в поисках какого-то своеобразного утешения, хотя бесконечно понимал, что Ингрид не могла повлиять на исход войны. Йотунхейм в этом конфликте старался придерживаться нейтралитета — очередная война, еще и на их территории, оказалась бы сильным ударом. Ингрид и дальше была уверена в этом, когда Лафей не высказал однозначного ответа в переговорах с Локи. Тому нужно было… время, по всей видимости. Какое к Хельхейму время требовалось Лафею — Локи не понимал. Это сейчас Асгарду удалось чуть превзойти, но что может быть завтра? Ваны оказались слишком хорошо осведомлены о чужой местности. В Йотунхейме все было… по-старому. Время продолжало казаться бесполезным здесь, все так и застыло в одном виде после падения Аттов. Серый, синий, белый. Все почти до ужаса безжизненное, но почему-то это не навевало уныние и тоску на Ингрид, как было раньше. Может, дело привычки — Йотунхейм всегда был таким на ее памяти, да и сам Асгард сейчас не блистал красотами. Ингрид была будто еще тише, чем в прошлые визиты, но дело было вовсе не в страхе перед чужим миром или стеснением перед йотунами. Ничуть. Видимо, слишком много чувств было пережито за последнее время, отчего все наглухо заперлось внутри и на лице застыло легкое безразличие ко всему вокруг. А Йотунхейм… Наоборот, жители казались ей намного дружелюбнее и приятнее, чем в первый визит, и даже Лафей — пусть за его спиной и оставалась неясная тень тоски и досады — начал выглядеть… не такой пугающей компанией. Узнав о беременности, он и вовсе до непривычного оживился — слуги не помнили царя в таком настроении уже давно — и за каждой трапезой будто пытался начать беседу, продолжительную, полную, увлекательную, но всякое слово оказывалось неподходящим. Ингрид, чуть удивленная его неуклюжим дружелюбием, поначалу отвечала односложно, но, видя, как Лафей терял и без того непривычный энтузиазм и ник, — неужели когда-то на этом лице вообще были хотя бы какие-то эмоции? — продолжала разговор. Хотя бы старалась. Строить адекватный диалог друг с другом было важно для обеих сторон: Лафей хотел лучше понять, кто собирался растить его внука, а Ингрид… ей просто хотелось узнать его чуть лучше, чтобы не бояться оставлять ребенка с ним. Ингрид не думала, что тот будет требовать проводить время с родным внуком, но хотя бы посмотреть на него — еще как. И растить ребенка под одной крышей с тем, кого боишься… такого никому не пожелаешь. Так лучше научиться хотя бы оставаться в одном зале в полном спокойствии, верно?