Маяк

      Андрей зашёл в студию в полной растерянности, совершенно не обращая внимания ни на что. Семак, бросив на ударника короткий недовольный взгляд, приступил к небольшой летучке перед «мозговым штурмом»: сегодня планировалось написать хотя бы пару строк к новой песне, текст которой ну никак не желал складываться во что-то приличное, подходящее под их стиль.       Артём, бас-гитарист их группы, косился на Лунёва с нескрываемым любопытством. Впрочем, не только он один. Федя, фронтмен и вокалист «Догмы», бросал взгляды на листок бумаги в руках задумчивого Андрея, силясь рассмотреть, что же так трепетно прижимает к себе их барабанщик. Впрочем, Илья и Марио, соло- и ритм-гитаристы, были больше увлечены объяснениями Сергея о том, что в их группе будет изменение: их звукорежиссёр уволился, и на его место придёт новый человек, давний хороший знакомый Семака, который сам в своё время выдавал невероятные соло-партии в одной из рок-групп, увы, не доживших даже до нового столетия из-за проблем с финансированием. Когда Семак наконец понял, что большая часть группы его не слушает, он подошёл поближе к Лунёву, заглядывая ему в глаза: — Андрей, проснись!       Барабанщик вздрогнул, по-прежнему растерянно глядя на их директора, будто не совсем понимая, что он тут делает. Сергей вздохнул, осторожно потрепав ударника по плечу: — Андрей, соберись. Я понимаю, что ты спал от силы пару часов сегодня, но давай, приходи в себя. Нам ещё нужно обсудить близящийся фестиваль и текст новой песни.       Лунёв коротко кивнул, отложив рисунок в сторону, растирая лицо ладонями: — Да, всё, я готов. Фестиваль, новая песня. Отлично.       В этот момент дверь позади Семака открылась, пропуская в помещение высокого парня спортивного телосложения. Он немного неуверенно улыбнулся собравшимся, ища взглядом знакомое лицо. — Доброе утро… а, я… — Игорь, ну наконец-то! Заблудился?       Встрепенувшийся Сергей в два шага оказался рядом с парнем, протягивая ему руку. Горячо поприветствовав знакомого, Семак обернулся к группе: — Как я и говорил, с сегодняшнего дня у нас новый звукорежиссёр. Это Игорь Акинфеев, он…       Восхищённый свист Артёма прервал речь Семака: — Охренеть не встать! Сам Акинфеев?! Соло-гитарист и вокалист «Небесного войска»?!       Игорь вновь неуверенно улыбнулся, коротко кивнув. Остальные же смотрели то на Артёма, то на Сергея, то на Игоря, явно не понимая, чем так восхищается их басист. Семак хмыкнул, хлопнув Игоря по спине: — Ну, а ты говорил, что о тебе никто не помнит! Проходи, усаживайся куда удобно.       Акинфеев сел рядом с Марио, коротко пожав ему руку, решив с остальными поздороваться попозже. На его счастье, ритм-гитарист был больше увлечён обсуждением предстоящего фестиваля, чем новым знакомым, хотя и улыбался, словно местное солнышко, каждый раз глядя на Игоря. Илья отстранённо слушал выкладки Сергея по репертуару, который они могут вынести на предстоящее шоу, любовно полируя тёмную лакированную поверхность Fender'а с изображённым на ней ангелом, время от времени внося свои предложения по репертуару. Артём одновременно слушал Сергея, спорил с Федей, подкалывал Илью и бросал заинтересованные взгляды на Игоря, чем немало смущал последнего и раздражал Семака. Андрей же в полусонном состоянии размышлял о том, что одновременно с фестивалем у них должен выйти новый альбом, и что такими темпами, разрываясь на два фронта, они совершенно ничего не успеют. Взгляд ударника снова упал на собственный портрет. Цвета на картинке были живые, сочные, позволяя ему вновь погрузиться в воспоминания о неизвестном художнике и том самом вечере, когда он в очередной раз любовался закатом в компании сладкого чая и старой потрёпанной акустики.       Пальцы Лунёва начали выбивать знакомый ему ритм, прокручивая в голове стихи Маяковского. Идея пришла в его голову вместе с первой строчкой знаменитого произведения поэта. Бросив вполне осмысленный взгляд на Артёма, Лунёв тихо попросил: — Марио, передай свой Godin на минутку.       Фернандес неуверенно глянул на барабанщика, после чего аккуратно передал чехол с гитарой приятелю. Всем в их группе было известно, что Андрей весьма искусно обращается со струнными, но никто не мог понять, почему он выбрал барабанную установку. — Что, Луник, «кухня» надоела?       Андрей ничего не ответил, только достал из чехла гитару, резво подключая её к усилителю. Проверив настройку, Лунёв прикрыл глаза, силясь вспомнить мелодию, которую он наложил на стихи пару дней назад. — Небо, полное звёзд и далёких планет. Скоро сменит его яркий солнечный свет. Но сейчас эти звёзды для вас. Звёзды тусклым огнём озарят этот мир, И ты сможешь узнать то, что не было сил разглядеть тот момент, Когда солнца уже нет…       Пока Андрей пел, все остальные лишь сидели, внимательно слушая его. Кто-то улыбался, кто-то задумчиво смотрел в сторону, думая о своём. А Андрей… Андрей вспоминал потрясающий закат над Петербургом, и тусклые, едва заметные в свете заходящего за горизонт солнца, звёзды, которых так много на небе зимой, и так мало летом, когда наступают белые ночи. И тонкий, едва уловимый аромат любимого чая теряется в запахе любимого города, растворяясь тонкой дымкой пара в закатном отблеске соседних крыш. — Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — Значит — это кому-нибудь нужно? Значит — это необходимо, Чтобы каждый вечер Над крышами Загоралась хоть одна звезда?!       Целую минуту в помещении царит тишина, пока телефон Семака не разрывается трелью звонка. Он судорожно ищет телефон в кармане, после чего хмуро смотрит на незнакомый номер. — Да, я слушаю?       Впрочем, тонкие хмурые морщинки покидают его лицо, когда он понимает, кто именно ему звонит. Выслушав собеседника, Семак коротко кивает: — Я понял вас, Далер. Да, подъезжайте в павильон, обсудим всё на месте.       Отключившись, Сергей обернулся к застывшему в ожидании вердикта Андрею: — Доведите до ума аранжировку к этой песне. Вы должны спеть её на фестивале. А я поехал, у меня встреча с оформителем. Чтобы через неделю песня была готова к записи. Игорь, вливайся в коллектив, до встречи.       Подхватив куртку и барсетку, Сергей едва ли не бегом выскочил из студии, надеясь не опоздать на встречу с Далером. Он не любил заставлять ждать. Особенно он не любил заставлять ждать людей Гончаренко.

***

      Расставшись с романисткой в самом паршивом расположении духа (девушке не нравилось ровным счётом ничего из предложенного художником, пока уже не вмешался её агент, заставивший выбрать наконец один эскиз), Далер решил не откладывать дело в долгий ящик, и сразу набрал номер одного из организаторов фестиваля.       Кузяев не раз и не два слышал о Сергее Семаке, даже пару раз видел его в их студии. Гончаренко всегда принимал бывшего музыканта, ныне директора одной рок-группы и организатора крупных фестивалей, даже если был по уши в работе. И когда Далер увидел, с кем ему придётся работать в этот раз, понял, что Виктор Михайлович дал ему огромный кредит доверия, и нельзя было ударить в грязь лицом.       Договорившись о встрече, Далер подскочил на ноги, бросая взгляд на часы. Времени нормально пообедать у него снова не было, но заскочить в любимую кофейню на чашку кофе с каким-нибудь бутербродом вполне было возможно. Подхватив документы, куртку и сумку, художник запер кабинет, не планируя больше возвращаться сегодня в офис. Предупредив секретаря о том, что он на выезде, и что сегодня в мастерскую больше не вернётся, Кузяев быстрым шагом направился в сторону кофейни.       Жара стояла невыносимая, и люди с улиц стремились оказаться либо в торговых центрах, либо в кофейнях, оборудованных кондиционерами. Поэтому, когда Далер буквально ввалился в «Монро», оставалось единственное свободное место за барной стойкой. Впрочем, художнику это было только на руку. Упав на барный стул, Далер прохрипел, изображая умирающего: — Тоха, подыхаю! Будь другом, спаси умирающего чашкой кофе и бутербродом.       Антон лишь тихо рассмеялся, ставя перед давним приятелем кусочек чизкейка с персиковым джемом, настраивая кофеварку на нужный напиток: — Далер, тебе не кажется, что в своё время ты слишком буквально понял фразу о том, что все художники должны голодать во имя искусства?       Кузяев сразу положил на барную стойку деньги, расплачиваясь за кофе с пирогом, при этом оставляя приличные чаевые. — Не трави душу, и так день хуже некуда. — И что у тебя на этот раз случилось, господин художник?       На плечо Далера легла тонкая рука Алексея, брата-близнеца Антона. Миранчуки работали в этой кофейне практически со дня открытия. Кузяев на мгновение обернулся, пожимая изящную ладонь старшего Миранчука, вздыхая: — Рассказывать долго, а у меня время поджимает. Я через час должен быть на встрече с очень важным заказчиком. Опоздаю — Ганчаренко точно уволит, и разбираться не будет, что я без еды почти сутки.       Конечно, Далер преувеличивал, и Виктор не был столь деспотичным в отношении своих подчинённых. Но вот подпортить жизнь урезанием премии и выговором вполне был способен. Антон поставил перед парнем чашку ароматного американо, вздохнув: — Как ты можешь пить кипяток в такую жару?       Далер пожал плечами, делая маленький глоток кофе, больше для того, чтобы не уснуть в душном метро, пока он доедет до нужной станции. Алексей передал брату заказ на напитки, прислоняясь спиной к барной стойке, разглядывая проходящих мимо кофейни людей. — И насколько крупный у тебя заказ в этот раз?       Прожевав пирог, художник вздохнул: — На два месяца, пахать ежедневно без выходных. Заказ на оформление рок-феста.       Антон тихо присвистнул, переглядываясь с братом. Лёша грустно вздохнул: — Понятно. Значит, мы теряем нашего дорогого друга аж на два месяца. Ты хоть забегай или звони время от времени, чтобы мы знали, что ты жив. — Да, и есть не забывай. Иначе на твоём надгробии мы напишем: «Здесь лежит художник, забывшийся в своей работе до голодной смерти». — Или: «Далер Кузяев предупреждает: работа художником приводит к голодной смерти в творческом порыве».       Братья ухмыльнулись, отбив «пять» друг другу. Далер лишь тихо рассмеялся: — Идите к чёрту, придурки!       Быстро прикончив нехитрый обед, Далер попрощался с братьями, выскакивая на улицу, прижимая к себе папку с документами как утром прижимал альбом с эскизами. Убегая в сторону подземки, художник совершенно не обратил внимание на человека, провожающего его долгим взглядом.