I'm not who you think I am

Мир Мишель Джонс переворачивается с ног на голову именно в тот момент, когда она видит перед собой мокрого Паркера, спиной к ней, который нагнувшись, откашливался от воды, попавшей в нос.        Нет, не так.        Какой еще Паркер? Она же видит перед собой Человека-Паука, того самого местного героя, о чьем подтянутом теле постоянно щебечут хихикающие девчонки из класса.        Нет, нет-нет… что за..?        Она видит перед собой Паркера, напялившего на себя костюм Человека-Паука… чье тело ежеминутно обсуждается краснеющими девицами из паралелльной? Тело Паркера? П-паркера?!        Так, стоп.        Мишель бы сейчас рухнуть на пуховую подушку, перед этим залпом выпив литр холодного черного кофе, и дрыхнуть затем до двенадцати дня, как она всегда делает, когда ни желания, ни времени на долгую рефлексию и самокопание, часто не дающие ей спокойно жить, нет.        Но, к сожалению, ни кровати, ни литра кофе сейчас нет, а единственным способом была бы перезагрузка мозга, метод «вкл.-выкл.», которым Джонс всегда пользовалась, да вот только знать бы ей — как? Питер Паркер… — Человек-Паук? Паркер… Паук… Паркер же ботан… Он настоящий ботан… А пауки не ботаны… Пауки не Питеры, и не Паркеры… Человек-Питер… Паркер-Паук… Что за черт возьми…?!        Мишель оцепенело падает на толстую стопку кирпичей, и начинает сверлить глазами точку рядом с Паркером, который безуспешно пытается откашляться водой, а Мишель даже не пытается ему помочь.        Мозг ее не предназначен для таких тяжелых задач как осознание неосознаваемого, и было бы впору сейчас стукнуть себя кирпичом по бошке, дабы быстрее осмыслить все это дерьмо, свалившееся на нее.        Паркер отхлебнувшись водой, лохматит волосы, и тяжело отдышиваясь, переводит на Мишель взгляд а-ля «Джонс-черт-бы-тебя-побрал-не-могла-помеланхолить-в-другом-месте-а-что-насчет-спасибо-кстати» Питер молча вытирает лицо рукавом, переводит неуверенный взгляд сначала на Джонс, которая выглядела как всегда не из мира сего, а зачем оборачивается на жилое здание, и видит как энергичная старушка в окне третьего этажа громко ругается на кого-то матом по-испански, держа в одной руке злочастный тазик с водой, от которого Питер и спас валявшуюся на коробках Джонс. — Эм… Он неловко стоит рядом в этом своем супергеройском костюме, и Мишель распирает на смех от одного лишь его вида, так он еще и костюм натянул на себя — у нее бы точно слезы брызнули из глаз от неудержимого хохота. Но прямо здесь, именно в этот момент ей не до смеха, она на полном серьёзе не двигается, отрешенно вперившись взглядом в мокрый асфальт, и соединяет все те булавки ниточками, добросовестно пытаясь составить понятную карту, а Питер, начинающий нервно выстукивать ногой раздражающий ритм на земле, уже открывает рот, чтобы сказать что-то — ему же по делам надо в конце концов; Карен битую секунду безмолвно пытается напомнить ему о неотложных подвигах с ЩИТом.        Видит Бог, он бы сразу же рванул из того переулка напрочь, вместо того чтобы поддаться чему-то странному где-то глубоко в сердце, заставлявшего его озабоченно наблюдать за валявшейся на груде коробок апатичной Джонс, демонстрировавшей всем вокруг (а точнее, никому кроме Паркера) оба средних пальца, по которым можно было догадаться о ее нынешнем состоянии души. И сейчас она продолжает неимоверно отбирать у него время и Питер уже дергается вперед к ней, застывшей в одной позе, словно каталептик, но вдруг, какое-то резкое движение, и кирпич, поднятый с земли с треском разламывается на два больших куска в неминуемом столкновении с кудрявой головой Джонс.        Питер застывает как громом поверженный, и все еще выпучив на ту глаза медленно подходит к ней, неуклюже мямля: «Слушай, Джонс, мне надо бы…» — Ты Человек-Паук, — она молниеносно вскакивает, и ее лицо уже стоит напротив, с этим до боли знакомым угрожающим дерзким взглядом. — Да, понимаю, может быть это немного… — Да я за тобой бегала пол Нью-Йорка, ты, паршивец недоделанный, и только ради того чтобы узнать, что ты сраный Человек-Паук?! Почему нафиг… Справедливости ради, стоит сказать, что Питер всегда честно пытался понять девушек, но после многочисленных тяжелых разговоров на любую тему (абсолютно любую!) с ними, будь то даже гольф или обезжиренный йогурт, все всегда сводилось к одному и тому же: непосильная мужскому восприятию женская логика.        Вот, ради святых печенюх, сейчас, позвольте поинтересоваться, какого вообще Мишель Джонс продолжает свое обычное занятие — коверкание его личности — в такой экстремальной ситуации. Не каждый же день оказывается, что твой одноклассник-ботан — местный герой, любимец малышни и т.д. Надо бы… ну наверное… поудивиться чутка, увидев его в непривычном амплуа, а не набрасываться на него сходу издевательствами и презренным взглядом. Питер не выдерживает. — А зачем? Джонс переводит дух и запыхавшееся от красноречивого монолога лицо на угрюмого Паркера и привычно кривит губы при взгляде на него. — Чего? — Зачем ты за мной побежала? Питер практически победно наблюдает за едва промелькнувшей искре оскорбленности в ее глазах, как вдруг она отвечает ему весьма грубо.        — Не твое гребаное дело, Паркер.        Но вот датчик на руке ритмично пищит, оповещая о красном уровне тревоги, что означает что Паркер на грани выбывания из миссии, которую ему доверили мисс Хилл и мистер Фьюри. Он тревожно кусает губу, оглядываясь вокруг и прикидывая сколько времени займет «полет» до нужной точки назначения, а затем переводит взгляд на Джонс, которая с надменным взглядом что-то выговаривает сквозь стиснутые зубы, глядя на Паркера. Ну не бросать же ее тут. Обратно что ли ее отвезти…        — Ты уж прости, но мне придется применить быстрый способ доставки.        Паркер в одно движение оказывается непозволительно близко к Мишель, и одна рука крепко обхватывает ее за талию, пока другая цепляется за козырек крыши паутиной.        Мишель возмущенно открывает рот, и пытается было вырваться из рук этого паршивца, щелкая зубами от ярости и охватившей ее, внезапно, паники, но, видимо, судьба решает добить ее до конца, размазав по стенке грязного переулка, когда ее ноги отрываются от земли.       

***

       Мишель Джонс часто походила на каменное изваяние с нулевой концентрацией эмоций внутри, лениво бегающей глазами по всему, что ее окружает, будь то живое или бездушное, и Питер был уверен в этом на все сто процентов, как и в том, что планета Земля круглая.        Он поздно осознает как чертовски сильно он ошибался в пугающей безэмоциональности и бесстрашии Джонс.        Глупо было думать, что она никогда ничего не чувствует…        Страх есть неотъемлемая часть всего живого. Джонс тоже живая. Она не робот, не киборг, не машина-убийца, нет. Она — человек. Маленькая девочка с макаронным взрывом волос на голове, прячется за толстой охапкой цветастых комиксов, пока другие дети, визжа от восторга, летают на качелях взад-вперед...        ...Бледная как смерть Джонс, с пушистыми хвостом на макушке, пятится назад, сжимая толстый томик Диккенса в руках как защиту, пока мерзавец Чак грубо толкает ее вперед к огромному водопаду, откуда с дикими воплями спрыгивают вниз школьники...        И в тот день Декатлона она не поднимается на монумент Вашингтона с остальными, бормоча что-то про труд рабов, в качестве оправдания, и силится скрыть дрожь в пальцах, стискивая свой шершавый скетчбук...        Питер резко возвращается в реальность, потрясенно приземляется на землю как можно мягче, и неотвратно чувствует себя полным ничтожеством. — О нет, что я наделал…        Он даже сквозь костюм чувствует судороги, пронзающие тело Мишель насквозь, и, кажется, будто ужас, настигший ее во время непродолжительного полета, сковал движения мышц, заставляя ее от страха не кричать, а прокусить губу до хлещущей крови с тошнотворным металлическим привкусом; заставляя горячую жидкость в жилах застыть, да так, что кожа ладоней сменит здоровый цвет на неестественно голубой.        Тихий полушепот в ухо, преисполненный неподдельным волнением, вынуждает Мишель выплыть на поверхность этого океана и резко отскочить от Питера, разомкнув неожиданно теплые объятия, которыми она от ужаса стиснула его талию во время полета.        Сходство Джонс на данный момент с живым мертвецом поразительно, она падает на грязный асфальт, безнадежно пачкая темные джинсы, но все еще продолжая мелко-мелко дрожать от недавнего припадка.        В ушах противно звенит, а зрение на целую минуту отказывает, оставляя девушку одну на сырой земле качаться из стороны в сторону как безумная, крепко обхватив себя руками, но сквозь этот полумрак и оглушающий звон в ушах, чувство, что чьи-то шершавые ладони то гладят по щекам, то растирают пальцы в попытке согреть организм, а чьи-то губы, находясь так непозволительно близко к уху, шепчат срывающимся голосом извинения, начинает беспокоить все чаще и чаще; кажется реальностью, и отнюдь не галлюциннациями.        Минуту спустя Джонс приходит в себя и с потрясением обнаруживает себя в крепких, как кандалы, объятиях красно-синего Паркера, у нее соленые щеки и мелко подрагивающие руки.        Мишель яростно вскакивает с места, заставляя Питера сделать то же самое, отшвыривает от себя его руки, гневно брызгая слюной: «Еще раз так сделаешь, лапы твои грязные оторву с корнями… посмотрим, как ты их потом найдешь…» она вся напряжена и натянута как струна; стоит коснуться — начнет метать молнии и сыпать искры.        Торопливо трет глаза, в попытке стереть мокрые дорожки слез, растягивая кожу лица, и болезненно морщиться, вытирая кровь с разбитой губы жесткой тканью рукава.        Хочется с силой врезать в эти до невозможности встревоженные и виноватые голубые глаза Паркера, да вот только сил в этих трясущихся пальцах совсем не осталось, и Мишель разумно полагает, что это будет смотреться жалко. Жалко и для него, и для нее самой.        — Что, Паркер, героем заделался, да? Напялил трико, и летаешь по городу, спасаешь таких неудачников как я? Не слишком высокого ли ты о себя мнения, а герой?        Видя как тонкие губы Питера сжимаются в напряженную белую полоску, Мишель взрывается с двойной силой.        — Ах да, прости! Может ты не знал, но существуют простые смертные и у них, в отличии таких гребаных спасателей как ты, есть страхи, — голос подрагивает от напряжения ли, или от едва сдерживаемой обиды. Она несильно бьет Паркера в грудь кулаком, скорее от отчаяния, и смотрит как пальцы, даже сомкнутые в кулак, подрагивают. Мишель издевательски тянет слова. — И, может быть, вы уделите немного времени нам — обычным людям, о великий герой?!        Удар.        Питер хмурит брови как маленький ребенок, и уже открывает рот, чтобы ответить хоть чем-то, не может же он в конце концов терпеть все эти оскорбляющие его достоинство излияния, которые, как ему кажется, никогда не закончатся.        — Я не Лиз, Паркер.        Еще удар.        Давно забытое имя, пылившеесе где-то далеко в самых труднодоступных уголках памяти, заставило Питера вздрогнуть от неожиданности, будто его разом облили ведром ледяной воды, и Мишель, довольная произведенным эффектом, кривит губы в циничной усмешке и не останавливается на одной фразе, решая добить его морально и психически.        — И я не буду прощать тебе каждый побег с урока, говоря, что ты и так тут самый умный, понял? Черта с два! Я не она… но… не хуже… А она.. вовсе не то… что все думают… «идеальная девочка»… — обида и неприязнь рвались из Джонс сбивчивыми словами. И осознав все, что она только что ляпнула, Мишель потрясенно молчит, но почти тут же бледная и решительная, дерзко вскидывает подбородок, готовая отразить любые возможные колкости в ее адрес.        Питер ошеломленно глядит на Мишель, прожигающую его взглядом насквозь, стискивающую кулаки, но напуганную, напрасно надеящуюся, что Питер все равно не поймет, не догадается… Но Питер узнаёт. Впервые за много лет находит что-то взаимное в душе у человека напротив и не верит. Не верит. Не может этого быть… Джонс же.. она…        Она — что? Что, собственно, в Джонс не так? Она — человек.        Питер собирается с духом.        — Я прекрасно знаю, что ты не Лиз, Мишель, — им обоим кажется, что за последние десять лет, он впервые назвал ее по имени, которое слетает с языка, как легкое перышко; он и не представлял, что это так легко. — Да, я урод, не стоит меня в это убеждать, но как ты не понимаешь, что ты тоже мне… Черт возьми! — сжатый кулак соприкасается с кирпичной стеной в сантиметре от лица Джонс. Почему она не хочет никому открыться? Где можно найти ключ к этому бледнолицему созданию напротив? Как.? Как растопить лед, на который не действует даже человеческое тепло? — Прости… прости, я… не подумал, — бормочет Питер, безумно стреляя глазами по сторонам. А затем вдруг останавливает глаза напротив нее, вглядываясь, пытаясь разглядеть хоть какие-то эмоции в этом ледяном взгляде. Они оба не замечают, что Паркер не дышит уже целых две минуты, и что взгляды неминуемо, черт возьми, притягивают друг друга, как магнит, как в каком-то дешевом любовном сериале.        — Целовать меня вздумал, Питер? — она едва успевает прервать это минутное молчание, через силу придавая голосу язвительность. Взбушевавшеесе состояние куда-то подевалось, уступая место неожиданному спокойствию с капелькой равнодушия, разве что плечи ее все еще продолжают нервно подрагивать.        — А ты позволишь? — глупость, вопреки кричащему здравому смыслу, срывается у него с языка сама собой, и он прикусывает внутреннюю сторону щеки, но поздно.        Мишель нисколько не обескураживает такой нелепый вопрос, ведь она убеждена, что нелепость — это второе имя Паркера, а, может быть, и ее тоже… А если это и вправду так, то они отлично подошли бы друг к другу.        Ага.        Как же.        Она и Паркер? Скорее Земля начнет вращаться в другую сторону…        — Нет.        Вот и все.        «Поздравляю, Джонс, ты только что собственноручно разбила вдребезги последние грани ваших противоречий и недомолвок, радуйся, ты ведь этого хотела?»        Во взгляде Питера что-то с неслышным треском ломается, и от внезапного кислого комка обиды, что начинает неприятно горчить в горле, хочется драть глотку и заплакать, уткнувшись в коленки, совсем как ребенок. Но Паркер держится.        Ему бы остаться и жалкими попытками попробовать склеить осколки всего того незначительного, но ценного, что между ними было, но Паркер, откуда-то предельно уверен, что все попытки отныне обречены на провал.        Ничего не изменится, пока сама Джонс не захочет что-либо изменить. Он-то уже давно готов к переменам.        И он поворачивается к ней спиной, будучи полностью уверенным, что с этого момента все между ними останется таким туманным и расплывчато-неясным, и он уже нагибается для того, чтобы выпустить паутину и прыгнуть в воздух, как вдруг…        — Питер.        Маленький лучик надежды проникает в сердце Паркера, и сердце так по-детски радуется, глупо трепыхаясь как бешеное.        «Все как в клишированном сценарии…» — раздраженно ворчит внутренний голос. — «Сейчас она тебя поцелует, вы поженитесь, у вас будет трое детей и собачка, которую вы назовете Рудольф, или еще того хуже -…»        Паркер с силой затыкает голос в голове, и поворачивается к ней ровно столько времени, чтобы успеть нацепить на лицо маску холодного равнодушия.        — Я забыла… — и в следующую секунду ее кулак соприкасается с его челюстью, и от боли и шока у него на миг пропадает зрение. Паркер в шоке хватается за разбитую губу, даже сверхчеловеческая реакция не спасает от удара, настолько внезапным он был. — Это тебе за твою чертову поездку в воздухе, — слышит он издевательское и едва сквозящее обидой, сквозь гул в ушах.        Не успевает Паркер опомниться, и открыть рот, чтобы сказать хоть что-то, как его ощутимо хватают за грудки, выбивая весь воздух из легких и внезапно, его губы накрывают чьи-то еще, холодные.        Поцелуй, как маленький атомный взрыв, у него горький вкус крови разбитых губ и соленых засохших слез, совсем короткий, но сумевший за миг склеить многое.        Когда она отрывает губы, ему кажется, что прошла вечность, в которой он успел пережить этот момент раз десять. Ведь Мишель Джонс — мать вашу! — сейчас стоит так непозволительно близко и он впервые видет ее такой — уязвимой, хрупкой и ранимой, а не такой как обычно — безчувственным роботом, сумеющим выбить из тебя всё дерьмо.        Но вот, она, словно опомнившись, делает резкий шаг назад. Голос отчего-то хриплый и ломкий, как и ее пальцы, которые она мнет в приступе неуверенности.        — А это… за все остальное…        Все. Маска дотошного мизантропа снова натягивается на лицо, и все так привычно встает на свои места, будто и не было той секундной слабости между этими двумя участниками расслоившихся групп социума.        Она круто отворачивается от него на пятках, и так стремительно уходит, что он на минуту начинает сомневаться в произошедшем пару секунд назад. «Боже, что это был за пароксизм сопливой романтики, Джонс? Фу, смотреть тошно…» — язвит внутренний голос, на что Мишель лишь качает головой и неуверенно шлет голос, приказывая тому заткнуться.        А он, нелепо улыбаясь кровоточащей губой и, прижимая ладонь к челюсти, провожает пристальным взглядом тонкие плечи Джонс и подпрыгивающие кудри, и до одури счастливая улыбка не сползает с губ, даже когда Мишель, не поворачиваясь, вскидывает в воздух руку, показывая ему средний палец.