Маяк

      Трель старого будильника отдаётся набатом в тяжёлой от недосыпа голове Андрея. Заглушив несносный звон подушкой, парень еле открывает глаза, в которые будто песка насыпали. Перевернувшись на спину, молодой музыкант пытается сообразить, зачем он поставил этот треклятый будильник, и куда он может опоздать, если прямо сейчас не встанет с постели. Наконец в его памяти всплывает, что именно сегодня директор их рок-группы ждёт их в репетиционном зале ради решения ряда организационных вопросов. И если он не поторопится, Семак снова будет очень недоволен ударником. И хотя Сергей старался лишний раз не поднимать голос на своих «детей», недовольство сквозило во всей его натуре.       Андрей буквально скатился с постели, на ходу стягивая с себя футболку и штаны, надеясь, что контрастный душ приведёт его в чувства. Небольшая ванная в серо-зелёных тонах навевала на барабанщика скорее уныние, чем спокойствие. Бросив на себя сонный взгляд в зеркало, покрытое засохшими каплями воды, парень забрался в душевую кабинку, включая предусмотрительно настроенную с вечера воду. Однако вместо секундной дозы холодной воды, которая должна была тут же сменится тёплой, на Лунёва обрушился целый поток ледяного душа. — Твою-то мать!       Выскочив из кабинки, и едва не подскользнувшись на гладком кафеле, Андрей отключил поток воды, меряя злобным взглядом ванную. Никаких предупреждений об отключении воды на подъезде не висело, и Андрей, мягко говоря, негодовал по этому поводу. Наскоро почистив зубы и стерев полотенцем остатки холодной воды с тела, Лунёв выбрался из ванной на кухню. Настенные часы в виде старой виниловой пластинки показывали без пяти девять утра. Времени на завтрак уже не оставалось. Уперевшись руками в стол, парень тяжело вздохнул: — Так, я проснулся — это плюс. Но задолбался — это минус.       Вытащив из шкафа любимые драные джинсы и одну из многочисленных футболок с эмблемой очередной олдскульной рок-группы, Лунёв быстро переоделся, бросив взгляд за окно. Привычная питерская хмарь сегодня отступила под натиском жаркого солнца, обещая погожий день. Подхватив ключи от квартиры, сумку и кожанку на случай внезапной смены погоды, Андрей буквально вылетел из своей сонной квартиры на последнем этаже старого дома в центре Петербурга. Никакого объявления об отключении воды, разумеется, и в помине не было, и парень только покачал головой: стоило бы уже навести шороху в их управляющей компании за такие «весёлые» начала дня и рабочей недели в целом.       Шум просыпающегося летнего Петербурга будоражил, заставляя Андрея идти чуть быстрее, дышать чуточку глубже и даже слегка улыбаться, хотя он уже прилично опаздывал на встречу. Телефон возвестил о входящем звонке, и Имперский марш явно намекал Лунёву, что звонящий Семак мягко говоря недоволен таким положением вещей. Скривившись от досады, Андрей всё же принял вызов, решив начать говорить первым: — Сергей Богданыч, я уже лечу! Я буквально подлетаю к студии!       Тяжёлый вздох на том конце трубки заставил ударника и правда прибавить шаг: — Андрей, я понимаю, ты устал. Все мы устали. Обещаю, как только мы закончим с доработкой нового альбома, я дам вам отпуск…       Лунёв мечтательно вздохнул, прикрыв глаза, останавливаясь на перекрёстке в ожидании нужного цвета светофора. Отпуск был бы очень кстати, особенно учитывая его вторую работу. Внезапно, в его спину кто-то врезался, заставляя Андрея пошатнуться. Обернувшись, он с удивлением заметил парня, собиравшего разлетевшиеся из папки эскизы, один из которых оказался у его ног. Нагнувшись и протянув парню лист бумаги, Андрей успел оценить изображённый на нём набросок. — Вот, дер… жи.       В момент, когда Лунёв поднял взгляд на парнишку, ему показалось, что он совершенно забыл как дышать. Прямой, немного растерянный взгляд тёмно-карих глаз напротив завораживал Андрея. — Да, спасибо. Извините…       Парень вскочил на ноги, впопыхах засовывая эскизы обратно в папку, стремительно переходя дорогу вместе с толпой, оставляя растерянного Андрея смотреть ему вслед. — Андрей, ты меня там вообще слышишь?       Голос Семака звучал отдалённо, будто сквозь шум воды. Андрей кивнул, отстранённо отвечая: — Да. Я сейчас буду.       Оглянувшись назад, Андрей заметил ещё один рисунок, по всей видимости, не замеченный художником. Подняв лист с земли, Лунёв удивлённо уставился на собственный портрет в цвете: там он сидит на крыше своей мансарды, наигрывая что-то на старой акустике, устремив взгляд на закат. Он вновь оглянулся, чтобы попытаться найти парня взглядом, дабы вернуть пропажу, но того уже и след простыл. Бережно сжимая в руке рисунок, Андрей растерянно продолжил путь до студии, размышляя о незнакомце.

***

      Далер вихрем влетел в офисное здание, практически бегом поднимаясь на нужный этаж, сжимая в руках потрёпанную папку с эскизами. Он безбожно проспал, и теперь молился лишь о том, чтобы ему не сильно влетело от Гончаренко. Шеф не терпел нарушений режима дня, и строго наказывал вольных и невольных нарушителей рублём и хлёстким словом.       Парень почти уже достиг своего кабинета, когда позади всё же послышалось: — Кузяев! Зайди ко мне!       Зажмурившись от неприятного предвкушения выволочки за опоздание, пусть и всего на пять минут, Далер покрепче сжал эскизы, направляясь в сторону кабинета их руководителя. Виктор Михайлович стоял рядом со шкафом, в котором обычно хранились их действующие заказы. На вид мужчине было около тридцати, хотя сотрудникам фирмы было прекрасно известно, что их шефу уже за сорок.       Стоило Далеру прикрыть за собой дверь, как Гончаренко бросил на него задумчивый взгляд, кивнув на стул для посетителей: — Садись, чего как неродной.       Приютившись на краешке стула, Далер прижал к себе эскизы, словно щитом закрываясь от возможного гнева начальства. Виктор сел в своё кресло, задумчиво разложив перед собой три разных папки: — Далер, у тебя сейчас есть заказы?       Кузяев покосился на свои работы, осторожно отвечая: — Один заказ на стадии завершения. Вот, подготовил дома финальные эскизы для обложки нового романа Улицкой. Осталось только согласовать с заказчиком.       Гончаренко барабанит пальцами по тёмно-сливовой поверхности довольно увесистой папки, пристально глядя на одного из своих лучших сотрудников: — Роман… Роман — это замечательно. А ты ведь работал с музыкантами?       Далер коротко кивает, силясь припомнить всех, с кем когда-либо работал: — Да, довольно часто.       Виктор вновь кивает будто сам себе, решая что-то. Наконец, он протягивает ту самую папку Далеру со словами: — На носу грандиозный фестиваль питерского рока. Им нужно сделать афишы, презентации, билеты, оформление зала и выставку, что-то вроде «зала славы» современного и не очень рока. Ты, вроде как, универсальный специалист: и с компьютерной графикой знаком, и живые эскизы у тебя получаются. Платят за заказ прилично, поскольку он срочный: мероприятие через два месяца. Возьмёшься?       Далер сидел и хлопал глазами на Виктора Михайловича. Такой огромный объём работы за два месяца… Взвесив мысленно все «за» и «против», Далер неуверенно произнёс: — Я не против, но два месяца…       Виктор придвинул папку Кузяеву ближе, прерывая его на полуслове: — Сделаешь заказ, и проси что хочешь. У меня больше нет специалистов, кто может охватить такой объём работы за такой короткий срок. Можешь даже работать дома, не тратить время на поездку в офис, если тебе так удобнее. Кузяев, выручай!       Далер опустил взгляд на папку с заказом, после чего обречённо вздохнул, коротко кивнув: — Да, Виктор Михайлович. Хорошо, я всё сделаю.       Довольно кивнув в ответ, Гончаренко махнул на заказ: — Там, внутри, все необходимые контакты. Заканчивай с романисткой и приступай к работе.       Подхватив увесистую папку с будущим проектом, Далер выскочил из кабинета начальника, пока тот не вспомнил о том, что Кузяев вообще-то опоздал на работу. Достигнув наконец своего кабинета, парень буквально рухнул в кресло. Было невыносимо душно, и в лёгких светло-голубых джинсах и летней тонкой рубашке было откровенно говоря жарко.       День молодого художника вообще не заладился с самого начала: он спал всего два часа из-за того, что закончил работу над последним эскизом буквально под утро; проспал все выставленные на телефоне будильники, и спас только старый, советский будильник, под который Далер соскочил словно ошпаренный. Не позавтракав, наспех умывшись и одевшись, он, не разбирая дороги, понёсся на работу, чудом не оставив папку с эскизами дома. Но главное фиаско для Далера было даже не пресловутое опоздание на пять минут. По дороге он споткнулся, налетев на широкую спину парня впереди себя, от чего его рисунки разлетелись вокруг. И пока художник спешно собирал их все обратно, парень, на которого он наткнулся, протянул один из эскизов. — Вот, держи.       Только тогда Далер наконец поднял взгляд, узнавая в парне музыканта из соседнего дома. Они жили на одном этаже, и у музыканта была точно такая же открытая мансарда, на которую он любил выбираться со старой акустикой в хорошую погоду. Далер был покорён простой, незамысловатой игрой и звонким голосом парня. А ещё он любил его рисовать. Что удивительно, музыкант никогда не замечал его, хотя Кузяев не скрывался совершенно.       Буквально сгорая от стыда за свою неуклюжесть, Далер взял свой рисунок, коротко пробормотав слова благодарности, тут же сбегая от своего позора: впервые ему удалось оказаться так близко к своей «музе», и так облажаться!       Протянув руку к папке с эскизами, Далер начал искать тот самый, последний эскиз, на котором в очередной раз был изображён его сосед. Но перерыв несколько раз все рисунки, Кузяев с огорчением понял, что его нигде нет. Отложив эскизы в сторону, Далер съехал ниже в своём кресле, простонав: — Да что за грёбаное утро?!