какая работа, Сакура? ведь я искала тебя в госпитале, когда ты была так нужна, почему же тебя там не было?
кивает на свою такую же полную пиалу, так что саке Сакура все же берет. Выпивает под пристальным и тяжелым взглядом подруги, которая почему-то не пытается больше шутить о том, что Сакура превращается в зануду, на которую никто никогда не посмотрит. Ино лишь смеряет ее тяжелым взглядом и чуть наклоняется вперед, будто собирается спросить о чем-то личном. Сакура пытается отделаться от легкой паники, вызванной внезапной мыслью о том, что, являясь прекрасным сенсором, Яманака сможет сейчас пробраться в ее голову и узнать все, о чем та думает. Страх и стыд разливаются неприятным жаром по ее лицу, она тут же отворачивается, делая вид, что увлечена протиранием своего безбожно испорченного кимоно. Ино ни на чем не настаивает и, как думает Харуно, забывает о ней до конца вечера, отворачиваясь к Саю. Сакура тяжело вздыхает. Они все отлично справлялись с тем, чтобы двигаться вперед. Их совершенно точно не мучают кошмары, их руки не дрожат, они готовы идти дальше без чьей-либо помощи. Она тоже справится. Харуно выбирает, как ей кажется, идеальный момент, чтобы сбежать из этого помещения, подальше от их всеобщей эйфории. Ей казалось, что она была здесь лишняя. Теперь уже точно была. Она проклинает чертовы традиционные гэта, что додумалась нацепить на свои гудящие от неудобной обуви ноги, придирчиво осматривает свое кимоно в свете фонаря и, находя его вид вполне приличным для ночной прогулки, решает отправиться домой. – Я думала, что втихаря сбегать любит только Саске-кун, – Сакура вздрагивает от насмешливого голоса Ино за спиной, однако не оборачивается. Ей кажется, что если она обернется, то тут же повиснет на шее подруги и начнет реветь, однако вместо этого девушка лишь закусывает губу. Спина словно наливается свинцом, ноги едва гнутся, когда она заставляет себя сделать шаг, второй. Она замирает, когда Яманака предпринимает еще одну попытку с ней заговорить. – Сакура. Я не спрашиваю, почему ты почти перестала появляться в госпитале и чем занимаешься. Не спрашиваю, так как понимаю многое. Но ты…ты всегда можешь мне довериться. Не обязательно лить слезы мне в жилетку, но если ты вдруг захочешь поговорить… Сакура горько улыбается, ощущая, как легкое опьянение практически сошло на нет. Она чувствует себя немного странно, осознавая, на что похож этот разговор, но не может заставить себя обернуться. Перед тем, как сорваться прочь отсюда, Сакура произносит: – Спасибо, Ино.***
Первый Морино Ибики просверливает в её спине дыру, – она точно знает, что упрётся в его тяжёлый взгляд, если обернётся. Или, не без мрачного веселья отмечает Сакура, в целый отряд АНБУ, что готовы немедленно всё прекратить в любую минуту, – всё, включая её жизнь, если обнаружится хотя бы малейший признак того, что что-то идет не по плану. Виски неприятно сдавливает – находиться здесь совершенно невыносимо. Сакура мысленно чертыхается, заставляя себя продолжить говорить. – Затем мы частично извлекаем, частично уничтожаем клетки Первого. Это не так просто, так как нет определенной области в его организме, где бы они были сосредоточены все разом, – произносит Сакура, стараясь не обращать внимания на то, что несмотря на все техники по укрытию, она чувствует, что в помещении находится разом уж точно не меньше целого мини-отряда, внимательно слушающего каждое её слово. Она старается сосредоточить свой взгляд на чем-то отвлекающе-нейтральном, – мне нужна… мне нужна целая команда из медиков, чтобы сделать всё в обозначенные сроки, не повредив структуру клеток самого… Напротив нее Шизуне нервно проверяет капельницы уже третий, кажется, раз, стараясь не смотреть в сторону пышущей гневом Сакуры – Сакура же мысленно считает количество «извините, Цунаде-сама, я позволила себе слишком многое, впредь такого не повторится», что будет повторять через несколько часов, пока Годайме будет давить её своими нотациями о поведении, недостойном для куноичи и, тем более, для медика ее уровня. Но сейчас здесь лишь она – Сакура, пытающаяся достучаться до будто одеревеневшей от волнения Шизуне, здесь пытающийся пригвоздить её, Сакуру, к полу своим взглядом Морино. Еще здесь по одному безликому убийце на каждый угол комнаты. Сакура скрипит зубами, видя, что Шизуне даже не поднимает на неё взгляд, когда отвечает: – Сакура, ты сама понимаешь, насколько секретно то, что мы делаем. К тому же, госпиталь сейчас не меньше нуждается в медиках, ты ведь сама прекрасно знаешь, – Сакура перестаёт слушать. Приходится молча стискивать челюсти, медленно подходить к операционному столу. Не слушать трёп Шизуне, похожий больше на то, что она оправдывается. Не слушать, как чиркает зажигалкой Морино за спиной. Упереться взглядом в операционный стол, сосредоточиться на пациенте. На всякий случай активировать Бьякуго – ее обычного уровня чакры ей точно не хватит. На операционном столе – причина её дурных снов. На столе причина, по которой она, являясь лучшим медиком, сейчас не идёт к своей цели, как Наруто, причина, по которой она сейчас даже не занимается своей обычной, привычной работой. По которой она не может смотреть в глаза Наруто и, тем более, в глаза Саске. По которой её тошнит от самой себя, от этого пациента, от Морино Ибики, которому насрать на все ее терзания и который с легкостью прикажет выпустить ей кишки, если она сделает что-то не так, тошнит от каждого из АНБУ и, пока совсем немного, но совершенно осознанно и точно, тошнит от Конохи. – Харуно Сакура, – голос Ибики ровный, словно ему вообще плевать, кто здесь находится, – ты знаешь причину, по которой здесь ты, а не Орочимару, хотя он справился бы явно лучше и без сантиментов, из-за которых ты вот-вот разрыдаешься. Договаривай то, что начала ранее. Тело на операционном столе лежало неподвижно, абсолютно равнодушное к тому небольшому спектаклю, что тут разворачивался. Сакура снова заставляет себя продолжить. – Я всего лишь сделаю так, как и должно быть изначально – клетки Сенджу являются чужеродными для его организма, то есть в идеальном для нас состоянии его собственные клетки являются иммунными по отношению к клеткам Первого. Другими словами, его собственный иммунитет избавится от них, как от болезни. Это было совершенно невозможно – неподвижная туша, замурованная в кучу барьеров и печатей, совершенно не внушала доверия к тому, что лежащий перед тобой человек сможет хоть когда-нибудь пошевелиться, однако уровень охраны, из-за которой было душно и совершенно невыносимо находиться в подземном госпитале, говорил о том, что его боялись, даже когда он был совершенно истощен, балансируя на грани комы и смерти. Сакура сделала несколько глубоких вдохов и выдохов, глядя на тело того, кто еще недавно мог убить её, не сходя с одного места. Какая ирония. Теперь она должна бороться за его жизнь, рискуя собственным рассудком и физическим здоровьем. – Ты можешь чуть подробнее рассказать, как собираешься это провернуть? – кажется, Морино начинал раздражаться. Или он просто всегда вел себя, как мудак. Сакура резко обернулась, закипая от возмущения. Кем бы там ни был Морино – богом пыток или же элитным джонином, это она, Харуно, была той причиной, по которой его задница вообще все еще жива, так что она не собиралась позволять ему говорить с ней так, словно Сакура была незадачливым генином, грязью под его ботинками, что дрожит от одного лишь взгляда на изуродованное лицо этого человека. – У вас на руках вся отчетность с подробным планом моих действий, – холодно начала она, не без удовольствия отмечая, как дергается в раздражении уголок рта Морино, – одобренный Годайме и Рокудайме лично. Я также знаю, что в этом здании находится несколько медиков, на чьих руках копии этого плана на тот случай, если что-то пойдёт не так и меня нужно будет заменить. Если же вам скучно, вы можете поболтать с десятком АНБУ, что притащили в это помещение – они же вам и перескажут подробно план моих действий. А теперь, если вы не против, позвольте мне начать работу прямо сейчас и без лишних прелюдий, раз времени у меня в обрез. Пустой треп с пытающимся тебя ментально раздавить человеком утомлял, так что Сакура развернулась обратно к пациенту, решив для себя, что больше не отреагирует ни на единую реплику того, кто, по идее, выполнял лишь роль охраны для нее. Кивнув Шизуне, Сакура сложила несколько печатей, видя, как женщина по ту сторону операционного стола зеркалит ее движения. Операция по возвращению Учихи Мадары в этот мир обещала быть изнурительной, так что ей срочно необходимо было взять себя в руки, чтобы не растерять хотя бы тот хрупкий авторитет, что она имела, в глазах всех присутствующих. Сакура не была уверена, откуда в ней взялась эта нервозность и довольно мелочное желание самоутвердиться. Возможно, ее самообладание начало испаряться в тот момент, когда она осознала, что совершенно бесполезна, что осталась совершенно бесполезной в глазах самых дорогих для нее людей даже несмотря на то, что смогла превзойти всех куноичи ее возрастной группы. Или же ее вера в собственные силы пошатнулась тогда, когда она, немного нервозная и воодушевленная, шла к Пятой, чтобы сообщить, что Какаши-сенсей не забраковал её идею с детской психиатрической клиникой, которую она мечтала построить для искалеченных войной детей. Прямого одобрения от Шестого она не получила, однако ей было более, чем достаточно его «…ну, можешь попробовать спроектировать это, заверить у Пятой и еще кучи медиков и, если получится, то приходи, я посмотрю. Только даже не надейся, что я буду помогать тебе на этапе проектирования или с бумажками». Тогда Сакура ликовала. Она знала, что Какаши-сенсей был тем, кому в свое время была необходима психологическая помощь. Она видела, что он стал эмоциональным калекой, неспособным думать хоть о чем-то, что не связано с военной стратегией, после того, как потерял абсолютно всех, кто ему дорог. Она видела под его теперь уже обычными глазами следы того, что он не мог спать по ночам, мучаясь от преследовавших его призраков прошлого. Сакура видела, что практически то же самое произошло с Саске, ставшим совершенно неспособным на сострадание и любовь из-за того, в какие условия поставила его жизнь. Сакура не была слепой дурой и также прекрасно видела за топящими ледники улыбками Наруто то, как он бесконечно устал от сражений и то, что он уже давно из последних сил удерживается, чтобы не провалиться вслед за Саске во тьму. Каждый чертов день жизни Какаши-сенсея, жизни Саске и жизни Наруто был борьбой за эту самую жизнь, за право находиться в этом мире, и Сакура всем сердцем желала помочь тем, у кого могли возникнуть подобные проблемы. Харуно попросту не могла стоять в стороне – они научили её этому, и она хотела посвятить всю себя помощи тем, кто в этой помощи нуждался. После войны, она знала, никто из них не станет уже прежним. Они могли сколько угодно смеяться, собираясь все вместе, они могли изо всех сил показывать друг другу, как у них получается жить полноценно, вроде как обычные люди – пить горькое спиртное, туманящее разум, играть в дурацкие игры и обсуждать глупые сплетни, но Сакура знала – каждый из них предпочел бы остаться там, в той земле, вместо кого-то другого, кого забрала эта самая земля. Сакура знала это глухое отчаяние, которое практически никуда не делось и после войны. Сакура знала, что раз после войны деревни шиноби остались практически прежними, то рано или поздно это повторится. Это ведь повторилось уже четырежды, и не было ни единой надежды на то, что следующее после них поколение будет жить как-то иначе. Они навечно застряли в этом Идзанами. Очередное выгоревшее поколение, пережившее очередную войну. Разумеется, Сакура совершенно не ожидала гробового молчания со стороны Цунаде-самы – той, кого она бесконечно уважала и боготворила, – после того, как она произнесла свою пылкую речь. Возможно, она звучала немного наигранно и наивно, но Сакура была уверена, что госпожа Пятая оценит ее рвение и поддержит хотя бы на словах. Однако Пятая, не отрываясь от заполнения бумаг, совершенно равнодушно похоронила мечты Сакуры прямо там же. – Что, Какаши не сказал тебе, да? – начала она тогда, – Ох уж этот лис. Сакура все еще переминалась с ноги на ногу от возбуждения, глупо хлопая глазами и не понимая, почему Сенджу так равнодушно реагирует. Черт возьми, она, конечно, не Наруто, чтобы легко и быстро находить отклик в людских сердцах, но не могла же она быть так плоха, что Цунаде-сама не соизволила оторвать взгляд от своих бумаг после ее речи. Пятая громко вздохнула, доставая бутыль с саке прямо из ящика рабочего стола. Сакура закатила глаза. – У тебя сейчас есть гораздо более важное задание, Сакура, – Цунаде понизила голос, вертя бутылку в руках и словно не понимая, откуда это в ее кабинете, – Я знаю, как сильно тебе бы не хотелось за это браться и, поэтому, прости меня. Харуно чувствовала себя глупо. Словно рассказала что-то ужасно личное, а ее взяли и отвергли. И ради чего? Что вообще сейчас могло быть важнее, чем то, о чем она тут только что говорила? Тогда она пыталась возразить. Говорила что-то о том, что большую часть работы, связанную с лечением пострадавших на войне шиноби, она выполнила. Когда Цунаде все-таки оторвалась от созерцания белой бутылки с кандзи, Сакура поняла, что лучше заткнуться и выслушать. Второй Сакура медленно шла, предсказуемо не восстановившаяся после прошлого вливания собственной чакры в тело Учихи, на повторную процедуру. Она внимательно всматривалась в лица сонных прохожих, пытаясь выцепить для себя что-нибудь интересное, чтобы попросту не анализировать то, чем ей приходилось заниматься. Чем придется заниматься, когда она дойдет до нужного места. В голове скакали глупые мысли о том, чтобы использовать хенге, слиться с толпой и уйти в противоположном направлении. Последовать, в конце концов, вон за той стайкой детей, направляющихся в академию, чтобы потренироваться с ними на небольшой площадке. Шаг, другой. Сакура, на данный момент ты один из лучших медиков. Используй это должным образом. Я так горжусь тобой. – Цунаде-сама. Помните, я рассказывала Вам о психиатрической клинике, что хотела бы открыть на базе нашего госпиталя? – Сейчас в приоритете, Сакура, не травмы переживших войну детишек. Интересно, сегодня Наруто тоже будет проводить свой учебный выпендреж перед детьми? Она хотела бы прийти на его занятие. Возможно, побороться с ним в тайдзюцу. «Случайно» использовать чакру, когда начнет ему безбожно проигрывать. Выслушивать, как Наруто ноет о том, что нечестно использовать нечеловеческую силу. Подлизаться к нему, пообещав сводить в Ичираку за свой счет. Слушать хохот детишек, вызванный тем, что героя войны сделала девчонка. Третий, четвертый. Сколько было их убито? На глазах скольких были убиты их родственники, друзья, любимые? На глазах скольких разрушался их собственный дом? Сколькие из них стали калеками? – Учиха Мадара? Кому и зачем это вообще нужно? Сакура понимала, кому и зачем нужен живой Мадара. Она попросту не хотела об этом думать. Не способное отказаться от милитаризма государство заинтересовано в сохранении сильнейшего за всю историю шиноби шарингана. Куноичи практически приходилось стирать зубы в порошок, чтобы не развивать дальше эту мысль. Какая, черт возьми, детская клиника, Сакура. Такая же наивная дура, как и Наруто, даже хуже Наруто, неужели и правда решила, что сможешь. Твои попытки что-то изменить в лучшую сторону выглядят попросту смешно, ты словно пятилетний ребенок, не обладающий ни средствами, ни связями, ни умом, который решил построить приют для зверушек, потому что его опечалило то, как издыхают от голода на улицах дворняги. Отвлекаться на прохожих больше не получалось. Пятый, шестой. Седьмым хокаге должен стать Наруто, внезапно подумалось Сакуре. Точно он, иначе она руки на себя наложит. Тот, кто больше всего достоин стать Седьмым – она чувствовала это, знала это, она была готова отдать свою жизнь ради этого. Эта мысль поселилась в ее голове настолько же внезапно, насколько Сакура не сомневалась в ее истинности. Почему-то от мысли о том, что Наруто непременно станет следующим хокаге, стало немного легче. Подземный госпиталь Конохи, в который она направлялась, был совершенно секретным местом, находящимся чуть южнее и ближе, чем тренировочный полигон. Сакура и не заметила, как дошла до этого места. Помещение встретило её абсолютной тишиной. Сакура все еще пыталась считать шаги, пока на ходу завязывала лентой отросшие волосы в тугой узел. Радуясь про себя отсутствию на горизонте Ибики или кого-нибудь из АНБУ, девушка доставала из сумки мятый белый халат, тут же надевая его поверх привычной одежды, затем, стоя перед небольшим лифтом, куноичи сложила печати для беспрепятственного спуска на минус второй этаж. Снаружи практически незаметное, изнутри это здание походило на заброшенный морг полным отсутствием солнечного света и почти гробовой тишиной. В коридорах пахло медицинским спиртом и кровью. Мылись эти помещения в лучшем случае раз в несколько недель, так что запах стоял невыносимо тяжелый. На минус втором куноичи скорчила кислую мину, глядя на стоящих около входа в нужную палату АНБУ. Благо, те никогда не трепались ни с ней, ни между собой, – даже сейчас они не обратили на ее появление никакого внимания, продолжая неподвижно стоять и пялиться через прорези своих масок в стену напротив, поэтому, несколько смягчившись, Сакура решила, что их общество все-таки не раздражает. В конце концов, кто-то должен будет ей помочь, если все выйдет из-под контроля. Был бы здесь Узумаки, вдруг подумалось ей, он бы либо от смеха помер, либо стал бы презирать ее до конца дней за то, чем она тут занимается. Она и сама себя презирала. Мадара лежал в почти пустой палате. Тело его было бледно и неподвижно, – казалось, он даже не дышит. Сакура неосознанно замедлилась, подходя к нему. Она знала, что ей ничто не угрожает. Знала. На его голове было закреплено некое подобие шлема – механизм, приспособленный для блокировки додзюцу или уничтожения его глаз, если вдруг Мадара решит активировать шаринган. Датчики шлема реагировали даже не на появление томоэ в глазах, они реагировали на работу мозга, предвещающую активацию шарингана, так что эта штука была надежнее всей вместе взятой элитной охраны из АНБУ. Сакура прокрутила эту мысль в голове. У Мадары не было и шанса на то, что он сможет активировать свой шаринган. Из-под приспособления торчали густые черные волосы, настолько длинные, что они касались грязного пола. На кистях рук были бинты, под которыми – Сакура знала – печати, сделанные лично Пятой для блокировки чакры. Если бы внезапно этот человек решил очнуться и напасть, то он не смог бы использовать даже простейшие техники. Его не стоило бояться, сейчас он был слабее даже рядового чунина – в нем было почти столько чакры, сколько влили в него Сакура и Шизуне, он не мог сложить ни одной печати из-за беспомощных рук, он пока не мог активировать свой шаринган и, в конце концов, они почти лишили его клеток Первого. Он был беспомощен и наг, если не считать белой ткани, прикрывающей низ его живота и ноги, не скрывающей, однако, того, как сильно истощилось его тело. Даже в рукопашном бою она бы без труда сейчас с ним справилась. – Так почему же твои колени так дрожат, – проворчала девушка себе под нос, складывая печати для передачи энергии в это полуживое, будто мраморное тело. Сакура прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться, чтобы начать процесс восстановления и чувствуя разливающееся тепло от того, как параллельно активируется ее Бьякуго. Она старалась не отвлекаться на то, какой холодной была кожа под ее руками. – Так почему же твои колени так дрожат? – словно через толщу воды переспросил чужой, смутно знакомый голос. Техника внезапно прервалась. Сердце Сакуры забилось, как бешенное, когда она осознала, что её кисть кто-то удерживает стальной хваткой. Кто-то. Нет, нет, нет. Нет. Не может этого… – Так почему?.. – не унимался голос, и Харуно, наконец, поняла, где и когда его слышала. Учиха Мадара все еще лежал неподвижно, однако теперь нижнюю часть его лица искажала едва заметная ухмылка. Сакура не хотела опускать взгляд туда, где, по идее, были его скованные руки, которые не должны, черт возьми, сейчас даже шевелиться. Она словно приросла к земле, приклеилась, все сильнее ощущая, как дрожат колени от медленного осознания. Это произойдет сейчас. Это сейчас. То, о чем она смутно догадывалась, то, к чему изначально вела вся эта дурацкая затея. Он выпустит из тела куройбо и вонзит прямо в ее готовое вырваться из груди сердце. Она не успеет ничего предпринять, даже вскрикнуть, просто потому, что ее сковал парализующий ужас. – Так почему, Сакура? Ты боишься меня? Нет, нет. Ни за что. Она не хотела так глупо умереть, не собиралась в этом морге стать жертвой полудохлого безумца – ее разум противился, все инстинкты вопили, но она даже не могла издать никаких внятных звуков, лишь полузадушенный хрип. Харуно всхлипнула от того, насколько беспомощной она стала в один миг. Послышался хруст. Сакура смутно догадалась, что так хрустит ломающаяся кость. Ее ломающаяся кость. Второй рукой Мадара потянулся к механизму, что был закреплен на его голове. Девушка резко распахнула глаза от собственного вскрика. Она сидела на полу в не самой удобной позе – похоже, ее сюда перенесли. Неподалеку на операционном столе все так же неподвижно лежал Учиха Мадара. Руки его были прикованы. Над ним стояла Шизуне, очевидно, сменившая отключившуюся Сакуру. – Кошмар приснился? – участливо поинтересовался Ибики, вальяжно раскинувшись на стуле неподалеку и жуя данго, – Я, конечно, не медик, и половину твоих писулек не понял, – он потряс перед собой заляпанный сиропом отчет Сакуры, – но мне что-то подсказывает, что госпожа Шизуне сама не справится, так как твоя техника Бьякуго является ключевым фактором для восстановления нашего клиента. Не могла бы ты к ней присоединиться, раз уж проснулась? Сакура с тихим стоном заставила себя встать на ноги под пристальным взглядом Ибики. Ее ноги подрагивали, голова кружилась, во рту было сухо, но худшим было то, что ей совершенно не хотелось продолжать работу, точнее, не хотелось даже смотреть на этот проклятый операционный стол. Должно быть, она выглядела жалко. Сакура бросила взгляд на Шизуне, что в одиночку сейчас занималась восстановлением тела Мадары. Черт возьми, они просто могли сказать, что это невозможно – каналы циркуляции чакры были практически разорваны, он буквально превратился в фарш внутри. Когда она все же подошла к столу, её дурацкое видение догнало её – колени снова задрожали, а сердце забилось, как бешенное. Сакура подняла свои руки, чтобы с досадой увидеть, как они трясутся. Ну же. Ну же. Ну же, черт возьми, перестань уже трястись, тебе всего лишь приснился сон про психопата, что в действительности и мухи не обидит. Почему же ты так дрожишь. – Какие-то проблемы? – снова поинтересовались за спиной. Шизуне, не отвлекаясь от работы, подняла на нее вопросительный взгляд. Участливая Шизуне Като, понимающая, терпеливая и признавшая ее крутой девчонкой, признавшая её сильнейшей куноичи, смотрела на то, как Сакура изо всех сил старается не зарыдать над телом Учихи Мадары. Это сон, снова думает Харуно. Всего лишь дурной сон. Приходится ударить себя по щекам, чтобы приступить. Она закрывает глаза, чтобы сосредоточиться, чтобы не видеть ни сопереживающего взгляда – её тошнило от сочувствия, – ни холодного тела перед собой.