Потеряны, не найдены, недоступны (Тогда я заберу тебя себе)

      Белая майка неприятно липнет к телу, чёрные спортивные шорты не вызывают такого дискомфорта, находясь полностью под водой. Шторка, мгновением ранее мокрым касающаяся кожи, теперь покоится сорванной на полу ванной комнаты среди разбросанных предметов гигиены.       Иногда ему кажется, что он забывает, как дышать. Головная боль настолько сильно пульсирует в висках, что заставляет задумываться о том, почему что-то может быть таким интенсивным и уничтожающим любое желание совершить движение. Он спрашивает у себя: «Зачем я это делаю?». Обычно вслух. Но слова падают обратно на дно ванны, отскакивая осколками от плит на стенах.       Ответа не следует и через пять минут, как и возможности спросить кого-то другого. Двухкомнатная квартира абсолютна пуста и давит своей пылью на поверхности, выгоняя свежий воздух из пространства. Дверь в ванную с громким стуком захлопывается от порыва ветра из открытой балконной двери. Чимин обнаруживает кровь на руках и лезвие, которое покоится на углу раковины рядом с ванной. Тонкая красная струя стекает в слив, собирая капли холодной воды по пути.       Безысходность — синоним отсутствия видения выхода, раскрывает карты своего присутствия постепенно. Будто бы наслаждаясь чужими страданиями, она медленно, но верно подбирается к твоим хорошим мыслям, истребляя одну за другой, пока звон от переживаний не опускается тяжёлым и не начинает душить. Они накидывают цепь на горло и привязывают тебя к событию, которое становится последней каплей и отправной точкой в начале депрессивного эпизода.       И теперь зависит только от тебя, останется это лишь куском негативного проживания и неспособности справиться с тем, что произошло и происходит. Или же это закончится режимным приемом таблеток и частыми походами к психотерапевту.       Давление в голове будто растет, и Чимин ударяет себя несколько раз основанием ладони, чтобы попытаться хоть что-то изменить в своем состоянии. Он замечает, что его пальцы дрожат и опускает их в горячую воду, которая за это время наполнила ванну на две четвертых. Жжение в запястьях отвлекает от душевных терзаний, Чимин чувствует облегчение, хоть и знает, что это продлится недолго.       Всего каких-то две недели назад они лежали с Чонгуком в обнимку, разговаривали о том, какой фильм им посмотреть в общий выходной, и где купить банановое молоко для милкшейка. Это было недавно, но ощущалось иначе. Огромная пропасть росла между этим воспоминанием и тем, которое он сейчас получает из-за своей привычки спасаться именно так.       На телефон приходит сообщение, которое не вызывает никаких эмоций, кроме раздражения. Возможно, это лучше того, чтобы перестать реагировать буквально на всё, однако парень так не думал. Шум воды заглушает его мысли о том, чтобы посмотреть текст.       Неприятный звук снова звучит из динамика. Чимин жмурится и мокрой рукой берет аппарат. Разворачивая приложение, предварительно введя код разблокировки, он смотрит в яркий экран мессенджера:       hoshi       Чимин, нам надо поговорить. Я знаю, что ты не хочешь никого видеть. Но я всё ещё твой друг. Я не буду заставлять тебя что-либо делать, просто позволь мне прийти к тебе.       Чимин ничего не чувствует, читая эти строки и перенося взгляд ниже.       hoshi       Я могу молчать. ничего не говорить. Я хочу быть рядом с тобой. Я друг. Я всё ещё твой друг, Чимин.       Следом, уже беззвучно, появляется следующее окошко с текстом.       hoshi       Если бы я знал, то рассказал бы тебе раньше. Чимин, я бы рассказал, я каждую минуту себя виню за то, что не знал этого и не смог остановить.       Чимин кричит и зажимает рот ладонью. Он чувствует себя истерзанным дикими зверями, понимая, что единственное животное сейчас, которое ему угрожает, это он сам. Бросая телефон на пол, он хочет прекратить новый виток болевых ощущений, ломающих его психическую стабильность. Схватив лезвие, он приставляет его к коже, где уже и так с десяток новых порезов, если не больше. Нажимая на запястье острым концом, он закрывает глаза и чувствует, как эмоции опадают дождем эйфории.       Он не считает, сколько раз он делает одно и то же прежде, чем облегчение выбивает из горла задушенность, позволяя сделать полноценный вдох. Он нащупывает на бортике духи со спиртом в составе и покрывает ими все кровавые линии. Жжение снова опаляет руки, Чимин закусывает губу и наклоняется к телефону, на котором пострадал защитный экран, расходясь мелкими трещинами.       Подушечки пальцев касаются электронной клавиатуры, с трудом попадая на нужные буквы и оставляя после себя мокрые следы, он печатает:       Хорошо. Но ты ни слова не скажешь о них. Ни одного. Иначе я не смогу видеть тебя, слышать тебя и находиться с тобой в одном помещении.       Чимин не знал, на что больше это похоже, на условия встречи или мольбу. Ответ приходит сразу же.       hoshi       Вечером сегодня? Завтра?       jimin       Вечером.       Парень блокирует телефон, уже аккуратно убирая его на одну из полок в комнате и поднимаясь. Вода стекает на пол, но ему плевать. Открывая дверь, кожа вмиг становится ледяной от резкой разницы температур в помещениях.       — Лучше, чем контрастный душ, — горечь в голосе и опухшее от слез лицо.       Тишина и темнота квартиры снова захватывали Чимина в тиски, начиная напоминать обо всем, что здесь происходило. Первой вспышкой пришло воспоминание довольно лёгкое, простое, не окрашенное в тона черные.       Чонгук уверяет, что они с Юнги идут в кафе, что он всё понял по поводу их уговора и придет поздно, но не настолько, чтобы уже начало вставать солнце. Чимин обнимает, отпускает и даже даёт свою банковскую карту, чтобы тот расплатился, если вдруг ему будет недостаточно своих денег. Чонгук пытается отказаться, и это никак не наводит на какие-то дурные мысли, ведь Чону может просто хватать того, что у него есть.       Чимин делает шаг к спальне, в которой он не находился с того злополучного дня ни разу и берется за деревянную раму холодными пальцами, всматриваясь в темноту. Ему хочется, чтобы всё, что случилось, оказалось самым жутким сном и кошмаром, но каждый грёбаный день он сталкивается с осознанием, что это реальность. Воспоминания сами начинают резать на живое, не давая затолкать их глубже. Чимин ударяется с силой головой о косяк, но и это не помогает.       — Чимин, алло, Чимин! — Хосок кричит в трубку.       Пак понимает, что что-то не так, только открыв глаза и даже до конца не проснувшись. Он вяло отвечает, чтобы Хосок мог продолжить:       — Чонгук в больнице, ты знаешь? Мне звонил Юнги. Он сказал, что после боя какие-то отморозки ударили его по голове битой. Ему пришлось отвезти его в больницу.       Рассвет бьёт в глаза не менее ярко, чем чужие слова.       Бой. Отморозки. Бита. Больница.       И, черт возьми, Юнги.       Язык немеет. Чимин ещё не успевает понять, что его обманули и предали, как первая часть боли в грудной клетке отзывается страхом. Он пытается задать вопрос один раз и понимает, что голоса просто нет. Второй раз, хлестнув себя по щеке, он наконец-то произносит:       — Он жив?       — Да, Чимин, он жив. Но не в сознании, врачи говорят, что... — Чимин кладет трубку, оседает на пол и обнимает руками колени.       Нет слез, нет истерики или чего-то, что могло бы сейчас привести его в чувство. Он падает в собственную пустоту из иллюзий будущего, отталкиваясь от разочарования и поглаживая пальцами плед, край которого он стащил с дивана и положил на свои ноги. Время превратилось во что-то незначительное, и, несмотря на то, что телефон просто разрывался от входящих оповещений, Чимин его не касался, переведя его сразу после разговора в режим «не беспокоить».       Взявшись за ручку двери спальни, он закрывает её, не желая даже пытаться войти и справиться с тем, что творится в его голове. Он идёт в зал, берет высохшие вещи с батареи и переодевается. Насквозь промокшую майку сменяет черная толстовка, шорты — спортивные светло-серые штаны без надписей, для ног он находит теплые носки. Расстилая плед и включая на телевизоре какой-то ролик на видеохотинге, он ложится на мягкую поверхность, головой к потолку. Взгляд скользит по круглой белоснежной люстре с позолоченными краями, обводит по всей длине плинтуса, задерживаясь на каждом из углов по несколько минут и застревает на месте, куда несколько лет назад попал снаряд пиротехники. Темное обугленное пятно вызывает только приятные воспоминания.       В тот день был день рождения Чимина. Первый, когда он начинал только чувствовать, что его жизнь приходит в норму. Подвыпивший Хосок решил, что небольшой салют можно устроить и в помещении. К счастью, снаряд был одиночным и не предполагал фейерверка. Иначе бы они уже давно покоились вместе с другом в сгоревшей дотла квартире. Чимин улыбается. Неуверенно, отчасти через силу. Он протягивает руку к серому кружку и ловит в своих ощущениях печаль.       Ему хочется вернуть всё назад. До того, как он влюбился, до того, как начал верить кому-то помимо его лучшего друга, до того, как подумал примерять на себя роль спасателя. Если бы только перемещение во времени было возможным, он бы схватил своего прошлого себя за шкирку и не дал пойти в тот бар. Использовал бы любые способы убедить, что это обернется личным адом и сломает его снова. Начал бы пугать последствиями, обрисовал бы даже те, которых сейчас нет, но остановил бы от того поступка.       Спустя лишу пару секунд Чимин понимает, что врёт. Затем осознает, что ненавидит себя, погружается в съедающую внутренности вину. Поднимая резко рукав толстовки, он вгрызается в собственные порезы, теряясь в ощущениях и сжимая зубы на коже сильнее. Проходит немного времени прежде, чем его отпускает, и он перестает пытаться выглодать из себя то, как ему не хватает того, кто его превратил лишь в подобие человека.