Автократ Тиранович

— Александра! — пронёсся над ухом строгий отцовский голос. — Сколько времени?! — его бас громом пролетел по комнате, мигом заставляя меня открыть глаза. Злить папу без необходимости не хотелось: иначе затяжной скандал мог испортить весь день. Особенно сегодня, когда у него самого с утра никаких дел не было, а значит можно вплотную заняться воспитанием нерадивой доченьки. — Уже встаю, па… — моя рука лениво потянулась к телефону посмотреть на время. И, когда я его наконец включила, глаза мои расширились. Что? Уже восемь? Как так-то? А почему будильник не прозвенел? Блин! Новогодние каникулы прошли слишком быстро, но и за это время я совсем разучилась вовремя вставать и быстро собираться, а сегодня это важно как никогда. Ладно бы сегодня был обычный первый урок: на историю с Анной Андреевной опаздывали все кому не лень, и наша классная руководительница никогда особо за это не ругалась, разве что энку могла поставить, если ты пропустил большую часть занятия. И всё. Но теперь всё может стать по-другому: на последнем классном часе перед каникулами она объявила, что уходит в декрет, а с новой четверти нам найдут новую учительницу. Как гуманитарный класс, мы долго пытались разузнать хотя бы что-нибудь о новой историчке, но до разговоров с директором, конечно, не доходило. А никаких других более или менее достоверных источников не было: сама Анна Андреевна не отвечала по поводу собственной замены, на сайте школы новую преподавательницу пока что не вывесили и даже у других учителей не появилось нового общего друга вконтакте. Конечно, скоро мы узнаем всё и без наших бесполезных попыток, и всё же — было страшновато. Кто знает, на что способна новая историчка? — Мам! — я выбежала из комнаты на кухню, на ходу отобрав у младшего брата бутерброд: Славке в школу не надо, в садике у него карантин, так что позавтракать он успеет. — Подвези меня, пожа-алуйста! — я состроила жалобные глазки, и мама кивнула: — Пойду оденусь. А ты пока сделай новый бутер Славику. Я вздохнула и открыла холодильник, доставая колбасу и сыр. Вот что он, в свои почти семь лет, не может сам покромсать палку «Докторской» и положить эти кусочки на хлеб? Впрочем, мама считала, что не может: она не то что нож ему не доверяла — он даже не мог сам поставить этот бутер в микроволновку (вдруг обожжётся мальчик!). А я недоумевала, как же она его растить собирается и делать самостоятельным человеком. — Шура! Так ты идёшь? — мама уже показалась в дверях с ключами от машины, а я стремглав помчалась в свою комнату — бросить в рюкзак пенал и пару случайных тетрадей — я надеялась, что все предметы без проблем запишу в физику или географию, что лежали сверху. Благо, пустых страниц ещё много… — Поехали! — кивнула я, расчёсываясь на ходу, и прыгнула на переднее сиденье маминой машины. До школы ехать не так и долго: две станции на метро, ну или минут десять-двадцать по московским пробкам — как повезёт. Проблема лишь в том, что в этом году снега намело на славу, и даже до метро добраться, раскапывая многочисленные сугробы, было проблемой. В обычный день я бы пошла пешком, но сегодня встала слишком поздно, ибо забыла после каникул поставить будильник (да, я таки догадалась, почему он не прозвенел!), а впечатление создать на новую учительницу всё-таки нужно. От скуки я уткнулась в телефон, открыв любимый «вконтакте». Быстро прочитав последние сообщения чата нашего 11 «А» — там все только и писали, что не придут в первые дни после каникул — я открыла другую страницу. Дело в том, что страниц у меня две: одна — с именем, фотками и прочими прелестями подростковой жизни, а другая — с вымышленным ником и красивыми картинками из интернета на аватарке. Зачем нужна первая — думаю, интуитивно понятно, а вот со второй я общаюсь с теми, с кем в реальной жизни и вовсе незнакома — друзьями виртуальными. Меня всегда забавляли такие переписки: когда ты понимаешь, что никогда не увидишь человека в жизни, волей-неволей пишешь более раскрепощённо и искренне. Сейчас, правда, с той страницы я переписывалась лишь с одним человеком: моим, можно сказать, многолетним другом. Мы общались лет с двенадцати, когда я только начала познавать все прелести виртуальной жизни, и до сих пор любим переписываться. Интернет-знакомств у меня было много, но обычно они довольно краткосрочны — чего не скажешь о вечных полуночных беседах с «Лордом Алом» — именно так себя и называл тот, кто скрывается за этой страницей. Сейчас Лорд интересовался, как начинается мой первый день после каникул — он знал, что я ещё школьница. Я с удовольствием принялась изливать ему душу и все волнения по поводу новой исторички, однако пробок, как назло, несмотря на сугробы и раннее утро, особо не было. Так что поведать все переживания души семнадцатилетнего подростка, вынужденного вновь тащиться в школу, я не успела: машина затормозила у здания, и мама заботливо открыла мне дверь. — Удачного дня, Шура! — рефлекторно я чуть не закатила глаза, но вовремя себя остановила. Мама всегда называла меня именно Шурой, несмотря на все мои возражения о том, что у имени «Александра» есть куда более красивые сокращения. Раньше меня это раздражало, но сейчас я как-то даже смирилась с тем, что по-другому она меня называть отказывается. — Спасибо, мам! — улыбнулась я и, схватив рюкзак и телефон, стремглав помчалась к школе. В здание школы я вбежала аккурат в девять — то есть ровно со звонком. А ведь ещё надо было скинуть зимнюю одежду и подняться в класс, что находился в дальнем крыле. Так что когда я показалась на пороге аудитории, пара минут от урока уже прошла. Я осторожно постучала, надеясь, что новая историчка тоже опаздывает. Но нет. Преподаватель уже был в классе. И это явно не историчка. Это — историк. Стройный и высокий мужчина в аккуратном тёмно-синем костюме с классическим галстуком сидел в преподавательском кресле и, глядя в экран ноутбука, ровным и каким-то даже приятно-сладковатым тоном зачитывал фамилии. От этого зрелища я, мягко говоря, опешила: да, Анна Андреевна, кажется, не говорила, что это будет женщина, но промолчать о том, что её заменит столь чертовски симпатичный мужчина? Нет, ну разве это человечно?! Я бы и дальше стояла в дверях, просто разглядывая его, но тем временем новый учитель очевидно меня заметил. Он обернулся и я, помимо его коротких аккуратных тёмно-каштановых волос, смогла разглядеть овальное лицо правильных пропорций с небольшой бородкой и, конечно, глаза — серого цвета, но какие-то холодные. — Фамилия, — строго произнёс он, отвлекая меня от любования его персоной, и я тихо и как-то даже растерянно, словно не зная ответа, выдохнула: — Неверина. Неверина Александра. Преподаватель кивнул и повернулся вновь к своему ноутбуку, а я прошла к ненавистной первой парте — прямо напротив учительского стола. Что же, теперь будет хоть какой-то стимул сидеть здесь: раньше я терпела это место только потому, что Лариса Воронцова, моя единственная школьная подруга, на другие не соглашалась. Ей-то хорошо: она отличница и любимица всех учителей, а вот что прикажете делать мне? Теперь хотя бы разглядывать историка, уже неплохо. Впрочем, радость моя продолжалась недолго: — Шестакова. Щербакова. Яковлева, — учитель диктовал фамилии и всякий раз отрывался от экрана посмотреть на каждого из одноклассников. Но, когда список подошёл к концу, он перевёл свой взгляд на меня — и теперь его глаза казались не только холодными, но и какими-то хищными. Мне сразу показалось, что это явно не к добру. И надо же, моя интуиция не ошиблась: — Неверина, — произнёс преподаватель, и я встала, в упор на него глядя. Что, заставит извиниться за опоздание, или в чём ещё проблема? — Знаете, у меня есть такое правило: кто опаздывает, тот или отвечает, или пишет самостоятельную, — медленно говорил он, заставляя мою душу уйти в пятки. То, что я не учила — это очень мягко сказано. Да нам ведь и не задавали ничего! Ну или почти… — Так что вам задали на сегодня, Неверина Александра? — спросил он, и я попыталась соврать. В конце концов, может, он и не общался с Анной Андреевной? И не смотрел журнал? Это, конечно, вряд ли, но мало ли, вдруг повезёт? — Ну, мы… мы не должны были готовиться к опросу сегодня, — осторожно подбирая слова, сказала я. Так, чтобы с одной стороны спасти себя, но с другой — не позволить ему уличить меня во лжи. Впрочем, мой замысел он разгадал слишком быстро: — То есть вам ничего не задали? — удивился историк и зачитал: — Написать эссе в формате ЕГЭ про правление Александра II и Александра III. Это то, что в вашем электронном журнале на каникулы написано. От Анны Андреевны. Да она и мне говорила, что в последнее время даёт вам повторять пройденный материал в форме эссе. — Я сказала, что мы не должны были готовить устный ответ, — попыталась выкрутиться я. Эссе я, конечно же, не написала, их вообще мало кто написал. Большая часть людей думала, что, если не напоминать ничего новому учителю, то он про них и не вспомнит. Вернее не узнает. А Анна Андреевна уж точно не будет уже нас мучить. К тому же, и в электронном журнале это задание появилось совсем недавно. Или я туда давно заходила… по меньшей мере, готова поклясться, что числа третьего января его не было! — Где ваши эссе, хотя бы одно? — продолжал допытываться преподаватель. Теперь он уже не казался таким уж милым. — Я их… Анне Андреевне на почту отправила. Она разрешала сдавать в электронном виде, — соврала я первое, что пришло в голову. Боже, что за бред?! — Понимаете… — запнулась я на его имени, что неудивительно, ибо этого человека я видела впервые в жизни, — мне удобнее печатать, чем писать от руки, и Анна Андреевна шла навстречу в этом вопросе. — Понимаю, — кивнул мужчина и, оставив меня наконец в покое, вернулся в своё кресло. — Более того, дети мои, я также предпочту в дальнейшем видеть ваши работы в электронном виде у себя на почте. Большая часть из вас с компьютером на «ты», а мне не носить кучу бумажек и не разбирать почерки. Договорились? — одноклассники согласно закивали. Можно подумать, именно это их сейчас больше всего волновало! Я, как и все, думала лишь об эссе, а не о его дальнейших требованиях. Это ведь была такая наглая и почти неприкрытая ложь. Если он действительно поверил — с ним будет довольно просто: и выкручиваться, и списывать. Может, даже пятёрка выйдет в полугодии. А значит, и в году. Однако именно из этих светлых мыслей меня вырвал новый историк. Он даже не говорил, нет, но смотрел на меня в упор. Смотрел строго и с каким-то таким холодом, который трудно описать словами, но от которого становится жутковато. — Кто принёс эссе с собой? — наконец, тихо спросил он. Руки подняли всего несколько человек: Лариса Воронцова — та самая, которая моя подруга — у неё всегда всё было сделано; Дементьева Вика, наша староста; Женя Фокин, недоотличник с высокими амбициями, и Саша Прохоров, парень, буквально влюблённый в историю и во всё, что с ней связано. Они передали на учительский стол распечатанные или — в случае Прохорова — от руки написанные (боже, да это же прошлый век, кто так пишет?) эссе, а преподаватель хищно посмотрел на остальных — и вот тут мне окончательно стало страшно. — Лар… мне кажется, он что-то задумал. — Потому что писать вовремя надо, — отмахнулась Лариса. — Я тебе все каникулы об этом напоминала, а ты — потом, потом. — Неверина и… — он посмотрел фамилию на только что переданных эссе, — Воронцова. Первое и последнее замечание, — после этих слов Лара уткнулась в учебник и виновато покраснела. Ну да, это ведь она у нас — умница-красавица, ещё и образец дисциплины! — И то, только потому, что сегодня первый день. В следующий раз готовьтесь на оценку отвечать на любую пройденную тему. Это, кстати, ко всем нарушителям дисциплины относится, — обрадовал нас историк. Ну, Лариса может и смогла бы что-то сказать, конечно смогла бы, но вот большая часть, люди вроде меня, явно были в ужасе от подобных обещаний. — Итак… о чём это я? Ах да, — продолжил учитель. — Воронцова, — после этого Лара побледнела ещё больше, испугавшись, что он вновь хочет её в чём-то обвинить, — Дементьева, Прохоров и Фокин. Вижу четыре работы. Неверина отправила свои Анне Андреевне. Это пять. Где остальные? Скажем… — он наугад ткнул в экран ноутбука, где, видимо, и был наш список. — Устинов Борис. Домашняя работа? — А я её… тоже Анне Андреевне на почту скинул, — вякнул он, бессовестно украв мою отмазку. Боря был из тех, кому на свои оценки и учёбу — откровенно всё равно, и он не скрывал, что хочет быть рок-музыкантом. К тому же красивенький, да и сыночек богатых родителей — чего же ещё хотеть от жизни! И всё же мог бы придумать что-то получше! — Знаете… Анна Андреевна сказала, что лучше мы все ей скинем, зачем тратить время на распечатку? А вашей почты у нас просто нет. — Хорошо, — легко согласился наш мучитель. — Значит, и все остальные отправили Анне Андреевне? Ребята дружно закивали, но моё шестое чувство уже во всю кричало, что эта моя небольшая ложь во благо не обернётся ничем хорошим. Так, собственно, и вышло: — Чудно. Я рад, что все вы так сознательно отнеслись к домашней работе, ибо мне очень не хотелось ставить вам двойки в первый же день после новогодних праздников. Разумеется, меня интересует не только наличие работ, но и качество их выполнения. Как бы нам поступить?.. — он на секунду задумался или, скорее, сделал вид, что задумался: — Я сегодня же напишу Анне Андреевне и попрошу её переслать мне ваши эссе, а потом столбиком выставлю оценки, — объявил, наконец, он приговор. В классе, как и в зале суда после вынесения жестокого решения, воцарилось молчание. Блин! Значит, всё-таки не пронесло. Начинать четверть с двойки — не лучшее удовольствие. Может, всё-таки признаться ему, что я солгала? Или что ещё можно было придумать? Откровенно говоря, я в тот момент только и могла, что сидеть, глядя на него большими глазами и молиться, что больше он ко мне не прицепится. И что одноклассники меня не убьют: всё-таки, идея как-никак была моей. — Извините, Алексей Романович! — донёсся уверенный голос с третьей парты. Значит, вот как его зовут. Невольно я отметила, что мне всегда нравилось имя «Алексей». Да и отчество «Романович» — оно так красиво звучит и словно придаёт имени какое-то царственное благородство. Может, конечно, это потому что оно созвучно с небезызвестной императорской династией, а может — просто потому что и имя «Роман» мне тоже очень по душе. — Да, — кивнул историк, развернувшись на ученика. — И представьтесь, пожалуйста. К сожалению, всех вас я ещё не запомнил. — Комиссаров Василий, — встал налысо бритый парень в огромной толстовке. Если не знать Васю, можно подумать, что он последний гопник, но на самом деле внешность обманчива: учился он без четвертных троек, интересовался философией и политикой, и вообще человеком был довольно приятным. — Алексей Романович, зачем вам время тратить? Мы можем и сами вам отправить, только почту скажите. Вечером же пришлём! Попытка была слишком наглой и глупой, но он сделал всё, что мог, чтобы спасти нас. И, затаив дыхание, все ожидали того, что и в апелляции решение останется без изменений, но в глубине души всё-таки надеялись на чудо. Но чуда, разумеется, не произошло: историк изогнул губы в тонкой улыбке и покачал головой. — Не стоит, Комиссаров. Мне несложно поговорить с Анной Андреевной. А почту я вам позже напишу, как новую письменную работу задам. Итак, если с домашней работой всё решили, перейдём к теме. Записывайте. Сразу предупреждаю, что очень люблю опросы или — ещё лучше — неожиданные самостоятельные, так что мой вам совет: слушайте и записывайте, дети мои. Теперь Алексей Романович казался уже каким-то окончательным деспотом, и я всерьёз задумалась о том, что произойдёт с моими оценками по истории. Если сначала я осмелилась допустить мысль о пятёрке, то теперь… теперь хорошо бы получить хотя бы четвёрку — тогда четыре может и в аттестате получится. Но первая же двойка может только планы подпортить. Я открыла первую попавшуюся тетрадь — нет, записывать мне не хотелось, а потому я принялась рисовать. Я никогда не задумывалась даже о том, что рисую или чем. Это всегда было каким-то порывом вдохновения: оно меня уносило, а я лишь водила ручкой, карандашом или кистью по листу бумаги, воплощая какие-то высшие идеи. Это успокаивало и помогало думать. Преподавателя я, конечно же, почти не слушала: потом конспект у Воронцовой возьму. Они у неё всегда получались особенно аккуратными и понятными — и мне было даже проще учиться по её записям, чем по собственным каракулям. — Неверина! — донёсся строгий оклик. Лариса слишком поздно ткнула меня в бок, а я как раз слишком задумалась, прорисовывая волосы мужского силуэта, над которым и трудилась: я вообще очень люблю рисовать разные портреты. И надо же было Алексею Романовичу в этот момент склониться именно над моей тетрадью. Теперь он взял её в руки, пару секунд глядя на рисунок, а после перевернул страницу. На предыдущей, разумеется, красовались какие-то каракули по географии. Блин! Ещё и тетрадь не та — вот это я, конечно, влипла. — Я понимаю, что мы внешнюю политику разбираем, — он вернул тетрадь на её законное место и уже в который раз за сегодняшний урок строго посмотрел на меня, — и всё же истории в Первой Мировой войне больше, чем географии. В конце урока принесёте мне конспект занятия. А заодно, чтобы вам не так обидно было, — он достал из кармана брюк телефон и продиктовал: — Зимин, Кабанов, Наумова и Филатова. Тоже посмотрю ваши записи. — Извините, Алексей Романович! — с первой парты встал Артём Зимин, на удивление сегодня слишком тихий. На всех остальных занятиях он бесконечно раздражал учителей своими вопросами или даже мыслями вслух прямо на уроке, но, видимо, быстро понял, что с историком шутки плохи. — Это на оценку? — Нет, — сухо ответил он. — Но двойки поставлю. Продолжаем. Я посмотрела на часы, что висели в классе, и с ужасом поняла, что осталось всего-то три минуты до звонка. За это время я и половины у Лары не успею списать! Подруга уже предусмотрительно пододвинула свою тетрадь, чтобы я могла перекатать записи — благо, у неё хоть почерк хороший, а не как у меня. Но, когда я (как и предполагалось) не дошла и до половины, прозвенел предательский звонок, и историк уже встал над моей спиной, забрав тетрадь. Тетради ему протянули и остальные жертвы, и мучитель быстро проглядел их. — Зимин — на контрольных я такой почерк разбирать не стану. Кабанов — писать надо подробнее. Наумова — молодец, — после этих слов Лиза смущённо улыбнулась и быстро вышла. — Неверина и Филатова — двойки. Одна весь урок вообще ничего не делает, а другая — рисует голого мужчину. По-вашему, это нормально, дамы? Филатова — тоже Лариса, как и моя Воронцова, но до чего же они разные! Эта дама, пожалуй, самое противное существо в нашем дружном 11 «А», а все её мысли только и сводятся к сексу и парням — притом сначала к сексу! Но, увы, хотя рисовать голого мужика было бы очень даже в стиле Ларисы — сейчас на историка смотрела девственно чистая её тетрадь, а именно моя — изрисованная. — Но мужчина ведь не голый, Алексей Романович! — попыталась возмутиться я. Ну или оправдаться. — На нём всего лишь футболки нет. — Зато чётко прорисованы кубики пресса. А полностью он не голый лишь потому, что нарисован только по пояс, — безапелляционно исправил историк, глядя, как последняя кроме меня ученица — Филатова — вышла. — Я же сказал: два балла. Нет, ну он это серьёзно? Какая разница, кто записывает? Всё равно по Ларкиным конспектам занимаюсь не только я, но и добрая половина класса. Но что-то мне подсказывало, что, если я не хочу создать проблемы ещё и Ларисе, лучше об этом не заикаться. Но ещё больше меня удивило совершенно другое: он вернул мне мою тетрадь, да, конечно вернул. Но перед этим сфотографировал того самого джентльмена, что улыбался с её страницы. Я хотела было спросить, зачем ему это, но передумала — только ещё больше испорчу отношения. В конце концов, если ему так нужно это фото — мне не жалко, хотя сегодня и не получилась лучшая работа в моей художественной карьере. А спросила я другое: — Алексей Романович, а вы могли бы не ставить двойку, тем более, что вам мой мужчина, видимо, понравился? Ну, на первый раз, пожалуйста… — унижаться перед ним очень не хотелось, но перспектива получить двух лебедей в первый же день была ещё противнее. — А завтра я вам обязательно принесу конспект, очень подробный. — И списанный у Воронцовой, — заключил преподаватель. — Нет, Неверина. Двойку я поставлю. И спасибо, что напомнили: на моих уроках вы с Воронцовой больше вместе не сидите. Впрочем, я за вами понаблюдал и сам сделаю для вас рассадку на последующие мои занятия. Чёрт! Вот объясните мне, к чему вся эта жестокость? Конечно же, я не о том, что с Ларкой нас рассадят — это даже не полбеды, а так, треть, четверть. Но что ему, трудно что ли исправить двойку, тем более мы и знакомы всего лишь первый день, и предупреждать он толком не стал. И как об этом родителям сказать? Папа наверняка будет очень злиться, а мама… она тоже расстроится, но начнёт утешать меня после ссоры с папой. И всё же — нехорошо ведь это! Особенно расстраивать маму. — Может, всё-таки можно её как-нибудь исправить? Хотя бы на тройку? Я же первую половину конспекта вам показала. — Первую четверть конспекта, — поправил он. — Нельзя. На уроках надо работать. Идите, Неверина, а то на следующий урок опоздаете, — велел он, но я осталась. Был ещё один вопрос — и он важнее. Правда вот как о нём говорить, я совершенно не представляла. Извините, мол, я соврала за весь класс? И два не ставьте? — Алексей Романович… я не готова к сегодняшнему уроку. То есть я не написала эссе. И это была лишь моя глупая идея, которую подхватил Устинов, а потом и все остальные. Понимаете, мы просто не думали, что вы станете спрашивать задания Анны Андреевны, да и к тому же занятие сразу после каникул — было не до того. Пожалуйста, дайте нам шанс — и мы правда всё напишем. — Я сразу же написал Анне Андреевне, как и обещал. И отвечает она на редкость быстро. Она получила только два эссе от Анисимовой, — объявил он, а я удивилась: Лиза — ещё одна отличница, но ведь её сегодня на уроке даже не было! Она-то как раз вполне могла замять тему с этим глупым заданием, но нет — придумала как передать даже. — Так что я знаю, что вы все не готовы. Объясняю простую вещь, Неверина: вы должны делать домашнюю работу вовремя. Нет работы — оценка два, независимо от причин. Все, чьи эссе я не получил, должны мне их сдать до пятницы. Оцениваться будет с учётом минус балла за позднюю сдачу. А те, кто не сдадут, получат по второй двойке, — с этими весьма неутешительными словами историк написал на доске электронный адрес. — Расскажете это остальным. И, если все вы так любите присылать работы в электронном виде, я только за, впрочем, об этом я, кажется, уже упоминал. И да, Зимину обязательно в печатном варианте, с его-то почерком, — прибавил он. — А теперь идите, Неверина, а то правда опоздаете. Я быстро переписала почту и поняла, что не смогу больше его уговаривать. Более того, в чём-то он действительно был прав, но мне, как ученице, конечно же хотелось больше свободы, а не тотального контроля и идеальной дисциплины, когда с Ларисой нельзя даже парой слов перекинуться. Вздохнув, я пошла к двери, понимая, что мои одноклассники сейчас именно меня возненавидят за эти двойки. Я остановилась уже у самого выхода, когда во мне взыграло простое любопытство после быстрого взгляда на написанный на доске адрес — alromgorin@gmail.com — и спросила: — Извините, а ваша фамилия — Горинов? Или Гориненко? Историк усмехнулся и вновь холодным взглядом — этот взгляд уже можно называть каким-то его фирменным — посмотрел на меня: — Гориношвили, Неверина. — фыркнул он, и я прямо глаза расширила от удивления. — Правда? А выглядите как нормальный человек, — зачем-то слетело с моего языка. Блин, вот это он мне точно не простит! Я, конечно, надеялась, что он всё же пошутил, но вот если нет — тогда мне ведь точно крышка на всех остальных его занятиях! И максимально пристрастная проверка моих работ. И мольбы уже о тройке в аттестате: все перспективы весьма безрадостны. — Ну, спасибо, — кивнул преподаватель. — Нет, Неверина. Неправда. Просто Горин. Горин Алексей Романович. А вообще, опаздывать на уроки не надо — я представлялся в начале занятия. Слава всем богам, что всё же не Гориношвили! Я с облегчением выдохнула, и он это, кажется, даже заметил. По меньшей мере, он хотел что-то спросить, но явно передумал. — Извините… — буркнула я и помчалась на биологию, ибо до звонка действительно оставалась лишь пара минут. Значит, Горин… эх, говорящая фамилия! Всё-таки, правду говорят: как корабль назовёшь, так он и поплывёт. Вот кто теперь Алексей Романович, если не горе моё? Хотя нет. Горе наше. Всеобщее. Всего корабля под названием 11 «А», а также всех других классов, у которых раньше вела Анна Андреевна. От одного воспоминания о той, как теперь уже казалось, милейшей женщине, у меня на губах проступила какая-то ностальгическая улыбка. Сев на биологии всё на ту же злополучную первую парту с Ларисой, я вновь достала телефон, с которым не виделась уже почти час и принялась изливать душу «Лорду Алу». Может, хотя бы он посоветует, что делать, если на первом же уроке нового учителя я вместо того, чтобы заниматься делом, рисую человека — чего греха таить — очень на этого самого учителя похожего — в обнажённом виде? Вернее, только без футболки, конечно же. Но, как верно отметил Алексей Романович, и красивый пресс там был прорисован подробно, а всё остальное я действительно просто не успела. При этом то, на кого похоже моё творение, я поняла уже, когда историк забрал тетрадь — честно, я вовсе не хотела его рисовать! «Лорд Ал» принялся долго набирать сообщение, а я хотела хотя бы пару минут отдохнуть, не думая об этом чертовски симпатичном учителе, когда этот самый телефон зазвонил. Папа. — У меня сейчас урок начнётся, — отмахнулась я, подняв трубку, но строгий голос отца не дал мне её бросить. — Саша, объясни мне сейчас же, почему твой учитель только что звонил мне и вызвал меня в школу? — от его голоса веяло гневом, проникавшим через трубку: казалось, что я прямо видела его рассерженное лицо. — Алексей… Романович? — растерянно выдохнула я. — Он самый, — отозвался папа. — Он мне ничего не сказал, честно… — попыталась оправдаться я, но, когда папа уже заведён, это бессмысленно. «Ну и ублюдок!» — только и пронеслось в моей голове — конечно же, думала я об Алексее Романовиче, а не об отце. Закатив глаза, я принялась выслушивать папины нотации. И ведь это они ещё лично не виделись! Блин, ну правда, может, хотя бы «Лорд Ал» сможет объяснить мне, за что мне такое горе, как это самый Горин?