Снежный край

- Пропуск? Пропуск заказывал он вам? Еще зареветь не хватало. - Девушка, вы знаете, что такое ЗАТО? Нет. Откуда. С чего бы. - По-русски понимаете? Или тоже не але? - Лучше вас, скорей всего. Это зря. На Урале таких лиц много. Офицер даже чем-то на Чейни похож. Не факт, что хач, даже не факт, что татарин. Если хотела предложить взятку – а на нее хватило бы? - этот номер уже не пройдет. Юля вовремя отходит, чтобы не покрыли хуями из окошка. Там человек в форме. Грубить ему не стоит. Справа очередь. Там на нее злятся тоже. На нее все злятся сегодня. За спиной рюкзак, там две смены трусов, футболка и ноут. В руке паспорт, в кармане семь косарей, на непредвиденные расходы. Впереди стена, за спиной дорога. До Челябинска три часа пути. Сколько до Питера, лучше не думать. Обратного билета нет, что удачно. Абсолютно не ясно, что делать дальше. Не надо было приезжать, вот что. Это самый простой ответ, и поэтому не годный. Но голос в голове повторяет раз за разом: не надо было приезжать. Когда в Моде она свалила из гримерки, Чейни нашел ее не сразу. Она была уверена, что не станет искать. Славин резкий, высокий голос, особый выговор под заложенный нос – как будто он вот-вот то ли чихнет, то ли заплачет. - И похуй, что она втрескалась в тебя. Похуй даже, что у тебя на нее стояк. Чейни даже не смотрел на нее. Слава на нее не смотрел. И это все была часть долгого сложного срача, который к ней никакого отношения не имел. Это было ясно. Было ясно давно. Но так мучительно было стоять в шаге от них – и ни к чему, ни к кому из них не иметь отношения, - что она даже сама себе удивилась: думала, давно привыкла. - Юль… Как ему, бедному, было жаль ее. Да пошел бы нахуй, и Гнойного прихватил с собой. Не набралось воли, чтобы пройти через полный зал своих. Увидела Федю, увидела Диму, он даже к ней двинулся, и тут Юля почувствовала, что горло перехватило, а руки дрожат. На первом же вопросе – а Дэнчик как? А он выйдет? А дальше снимаем? А что случилось? – засыпалась бы. Чуть не бежала наверх, в курилку. Курилка Мода – нетесанные доски и широкие щели, вроде как высокое ограждение по периметру крыши, а вроде как ветер по двум сторонам. Стояла без куртки. Так было даже лучше. Ждала, пока холод из головы выгонит панику, и лишние мысли уйдут. А Дэн, получается, сбегал за ней на улицу. Тряхнул ребят. Нашел ее куртку. Принес, опять же, с собой наверх. - Юль… - Нормально. - Ну как нормально? Ну что ты? Ну я же вижу все… - Слава – знаешь, я, как бы, ничего, он охуенно талантливый и вот это все, - но он вообще берега растерял, я смотрю. - Да. - Конечно. Конечно, да. Дэн умолк пристыжено. Стоял перед ней растерянный и беззащитный, и неизвестно было, как с ним обойтись. - Я спущусь сейчас. Это у тебя съемка, если уж на то пошло, я-то чо. Ну вот не то получилось, совсем. Сразу взгляд отвел. Выставил куртку вперед, как будто заслонился ей. - Наденешь? - Я не к тому, как бы, что я сниматься должна была, а меня обделили дохуя… - Одевайся Не отдал, когда подошла. Неловко развернулась к нему, он подставил. Давно забыла – не привыкала – как это, когда мужчина подает шмотку. Размякла. - Я правда спущусь сейчас, я не выебываюсь на тебя, тебе меня еще не хватало сегодня… Так странно и страшно и здорово было стоять с ним совсем близко, после того, что спизданул Слава, и его дыхание паром распускалось у нее над правым плечом, и едва-едва спиной чувствовала его тепло. Так не хотелось поворачиваться и отступать от него. Пришлось. - И это, как бы, все – ну – типичная его хуйня, да? Я же все понимаю, я чо, первый день с вами знакома… он набросил, ему заебись, а вы ебитесь, как сможете… Чейни сжал ее за плечи, и это было так внезапно и настолько не в его духе, что она вздрогнула. Он тут же убрал руки. И попросил ее: - Будь моей женой, пожалуйста. Юля расслышала каждое слово, но они никак не стыковались, и чувство было такое, как будто он бредит после первого – или она перестала его толком понимать. - Будь моей женой. В смысле если хочешь, если правда – Он так затараторил и так смутился, что у нее больше возможности теряться (и тупить) не осталось, но все еще казалось, что она его недопоняла, и Юля спросила, на всякий случай: - Вот так сразу? А ему показалось, что она над ним стебется, совсем, как Слава, и взгляд тут же стал чужой, и она взяла его за руку, а он стиснул ее пальцы, до боли, и когда впопыхах целовались на морозе, Юля почувствовала, что у него кожа гусиная и его колотит. Он пробормотал: - Уедешь со мной? Только дубль закончим? Столько раз себя удерживала: от того, чтобы его коснуться, вот так, по-настоящему. Столько раз себе повторяла, что никому из них двоих не стоит ходить по этой дороге, ни к чему лучшему – от того, что уже у вас было, - вы не придете, а оно будет потеряно безвозвратно. И все равно не смогла себя остановить. Дэн не отпускал ее руку, когда оглядывался на дверь и порывался уйти. Оба слышали чужие шаги. - Дождись, ладно? Он тяжело дышал, у Юли были ноги ватные, и когда он вышел, оттолкнув от двери Берсерка, она села на дощатую скамью и заплакала. Это были не настоящие слезы даже, был чистый онанизм: чтоб заранее сбросить раздрай. Чейни, слава богу, не заметил потом, что она плакала, но в такси робко, до смешного трепетно кончиками пальцев трогал ее щеку, едва-едва влажную, а потом сложился пополам на заднем сиденье и уткнулся головой ей в колени, что-то, вроде, хотел сказать, но не смог подобрать слова. Приехали к ней на съемную: на хате у Чейни с Берсерком в это время, наверное, уже стартануло афтепати. От его поцелуев болели губы, Юля даже вспомнила старую строчку PLC про лезвие под языком, упиралась ему в грудь, чтоб его притормозить, чувствовала привкус крови во рту, его тело одновременно казалось родным, знакомым – до малейшей детали – и чужим, опасным. Гладила его твердую грудь, у него ощутимо напряглись соски, он отзывался на каждое ее прикосновение, потом не выдержал, поймал ее ладони. Прижал к стене. - Дэн… Засосы у нее на шее. Его ладонь у нее между ног. - Стой! Стой-стой. Стой. Давай… полегче. Чуть-чуть. Немного. Растерялся. Поцеловала его мягче, он старался отвечать нежнее. - Извини. - Все хорошо. Правда, хорошо. Погладила его стояк, он шумно, резко выдохнул, и в этот момент Юля себя чувствовала польщенной. Не могла от него оторваться. Он стянул с нее футболку, потом снял лифчик: ловко, с первой попытки. От стенки по спине шел холод, целовались в темноте. Его ладони были горячими и сухими, целовал и сжимал ее грудь. Влезли на кровать, он запнулся о край и чуть не потерял равновесие. Переплелись ногами. Он вздрогнул, когда трогала его живот. Толком не видела синяков, заметила, только как следует присмотревшись. Целовала его измученное, усталое тело. Если бы была с ним тогда у Семнашки, закрыла бы от них, урыла бы суку, которая его посмела ударить. Даже если бы потом в асфальт втоптали. Животные ебаные. А он запрокинул голову и тихо застонал, когда вела языком от его бедренной кости до ребер. Все, что они делали в тот вечер, как будто в голове не прогружалось до конца, не осознавалось толком, поток нес быстрее, чем она успевала соображать, это, в общем, было похоже на старт второго сезона, когда посиделки в Альфе с запахом кислого пива вдруг стали собирать сотни тысяч просмотров, и никнейм превратился в ее второе имя, и ее голос стал набирать силу, а потом в горле пропал зажим, незнакомцы становились друзьями в считанные дни, и они правда верили, что никому не сравниться с ними. Было страшно до усрачки, и она как будто жила чужую жизнь, а история, в которую ее вписали, казалась фантастичнее вымысла. Но Денис сказал: «Все получится. Давай, вперед» - и она пошла за ним, и шла всегда, не задавая вопросов и не замедляя шаг, даже когда не хватало воли, чтобы оглядеться, даже если слепило глаза. Мало выпила. Кровать расстелена, белье не свежее. Ноги побрить надо было. А у него есть презик, интересно? – эти все мысли стали всплывать в голове потом, с задержкой, когда от них уже совсем не было толку, не отложилось даже, что вот это первый раз, когда они занимаются сексом. Что они занимаются сексом. Посасывал ее соски и долго, сильно ласкал ее, сжимала ляжки, стискивала его руку, от него пахло табаком, и хотелось курить, хотелось его, жалела, что выключен свет и плохо его видно, расстегнула ему джинсы, он подался назад, Юля сначала подумала, что это чтобы раздеться, хотела помочь ему, стянула джинсы вместе с трусами ему на бедра. Еще целовались. А потом она почувствовала, что у него пропала эрекция: в один момент, член абсолютно мягкий, а спина у Чейни дрожит, он шумно дышит, но уже не от возбуждения, а она вся мокрая и по-прежнему хочет его до одури, но чувствует, что что-то пошло не так, непоправимо. Одурманивающий, заполняющий ее целиком запах. Его пота, его дыхания, его возбуждения. Его опущенные плечи. - Я тебе больно сделала? Он в изнеможении упал на нее, только тогда она поняла, как напряжены были до этого его руки. Обняла его. Он засуетился, целовал ее волосы, ее лицо. - Это не – не из-за тебя, ничего, ты не причем, ты не виновата ни в чем, прости, прости, это я все. Гладила его по голове, обнимала его коленями. - Все хорошо. Я понимаю все, у тебя ебаный день был. Но до того, как он открыл рот, вообще не думала, что это все из-за нее может быть. Пока он не начал убеждать. Пока прощенья не стал просить. Его твердое, напряженное тело. Как будто ждал от нее удара, как будто она была врагом. Старалась успокоить и утешить, но ничего не помогало. - Выпить хочешь? Он приподнялся, потом закивал быстро. Пошла на кухню голая. Когда вернулась, он смотрел на нее. Он смотрел, и она чувствовала, что ему нравится то, что он видит. Запомнить бы это, но после его ухода вспоминала только его «прости» и как избегал с ней встречаться взглядом. Ему было так стыдно, что горели щеки. В темноте не видела, но чувствовала на ощупь. Пили вдвоем из горла. Оно было влажное и прохладное, после его губ, и ему тяжело было лупить водку без запивки, но он, по ходу, старался доказать тогда, что он мужик, хоть как-то, чем угодно, и она укрыла одеялом его ноги, а он благодарно смотрел на нее и все перебирал ее волосы. - Давай спать, наверное? Утро вечера мудренее же? И он вроде как улыбнулся в ответ, но стоило ей задремать, он поднялся с постели, и она сквозь сон слышала, как он ходит, изо всех сил стараясь не шуметь, и захлопнулась дверь, а потом Юля не видела его две недели, пыталась написать ему, но не знала, как спросить, чтобы он ответил, на каком они свете, и что произошло между ними, и нет, она не злится, вообще, но скоро начнет, если он будет продолжать в том же духе, и нахуй вообще он – он сам – все это затеял, если не хотел, и с какого хуя она должна вывозить в одиночку, и если он так расстроился, что неправильно себя показал и она разочаровалась в чем-то, то нет, не разочаровалась она, но теперь близка к тому, и если у него просто не встал на нее, мог бы так и сказать, она переживет (с трудом, но в пизду), и хули ему бегать-то от нее, ну нельзя же так, он подумал вообще, каково это? Две недели спустя терпение лопнуло. Он не ответил. И на телефон тоже. Потом выяснилось, что Дима Берсерк тоже не видел его со съемок пилота. И тоже его найти не может.