Записки оперативника.

Теперь оглядываясь назад, я понимаю что тот месяц был самым счастливым временем, проведенным мной в Отделе. Но тогда, я похоже этого в полной мере не осознавала. Я просто жила, впервые за долгое время дыша полной грудью. Пожалуй я даже немного зазналась, ну если и не зазналась, то гордилась тем что со мной случилось - точно. Ведь в глазах всех непосвященных, а таких было абсолютное большинство, меня обвинили в предательстве, а на деле вышло что я работала в паре с Мэдлен. Есть чем гордиться. И эйфория не собиралась меня покидать. Этому способствовало и то, что жизнь не спешила спускать с небес на землю. Мне казалось тогда, что Мэдлен стала относиться ко мне совсем по-другому. Работала я в это время не просто с удовольствием, а с энтузиазмом и с плещущей через край энергией, успевая на задании, когда было нужно, оказываться в двух местах одновременно. И миссии проходили без сучка и без задоринки, не в последнюю очередь, благодаря мне. Вальтер радовался за меня и в то же время, иногда я ловила на себе тайком бросаемые им обеспокоенные взгляды, но беспечно отмахивалась от них. Еще раз повторюсь, я была счастлива и не желала замечать ничего, что могло бы омрачить мое состояние. Тэйлор наконец-то оставил меня в покое, больше не позволяя себе пренебрежительных выпадов в мою сторону, и это в том числе, служило для меня еще одним доказательством благорасположения Мэдлен, и вообще того, что жизнь удалась. Ли правда держался несколько обособленно, почему-то те простые отношения, которые были у нас раньше, так и не вернулись, но меня это не особо беспокоит. Главное - мной довольна Мэдлен! И я искренне считала, что заслужила право на такое отношение с ее стороны. Иногда иллюзии - это все что у нас есть. Как же я была наивна! Чем выше поднимаешься, тем больнее падать. И мое возвращение к реальности вышло очень жестким. Где-то в начале марта, Курт как обычно вызвал меня в Отдел. Влетев в главный зал, в великолепном настроении, чему способствовал предшествовавший вызову двухдневный отдых и истинно весенняя погода установившаяся в городе, я скользнула взглядом по залу и не увидев нигде наставника, подошла осведомиться к Биркофу: - Привет. Меня хотел видеть Курт. Будет инструктаж? - В ближайшие пару часов точно нет, - удивленно ответил Биркоф. - А ты не знаешь, где он? - Ах да, извини, совсем забыл. Он у Вальтера, и просил, чтобы ты зашла к нему, когда придёшь. - У Вальтера? Странно, - пожав плечами, я направилась к оружейке. Курт и в самом деле был там. Один. Он сидел в глубине, далеко от входа и задумчиво раскручивал лежащую перед ним на столе Беретту. Подняв голову на звук моих шагов, он оставил ее наконец в покое, и она с легким шорохом описав пару кругов по столу, замерла. Несмотря на то, что лицо Курта как и почти в большинстве случаев, ничего не выражало, неприятный холодок предчувствия почему-то пробежал у меня по спине. Я передернула плечами, списав это ощущение на кондиционированную атмосферу Отдела и жизнерадостно улыбнувшись, поздоровалась: - Привет. В чем дело? Вместо ответа и приветствия, он медленно поднялся, взял Беретту за ствол и протянув мне ее рукояткой вперед, приказал: - Держи. Я подошла ближе и приняв у него пистолет, доверчиво поинтересовалась: - Зачем? - Одного из рекрутов списали. Ты должна провести устранение. Я замерла, чувствуя как сползает с моего лица улыбка. - Ты серьезно?! Но почему я? Я конечно убила уже стольких, что сбилась со счета, но это было в бою. Помнится, я морально была готова убить и террориста, после того как допрошу. Не скажу, что это далось бы мне легко, но я это сделала бы. Но совсем, совсем другое дело убить беззащитного рекрута, виновного лишь в том, что он не соответствует стандартам Отдела. - Я не могу, - помотала я головой и попыталась было положить Беретту назад на стол, но Курт перехватил мою руку и зажав ее железной хваткой не дал мне это сделать, а затем чуть наклонившись вперед, прошептал: - Не дури. Это проверка. Ты должна ее пройти. За тобой будет наблюдать Мэдлен. В этот момент на мелкие осколки разлетелись все мои иллюзии. Разве мало я им предложила и разве плохо работала, особенно в последний месяц? Почему они просто не могут оставить меня в покое? Неужели я не заслужила права уж хотя бы на такую малость? Обязательно в очередной раз вывернуть мне душу наизнанку и потоптаться там грязными сапогами. Казалось бы я переступила уже через столько всего, что не найдется больше ничего способного меня смутить, но они вновь и вновь умудряются найти то, ради чего мне приходится ломать себя. Только сейчас я осознала, что похоже в глубине души, пыталась торговаться с Отделом. Вот только Отдел не торгуется, он просто берет то, что ему нужно, и ты или смиряешься с этим, или... тем хуже для тебя. По всей видимости, у меня и правда нет выбора, и я в знак того, что сдалась перед обстоятельствами и готова выполнить приказ, потянула на себя руку с пистолетом, которую все еще держал Курт. Но он не спешил отпускать ее. - Прежде чем уйдешь, ты должна знать кое-что еще, - он зачем-то еще крепче сжал мою руку, и помолчав, и пристально глядя мне в глаза, добавил. - Этот рекрут - Аннет Лавальер. - Что?! Нет! - перед глазами у меня все потемнело, и видимо я не упала лишь потому, что меня держал Курт. Я рванулась от него и бешено замотала головой: - Нет! Нет! Нет! - Ну же, соберись! - тряхнул меня Курт. - Тебе нельзя провалиться. Нельзя! Ее все равно уже списали и она не проживет ни минутой дольше положенного. Если этого не сделаешь ты, сделает кто-то другой. Только в этом случае и ты отправишься следом за ней. И Курт смягчив тон, уговаривая, провел рукой по моей щеке, : - Ты ничего уже не изменишь. И ничем ей не поможешь. Ты понимаешь это? И не дождавшись от словно окаменевшей меня, никакой реакции, влепил мне хлесткую пощечину. Это не слишком, но помогло, и я разжав с силой сжатые зубы, заикаясь от потрясения, смогла все же задать больше всего мучающий меня вопрос: - За-зачем? Зачем ей это нужно? - не поясняя кому ей, но Курт и так меня прекрасно понял. - Затем, что ты в Отделе детка. Если ты это еще не поняла. И приказы здесь не разделяют на те что нравятся и те что нет, а просто выполняют. Не дай ей понять, что у тебя до сих пор с этим проблемы. И пожалуйста, - чуть помолчав, добавил он. - Не мучай ни Аннет, ни себя. Сделай это быстро. - Я не могу. Я не буду. - У тебя нет выбора. Понимаешь ты? Нет! Он вновь встряхнул меня и развернул к выходу: - Иди. Сделай это. Как же молниеносно может измениться жизнь. Казалось бы, только что я была почти абсолютно счастлива, а секунду спустя, меня накрыло почти столь же абсолютное горе. Мир не рухнул возможно лишь только потому, что как и в случае с Анри, я пока еще до конца не осознала что меня ждет, но в один момент выцвел и потерял все свои краски. Я шла с пистолетом в руке по унылому, серому коридору Отдела, с такой же серой пустотой внутри и ничего не чувствовала. Пока. Тело делало все само, машинально, без участия разума, и в глубине души я знала, что это единственно возможный способ. Если я сейчас позволю мыслям и чувствам взять верх, то не справлюсь, и на этом все закончится. И инстинктивно понимала, что это для меня было бы лучше - умереть вместе с Аннет, а не уступать как всегда Отделу. Если я перешагну еще и через такое... Но тут я обрывала себя и вновь спокойно, механически переставляя ноги, шла по коридору. Где-то на середине пути, меня внезапно осенило, так что я даже замерла на месте. Ну я и идиотка! Курт же сказал, что это проверка! Они просто хотят знать, смогу ли я выстрелить в Аннет. Патроны - холостые! Не могут они требовать от меня убить ее по-настоящему. Ну не могут же? Но несмотря на то, что я всем сердцем хотела поверить этой догадке, я уже знала, по ощущению, по тому как лежит Беретта в руке - нет, не холостые. И преодолев искушение так и остаться в неведении, я все же достала обойму и проверила. Боевые. Вставив обойму назад, я сняла пистолет с предохранителя, передернула затвор, дослав патрон в патронник и вновь зашагала по коридору. Просто идти, ни о чем не думать. Шаг. Еще шаг. И перед дверью в указанную Белую Комнату я не задержалась ни на секунду, зная, что стоит мне хоть чуть помедлить и я сорвусь, сломаюсь, не смогу. Набрав код я зашла внутрь, увидела Аннет сидящую на стуле посередине комнаты, с черной повязкой на глазах, вздрогнувшую от скрипа открывшейся двери, бросила мимолетный взгляд на темную фигуру за стеклом, в соседнем помещении, действительно наблюдающую за происходящим, подняла руку и выстрелила. Аннет обмякла мгновенно, скорее всего даже не успев понять что происходит. А может и понимала зачем она здесь, она ведь далеко не дура. Я подошла к ней вплотную, проверила пульс и сняв повязку заглянула в застывшие, пустые глаза Аннет. Затем развернулась, и бросив еще один взгляд на неподвижную фигуру Мэдлен, вышла. С этого момента меня затопила холодная, равнодушная, бесчувственная пустота. Я делала все что от меня требовалось словно в тумане, часто выезжая на одной памяти тела, без участия рассудка, в каком-то моральном отупении. Я ничего не чувствовала, как будто от меня осталась лишь пустая оболочка, а жизнь ушла вместе с потухшими глазами Аннет. И к счастью, все эти дни я не видела Мэдлен, вернее видела, но издалека и мимолетно, ибо одна только мысль о ней вызывает во мне смутные отголоски душевной боли, которой я изо всех сил хочу избежать, возможно предчувствуя, что не смогу ее пережить. Ли попытался было меня растормошить, но безрезультатно. Я просто не понимала, чего он от меня хочет, и Курт велел ему оставить меня в покое. Так прошли три дня беспрерывных инструктажей, заданий и отчетов. А затем... мне дали выходной. И лишь оставшись наедине с собой, я смогла выпустить наружу глубоко запрятанные чувства и боль вызванную ими. Нет, у меня не было истерики, я не рыдала в подушку, не хотела напиться и не пыталась покончить с собой. Весь этот кошмарный клубок эмоций состоящий из ненависти, горя, стыда, отчаяния и безысходности, трансформировался в твердое знание - работать на Отдел я больше не буду. Это не было обдуманным решением, вызовом, протестом - всего лишь констатацией факта. Я просто это знала. Знала и то, что в связи с этим жить мне осталось недолго, но ничего по этому поводу не испытывала. Мне все равно. Вы можете спросить - не поздновато ли я спохватилась? Ведь Аннет-то все равно уже нет. Но меня переполняет такое отвращение к самой себе, что жить с этим ощущением я не могу. Не могу считать что это нормально и приемлемо, а если я продолжу работать на Отдел, именно это мне и придется сделать. Но так нельзя. Я даже могу признать, что цели их вполне благородны и заслуживают всяческого уважения, но вот средства - для меня оказались уже чересчур. Я через многое переступила за время проведенное мной в Отделе, но убийство Аннет оказалось уже слишком. Через край. Пора признать, что я пыталась жить не свою жизнь и покончить с этим. И выход у меня только один - смерть. Но больше я ее не боюсь. Это лучше. Можно было бы не утруждать Отдел, и разобраться со всем самой, но меня останавливает некое внутреннее отторжение, а может и жалкие остатки прежних понятий о том что можно и чего нельзя ни в коем случае. Да и зачем? Отдел прекрасно справится с моей ликвидацией. В этом у меня нет ни малейшего сомнения. И так будет правильнее. Самоубийство - веет от него чем-то настолько безнадежно-жутким и окончательно-непоправимым, что без крайней необходимости думать о нем я не хочу. Возможно, в прошлой жизни я верила в Бога? Не знаю. В этой - я явно не заслуживаю права в него верить. Меня оставили в покое и не трогали вот уже несколько дней. В другое время я была бы безмерно рада такому подарку судьбы, но не сейчас. Я прекрасно отдаю себе отчет, что это последние дни в моей жизни, и у меня есть редкая возможность прожить их так, как я хочу, без всякой оглядки на последствия, но в том-то и дело, что я не хочу абсолютно ничего. В груди словно поселилась черная дыра, причиняющая мне почти физическую боль, в которой растворились все мои эмоции, желания и силы. Из-за навалившейся на меня апатии, все это время я провела по большей части лежа на кровати и отвернувшись к стене. Я понимаю, что подаренные мне Отделом дни - всего лишь отсрочка, затягивающая мой приговор, которая ничего не изменит. Хотя, может это и к лучшему. У меня появилось время проверить серьезность своих намерений. Не захочу ли я передумать? Но шло время, и ничего не менялось в моей душе. Лишь крепла уверенность. И когда наконец на четвертый день в моей квартире зазвонил телефон, я ясно осознавая последствия, не подошла и не сняла трубку, а после пятого звонка и вовсе выдернула шнур из розетки, одновременно с этим отключив сотовый. А затем, пошла в комнату и села на пол под окном, прислонившись спиной к стене, и бездумно глядя на пылинки, играющие в солнечном свете, льющемся из окна, стала ждать. Отдел просто не может на такое не отреагировать. И точно, меньше чем через час, раздался стук в дверь. Но я даже не повернула головы в его сторону. Меня не волнует кто там и что ему надо. Если я им нужна, пусть придут и возьмут. В дверь опять постучали, и все стихло. Я ожидала чего угодно, даже того, что вероятно ее вышибут ударом ноги. Но нет, такое бывает лишь в далеких от действительности фильмах. В моем же случае, ее тихо и не привлекая внимания соседей, открыли ключом. Ну да, логично. Строго говоря, это не моя квартира. И откровенно говоря - не моя жизнь. Страха давно уже нет. Осталось лишь тупое равнодушие и безразличие. Мне все равно что они со мной сделают. На самом деле все равно. Заставить они меня больше не смогут. Могут только убить. Внутрь вошел Курт и сразу же направился в комнату где тихо и незаметно сидела я. И хотя мне его было не видно, я узнала его по звуку шагов. Он остановился на пороге молча, не спрашивая что случилось, он и так все понимает. Вопросы ни к чему. Я тоже молчу, мне сказать и вовсе нечего. Наконец Курт стоя все там же и не подходя ко мне, полуприказал-полупопросил: - Пойдем, Мари. - В Отдел? - констатировала я. - Зачем? И не дождавшись ответа, предложила: - Можешь пристрелить меня прямо здесь. Пистолет на кухне, в левом ящике стола, глушитель там же. Не стесняйся, будь как дома. Странно, но я абсолютно спокойна и хочу лишь чтобы все побыстрее закончилось. Но судя по всему, Курта такой исход дела не устраивает. И правда, к чему ему или вернее - им, лишние сложности с заметанием следов. Соседи, опять же. То ли дело в Отделе. Но я не собираюсь облегчать им жизнь. Если надо - пусть тащат меня силой, сама я не пойду. Я не хочу в Отдел. Не хочу больше никогда видеть Мэдлен. Не хочу чтобы она вновь вывернула мои мозги наизнанку и заставила поверить в то, что мне есть ради чего жить. А она это может, я не сомневаюсь. Помнится, Аннет на мой вопрос хочет ли она жить, ответила что хочет, но не так, как живем мы. Вот и я сейчас чувствую то же самое. Умирать я конечно не хочу, но и жить как раньше - не буду. Они хотели меня окончательно сломать? Ну вот пусть теперь и радуются. У них получилось. Только вот посмотрим сколько им от этого будет пользы. Разве плохо я работала? Я ведь готова была горы свернуть. Почему им всегда мало того что они имеют? И они постоянно заставляют прыгать выше своей головы. Но с меня хватит, перышко сломало спину верблюда. Курт все же подошел ко мне, прервав мои размышления. Медленно, словно не знал какой от меня ожидать реакции или боялся спугнуть. Но я не собиралась бежать. Куда? Протянул, подавая руку, намереваясь помочь мне встать. Но я лишь помотала головой и спрятала руки за спину. Как Аннет когда-то - хлестнуло меня болью. Тогда он чуть наклонился, и все же взяв меня за руку, рывком поставил на ноги и не отпуская потянул за собой. Я уперлась, попыталась было вырваться и начала отбиваться, но Курт перехватил мои кисти, и сжав их как в тисках, удерживал меня на расстоянии, не давая ударить его, да я не особо и старалась. А затем медленно и почти нежно, он притянул меня вплотную к себе, и я совершенно неожиданно для самой себя, уткнулась лицом в его плечо и разрыдалась. Он же лишь ласково, успокаивающе поглаживая меня по голове, мягко укорил: " А ведь я предупреждал - не надо привязываться к ней". И чуть подождав, когда мои рыдания начнут стихать, аккуратно отстранился и вновь осторожно потянул меня к двери. После всего случившегося, я просто не могу с ним драться. Слишком неловко. И подумав, я все же решила что не хочу чтобы меня насильно и волоком тащили на виду у всего дома до машины. И несмотря на то, что все мое существо сопротивляется возвращению в Отдел, я покорно иду за Куртом, так и не отпустившим мою руку. Прямо у подъезда стоит припаркованная черная BMW E38 - машина Курта. Не фургон. Уже легче. Может мы и не в Отдел поедем? Вряд ли, конечно. Курт открывает мне переднюю дверь, но я высвободив наконец свою руку, сажусь сзади. Почему-то мне не хочется сидеть рядом с ним. Возможно, Курт олицетворяет для меня сейчас Отдел, а я инстинктивно стараюсь держаться от всего с ним связанного подальше, хоть и понимаю, что это абсолютно иррациональное желание. Забравшись на кожаное сиденье прямо с ногами, сжавшись в комок и обхватив себя руками, я замираю, напряженно следя за тем, куда поедет Курт. Меня ощутимо трясет. Возможно, конечно потому, что у меня не было времени переодеться, и я так и пошла с Куртом в том, в чем была дома - в джинсах и тонком свитере, но скорее всего дело не в этом, вряд ли я успела бы замерзнуть пройдя пару шагов до машины, и это банально дает о себе знать страх. Увы, но чуда не случилось и через пару минут стало ясно, куда он направляется, а через десять, мы уже подъезжали к Отделу. Меня охватило чувство обреченности и равнодушия и больше мы не сказали друг другу ни слова. Припарковавшись на подземной стоянке Отдела, Курт вышел и открыв заднюю дверь, вновь предложил мне руку, чтобы помочь выйти из машины. Но я проигнорировав его жест, вышла сама, по дороге не удержавшись от искушения и отпихнув его плечом, направилась к автоподъезду. Курт проигнорировав мою грубость, пошел сзади. В автоподъезде мы тоже молчали. О чем говорить? На входе в Отдел Курт передал меня уже поджидавшим оперативникам, и не оглядываясь, ушел. Я знала что он ни разу не оглянулся, потому что сама, пока могла, не спускала глаз с его удаляющейся спины. Но вот он скрылся за поворотом и я осталась один на один с последствиями своего выбора. Вопреки моим ожиданиям, меня не застрелили в первой же Белой Комнате, а отвели в камеру, аналогичную той, в которой я провела все время моего обучения, только расположенную где-то на гораздо более низком уровне. Есть в этом месте что-то неуловимо знакомое, мне кажется что я здесь когда-то уже была. Впрочем в Отделе всё довольно похоже. Интерьеры не блещут разнообразием, и знать где ты находишься, можно только точно это зная, а вовсе не оглядевшись по сторонам. Возможно, для первого уровня такой подход еще и может сработать, после определенного времени проведенного в Отделе, но не для других. Хотя может быть я просто редко на них бываю, и он вполне срабатывает и на них тоже. Оставшись одна, я ожидала в ближайшее время чего угодно - пыток, допроса, Мэдлен, пули в затылок, но... меня просто игнорируют. Я металась по камере словно зверь в клетке, не желая сдаться и признать их власть над собой. Я знаю что они наблюдают за мной, что ОНА наблюдает за мной, и если я смирюсь и попрошу о разговоре, мне предоставят такую возможность. Все-таки если бы они совсем махнули на меня рукой, то сразу ликвидировали бы, а так я уверена они хотят в очередной раз сломать меня, заставить уступить, но я не изменю своего решения, я не хочу начинать все заново. Нет, с меня хватит. Пусть я никогда не выйду отсюда, но работать на них больше не буду. При этом я прекрасно понимаю, что мне нечего противопоставить им кроме своего упрямства, я и умереть-то против их воли не смогу. Запасы терпения Отдела безграничны, а мои отнюдь нет. И я понятия не имею что они могут предпринять. Им нечем меня зацепить. У меня не осталось ничего и никого мне дорогого, даже моя жизнь ничего для меня не значит. Правда, Курт в некоторой степени все еще дорог мне, но это не вариант. Он гораздо более ценный сотрудник чем я, и шантажировать меня им никто не будет. Что еще они могут придумать? В пытках я не вижу смысла. Пообещать-то я могу все что угодно, но вот оказавшись потом относительно свободной, все равно поступлю по своему, и они не могут этого не понимать. Тем более через пытки я уже не единожды проходила, и не боюсь. Приятного конечно мало, но если уж я смогла их выдержать ради Мэдлен, то тем более смогу ради себя и в память об Аннет. А ради Мэдлен я теперь и пальцем не шевельну. Мое прежнее обожание трансформировалось в холодную, расчетливую ненависть, с примесью обиды и недоумения: "За что она со мной так?" Я бы тяжело переживала даже просто узнав о том, что Аннет ликвидировали, но заставить меня убить ее лично - чем я заслужила такое отношение? И это после всего на что я была готова ради Мэдлен? Она ненормальная. Садистка. Мне смешно и горько, что я могла так долго и так глупо обманываться на ее счет и выискивать то, чего в ней и в помине нет. Аннет была права. Я придумала себе Мэдлен, на самом деле она совсем другая. Но видимо в то время мне нужен был этот самообман. И все же, я была готова к борьбе, а не к полному безразличию. Я не знаю чего они ждут, и с одной стороны меня это нервирует и выбивает из колеи, а с другой - тем хуже для них. Я только рада отсрочке. Не потому что живу, а потому что каждый день моего протеста - это еще одна пощечина Отделу. Аннет могла бы гордиться мной. Не такая уж я оказывается и тряпка. Все же и у меня хватило смелости бросить им вызов. Прошел день, второй, третий. Насколько я могла судить об этом. Свет у меня никогда не выключали. И кроме агентов приносивших мне еду, и во всем остальном полностью игнорировавших меня, ко мне никто не приходил. Я тоже не стремилась с ними общаться. Какой смысл? И так все понятно, меня считай что уже и нет. Я словно похоронена заживо в этой камере и понимаю, что это наказание за мой бунт, и они не уступят, уступить должна я. Но делать этого не собираюсь. Я не чувствую ни раскаяния, ни вины перед Отделом, напротив, только с каждым днем все усиливающуюся упрямую, холодную, злобную решимость не сдаваться. Они меня не получат. Именно тогда мне пришло в голову, что если бы не предупреждение Курта, давшее мне возможность морально подготовиться, то я не прошла бы проверку в тот день. Но я не испытываю к нему за это благодарности, скорее наоборот. Ведь если бы не он, то все давно бы уже закончилось. Так или иначе. Пользы мне его вмешательство не принесло, я убила Аннет но в итоге все равно сломалась. Ожесточение первых дней заключения постепенно сменяется на медленно наползающую на меня беспросветную тоску и обреченность, вытесняющую собой все остальные чувства. Я и хотела тогда, чтобы мое бесцельное существование поскорее закончилось, и в то же время боялась этого. В глубине души, не желая признаться себе, я знала что если Отдел захочет, то сделает так, что сопротивляться его воле я больше не смогу. Не знаю как, но сделает. И жутко боюсь этого. Не того, что они предположительно будут делать со мной, чтобы сломать, а того что сдамся, не выдержу. Это для меня сейчас страшнее смерти. Если они меня убьют, я с полным правом буду считать что победила. Но могу ведь и проиграть. Неудивительно, что именно этот момент моего душевного раздрая и сомнений, и выбрала Мэдлен, чтобы нанести мне визит. Не сомневаюсь, предварительно оценив мое состояние как наиболее подходящее для ее целей. Увидев входящую в камеру Мэдлен, в сопровождении двух оперативников на шаг позади нее, я поняла что терпение Отдела, или ее, что в принципе одно и то же, иссякло и они решили перейти к активным действиям. Я все так же теряюсь в догадках по поводу того, что она собирается предпринять, и в то же время не сомневаюсь в ее изобретательности. И меня это пугает. Возможно она просто пришла лично объявить мой приговор? Последняя любезность? Как мило. Но одного-единственного взгляда, брошенного мной на Мэдлен, хватило чтобы понять - ни о каком оглашении приговора и речи быть не может. Что-то такое было в ее взгляде, что все мои внутренности скрутило в тугой узел от страха, и я вскочив с лежака, на котором в тот момент сидела и попятившись от нее, отчаянно замотала головой: - Я не хочу. - Чего ты не хочешь? - спокойно поинтересовалась Мэдлен. "А вот того, что вы там задумали - точно не хочу" - подумала я, но вслух сказала лишь: - Ничего не хочу, - отступая еще на шаг. - Почему вы просто не убьете меня? - Ты еще не отработала средства потраченные на твое обучение. - Я знаете ли не просила меня обучать. - Похоже ты не поняла. Это не оправдание, а констатация факта. И не надо дерзить, - все так же спокойно, осадила меня она. Вот и припомнились мне слова Мэдлен, что когда-нибудь я пойму, что нет смысла ликвидировать человека, если из него еще можно извлечь пользу. Вот только я не думала, что это будет иметь самое прямое отношение ко мне. - Я все равно не буду больше на вас работать, - скорее себе, чем ей, буркнула под нос я. Но она услышала. - Будешь, - ответила Мэдлен, и столько уверенности и убежденности было в ее голосе, что я вздрогнула и отступила еще, уперевшись на этот раз спиной в стену. А она видимо сочла необходимым пояснить: - Ты работаешь хорошо, только оставаясь в определенных, комфортных для тебя рамках, но стоит за них выйти, как тут же начинаются сбои. Мы не можем позволить себе такой роскоши. В тебе слишком много эмоций и человечности. Тебе это мешает. И похоже, ты не можешь справиться со своими слабостями самостоятельно. - Слабостями? Вам мешает моя человечность? - неверяще перебила её я. - А по твоему нормален отказ от работы, после того как тебе не понравился приказ? - Не понравился приказ? Так это теперь называется? Но Мэдлен продолжила, словно и не заметив мой сарказм: - Тебе дали вполне достаточно времени чтобы образумиться, но если ты не хочешь по хорошему, что ж, значит будет по плохому. Она едва заметно повернула голову в сторону оперативников, и этого хватило, чтобы Рассел и Эймс, стоящие за ее спиной, вышли вперед и заняли места по бокам от меня. По их цепким взглядам и чуть заметной напряженности поз, я поняла, что хоть пока до меня и не дотронулись, но готовы к любой моей реакции на то, что последует дальше. И догадываюсь, мне это сильно не понравится. - Ты хороший оперативник, Мари, - подвела итог Мэдлен. - А станешь отличным оперативником. Когда наконец тебя перестанут отвлекать всякие пустяки, вроде совершенно ненужных привязанностей и излишней эмоциональности. Помнится, я уже не раз предупреждала тебя о нежелательности этого. И не только я. Но ты обладаешь удивительным свойством пропускать предупреждения которые тебе не нравятся, мимо ушей. А зря. Теперь ты видишь к чему это привело. Но ничего, мы поможем тебе. Мы подправим твоё сознание и ты будешь идеальным агентом, без эмоций, без чувств и без привязанностей. С каждым её последующим словом, меня охватывало все большее и большее отчаяние, но оно не шло ни в какое сравнение с тем диким, всепоглощающим, непереносимым ужасом, накрывшим меня, когда я наконец полностью осознала ЧТО меня ждет. Нет! Всё что угодно, только не это! Я не могу! Вероятно, человек даже больше чем в любви, нуждается в понимании. И именно его, в полной мере могла дать мне только Мэдлен. Может быть именно поэтому я ее и любила. Но теперь стало ясно, что это палка о двух концах, и лучше бы Мэдлен меня не понимала. Только она со своей проницательностью и умом, могла найти болевую точку и вытащить наружу мой самый глубинный, нутряной, животный страх и сыграть на нем. Я больше смерти, больше чего угодно, боюсь что они вновь влезут в мою голову и вывернув меня наизнанку, заставят делать то что им надо, а я окончательно потеряв себя, даже не буду помнить и знать об этом, или же мне станет все равно. У меня нет ни малейшего сомнения в том что Мэдлен не блефует. Технически они вполне способны это сделать. Я не знаю чего конкретно она меня хочет лишить - эмоций, или вдобавок еще и памяти, ее угроза звучала довольно расплывчато, но в любом случае, ничего хорошего меня не ждет. Я уже была в подобном состоянии бесчувственного полуовоща, когда пришла в себя в Отделе, но чтобы такое состояние стало постоянным? Нет! Это намного, намного хуже смерти. Я ведь все равно буду делать то, чего не хочу, то чего решила больше никогда не делать, но при этом я еще и вины и раскаяния чувствовать не буду. Ни боли, ни сожалений о содеянном, казалось бы радуйся, но это буду уже не я. Чувства и боль - моё искупление. Хоть и в мизерной степени, но все же. А по их воле я превращусь в бездушную машину. Не хочу! Как же я сейчас жалею что не покончила с собой, когда у меня была такая возможность. Мне претило делать это самой, и я надеялась, да нет, была уверена, что Отдел сделает это за меня. И ошибалась. Если можно было бы отмотать время назад, они бы меня не получили, но теперь - поздно. Я изо всех сил стараясь держать себя в руках, но чувствуя, как изнутри, словно тошнота, подкатывает неконтролируемая паника, делаю последнюю попытку и обращаюсь к Мэдлен, вкладывая в свои слова всю искренность и смирение на которые я способна: - Пожалуйста. Не поступайте так со мной. Если не хотите просто убить, отправьте на ликвидационную миссию. Обещаю, я сделаю все как надо. Вы ведь знаете, что я не обману. - На такие миссии посылают тех, кто по тем или иным причинам не может больше работать. А ты можешь, и будешь, - отрезала Мэдлен. Такого безраздельного ужаса я не испытывала еще никогда. Перед открывающейся перспективой меркнет все. У меня уже отобрали восемнадцать лет моей жизни, а теперь хотят отобрать то, что еще осталось. Не лучшие два года, но это моя жизнь, другой у меня нет, и осознавать это невыносимо. Я прекрасно понимаю, что ничего не могу предпринять, я полностью в их власти. Мне некуда бежать и у меня нет ни малейшего шанса против стоящих по бокам Рассела и Эймса. Но наплевав на все доводы рассудка, я делаю рывок в сторону Мэдлен, или может быть двери за ее спиной, сама не зная, что намереваюсь сделать, но при этом ясно осознавая, что что бы я ни хотела, у меня это не выйдет. Возможно, это переполняющий меня страх требует выхода и заставляет хоть как-то выплеснуть адреналин, а возможно я просто хочу дать им повод закончить все побыстрее. И конечно же, я оказалась права. Мгновенно среагировавшие оперативники перехватили меня еще в начале движения и держа железной хваткой, и повинуясь очередному кивку Мэдлен, потащили к выходу. С этого момента рухнули все сдерживающие меня внутренние барьеры. Ушли ненависть, обида, чувство унижения от их полной власти надо мной, остался только страх. Парализующий и всепоглощающий. Есть вещи пострашнее смерти. Гораздо страшнее смерти. Смерть - избавление. Странно, что раньше я ее боялась. Но наверное, чтобы прийти к этому пониманию, сначала нужно все потерять. Забыв про гордость и остатки чувства собственного достоинства, мне сейчас совсем не до этого, я бешено вырываюсь из держащих меня рук, упираясь, еду ногами по полу, отказываясь идти, и сначала прошу, а затем плачу и отчаянно умоляю ее: - Мэдлен, пожалуйста, не надо! Не делайте этого! Прошу вас. Пожалуйста! Оказавшись в коридоре, возможно благодаря шоку, я наконец поняла где мы находимся. Это тот самый уровень с лабораториями, куда Мэдлен отводила меня, чтобы помочь восстановиться от последствий проекта "Фантом". Недаром мне показалось знакомым это место. И это еще раз доказывает серьезность ее намерений. Не то чтобы я в них сомневалась, конечно. Всю дорогу до лаборатории я яростно и безуспешно пыталась вырваться у своих конвоиров, и когда мне удавалось обернуться назад, на идущую в паре шагов за нами Мэдлен, я задыхаясь от рыданий, вновь и вновь умоляла ее: - Мэдлен, не надо! Пожалуйста! Ну пожалуйста! Простите. Я больше не буду. Я сделаю все что вы хотите, абсолютно все, только не делайте этого! Но за все время ни один мускул не дрогнул на ее лице. Перед дверью в лабораторию, отчаяние придало мне сил, и по всей видимости Рассела вконец достали мои трепыхания, ибо он завел мою руку за спину и вывернул ее под таким углом, что казалось еще чуть и она сломается. Я зашипела от боли, приподнялась на цыпочки, чтобы уменьшить давление на почти вывернутый сустав, и подчиняясь нажатию Рассела, наклонилась корпусом вперед. А затем внезапно и резко, плюя на жестокую боль, откинулась назад. Хочет сломать мне руку? Отлично. Я ему помогу. Пусть ломает, я не против. Со сломанной рукой я не смогу работать, пусть хоть какое-то время. Чертыхнувшийся Рассел успел в последний момент разжать хватку. Видимо калечить меня им все же запретили. И я не теряя ни секунды, воспользовавшись тем, что рука освободилась, ударила Эймса, целясь в горло, но он успел чуть отклониться, да и удар я наносила из неудобного положения, поэтому он вместо того чтобы убить, прошел вскользь. Правда этого хватило, чтобы Эймс сипя и кашляя схватился за горло и отпустил меня. Я метнулась в сторону от двери и в ту же секунду тяжело припечаталась к полу, проехав по нему щекой и ударившись головой - отреагировавший Рассел сделал мне подсечку. Приземление вышибло из меня дух, и хоть я и не потеряла сознания, но особо сопротивляться оперативникам, разъяренным устроенной прямо на глазах у иронично взирающей на эту сцену Мэдлен, я не могла. Они не особо церемонясь подняли меня с пола и Рассел при этом незаметно так сжал мою многострадальную, полувывихнутую руку, что я удерживаясь от стона, втянула воздух сквозь стиснутые зубы. Но оказалось достаточно холодного: "Рассел", сказанного Мэдлен, чтобы хватка из нестерпимо-жестокой стала просто грубой. Видимо она все же заметила. Но если честно, я прекрасно понимаю Рассела, на его месте я тоже была бы крайне зла. Полупрозрачные двери раздвинулись, пропуская нас и меня втащили туда, куда я так не хотела попасть. Ослепительно яркий свет, особенно по сравнению с приглушенным освещением коридора, в котором мы только что были, больно ударил по глазам. Я поморщилась, и прищурившись, сквозь медленно рассеивающийся перед глазами туман, смогла смутно рассмотреть средних размеров комнату. Пара фигур в белом стоит недалеко от находящегося посередине медицинского стола, на котором после короткого, ожесточенного и заранее обреченного на провал сопротивления, меня и зафиксировали. Затем Рассел и Эймс вышли, оставив нас вчетвером. К этому моменту я окончательно пришла в себя от удара об пол. Пару раз рванувшись и убедившись, что вырваться не получится, я и шевельнуться-то особо не могу, я неизвестно зачем, нахожу взглядом Мэдлен, но ни о чем уже не прошу, по опыту зная - бесполезно, и просто беззвучно плачу. Словно и не было последних двух лет и я только что осознала себя в Отделе. Хотя, есть одно важное отличие - тогда я была не в курсе того что меня ждет, а теперь знаю. И это в сотню, в тысячу раз хуже. Впрочем, еще немного и мне станет все равно. Увидев, что Мэдлен посмотрела на  медиков, стоящих поодаль, я зажмурилась, понимая что сейчас последует ее очередной кивок, и для меня все закончится. Очнувшись в следующий раз, это буду уже не я. Но к моему безмерному удивлению я услышала не приближающиеся ко мне шаги, а приказ Мэдлен: - Освободите ее. В изумлении открыв глаза, я уставилась на нее, боясь поверить услышанному, и ожидая какого-то подвоха. Но меня и правда освободили и отошли в сторону. А я получив свободу, как ошпаренная соскочила вниз и метнувшись подальше от них всех, с размаху впечаталась спиной в стену, стараясь занимать как можно меньше места, как будто это могло на что-то повлиять, и с испугом и надеждой, вновь подняла взгляд на Мэдлен. - Надеюсь, ты не заставишь меня пожалеть об этом решении, - прокомментировала она свое распоряжение. - Впрочем, если заставишь, мы просто продолжим с того момента, на котором сейчас остановились. И кстати, ты ведь не думаешь, что все это было лишь с целью тебя запугать? Я изо всех сил замотала головой - нет, я не думала что она блефует. Я как никто другой знаю, на что они способны и ни капли не сомневаюсь в их возможностях. - Хорошо, - видимо ее удовлетворила моя реакция. - На данный момент твое эмоциональное состояние оставляет желать лучшего и к оперативной работе ты временно непригодна. Мы поможем тебе справиться с этим. И когда ты будешь способна это сделать, спокойно поговорим о твоей основной проблеме. А до тех пор ты останешься здесь и будешь находиться под наблюдением. Советую беспрекословно выполнять все предписания медиков. И еще. Если вдруг тебе в голову придут мысли о самоубийстве. Даже не думай. Тебе это не удастся, а попытки в этом направлении вновь приведут тебя в эту комнату. Тебе все ясно? Я снова замотала головой, на этот раз утвердительно. - Вколите ей снотворное, - глядя на меня, трясущуюся и еле стоящую на ногах от пережитого шока, приказала Мэдлен одной из застывших в ожидании дальнейших приказов фигур. И отреагировав на мой полный ужаса взгляд, брошенный на подходящего ко мне медика, пояснила. - Тебе это необходимо. - Я не хочу, - медленно отступая вдоль стены, возразила я. Мэдлен на мое "не хочу", лишь удивленно приподняла бровь, и мне этого хватило, чтобы мгновенно замереть на месте, прекратив отступать. Слову "хочу", с приставкой "не" или без оной, в Отделе отказано в праве на существование. И она только что преподнесла мне очень доходчивый урок на эту тему. Мэдлен разрешающе кивнула тоже остановившемуся было медику. Я застыла и без возражений позволила приблизившемуся ему, прислонить шприц к моей шее, а она больше не обращая на меня внимания, развернулась и вышла. Проснулась я в той же самой камере, в которой провела всю предыдущую неделю. Резко, рывком села, и чуть не упала назад - сильно кружилась голова. Но при этом я все помнила и вообще не заметила в себе никаких изменений. Не то чтобы я не поверила Мэдлен насчет снотворного - какой смысл был ей обманывать, но все же... Медленно и осторожно встав, во избежание повторного приступа головокружения, и кроме того, у меня все болело, словно после хорошей взбучки - видимо сказывалось вчерашнее жесткое приземление, я доковыляла до двери, и убедившись что она заперта и я все еще на положении пленника, чего, впрочем, и следовало ожидать, вернулась обратно и легла. Ощупав нещадно саднящую правую половину лица, на которую вчера пришелся основной удар при падении, я обнаружила что щека ободрана и припухла, а на скуле красуется аккуратно наклеенный медицинский пластырь. Значит, там все еще хуже. Но содрать его и проверить насколько хуже, я не решилась. Я не принадлежу сама себе, и сейчас как никогда остро, ощущаю себя абсолютно бесправной собственностью Отдела. Кто знает, как отреагируют на мою самодеятельность отделовские эскулапы? А я опасаюсь хоть чем-то вызвать их недовольство, памятуя приказную силу советов Мэдлен. Эти горькие мысли вернули меня к событиям вчерашнего дня. И вспоминая их, я испытываю невыносимый стыд. Не потому, что плохо держалась и недостойно вела себя - это все ерунда. Есть вещи против которых ты не можешь идти при всем своем желании. Настолько непереносимо страшные, что все внешние реакции на их фоне становятся просто шелухой. Это как инстинкт - отдернуть руку от горячего или отшатнуться от пропасти. Нет, не за это я виню себя, и не это терзает мое сердце. Но вспоминая момент, когда я умоляла Мэдлен и обещала сделать все что она захочет, я внутренне корчусь от стыда, понимая, что это были не просто слова, а я действительно готова была на все, чтобы избежать уготованной мне участи, в том числе и убить Аннет еще раз, еще сколько угодно раз и каким угодно способом. Нельзя остаться прежней, осознав про себя такие вещи. И невозможно больше питать иллюзии о своей хотя бы относительной порядочности. Это дно. Глубже падать уже некуда. Подводя итог моего противостояния с Отделом, я прихожу к неутешительному выводу - похоже я проиграла по всем пунктам. И если выбирать между "добровольной" работой на Отдел и работой в состоянии овоща, то я пожалуй остановлюсь на первом варианте. Прямо скажем, небогатый выбор, но уже чуть легче от того, что он вообще есть. Интересно еще, что подвигло Мэдлен передумать почти в последний момент? Уж точно не мои просьбы. Вряд ли я когда-нибудь получу ответ на этот вопрос. Предугадать ее мотивы мне ни разу не удалось, и вряд ли удастся. Точнее не так, мотивы-то у нее всегда одни и те же - польза для дела, но почему именно такое решение она сочла более верным? Тайна сия велика есть. Не знаю, сколько я проспала, но по всей видимости Мэдлен и в этот раз оказалась права - пусть и вынужденный, но отдых оказал на меня благотворное воздействие. Неконтролируемая паника, мешающая думать ушла, осталось лишь чувство полнейшей безнадежности и постоянный, липкий и удушающий страх. Куда же без него. Если кратко, то моё состояние можно охарактеризовать словами: "Жить не хочется, но придется". Опять потянулись бесконечно тягучие дни не разбавляемые ничем, кроме визитов врачей. Несколько раз меня заставляли проходить психологические тесты, но в основном ограничивались пичканьем таблетками. Я покорно выполняла все рекомендации медиков, не видя в них смысла, но и не решаясь прекословить. Где-то неделю спустя, со скулы сняли пару швов, оказавшихся под пластырем. Вот это да. Здорово должно быть я ее себе распахала. Но самое удивительное, что в тот день я этого даже не заметила, хотя кровило наверное неслабо. Время словно застыло на месте, и это ощущение усугублялось еще и тем, что я не могла нормально уснуть. Стоило мне только закрыть глаза и начать засыпать, как я в ужасе вздрагивала и просыпалась. Разумом я понимаю, что мои страхи необоснованны, и если со мной захотят что-то сделать, им вовсе необязательно будет ждать чтобы я заснула, и пока я не дам им повода - я в полной безопасности, но ничего не могу с собой поделать, и боюсь хоть на секунду потерять над собой контроль. Но шли дни, ничего не происходило, и уверившись, что по крайней мере в ближайшее время, мне не угрожает самое страшное, я немного расслабилась и постепенно вновь утонула в хмуром равнодушии и тоске бессмысленного существования. И почти незаметно, пережитый недавно ужас, начал потихоньку сглаживаться, и не забылся, нет, но и не занимал уже единственно все мои мысли. Почти помимо воли я начинаю искать способы хоть как-то изменить ситуацию. Неужели же нет совсем никакого выхода, кроме полного подчинения? И мой отдохнувший мозг зацепился за предупреждение Мэдлен о самоубийстве, тем более что ранее у меня были такие же мысли. Может статься, не все потеряно, и у меня еще есть выход, есть. Как говорил один из классиков - "Безвыходным мы называем то положение, выход из которого нам не нравится". А теперь, за неимением других вариантов, для меня и этот сойдет. Только нужно продумать и осуществить все тщательно и не торопясь, не должно быть никаких попыток, о которых говорила Мэдлен, ибо цена ошибки слишком высока и осечки нельзя допустить. Лишиться последних остатков свободной воли я боюсь еще больше, чем перспективы и дальше влачить свое жалкое существование, неизвестно сколько еще. Несомненно, пока я в Отделе, за мной будут тщательно наблюдать, и это не лучшее место для осуществления моих намерений. Раз уж Мэдлен об этом заговорила, следовательно будет начеку. Может даже и спровоцировать попробует, как знать? Нет, лучше всего оказаться дома, а там будет мой верный Ругер и пуля в висок. И ничего они с этим не смогут поделать. Значит моя главная цель на данный момент - добиться того чтобы меня выпустили из Отдела. Одну и без присмотра. А пока мне всего лишь нужно выглядеть сломленной и покорной, чтобы усыпить их бдительность, тем более это будет нетрудно. По большому счету это так и есть, мне и притворяться особо не придется. От этих мыслей мне даже немного полегчало. Мы еще посмотрим кто кого! К исходу второй недели моего пребывания в медблоке, я почувствовала, что в моем сознании и восприятии действительности, наметился едва заметный перелом. Возможно, сыграло роль прошедшее время, ведь ни одно горе не длится вечно, во всяком случае с прежним накалом переживаний. А возможно и в самом деле помогло то, чем они меня тут пичкали, но полная апатия и равнодушие, стали трансформироваться в пусть и чуть заметный, но интерес к жизни. Абсолютное нежелание каких-либо контактов, похоже, тоже дало трещину, и мое вынужденное одиночество, ранее почитавшееся за благо, начинает постепенно тяготить. Ежевечерне наваливавшаяся на меня хандра, наконец-то отступила и расслабившемуся почти за месяц безделья телу стало не хватать ставших уже привычными нагрузок. И не только телу. Мозг тоже пробудился от спячки, и желая отвлечь его от постоянного прокручивания не самых приятных мыслей, все равно прямо сейчас в этом нет смысла, я попросила принести мне что-нибудь почитать, в чем мне не отказали, и уже через пару часов я была счастливым обладателем внушительной стопки книг. Впрочем, никакие сколь угодно благотворные перемены, никоим образом не повлияют на мое решение покончить со всем этим при первой же возможности. Осталось только ее дождаться. Два дня спустя, узрев на пороге своей камеры Рассела, вместо одного из уже привычных, безликих медиков, я поняла что похоже, первый шаг к исполнению моего желания сделан, ибо по всей видимости меня ждет обещанный разговор с Мэдлен, и для того чтобы обрести наконец желанную свободу действий, необходимо продемонстрировать ей то, что она так жаждет увидеть, а именно безэмоционального, смирившегося и готового на все ради Отдела, агента. И я очень постараюсь ее не разочаровать. Рассел остановившись в дверях, приказал мне идти за ним, и я молча подчинилась, едва сдержав рефлекторное желание потереть зудящую от одного воспоминания о нашем последнем с ним общении, руку. В кабинет Мэдлен я вошла одна и остановилась на пороге, пожалуй первый раз ничего при этом не почувствовав. Никакого внутреннего трепета. Она просто враг, которого нужно перехитрить, и я буду свободна. Навсегда. Но стоило мне только поднять взгляд на Мэдлен, как все мои благие намерения и планы испарились под натиском вновь нахлынувшей на меня ненависти, страха, но больше всего - горькой обиды. Я чувствую себя так, словно меня предали, хотя и понимаю, что это бред и у меня нет никаких оснований так считать. Она ничего мне не обещала, а то что я сама себе придумала - это мои проблемы. - Присаживайся, - предложила Мэдлен. Судя по ее тону и выражению лица, видимо на этот раз мне предстоит иметь дело с психологом, а не с замом шефа. Ну что ж, не худший вариант и вполне ожидаемый. По сути нет никакой разницы, с какой из ее ипостасей придется столкнуться, но чисто внешне общаться с Мэдлен-психологом все же приятнее, хотя и не факт что безопаснее, скорее наоборот. Постаравшись собраться, я прошла вперед и уселась напротив нее. Молча, с ничего не выражающим лицом. Во всяком случае, я очень на это надеялась. И не сочтя нужным даже поздороваться - к черту учтивости, перебьется, неважно что я ее две недели не видела. Мэдлен внимательно понаблюдав за мной, удовлетворенно кивнула: - Так гораздо лучше. Вот теперь можно и поговорить. И она явно имела в виду не отсутствие у меня элементарной вежливости. Кажется на это она и внимания не обратила. А до меня, по ощущаемой мной досаде на отсутствие ее реакции на мою эскападу, дошло, что скорее всего я промолчала не только чтобы следовать своему плану, но и в гораздо большей степени потому, что во мне продолжает бессознательно говорить обида, и я пытаюсь хоть чем-то и хоть как-то задеть Мэдлен. Вот дура! Нашла с кем тягаться в такие игры. В разговоре с ней каждая мелочь может иметь значение, и если я хочу переиграть ее, лучше бы мне побыстрее задвинуть свою обиду куда подальше, пока не стало поздно. Положив руки на стол и переплетя пальцы, Мэдлен с едва заметной снисходительной иронией, пожалуй даже... осуждающе, смотрит на меня. И я не в силах вынести ее взгляд, отвожу свой и вынужденно, надо же на что-то смотреть, сосредотачиваюсь на ее руках. И как это я раньше не замечала? Каждый ее немногочисленный жест, каждое движение, проникнуты неосознанным изяществом, но в то же время неизменно рациональны и точны - её руки, похожи на руки хирурга. И от этой неожиданной ассоциации меня внезапно пробирает внутренняя дрожь. - Так и будешь молчать? Ни о чем не спросишь? - поинтересовалась Мэдлен. Вопросы у меня разумеется есть, как и всегда, но вот задавать их было бы чистейшим безумием, слишком высоки для меня ставки в этой игре. Я сознаю, что если я намереваюсь выиграть этот раунд, то должна сейчас ответить что-то вроде: "Я была не права, но все осознала и раскаиваюсь". Ее это вряд ли обманет, но я хотя бы соблюду видимость, а опять промолчав, потеряю вероятно последний шанс притвориться покорной. Но я не могу заставить себя раскрыть рот и выговорить то, что требуется. Обида и ненависть, оказались сильнее благоразумия. Только одна мысль бьется в моей голове: "Она заставила меня убить Аннет". И я продолжаю молчать, хотя и понимаю, что это заходит слишком далеко, выглядит уже демонстративным неподчинением и я совершаю большую ошибку. Не дождавшись от меня ответа, с совсем уже явно прозвучавшей в ее голосе иронией, она предложила: - Ну что ж, тогда давай я сама догадаюсь, что больше всего тебя мучает. Наверняка ты задаешься вопросом, не ты ли послужила причиной смерти Аннет? Не ликвидировали ли ее только чтобы преподать тебе урок? Ведь так? Я вздрогнула, медленно подняв голову к Мэдлен, только теперь осознав, что именно эту мысль я подспудно постоянно отгоняла от себя, не давая ей материализоваться. Все и так достаточно плохо, но если бы действительно было так, как она говорит, то стало бы просто чудовищно. Помимо того, что Отдел в этом случае предстает абсолютным монстром, моя вина тоже усиливается многократно. И по сравнению с этим вопросом меркнут все остальные. Какая в конечном итоге разница, почему Мэдлен в последний момент передумала и зачем было заставлять меня лично убивать Аннет? Меня жутко пугает ее способность непринужденно влезать в мои мысли и вытаскивать наружу то, в чем я сама себе боюсь признаться. Но Мэдлен очевидно надоела моя игра в молчанку, и маска вежливости на ее лице мгновенно сменилась на холодную сталь приказа: - Отвечай! И это было в своей неожиданной резкости, как удар под дых, как пощечина - никогда, никогда еще она не разговаривала со мной таким тоном. Ни разу я не слышала, чтобы она хоть с кем-то разговаривала подобным тоном. Даже две недели назад, когда она приговаривала меня к кошмарному будущему, голос ее при этом оставался спокоен и холодно-вежлив. Он мог быть подчеркнуто отстраненным, очень редко раздраженным, но никогда таким жестким и суровым. Словно она крайне мной недовольна или вообще, совсем, не видит больше во мне человека, личность, а лишь только подвластную ей вещь, с которой она не считает нужным церемониться. Ну а чего я ожидала? Бесконечного терпения от Мэдлен? В итоге из моих благих намерений выглядеть перед ней безэмоциональной и смирившейся, вышли лишь демонстративные попытки наивной, обиженной дурочки, привлечь к себе внимание. Впрочем, почему попытки? Судя по всему они вполне удались, раз уж дело дошло до прямого приказа с ее стороны. Внимание-то я привлекла, а вот свой шанс по видимому упустила. На какую-то секунду, обида берет верх даже над страхом, но мои губы механически подчиняясь приказу, сами собой выговаривают признание, избавляя меня от необходимости решать, ответить ли ей хотя бы сейчас или совсем пойти вразнос: - Да, - И через секунду добавила. - Так это из-за меня ее убили? - Ты себя явно переоцениваешь, - холодно констатировала Мэдлен. - У Отдела на первом месте всегда стоит целесообразность. Аннет дали шанс. Во многом благодаря тебе. Она им не воспользовалась. Если бы она показала отличные результаты, ее не тронули бы, позволили тренироваться и в дальнейшем работать на Отдел. Но к сожалению, она не смогла, да и не хотела, если честно, побороть свои слабости. С другой стороны... отвечая на еще один твой невысказанный вопрос, - проницательно-насмешливо скользнула по мне взглядом Мэдлен. - Если бы ты так самоочевидно не интересовалась Аннет, и была полностью равнодушна к ее судьбе, то ликвидировал бы ее кто-то другой. Просто не было бы необходимости ломать тебя. - Что плохого в том, что я дружила с Аннет? - обреченно смирившись с тем, что кажется мне можно распрощаться с попытками усыпить бдительность Мэдлен, и глядя ей в глаза, уже с полной откровенностью спросила я. - Зачем было так... И резко замолчала на середине фразы, сдерживая подступившие слезы, боясь что не выдержу, и снова отведя взгляд. Этого только не хватало. Умеет же она ударить по больному. - Никто не запрещает тебе дружить, испытывать привязанность и даже любить. Но совершенно недопустимо, если эти чувства хоть на сотую долю процента влияют на твою работоспособность. Если ты не можешь с этим справиться, а ты совершенно очевидно не можешь, то лучше тебе их не испытывать. - То есть люби, но будь готова в любой момент если понадобится, даже убить? Разве так можно? - Не можешь, не берись. Решила попробовать - значит будь готова заплатить такую цену. Ты должна научиться отвечать за свои поступки и нести ответственность за принятые решения. Похоже, ты до конца не понимала что такое Отдел. Надеюсь, поняла сейчас. Здесь не обычный мир, и законы здесь другие. И хочешь ты этого или нет, но будешь жить по ним. Ничто, никакая причина не должна влиять на способность выполнить приказ. В твоей жизни есть только Отдел. Ты живешь только ради и благодаря Отделу. Всё остальное имеет право на существование, если отступает на второй план при первой же необходимости. Ты долго шла к этому пониманию и дорого за него заплатила. Всё Мари, детство закончилось. Ты - оперативник Первого Отдела, и с этого момента от тебя будут требовать и ожидать большего. Мэдлен помолчала, словно что-то взвешивая, а затем неохотно, словно она была недовольна принятым решением, продолжила: - Я не буду применять по отношению к тебе никаких санкций, несмотря на столь вопиющее нарушение дисциплины, но пока ты поживешь в Отделе, а я за тобой понаблюдаю. Лишь превеликим усилием воли мне удалось вновь не вздрогнуть и не измениться в лице при этом известии. Вот он - итог моей несдержанности. - Твой текущий статус восстановлен и ты будешь привлекаться к оперативной работе в установленном порядке. Покидать Отдел кроме как по приказу и в составе группы - запрещается. В Отделе же, твоя свобода ограничивается лишь общепринятыми правилами. Это всё что я хотела тебе сообщить. Рассел покажет тебе твою комнату. Ты свободна. Мэдлен приняла нарочито-отстраненный, равнодушный вид, пресекая этим все возможные вопросы. И я задавила желание поинтересоваться как долго продлится мое заточение. Не сказать что я сильно была удивлена ее решением. Этого следовало ожидать. Слишком уж я налажала в процессе разговора, чтобы надеяться, что все пройдет гладко. Но все же... моя свобода откладывается на неопределенный срок, и меня это не радует. И в то же время, совсем надежду я не теряю, это лишь отсрочка. В Отделе мне конечно лучше не пытаться ничего предпринимать. За мной будут следить, о чем Мэдлен сообщила мне почти прямым текстом, но от заданий меня не отстранили, и хоть я и проиграла первый раунд, возможно еще смогу отыграться. Надо лишь немного потерпеть. Кивнув в знак того что я все поняла, я встала и вышла. Остаток дня я провела на новом месте. И несмотря на то, что ходить по Отделу мне не запретили, пределы комнаты я не покидала, в основном потому, что не хотела никого видеть. По многим причинам. Я больше не чувствую себя частью Отдела, зная, что все это временно. И кого-то видеть я не хочу не видя в этом смысла, кого-то - потому что мне больно, а кого-то - стыдно. А на следующее утро выбора где и как провести день, мне уже не оставили, включив в состав группы выезжающей на задание, о чем и известили по интеркому. После почти месячного затворничества, окунуться в обычную рабочую суету Отдела было бы пожалуй даже приятно, если бы можно было забыть обо всем случившемся, но даже и в этом случае - непривычно и немного пугающе. И пугала меня именно возможная реакция коллег на мое возвращение после столь долгого отсутствия. Не то чтобы какая-то конкретная реакция, а то, что она вообще будет. Меня бы вполне устроило полнейшее отсутствие интереса к собственной персоне, но я понимаю, что это вряд ли возможно. Покопавшись в себе, по привычке привитой Мэдлен - всегда отдавать себе отчет в истинных причинах испытываемых эмоций, я с удивлением и неудовольствием вынуждена была констатировать, что в основе моего нежелания во всеобщем внимании лежит банальный стыд и еще пожалуй, чувство вины. И это несмотря на то, что виноватой я себя ни в чем не считала, а вот обиженной стороной - вполне. Но от мысли что я почти месяц валяла дурака, а Отдел при этом со мной возился как с неразумным ребёнком, в то время как остальные работали, что-то неприятное начинает свербить в душе. И чем больше оно меня беспокоит, тем с большим негодованием я пытаюсь отбросить это чувство. Это они виноваты, а не я! Но неприятный осадок все равно остаётся. Я спустилась в главный зал заблаговременно, почти за полчаса до инструктажа, с одной стороны пользуясь тем, что я уже в Отделе и далеко мне идти не надо, а с другой, стараясь этим минимизировать всеобщее внимание к моему появлению, и в то же время понимая, что придя первой, возможно еще больше его к себе привлеку. Но я уже не могу просто сидеть в своей комнате, отсчитывая оставшиеся до брифинга минуты. И кроме того, несмотря на то, что вряд ли за время моего отсутствия в Отделе что-то кардинально поменялось, все же я хочу дать себе время заново спокойно привыкнуть к атмосфере и освоиться, не хватало еще по глупому в чем-то облажаться. Войдя в зал, я заняла свое место в зоне для брифинга. Естественно, кроме меня никто из группы еще не появился, и так как сидеть за пустым столом в одиночестве, было глупо, я развернулась на стуле лицом к залу, приняв непринужденный и в чем-то пожалуй даже вызывающий вид, в душе однако ощущая зажатость и неловкость, и стала наблюдать за обычной рабочей суетой начала дня. За то время пока меня не было, в Отделе ровным счетом ничего не изменилось - вот группа вернулась с задания и сдает оборудование Вальтеру, агенты деловито снуют по залу в разных направлениях, исчезая в многочисленных коридорах, а переведя взор правее, я неожиданно для себя наткнулась на Мэдлен, стоящую в отделе связи. Оперевшись пальцами на стол, и чуть наклонившись к компьютеру, она видимо вполголоса обсуждала с Биркофом информацию отображавшуюся на экране. Меня вновь обожгло обидой. Интересно, это теперь так и будет всякий раз, как я ее увижу? Я прошлась взглядом по ее фигуре в очередном идеально подогнанном черном костюме, на этот раз - элегантной двойке, с юбкой до колена и приталенным пиджаком, и уставилась ей в спину между лопаток, буравя взглядом и ощущая каждой клеточкой тела, как же я ее не-на-ви-жу. Пару секунд спустя, она словно бы что-то почувствовав, неожиданно обернулась в мою сторону. Я поспешно отвернулась, но не уверена что сделала это достаточно быстро. Когда я осмелилась вновь глянуть в ту сторону, Мэдлен в отделе связи уже не было, лишь Биркоф одиноко выстукивал что-то на клавиатуре. А скоро начали подтягиваться члены группы, и мне стало не до размышлений. Весь брифинг я высидела с абсолютно невозмутимым лицом, игнорируя изредка бросаемые на меня любопытные взгляды коллег. Ведущая же инструктаж Мэдлен, обращала на меня внимания не больше чем на любого другого. Курт отнесся к моему возвращению как к чему-то само собой разумеющемуся, так, словно иначе и быть не могло, а вот Биркоф наоборот, избегал встречаться со мной взглядом. После брифинга пропустив вперед группу, и дождавшись пока все заберут необходимое снаряжение, последней подошла к Вальтеру и я. Подозревая, и небезосновательно, что без внимания он мое появление не оставит, а всеобщее внимание - это последнее в чем я сейчас нуждалась. И я не ошиблась. Обернувшись и увидев стоящую в паре шагов меня, он весь засветился, широко улыбнулся и обрадованно шагнул мне навстречу, по-моему собираясь даже обнять: - Ого, ты вернулась, детка! Говорят, ты тут бунтовать вздумала. Но наткнувшись на мой пустой и вместе с тем полный боли и страха взгляд, осекся и замер: - Кх, ну ладно, - смешавшись, неловко пробормотал он, похоже поняв, что меня сейчас устроит простой, официальный и ни к чему не обязывающий тон. Но тут он весьма некстати зацепился взглядом за совершенно уже заживший, тонкий как паутинка, едва заметный шрам на моей скуле, оставшийся после неудачного падения и вновь воспылал негодованием: - С тобой плохо обращались? Но я оборвала его, стараясь закрыть тему раз и навсегда: - Я сама виновата. Никто меня не бил, если ты конечно это имеешь в виду. И в общем-то я даже не соврала. Учитывая все обстоятельства, можно сказать что физически со мной обращались как с хрустальной вазой. И к делу совсем не относится, что морально по мне проехались катком. К моему величайшему облегчению, больше Вальтер ничем, кроме изредка бросаемых на меня, когда он думал что я этого не вижу, сочувствующих взглядов, не выказал своего отношения к происшедшему, и просто выдал мне полагающееся оборудование. Следующий месяц дался мне нелегко, даже несмотря на то, что ничего особенного за это время не случилось. Видимо пока Мэдлен не считала необходимым проверять мое новообретенное смирение на прочность и как она обещала, требовать от меня большего. А я решила все же убедить начальство в своей покорности и усердно работала, стараясь ничем не выделяться. Хотя до сих пор единственное, чего я хочу - это умереть и покончить со всем этим. Но памятуя предупреждение Мэдлен о наблюдении, я четко осознаю, что действовать нужно наверняка, а попытка совершить самоубийство в Отделе или на задании, скорее всего будет чревата теми самыми последствиями, избежать которых я хочу больше, чем избавиться от того жалкого и ненавистного существования, которое влачу сейчас. Да и несмотря на кажущуюся легкость, оказалось что далеко не так просто подставиться под пулю на задании или хотя бы остаться наедине с оружием после него, в тот момент, когда мой "уход" не подставит других членов группы. Ибо как бы мне не хотелось наконец прекратить бесполезные трепыхания, называемые в Отделе "жизнью", я считаю себя не вправе подвергать риску остальных. Ведь выполнение задачи и безопасность группы, целиком зависят от слаженности действий каждого. И кроме того, в те моменты, когда казалось бы у меня есть верный шанс, рядом со мной подозрительно часто оказывается Курт. И думаю это неспроста. Тяжело наверное приходится бедненькому - и работу выполняй и за мной приглядывай. Впрочем, не уверена, и возможно я преувеличиваю. Но как бы там ни было, надежду на счастливый случай я не теряю, а пока остается только терпеть. Но чем дальше, тем меньше у меня остается терпения, и от попытки кардинально решить проблему, меня останавливает только нежелание пустить насмарку месяц примерного поведения. И все же, я начинаю подумывать, а не плюнуть ли мне на все предосторожности, ибо судя по всему, выпускать меня из Отдела Мэдлен явно не торопится. Сколько еще она собирается за мной наблюдать? Чего еще ей не хватает? Я конечно сама виновата, облажавшись во время разговора с ней, но неужели месяц примерного поведения ее не убедил? Может она вообще обо мне забыла? Я все так же плохо сплю, а когда засыпаю, меня частенько мучают кошмары. А вот днем, я в совершенстве овладела искусством ношения непроницаемой маски. Просто ничего другого мне не оставалось, и постепенно, я разучилась улыбаться даже наедине с собой. Помимо воли, я начинаю привыкать к своему эмоциональному состоянию, и исподволь и незаметно, мое притворство и привычка постоянно контролировать эмоции, начинают становиться моей сутью. Привычка - вторая натура. Очень верное высказывание на самом-то деле. Может на это и рассчитывала Мэдлен? Помнится, я задавалась вопросом, что нужно было сделать с людьми, чтобы подавляющее большинство агентов в Отделе имели вид бесчувственных роботов, и зарекалась, что уж я-то, такой никогда не стану. Теперь я понимаю, что это никакие не маски, а реально то, что остается от людей после обработки Отделом. Я теперь и сама такая, какой когда-то так боялась стать. У Мэдлен для каждого найдется свой персональный ад, что-то чем можно зацепить. У каждого есть слабое место. А если нет - его создадут. Аннет понимала Мэдлен гораздо лучше меня, я же предпочитала пребывать в иллюзиях. Но теперь с этим покончено, я никогда не забуду тот путь по коридору, с Мэдлен, неумолимо и равнодушно, как сама судьба, шагающей позади. Я протянула еще неделю, прежде чем мое терпение лопнуло окончательно и я попыталась наконец хоть что-то предпринять. Мы возвращались с задания и шли по коридору в направлении оружейки, когда я окликнула наставника, идущего в паре шагов впереди: - Курт! - И дождавшись когда он обернется и стараясь чтобы голос звучал непринужденно, осведомилась. - Можно мне после отчета заскочить к себе домой? Мне нужно взять кое-какие вещи. И поспешила добавить, видя что выражение его лица продолжает оставаться непроницаемо-неприступным: - Я быстро. Через час буду уже в Отделе. Пожалуйста, - просяще добавила я. - Скажи что тебе нужно, я привезу, - наконец ответил Курт. - Да ладно, не хочу тебя утруждать, я и сама сбегаю. - У меня нет необходимых полномочий, чтобы разрешить тебе это. Обратись к Мэдлен, - посоветовал он. - Да нет, ладно, мне не так уж и надо, - пошла на попятный я. - Забудь, все нормально. Обойдусь. - и приняв беззаботный вид, но в душе вся кипя, направилась сдавать оружие. Но безысходность, тоска и полнейшее отсутствие смысла жизни, достали меня уже до такой степени, что еще одну попытку я совершила спустя всего лишь два дня. Отчаявшись дождаться разрешения выйти из Отдела, я решила заглянуть "поболтать" к Вальтеру, а на самом деле - попытаться стянуть у него ствол, ну а там времени мне много не потребуется, любой пустынный коридор подойдет для моей цели. В конце концов, это просто нечестно - Отдел битком набит всевозможным оружием, а мне и застрелиться не из чего. Время для своего визита я подгадала к позднему вечеру, когда Отдел был уже относительно пуст и тих. Во всяком случае в главном зале и в арсенале, никого кроме Вальтера не было. - Привет, Вальтер, - словно бы случайно проходя мимо и в нерешительности приостановившись, немного скованно и пожалуй даже чуть виновато, поздоровалась я. С того дня как я вновь приступила к работе, я избегала общества оружейника, да и любого другого тоже. И по этой причине не была уверена, что он отнесется благосклонно к моему внезапному желанию поболтать. Вальтер вполне мог обидеться на меня за почти месячное игнорирование. - Не помешаю? - все же рискнула осведомиться я. К счастью, мои опасения не подтвердились. Он поднял голову от микросхемы над которой возился, и с прищуром, проницательно и по-доброму окинув меня взглядом, то ли спросил, то ли констатировал: - Не спится? По его виду я поняла, что похоже он явно будет не против разбавить моим присутствием свое ночное бдение. Я неловко повела плечом, не подтвердив и не опровергнув сказанное, и расценив его вопрос как разрешение, зашла внутрь, уселась на стул, подвинув его поближе, и оперев руки на стол и уронив на них подбородок, спросила, лишь бы что-то сказать: - Чем занимаешься? Он вновь оторвался от работы и с интересом и с какой-то снисходительной иронией, посмотрев на меня поверх очков, ответил: - Чем и всегда. Но ты ведь пришла не для того чтобы поинтересоваться чем я занимаюсь. Помимо воли я покраснела. Он конечно не может знать, что я задумала, но до меня только сейчас дошло, что если у меня все получится, то этим я неминуемо подставлю под удар Вальтера, и это нечестно с моей стороны, можно даже сказать, подло. Но к моему стыду, даже это соображение меня не остановило. - Нет, не для этого, - согласилась я. Он удовлетворенно кивнул, так, словно я подтвердила то, что он и так уже знал, и вновь взялся за паяльник. Рассеянно водя пальцем по столу, я пыталась придумать, как бы мне вынудить Вальтера хоть на минуту оставить меня здесь одну, но вместо этого вдруг спросила: - Ради чего ты живешь? - Ничего себе вопросы на ночь глядя, - чуть помолчав, хмыкнул он не отрываясь от дела. Но потом все же покосился в мою сторону. - Я так понимаю, тебя интересует не то, ради чего живу я, а то, ради чего жить тебе? Я ничего не ответила, но по моему лицу он без труда мог понять что угадал. - Ну что тебе сказать... - пробурчал он, отведя взгляд, так, словно не хотел чтобы я что-то прочитала в нем. - Для того чтобы жить, не нужно никаких причин, а вот для того чтобы умереть, причин можно найти целую тысячу. И ни одна из них ничего не стоит. - А если жить невыносимо? - понимая, что разговор наш становится слишком уж откровенным и личным, но не в силах замолчать или перевести его на что-то другое, спросила я. - Если тебе невыносимо жить сейчас, это не значит, что в будущем ничего не изменится и тебя не ждет что-то хорошее. - Что хорошего может меня ждать здесь? - недоверчиво возразила я. - Я не знаю, - пожал плечами и обезоруживающе улыбнулся Вальтер. - И ты не знаешь. И не узнаешь, если откажешься от своего будущего. И кроме того, нельзя брать на себя роль провидения. - А разве не этим мы тут каждый день занимаемся? Берем на себя роль провидения и решаем кому жить, а кому умереть. - Э, нет, дорогуша. Это совсем другое. Решают те, кому это по должности положено. И поверь, имеют на это полное право. Хотя... иногда это бывает очень трудно понять и принять. Вальтер договорил, и весь словно сгорбился от произнесенных слов. Молчание повисло тяжелое и болезненное, как будто каждый из нас вспомнил кого-то или что-то, что причиняло ему жестокую душевную боль. - Извини, - через силу выговорила я, не зная, я ли являюсь причиной его внезапно ухудшившегося настроения, и боясь своими извинениями еще больше все испортить, но в то же время не желая оставлять между нами ни малейшей недосказанности. - Вечно я ляпну что-то не то. - Да нет, ты тут ни при чем, - отозвался Вальтер, потер виски, словно пытаясь согнать сонливость и попытался было улыбнуться, но улыбка вышла неискренней и натянутой. - Иди-ка ты лучше поспи, - предложил он, и мне не оставалось ничего, кроме как последовать его совету. Все равно улучить момент мне явно не удастся. Но может это и к лучшему. Не в том смысле что слова Вальтера что-то изменили во мне - я не собираюсь отказываться от своего намерения, а в том, что все же не по людски подставлять старика, и лучше бы мне найти другой способ. Но ничего более умного чем попытаться просто выйти из Отдела и направиться к себе домой, ну или придумать что-то беспроигрышное прямо по дороге туда, мне в голову не пришло. Благо чисто физически в Отделе меня ничто не держит, кроме запрета Мэдлен. Код от входной двери от меня не скрывают, и охрана за мной по пятам не ходит. Правда сомневаюсь что Мэдлен не приняла мер на случай если у меня совсем уж сорвет крышу. И если я о них ничего не знаю, то это не значит, что их нет. Но мне уже настолько все опротивело, что я пинками загнала поглубже здравый смысл и решила рискнуть, даже понимая, что если ловушка все же есть и меня схватят на выходе - это даст Мэдлен неоспоримый повод осуществить свою угрозу. Как-никак, а это будет прямым нарушением приказа. Но я больше так не могу, а свобода казалось бы вот она - в двух шагах, пойди и возьми. И пару дней спустя после моего визита к Вальтеру, я дождавшись глубокой ночи, покинула свой блок и направилась к автоподъезду, счастливо избежав по дороге встреч хоть с кем-то. Отдел к моему вящему удовольствию весь словно вымер. Я уже сворачивала к выходу, когда из-за поворота неслышной тенью выскользнул Курт и иронично поинтересовался: - Ты далеко собралась? Я вздрогнула, но тут же взяла себя в руки: - Да так, не спится. Просто гуляю. - Угу, - согласился он. - В следующий раз гуляй в другом месте. - Ты что, следишь за мной? - Нет. Просто гуляю, - с сарказмом повторил он мои же слова, и непререкаемым тоном приказал. - Иди к себе. Я развернулась и стараясь не показать что меня трясет от бешенства, выполнила его приказ. На какое-то время после этого я затаилась, ожидая ответных действий от Мэдлен. Вальтер, я уверена, ей ничего не стал бы сам докладывать о нашем разговоре. Если спросили, то рассказал бы, а сам - нет. Но вот с Куртом все далеко не так однозначно. Но не может же Мэдлен быть не в курсе моих, надо признать, подозрительных телодвижений и не понимать истинной их подоплеки? Почему в таком случае она ничего не предпринимает? Ждет доказательств, чтобы устроить показательную порку? Ведь строго говоря, пока мне предъявить нечего. А может я уже настолько привыкла к всемогуществу и полной осведомленности Отдела, что преувеличиваю и на самом деле за мной никто не следит? Скрепя зубы, я выдержала еще дней десять, а затем решилась на крайний шаг - обратиться к Мэдлен. Сама не знаю на что я надеялась. Возможно на то, что она просто забыла про свое распоряжение? Или на то, что смогу убедить её что я в полном порядке? Одинаково глупо что первое, что второе... Заглянув в ее кабинет, я смиренно поинтересовалась: "Можно"? И услышав в ответ: "Заходи" - не слишком приветливое, но и не раздраженно-сухое, из чего я сделав вывод, что она во вполне приемлемом для моих целей состоянии духа, проскользнула внутрь. - Я слушаю, - поторопила Мэдлен, показывая, что у нее есть дела и тратить на меня ни одной лишней минуты она не намерена. Мне очень неловко начинать разговор на эту тему. Я вообще ненавижу кого-то о чем-то просить, тем более начальство, ведь это сразу ставит в унизительное и неприятное положение, но и оставлять все как есть, я тоже больше не могу. И потому, пересилив себя, я открываю рот, мгновенно растеряв все заготовленные фразы: - Э-э, Мэдлен, может мне уже можно вернуться домой? Я больше месяца живу в Отделе и подумала... - Нет, - оборвала меня Мэдлен, констатируя, что все мои дальнейшие разглагольствования на эту тему бесполезны. - Но почему? - не вняла я негласному предупреждению, о чем тут же и пожалела. В ответном иронично-проницательном взгляде Мэдлен сквозило такое понимание моих истинных мотивов, что я в ужасе замерев, ждала уже что она их озвучит, вместе с напоминанием о том, что меня ждет в случае ослушания. Но к счастью, Мэдлен ограничилась лишь расплывчатым термином "эмоциональная нестабильность", в качестве причины своего отказа. Подождав пару секунд она осведомилась: - Это всё? - Да, - потерянно ответила я. Больше не говоря ни слова и не обращая на меня внимания, Мэдлен вернулась к работе. А я тенью выскользнула из кабинета, с облегчением и в то же самое время с раздражением, гадая, уж не померещилось ли мне понимание в ее глазах? Хорошо что по дороге к себе, мне почти никто не повстречался, ибо скрывать свои чувства сейчас мне было очень трудно. Эта унизительная ситуация, в которую, надо признать, я сама себя поставила, стала последней каплей. И даже в своей комнате я не могу расслабиться, вынужденная изображать на камеру спокойствие и равнодушие, чтобы не испортить игру в примерную девочку. К вечеру градус моего кипения достиг уже такой отметки, что мне стало почти все равно что со мной будет. Я так не могу. Мне все осточертело до такой степени, что я решила - следующее же задание, станет точкой в моей затянувшейся эпопее. Я еще не знаю, что сделаю, но знаю что приложу все усилия, чтобы не вернуться назад. К черту осторожность и желание не навредить другим. Пора подумать о себе. И возможность предоставилась мне очень скоро. В тот день нам предстояла одна из стандартных операций Отдела - обычная зачистка и уничтожение выявленной подбазы Красной Ячейки. На выезд должны были ехать две группы - наша, с Куртом во главе, и группа О' Нила. Общее командование также осуществлял Курт. Никаких неожиданностей задание не предвещало. Нам давно и хорошо известны все особенности, способы и приемы, знакомого противника. Впрочем, как и им наши. И дело чаще всего решает численное преимущество и фактор неожиданности. Но прибыв на место, мы обнаружили, что со вторым пунктом явно не заладилось - нас ждали. Захватить подбазу врасплох не вышло. Боевики засели в небольшом, редком, но однако неплохо скрывавшем их от наших снайперов, перелеске, вплотную прилегавшем к объекту. Перед леском пролегало довольно небольшое, метров сто в окружности, открытое пространство, заросшее невысокой травой, вперемешку с высохшим бурьяном, не мешавшим впрочем, беспрепятственно простреливать весь пустырь, или скорее, поляну. По бокам же она была ограничена естественным рельефом местности - холмами и неглубокими оврагами, поросшими рахитичными, словно бы вывернутыми под постоянными ветрами, деревцами. Обе наши группы залегли на границе пустыря, ожидая какое решение примет руководство, ибо первоначальный план явно требовал пересмотра. Ждать пришлось недолго. Проведя анализ, Биркоф выяснил, что с высокой долей вероятности нас засекли через сигнал со спутника, и единственно верным решением будет отключиться, предоставив нам разбираться с проблемой самостоятельно. Что он и сделал, оставив нас без информационной поддержки Отдела, только со связью между группами. Действовать нужно было быстро, и Курт принял единственно возможное в этих условиях решение - обойти противника с флангов и зажав в клещи, уничтожить. Если бы была возможность пересечь открытое пространство, то закончить бой можно было бы буквально за пару минут, но это означало также, почти наверняка положить половину оперативников. И Курт отдав приказ разделиться и начать передвижение, остался вместе со мной отвлекать противника, навязав ему перестрелку, совершенно безрезультатную с обеих сторон, ибо и они и мы были хорошо защищены, и имевшую своей целью, всего лишь отвлечение внимания от приближающихся с флангов, к боевикам, групп. Не успела я расстроиться из-за того что Курт не включил меня ни в одну из штурмовых команд, явно предпочитая держать поближе к себе, как до меня дошло, что напротив - вот же он, мой шанс! Не просто погибнуть, а еще и сделать свою гибель не напрасной. Все сложилось как нельзя лучше. Отдел в кои-то веки не на связи, следовательно кроме Курта свидетелей моей выходки больше не будет, и если меня вдруг не убьют, а только ранят, или каким-то чудом я останусь вообще цела, выкрутиться будет легче. Наверное. Ведь победителей не судят? Но в то же время я знаю, что Курт несомненно поймет настоящие мотивы моего поступка. Ну и пусть, отмахиваюсь я от этого соображения, решив разбираться с проблемами по мере их поступления. То что я задумала, не грешит оригинальностью. Это и идеей-то назвать нельзя. Я внимательно прислушиваюсь к переговорам Курта с группами, выжидая момент, когда те подберутся к противнику достаточно близко, и будут наиболее уязвимы для обнаружения. Именно тогда я и собираюсь рвануть напрямик, не скрываясь, через поляну, отвлекая этим противника на себя и позволив своим, гарантированно подобраться незамеченными. Скорее всего меня убьют уже через пару шагов, но все же я поймала себя на том, что пытаюсь просчитать наилучшую траекторию передвижения, оставляя себе хоть какой-то шанс выжить. Может я не так уж и хочу умереть? Но я оправдываю эти мысли тем, что если смогу живой добраться до перелеска, то этим помогу своим еще больше, оттянув на себя какую-то часть противников, и подоспевшие группы, легко довершат начатое. Дождавшись сообщения, что оперативники почти на месте, и вот-вот должны войти в контакт с противником, я чуть пригнувшись, что впрочем не особо могло помочь от тут же засвистевших вокруг меня пуль, бросилась вперед, даже не собираясь стрелять в ответ. Все равно в этом сейчас нет смысла, только время потеряю. Сзади раздался приглушенный мат, звук шагов, и через несколько метров Курт нагнал меня, сбил на землю, сдавленно охнув при этом, и тут же придал мне ускорение толчком, больше похожим на затрещину: "Идиотка! Шевелись!" "Кто тут идиот, еще неизвестно, никто не просил его тащиться за мной", - подумала я, тем не менее исполняя его распоряжение и быстро передвигаясь по направлению к гребню небольшого овражка, проходящего по краю поляны, метрах в двадцати. Несколько секунд спустя, мы оба с облегчением перевалились через гребень, выйдя из зоны обстрела. Скатившись вниз, я поднялась на ноги и вновь чуть пригнувшись, побежала по дну оврага вперед, на шум уже начавшегося боя, желая этим отложить получение неминуемого втыка за самовольство. И Курт молча последовал за мной, видимо понимая, что сейчас не время для нотаций. Тем не менее, но мой пусть и неудавшийся в полной мере маневр, видимо все же помог группам. К тому моменту как мы присоединились к ним, противник уже понес значительные потери, и наше появление лишь ускорило начатое, а через пятнадцать минут все было кончено. Только теперь, чуть отойдя от горячки боя, я осмелилась тайком взглянуть на Курта, чтобы попытаться оценить его реакцию на мою выходку. И с оборвавшимся сердцем увидела, что на его правом плече расплывается почти незаметное на фоне черной куртки, мокрое пятно. Падающие с пальцев на траву, редкие красные капли, и то что пистолет он переложил в левую руку, отдав свой автомат Тэйлору, не оставляло сомнений в том, что я и так уже поняла - его подстрелили, и подстрелили похоже, именно в тот момент, когда он сбил меня на землю, прикрыв собой. Вот черт! Паршиво. Как же паршиво! Я трусливо отвела взгляд в сторону. Вот дерьмо. Несмотря на то что молиться я не умела, я отчаянно взмолилась о том, чтобы в этот раз, самый последний, все обошлось. Больше я не совершу такой ошибки. Никогда больше я не нарушу правил Отдела и оставлю свои попытки умереть. У меня не осталось никаких иллюзий, оставить себе хоть что-то свое. Нет, не получится. Даже в глубине души придется принять Отдел, весь, до конца. Я не смогу изображать то что им нужно, выход только один - быть тем что им нужно. Иначе рано или поздно, опять оступишься. Но слишком дорого это обходится. И для меня и для тех кто рядом. Я смирюсь, задушу в себе все чувства. Стану роботом, кем угодно. Только бы с Куртом все было в порядке, и... только бы он не донес. Страхи вновь вернулись с полной силой, растворив собой равнодушие к моей судьбе. И мне порядком начинают уже надоедать эти эмоциональные качели. Я отметаю малодушные мысли о том, что Курт сам во всем виноват, ведь в глубине души я знала как он поступит, но мне важнее было потешить свое эго. Пусть с опозданием, но до меня дошло, что очередная попытка самоубийства была всего лишь способом доказать... только вот что и кому? А на самом деле я давно уже смирилась с требованиями Отдела, и жизнь в нем не кажется мне такой невыносимой и неприемлемой как раньше, просто я не находила сил признать, принять и оправдать, свою вполне созревшую готовность окончательно подчиниться. Предпосылки этому осознанию уже были, но я не позволяла себе увидеть их, и все это время занималась самообманом. Человека который действительно хочет умереть, ничто не остановит. А я лишь выискивала причины, и не без облегчения отступала перед первой же сложностью. Следующие полчаса мы посвятили зачистке подбазы противника, оказавшейся почти пустой. Основные силы были уничтожены еще на подходах к ней, и заложив взрывчатку, группы эвакуировались на безопасное расстояние. Выйдя из режима "радиомолчания", Курт доложил о выполнении, и мы отправились в обратный путь. И только сейчас, появилась возможность заняться его раной. Не повезло лишь Курту и оперативнику из группы О'Нила, которого задело по касательной. Хотя как сказать, учитывая исходные обстоятельства, возможно им наоборот повезло, могло быть намного хуже. На редкость удачный выезд. А Курту, как выяснилось, повезло так просто сказочно. Пуля прошла навылет через плечо, над самой верхней кромкой бронежилета, умудрившись при этом ничего не сломать, и не задеть артерию. Я внутренне перевела дух, и чуть успокоилась. Болезненно, да. И крови потерял порядочно, но не смертельно, и инвалидом он не останется. Я хотя бы не стала причиной его смерти или непоправимого увечья, что в Отделе по сути было бы одно и то же. Никто из группы не поинтересовался, ни почему мы оказались не там где должны были, ни при каких обстоятельствах Курта ранили. Что в общем-то и понятно. В принципе, ничего экстраординарного и не случилось, а вопросы не по делу, Курту задавать не принято. У него и без того есть перед кем отчитываться. Лишь только Тэйлор подозрительно переводил взгляд с меня на Курта, но и он не сказал ни слова. Я же чувствую себя как кошка, которая знает чье сало съела. Мне и стыдно, и в еще большей степени страшно. Моя жизнь теперь в прямом смысле слова зависит от Курта, от того расскажет ли он. Вернее не жизнь, а то какой она будет. По приезду в Отдел, Курт отправился в медблок, а я сдавать отчет. И передо мной в полный рост встала проблема - что в нем писать? И решила я ее как обычно - не знаешь что говорить, говори правду. Но... не всю. И оставалась еще надежда на то, что Курт прикроет. Надежда исчезающе малая, но кроме нее у меня ничего нет. В тот же день, поближе к вечеру, не вытерпев, я навестила Курта в медблоке. Я просто не могу оставаться в неведении и должна хоть как-то прояснить свое будущее. Войдя внутрь, я остановилась недалеко от двери, не подходя ближе, окинула взглядом немного бледного, но вполне себе живого Курта и неловко осведомилась: - Как ты себя чувствуешь? Курт лишь внимательно смотрел на меня и молчал. Я отбросила ничуть не обманывающие его любезности и задала единственный по-настоящему интересующий меня вопрос: - Ты уже отчитался? - Еще нет, - на этот раз соизволил ответить он. - И... когда ты собираешься это сделать? - Это будет зависеть... Для сторонних наблюдателей наш разговор звучал вполне невинно, но нам обоим прекрасно понятен его скрытый смысл. Курт явно хочет что-то получить от меня за свое молчание. - Ты завтра свободна? - Да, у меня перерыв в заданиях. - Не хочешь прогуляться в город? - В город? Мне же нельзя выходить из Отдела. - Со мной можно. - Так как? - не дождавшись от меня ответа, переспросил он. - Н-ну, хорошо, - согласилась я, понимая, что от моего желания или нежелания ничего не зависит. - Куда бы ты хотела пойти? - Мне все равно. - Хорошо, - кивнул он. - Завтра, в восемь вечера у выхода. В легком замешательстве, но и с некоторым облегчением, я развернулась и вышла. У меня хотя бы появилась надежда. Вернувшись к себе, я легла на кровать и подложив руки под голову, уставилась в потолок. Мне нужно было подумать. Понятия не имею, что задумал Курт и чего завтра ожидать. Хотелось бы верить, что ему нечем меня шантажировать, и в итоге его слово, окажется против моего слова, и ему не поверят, но я знаю, что это не так. Поверят-то как раз ему. Он не за красивые глаза назначен командиром группы. И дело даже не в том, кому поверят. Если Отдел захочет, я сама им все расскажу, как миленькая. Нужно чтобы неудобных вопросов просто не возникло. А это зависит только от Курта. И значит, я сделаю все что ему будет нужно. И пожалуй, вне зависимости от того что он задумал, мне не помешает выглядеть завтра более презентабельно чем обычно. Для этого я не долго думая, воспользовалась ресурсами Отдела. Если они лишили меня возможности использовать мой собственный гардероб, что ж, тем хуже для них. Я не в курсе, поставил ли Мэдлен в известность о своих планах на завтра, Курт, но в костюмерную меня пропустили беспрепятственно. Выбрав неброское на первый взгляд, сдержанно-элегантное, маленькое черное платье, которое мне очень шло, и в котором было уместно появиться почти везде, я набрала подходящей косметики и пообещав вернуть все завтра, отправилась в свою комнату. На следующий день, вечером, подходя к выходу и чувствуя себя немного глупо, так, словно меня пригласили на свидание, а вовсе не непонятно зачем, я увидела у двери уже ждущего меня Курта. И от этого ощущение сюрреалистичности происходящего лишь увеличилось. Все в лучших традициях жанра. Девушка опаздывает, ну и далее по списку... Только цветов не хватает. Я даже потрясла головой, чтобы избавиться от совершенно идиотских мыслей. Курт пропустил меня вперед, и я проходя мимо, поймала на себе его отнюдь не сияющий дружелюбием взгляд, скорее, мне почему-то почудилась в нем едва заметная, скрытая насмешка. Вот еще. Я гордо вскинула голову и вошла в лифт. Курт зашел следом. Воспользовавшись моментом, я окинула наставника мимолетным взглядом, которого однако хватило чтобы заметить, что выглядит Курт получше чем вчера, и если бы я не знала что у него дырка в плече, то нипочем бы об этом не догадалась. Одет он был почти также, как и обычно. Единственной уступкой случаю, по-видимому была сменившая постоянную черную водолазку, черная же рубашка, идеально подходящая к тем же по стилю брюкам. И в целом, вид у него был таким, что если бы я его не знала - то точно бы не подошла, но в его направлении глазами бы помимо воли стреляла. Есть в нем что-то неуловимо притягательное и в то же время, заставляющее держаться на расстоянии. Вопреки моим ожиданиям, мы не вышли сразу в город, а направились на подземную парковку Отдела. Подойдя к своей машине, Курт достал ключи, и я поняв что пешком мы не пойдем, куда бы мы ни направлялись, а поедем на машине, преодолела неловкость - все же я чувствую свою вину, и спросила: - Как рука? Может я поведу? На что Курт молча протянул мне ключи от BMW. Вот и думай теперь, то ли он действительно настолько паршиво себя чувствует, что предпочел не садиться за руль - от этой мысли меня прошиб холодный пот, то ли решил что я страстно жажду повести машину сама, и как галантный кавалер не стал спорить и предоставил мне такую возможность. Ага, удовольствие то еще - ехать на машине по вечернему, забитому пробками Парижу. Я села за руль, Курт устроился рядом. Развернулся вполоборота, и откинувшись на сидении, молча наблюдал за мной. Я конечно понимаю, что виновата перед ним, и он имеет полное право обижаться, но его давящее молчание, начинает мне уже порядком надоедать. Чем дальше, тем больше мне хочется просто и незамысловато врезать ему, чтобы сбить с него спесь, и понимание того, что это невозможно, бесит еще сильнее. Положив руки на руль и глядя прямо перед собой, я спросила у Курта: - Куда? - непостижимым образом продолжая ощущать на себе его тяжелый, оценивающий взгляд. Еще чуть помедлив, он наконец ответил: - В "Ле Манн". Я смогла удержаться и не посмотреть в его сторону, но пальцы настолько сильно сжали руль, что костяшки побелели. "Ле Манн"... Ресторанчик на окраине Парижа, с которым познакомил меня Анри, как настоящий француз, знавший толк в хорошей еде и атмосфере. Небольшое заведение, расположенное вдали от общепринятых туристических троп и маршрутов, и вследствие этого, посещавшееся в основном местными. Не пафосное, но с отличной кухней юга Франции, и на удивление хорошей винной картой. Мы несколько раз выбирались сюда, когда хотели пообщаться друг с другом, и при этом вкусно поесть. Но теперь хотя бы стало ясно, зачем понадобилась машина. И есть еще один плюс - я знаю как туда добраться, и не придется клещами вытягивать из Курта подробности маршрута, лишний раз унижаясь. Вот вроде бы ничего между нами не происходит, он слова грубого мне не сказал, но я прямо-таки кожей чувствую, исходящее от Курта осуждение. Может, это играет со мной чувство вины, а может это и в самом деле Курт таким образом мстит мне за ранение. Я постаралась глубоко вздохнуть и успокоиться. Надо признать, у него есть на это право. Вот только остается открытым вопрос - совпадение ли, что Курт выбрал именно этот ресторан? И если нет, то чего он хотел этим добиться? Может, он тоже просто любит хорошую еду, а заодно и старается минимизировать риски? Туристы из России, вовсе не редкость. Мало ли. Курт ведь умудрился попасться на глаза брату. Но я резко оборвала себя - конечно, в Париже ведь совсем мало ресторанов, чтобы на этом свет клином сошелся. Не нужно питать иллюзий. Я завела мотор, и немного резче чем хотела, тронулась с места, продолжая ощущать на себе ироничный взгляд Курта. Похоже, его развлекает то что я злюсь. Выехав в город, я постаралась на время выбросить из головы все посторонние мысли, хотя подумать мне было о чём, и сосредоточиться на дороге. Несмотря на вбитые Отделом до автоматизма навыки вождения, практики у меня все же маловато. Сидеть за рулем мне доводится не так уж часто. Последний раз это случилось, когда я по поручению Мэдлен ездила в Бельгию полгода назад. А дорога в оживленном городе требует полного внимания, не хватало еще разбить или пусть даже только поцарапать машину Курта. Тогда он меня точно сам прикончит, и Мэдлен сдавать не придется. Мне повезло и припарковаться удалось почти совсем рядом с рестораном. Выйдя из машины, я на секунду задумалась, оставить ли ключи себе или отдать Курту, ведь все равно придется возвращаться в Отдел, но решила не наглеть и протянула ему. Он принял это как само собой разумеющееся, положил ключи в карман и приглашающе кивнул в сторону ресторана. Вежливо придвинув мне плетеный из ротанга стул, и дождавшись пока я усядусь за заранее забронированным столиком на открытой террасе, Курт тоже сел, и кивнув официанту, вопреки обыкновения тут же материализовавшемуся перед нами, предложил мне сделать заказ. Я была здесь с Анри всего лишь год назад, а кажется что в прошлой жизни. И несмотря на то, что официант оказался мне знаком, я даже вспомнила его имя - Жан, и судя по всему, тоже меня узнал, окинув Курта замаскированным под любезность, неприязненным взглядом, ощущения déjà vu, чего я боялась и ожидала, так и не возникло. Да и не могло возникнуть, по здравом размышлении. Слишком в разных состояниях была я тогда, и сейчас. С Анри мне было просто, легко и весело. Сейчас же, с Куртом - все по другому. Я напряжена, не могу расслабиться, да и отношения нас связывают совсем не те. Так что если Курт пригласив меня сюда, хотел этим сделать мне больно, то цели своей он не достиг. Приняв предложенную официантом карту ресторана, я начала медленно ее пролистывать, больше думая не о заказе, а о том как мы выглядим сейчас в глазах Жана. Не то чтобы мне было дело, до того что он там подумает, но сама не зная почему, я испытываю необъяснимую неловкость, при этом отчетливо осознавая что это полная ерунда, и все же помимо воли, сравнивая Анри и Курта. Анри был молод, красив, общителен и открыт. Легко находил общий язык с кем угодно. Его любили. Про него можно было сказать - душа компании. Курт же, наверное со стороны смотрится совсем иначе. Он старше, закрытее и непонятнее. И вокруг него ощущается заметная аура спокойной силы, властности и уверенности в себе. Он не так красив как Анри, но по своему, тоже привлекателен и харизматичен. Что-то меня куда-то не туда потянуло, одернула я себя. Я почти никогда не думала о Курте, как о мужчине к которому можно что-то испытывать. Слишком уж привыкла воспринимать его как наставника, а позже и как командира. Но не могу не признать, если бы он не был так недоступен, и выстраивать с ним отношения было бы не так сложно и проблематично, то возможно, раньше я могла бы пойти и дальше мимолетных мыслей. Но не теперь. В свете последних событий, я не планирую привязываться к кому бы то ни было. Никаких личных отношений. Ни с кем. Хватит. Слишком болезненной, невыносимо болезненной, бывает расплата. Игра не стоит свеч. Напротив, я постараюсь выстроить между собой и миром, стену. Великую Китайскую, не меньше. И ни одно чувство, могущее посягнуть на мое сердце и разум, не пересечет ее границ. Будет уничтожено еще на подходах. И все же, зачем Курт вытащил меня сюда? Просто сделать внушение подальше от глаз и ушей Отдела? Нет, слишком просто. Как он там сказал, в медблоке: "Это будет зависеть..." От чего зависеть? Я должна буду что-то сделать в обмен на его молчание? И почему "Ле Манн"? Курт не может не знать, что я бывала здесь с человеком, к которому была неравнодушна. Может это намек? Но намек на что? Поверить или просто допустить мысль, что Курт может быть ко мне неравнодушен, у меня не получается, хотя... Бывали пара моментов, когда при всем своем желании, объяснить его действия по отношению ко мне, служебной необходимостью, не получалось. Не было ему никаких резонов, кроме личной заинтересованности, поступать так, как он поступил, в некоторых случаях даже нарушая правила Отдела. Он заступился за меня перед Мэдлен, когда я влезла в операцию с Анри. Он предупредил меня о том, что рекрут, которого я должна буду убить - Аннет, о чем Мэдлен скорее всего до сих пор еще не догадывается, а еще раньше пытался внушить мне, что привязываться к журналистке не стоит. В конце концов, он рискуя собой, спас меня на прошлой операции. Впрочем, с последним примером не все так гладко. Не зря же мне показалось, что на заданиях Курт присматривает за мной, и в этом случае мог быть банальный приказ, а не личная инициатива. Но даже если и так, что-то во всем этом несомненно есть. Незаметно стрельнув глазами из-за читаемой папки, в сторону сидящего напротив наставника, я подумала, а не отомстить ли мне ему заранее за то, что он несомненно задумал, заказав из предлагаемого ассортимента то что подороже? У меня с собой нет ни наличных, ни кредиток, и платить за ужин придется именно Курту. Но внутренне вздохнув, я отмела эту мысль как недостойную, да и несмотря на то что за время моего вынужденного пребывания в Отделе, я соскучилась по нормальной еде, кусок мне сейчас в горло явно не полезет. И я заказала всего лишь буйабес и к нему бокал Тавель розе - может вино поможет мне хоть немного расслабиться. Ну и на десерт - банановое парфе и кофе. Всё. Курт же и вовсе ограничился тушеной говядиной и тем же кофе. Приняв заказ, официант наконец-то оставил нас одних, хотя я совсем этому не рада. Между нами опять повисло тягостное, болезненное молчание. Я провожу с Куртом времени едва ли не больше чем с кем бы то ни было еще, и несмотря на всю его внешнюю безэмоциональность, привыкла по едва заметным признакам, определять его настроение. И вот сейчас, я вижу что он раздражен и пожалуй даже злится, но не могу понять на что. Ведь это была его инициатива, никто его из Отдела не тащил, не хотел, не ехал бы сюда. Так в чем дело? Неужели он так зол из-за ранения? При мысли об этом мне хочется съежиться, сжаться в комок и занимать как можно меньше места. Но к чему эти игры? Что же ты молчишь, скотина? Скажи уже, что тебе надо от меня в качестве компенсации, и покончим с этим. Но нет, видимо меня сначала нужно облить презрением и наказать молчанием. И не могу сказать, что мне наплевать на это, ибо я признаю за собой вину, но сколько можно? Какое-то время я тоже молчу, но вскоре, не зная куда деваться от неловкости и нарастающего между нами напряжения, пересилив себя, я скомканно выговариваю, кивнув на его плечо: - Извини, что так вышло. Курт едва заметно, недовольно дрогнул уголком губ и сухо ответил: - Не извиняйся. Не извиняться? Почему? Что же он задумал, раз даже мои извинения ему не нужны? Хотя... как хочет. Довольно быстро нам принесли заказ, и мне ничего не оставалось, кроме как заняться ужином. Если быть объективной, этот вечер имел все шансы оказаться очень приятным, но я не понимаю что происходит, не могу расслабиться и каждую минуту жду, когда же Курт перейдет к тому, зачем он вытащил меня сюда. Наконец вновь не выдержав, я прямо спрашиваю его: - Зачем мы сюда приехали? - Ты хочешь уехать? - хладнокровно осведомился он. - Нет, но... я не понимаю... - Просто наслаждайся моментом, - посоветовал Курт. Не могу сказать, что меня это успокоило, но я решила хотя бы попробовать последовать его совету. Терять все равно нечего. Пожалуй, первый раз за день я глубоко вздохнула, и расправив непроизвольно сжатые, словно в ожидании удара, плечи, осмотрелась по сторонам, впитывая в себя теплый июньский вечер. Сумерки незаметно опускались на город, мягко растушевывая краски до едва уловимых оттенков, приглушая, делая объемными, звуки большого мегаполиса, и наоборот, словно бы в противоположность этому, обострив запахи. Запах влажной земли и сырости от ближайшего канала, смешивался с уютным запахом свежей выпечки, тянущимся из открытых дверей ресторана, и над всем этим витал неуловимо-нежный, но в то же время явственный аромат цветущего жасмина. Да и Курт, если не быть предвзятой и не воспринимать его нежелание говорить на единственно интересующую меня тему как изощренный садизм, был предупредителен и вежлив, хотя и совершенно непонятен. Мы никуда не торопились, и когда закончили ужин и допили кофе, уже совсем стемнело. На террасе зажглись маленькие, цветные фонарики, сделав и так уютную обстановку, совсем интимной и домашней. Мне почти удалось расслабиться, и отчасти поэтому, вопрос Курта застал-таки меня врасплох: - Ты закончила? - Да. - Хочешь что-то еще? - Нет. - Тогда можем заехать к тебе, - предложил Курт. - Зачем? - мгновенно насторожившись, спросила я. Может вот наконец то, ради чего он вытащил меня сюда? И всё это была лишь прелюдия? Может, он со мной банально переспать хочет? Так сказать, кто девушку кормит, тот ее и... это самое... танцует. Не могу сказать, что мысль о возможной близости с Куртом, вызывает у меня такое уж отвращение, но однозначно не в качестве платы за его молчание. Вот это - отвратительно и унизительно. Я конечно вынуждена буду согласиться, у меня нет выбора, но отношение моё к Курту никогда не станет прежним, и до сего момента, в общем-то неплохим. - Ты же хотела что-то забрать из квартиры, - пояснил Курт, ни словом, ни тоном не показав, что заметил промелькнувшую у меня на лице бурю чувств. - А, да, хотела, - проборматала я, ощущая как щеки заливает краска стыда. Я и забыла уже про свою просьбу. И не могу же я теперь признаться, что это был только лишь предлог, чтобы спокойно застрелиться на кухне. - Поехали, - кивнул мне Курт, и подозвал официанта чтобы расплатиться. По дороге к дому я судорожно соображала, отгоняя вновь вернувшиеся подозрения - что это? Удобный предлог или Курт и на самом деле, всего лишь запомнил мою просьбу? Впрочем, как бы то ни было, деваться мне некуда ни в том, ни в другом случае. И лишь когда Курт не проявив желания подняться вместе со мной в квартиру, остался ждать в машине, я убедилась, что мои подозрения беспочвенны, и с облегчением, а может и с затаенным сожалением, окончательно успокоилась. Нельзя сказать что мысль воспользоваться тем, что Курт не ходит за мной по пятам и применить Ругер по прямому назначению, совсем не приходила мне в голову. Но я отмела ее тут же. Нет никаких гарантий, что наставник не побывал здесь раньше, и не забрал патроны или вообще сам пистолет. И про камеры я теперь не забываю. Всё это может быть ловушкой, имеющей своей целью проверить мои истинные намерения. И проявив интерес к оружию, я тем самым сдам себя с потрохами. Да если честно, я и не хочу больше убивать себя. У меня в душе словно все выгорело. Осталась лишь саднящая пустота. Я не думаю ни об Аннет, ни о и каких бы то ни было моральных нормах и запретах. Не не позвляю себе думать, а именно что не думаю. Не о чем больше. Какой смысл, если я все равно не имею возможности им следовать? У меня больше нет сил бороться. Я сломалась, смирилась с тем фактом, что я всего лишь бессловесное оружие Отдела, которым он имеет право пользоваться как только пожелает. Оружию не полагается думать и чувствовать, только действовать. Поэтому в сторону кухни я даже не посмотрела, и включив в прихожей свет, быстро прошла в комнату, покидала в сумку первые попавшиеся под руку мелочи, и через пять минут уже спускалась вниз. Закинув сумку на заднее сиденье и усевшись за руль, я спросила: - В Отдел? - Если ты никуда больше не хочешь, - согласился Курт. - Завтра рано вставать. У меня инструктаж утром. Мэдлен сообщила, - посчитала нужным оправдаться я, и неожиданно для самой себя, добавила. - Ненавижу ее! - А должна быть благодарна. - Благодарна? За что? За то, что заставила убить Аннет? Или за то, что хотела сделать овощем? - в негодовании развернулась я к Курту. - В итоге, тебя даже не наказали, - остудил он мой пыл. - Не считая того, что я живу в Отделе? - с сарказмом поинтересовалась я. - Это не наказание, а разумная предосторожность. Я предпочла не развивать эту скользкую тему, хотя и так уже ясно, что и Курт, и скорее всего Мэдлен, в курсе моих попыток. Но почему она в таком случае ничего не предпринимала? - Тебе прощалось то, что другим не спустили бы, - продолжил он, - и терпели твои выкрутасы довольно долго. Или ты считаешь что то, как ты жила последние два года, норма? Других ликвидировали бы и за меньшее. Вспомни и подумай. Что, или вернее кто, позволял тебе так жить. Иногда, когда я вижу что ты ведешь себя как сейчас, я жалею что она и правда не подправила тебе мозги. Потому что ты ими все равно пользоваться не умеешь, дальше своего носа не видишь, и оценить то что имеешь, не можешь. И благодарности не испытываешь, - добил он меня. - А должна бы. Я пристыженно молчу, ошарашенная столь эмоциональной речью, обычно немногословного Курта. С его помощью, у меня на самом деле получилось взглянуть на ситуацию со стороны. Не могу не признать, что в его словах много правды. Я конечно не полюбила Мэдлен вновь, но ненависть как-то незаметно ушла, оставив после себя бесконечную усталость и опустошение. Мне вдруг стало чуть легче. Все же ненависть изматывает. Я не ответила Курту ничего, и так, молча, мы и доехали до Отдела. И лишь когда мы вошли внутрь и расходились в разные стороны коридора, я нашла в себе силы поблагодарить его: "Спасибо за вечер". На что он кивнул и скрылся за поворотом. В течение следующей недели, каждый раз когда у меня выдавалось свободное время, а выдавалось оно подозрительно часто, Курт приглашал меня в город. И я соглашалась. Вначале опасаясь отказать, но в дальнейшем, поняв, что похоже шантажировать он меня не собирается, принимала приглашения уже ради собственного удовольствия. Я никогда не просила Курта об этих поездках, инициатива всегда исходила от него самого. Он все так же не особо общителен, а вот я, перестав ждть подвоха, раскрылась и получала от наших выходов истинное наслаждение. Не мешало даже полное понимание того, что меня просто выгуливают на коротком поводке. В конце второй недели жизни в таком режиме, Курт вернулся наконец к оперативной работе. А меня, Мэдлен даже не вызывая к себе, а просто проходя мимо по коридору и приостановившись на секунду, и как бы что-то вспомнив, известила: "Можешь вернуться к себе домой".