***
*** Бога нет. Молодой святой отец понял эту простую и непреложную истину уже давно. Сколько зла не покаранного он видел в своей жизни, сколько незаслуженных прощений, сколько несправедливости по отношению к святым. Миром испокон веков правят грешники, придумавшие Бога так, забавы ради. Хосок готов был бы смеяться, если бы находил такую шутку смешной. Вместо этого он нервно сжимает пальцами белую полоску жесткой ткани, скрываемую воротником черной рубашки, перебирает пальцами четки, на которых мерно покачивается небольшое распятье, и в который раз проклинает самого себя за отрешение от того, чего на самом деле давно нет. От того каждую ночь ему снятся кошмары, в которых сюжет повторяется с завидным постоянством. Он всё это пережил наяву, и порой самому не верится, что он остался в живых, выйдя победителем в схватке со злом. Вот только можно ли считать победой право на существование — остается вопросом, который Хосок не устает себе задавать каждый день, смотря в зеркало и глотая склизкие пилюли, стараясь отогнать страх, что грызет изнутри. Страх разрывает Хосока изнутри с того самого момента, когда ему, не ведая того, подарили новую жизнь, без Бога. Никогда бы он, лучший выпускник семинарии, не подумал бы, что так просто отречется от имени Господнего, забросить свой приход, и отправиться в странствие, лишь бы сбежать от своего страха. Страха перед собой. Страха того, что вся жизнь до этого была обманом, или же он всю жизнь был настолько слаб, чтобы не видеть очевидного и принимать сладкую ложь за горькую истину. Никогда бы Хосок, что причащал юных и старых, крестил младенцев и отпевал стариков, не подумал бы, что его жизнь так просто перечеркнет встреча со злом. Настоящим, чистым, первородным. Никогда бы он, молодой святой отец, не подумал бы, что всё перечеркнет запретный плод, поданный змеем искусителем с мягкой улыбкой на губах и таким же взглядом, переполненным волнением и заботой. Его личный грех. Ким Тэхен. Спаситель и губитель в одном лице. Его имя выжжено на ребрах под сердцем, отпечатано откровением на страницах древних книг, высечено мрамором времени, рассыпано горячими углями под ногами. Он подарил ему жизнь, подарил нового себя. Подарил грех, сладость которого раз от раза становится всё приторнее. Они встретились при полной луне, в пустой разгромленной церкви, истекая кровью и содрогаясь от холода адреналина, бегущего по телу. Они впервые произнесли имена друг друга над телом того, что при рождении было человеком, а при смерти — волком. Они встретились взглядами, и реальность, которую знал Хосок, разлетелась на части, осыпалась осколками витражного стекла, испарилась ладаном на остатках сознания. Реальность, в которой нет помощи уставшего от своих творений Бога, зато есть силы зла, что готовы рвать на куски святых и даровать прощение грешникам. Реальность, в которой на теле остаются шрамы от острых когтей, а на душе — от мягкого взгляда. Реальность, в которой больше нет отца Хосока, зато есть охотник Хоуп. Надежда. Она всегда умирает последней. Она единственная подпитывает практически отчаявшихся. Она дает крылья тем, кто метит в небо. Надежда на то, что мир может стать лучше, если ему немного в этом помочь.***
Хмурый взгляд на собственное отражение, склизкие пилюли, что застревают в горле, вымученный ночными кошмарами взгляд — ежедневная рутина Хосока. Он привык, ему даже в чём-то нравится. Ведь это то единственное в его жизни, что остается неизменным. Жизнь на колесах не принесла радости мужчине, хоть и молодому, но с яркими вкраплениями серебра в темных волосах. Ему было сложно привыкнуть к тому, к чему нельзя по сути. Ему было тяжело перекраивать себя и свою реальность под окружающую действительность, которая с каждым днем всё сильнее сужалась и всё больше давила. Каждую ночь он видит один и тот же сон, просыпаясь в липком поту и на смятых простынях. Каждое утро он ведет дрожащими пальцами по шраму на груди, по трем глубоким рубцам, напоминая себе самому, что всё, что случилось — не сон. Каждое утро он скромно завтракает и заводит свой пикап, отправляясь в путь. Куда — он и сам не знает. Лишь бы убежать. Но на этот раз что-то идет не так, и Хосок задерживается в небольшом городе на несколько дней. Его гложет нечто, схожее с предчувствием, и он знает, что собственные чувства его не обманывают. Он ищет, как заправская ищейка, и находит. Зацепки, вырезки газет, странные фотографии и на заброшенных сайтах. Он собирает слухи, кормится сплетнями и переваривает мысли. Он санитар, убирающий и подчищающий всё, что дурно пахнет. Гудки в телефоне переваливают за семь, и больше Хосок не считает. Лишь нервно стучит пальцами по столу, усеянному бумагами и газетами. Когда же он наконец-то слышит голос, хриплый и сонный, то не может сдержать улыбки, пусть и обладатель этого мягкого говора ему не очень-то нравится. — Чимин…- Пальцы всё так же дрожат, но голос звучит уверенно, — я…мне кажется, я нашел что-то интересное… Голос всё же слегка срывается, потому что где-то там, вдалеке, на другом конце слышится вопрос баритоном, и сердце пропускает удар, срываясь после на мучительный спринт до ближайшего инфаркта. — Я не смогу справиться сам, это серьезно.