***
Легкие горели, сердце колотилось ужасно, но нужно бежать. В голове Карин так и вертелись слова, выкрикнутые Наруто: «Беги, Карин, беги!». И она побежала. Через подсумок чувствовала чертов свиток, свистнутый у Харуно, когда она отвернулась. Если сейчас она не сможет его ему отдать, то не сможет уже никогда. Она видела эту странную бочку, уже пустую и Саске рядом с ней. Злющего, чуть безумного и еще более незнакомого. — Саске? — тихо позвала его девочка, но он даже не посмотрел в ее сторону, разглядывая свои руки. — Саске? Учиха посмотрел на нее, взгляд быстро сполз с ее фигуры, будто и не ее он ждал. — Где Сакура? Карин поправила очки, чуть успокоилась и, выпрямившись, вытянула из подсумка свиток и сжала его в руке сильнее. — Она в Конохе, хокаге не отпустила ее… — Глупые отмазки, если бы хотела — смогла. — Саске развернулся на пятках, пошел прямо, подставляя спину на удар, но строго игнорируя возможную опасность. — Саске! Учиха! Неужели сбежишь?! — Наруто кричал, драл глотку от страха, что Саске уйдет и им придется вернуться и увидеть Сакуру, такую же поникшую и опустошенную переменами. Карин подбежала к Наруто и впихнула злосчастный свиток в руку друга. Это — то главное, ради чего стоило направляться сюда. — Что это? — Тихо спросил блондин, провертев неподписанный свиток в руке. — Сакура писала это для него, я не знаю, что там, но, видимо, очень важно. Наруто посмотрел на остановившегося Учиху. Он не желал драки с ним уже много лет, но сейчас кулаки так и чесались вдарить этому ублюдку.***
Бой был тяжелее, чем Саске себе представлял: все тело болело и ломило, где-то ему вылечили сломанные кости, но он победил. Держал в руке записку, как оказалось, от Сакуры, и, как только ему дали отдохнуть, достал ее из подсумка и раскрыл. «Привет, придурок. Ну как сбежал? Не стыдно?» И после этих слов, дерзких, обвинительных, ему хотелось закрыть эту писанину и выбросить, но Саске нашел в себе силы читать дальше. «Я расскажу тебе интересную сказку. Жили два клана, издревна воюющие друг с другом. Они воевали столько, что даже не помнили, из-за чего все началось, знали только, что это прекращать нельзя. Столько людей полегло: друзей, отцов, братьев, матерей и сестер. Только были два мальчика, которые искренне хотели это прекратить. Они были юны, но потеряли братьев, были надеждой отцов на победу кланов. Когда об их дружбе узнали, то их общение пресекли. Один искренне верил в их дружбу, а другой больше дорожил своим братом, до дрожи боясь его потерять. Когда прошло время и мальчики выросли, стали главами своих кланов, то первый, все еще хотел это прекратить, но его младший брат убил брата второго друга, ведь на войне никто никого не щадит, вот и второй друг, обезумевший от потери, решил сражаться до конца. И в последней битве, он, жаждущий мести, проиграл. Только когда ему, обессиленному и почти убитому, предложили перемирие, он поставил одно условие: его старый друг должен убить либо себя, либо своего брата. И как же он был шокирован, когда друг едва-едва не убил себя, остановленный в последний момент этим идиотом. Только на этом сказка не закончилась. Кланы стали жить в мире, детоубийственная война прекратилась, однако жажда мести в сердце второго друга осталась. Она хотел власти, прикрывался сохранностью клана, но на деле он хотел крови. Ему было мало мира. Тогда он предал друга, но за это был убит навсегда. И все бы ничего, только младший брат первого друга это запомнил и больше никогда не доверял другому клану, потому он, возглавив поселение, стал постепенно их оттеснять от полноценного управления, искренне веруя, что дарует второму клану счастье, используя их возможности на максимум. Через век, когда посеянное взросло, второй клан почувствовал угнетение, и как по стопам своего убитого главы начал задумывать переворот. Только была незадача: они снова ставили все на детей, желающих мира. Их главным козырем был подросток, видевший войну, и искренне не желавший увидеть ее снова. У него тоже был младший брат, которого он любил. Эта намечающаяся революция убила его друга, потому, боясь потерять и любимого братишку, мальчик согласился на предложение главы деревни и уничтожил свой клан. Это сказка о клане Сенджу и Учиха, а так же о тебе и Итачи, Саске. Он ненавидел войну и выбрал меньшее зло. Он выбрал защитить тебя, странным, полубезумным способом, а после он хотел, чтобы ваш клан был отомщенным. Он никогда не был монстром, он всегда действовал так, как считал правильным. Он выбрал тот путь, который, как он верил, защитит тебя. Но ты уже никогда не вернешься в Коноху, если придешь к Орочимару. " У Саске дрожали руки. Он вчитывался в текст, иногда слова не помещались в его голове. Ужас охватил его. Он крайне не хотел осознавать, что вся его жизнь была ложью, что Сакура это все знала и не обмолвилась даже словечком, кроме письма, которое он получил слишком поздно. Цунаде злилась. На себя, на Сакуру, на Какаши и, конечно, в первую очередь на Саске. Она просто видела, что ученица больше не доверяла ей, не верила в каждое слово и не пыталась играть с ней. Она перегорела. Ничего не сказала Наруто, когда он ушел на три года, почти не говорила с Карин, стащившей ее свиток, почти игнорировала Какаши. Молчала, любое слово Харуно было победой. А когда она поднимала взгляд, то даже без эмоций ее лицо показывало: Она запомнила. Она не простит такого предательства. В первый месяц Цунаде чаще ходила выпить, успокоиться. Шизуне, как ни странно, даже не осуждала ее, понимала и просто верила, что все наладится. А Сенджу знала, что умная не по годам девочка злопамятна. Но большим грузом была даже не молчаливая ненависть к ней, а апатия дорогой ученицы. Молчание «находки для шпиона» и презрение, перемешанное с вечной усталостью во взгляде. И женщина верит, что лучше бы ненавидела. Лучше бы кричала, визжала и топала ногой, чем молчала и тускнела на глазах. И потому она не могла отказать ей в прошении, когда появилась миссия, для исполнения которой они долго не могли найти человека. Она хотела уйти, сбежать. Надолго или навсегда, потому даже сложность и потенциальная угроза ее не остановила. И Цунаде бы повторила свои действия, оставила бы Сакуру подле себя, но когда у девочки загорелись глаза… Она не смогла сказать снова. Она не смогла бы и дальше смотреть на девочку, которая бы потухла сильнее. И иногда, месяцами позже, получая очередной отчет, она понимала, что это было правильно. Потому что это ее свобода, свобода от границ, от привязанностей и чертово одиночество, которое блондинка презирала, а Сакура принимала с молчаливым сожалением. И несмотря на боль в груди, на тоску, на страх, она знала, что это правильно.***
Я видела. Они плачут. Зачем? Они не хотят меня отпускать, пророчат мне чужое будущее, чужие надежды и свои мечты. Карин мечтает о семье. Доброй и любящей. Верит, что я стану ее сестрой, Наруто — братом. Цунаде грезит стабильностью. Смотрит на очередную стопку бумаги так уставше, что, кажется, ей хочется просто все это бросить. Ино мечтает бунтовать. Видит, как я хожу с ней по барам после восемнадцати, как мы пьем коктейли, танцуем и радуемся жизни, не глядя в будущее. Только Хината молчит. Сожалеет, тупо смотрит на мои руки, и молчит-молчит-молчит. А я не хочу видеть эти лица, они приелись. Напоминают, что кто-то там сбежал, сочувствуют. Только я это отпустила. Я отпустила настоящее, для сожаления о прошлом, о том, что ко мне никогда не вернется и даже не окажется отголоском будущего, потому что страх навсегда останется неизменной частью меня. Чем-то неотделимым, без чего я не смогу существовать. Зато я могу все бросить. Мне не нужно будет выменивать настоящее — его не будет. Прошлое может цепляться, как надоевший репей за волосы, но и его можно вычистить при должном труде. Я смотрю в сумку, в которую из памятных вещей мне положить нечего. Записки, поломанные карандаши, альбомы. Это все не мое, это все прошедшее, часть отвергнутого настоящего. Зато меня что-то ждет, я знаю. Впервые за долгое время верю, что будущее огромно и несоизмеримо. Даже если я умру через неделю после того, как уйду из Конохи. Но я знаю, как я умру. Когда умру. И кем буду убита, от того я не боюсь угроз. Я просто не вижу смысла бояться того будущего, которое всегда приведет к одному — к смерти. Однажды я вспомню о том, что выдумала себе сегодня и расхохочусь как припадочная. У меня будет болеть живот от смеха, но сейчас, сегодня и в сию секунду настоящего момента мое настоящее — это начало. Начало правильного пути.