Контракт

***

      17 ноября 1998 года. Ирландия       Дикий холод пробирал до костей, завывал ветер, и его порывы обрушивали потоки дождя на наспех сколоченные стены. Кто только проектировал этот грязный, хлипкий барак? Видит же Мерлин, в нем жить невозможно, он больше напоминает сарай — даже овец не держат в таких условиях, не говоря уже о людях, живых людях. Хотя с последним можно было поспорить, ведь ютившиеся в этом месте обречены, здесь нет надежды, нет ничего светлого и хорошего. Живые трупы, братство смертников — и никак иначе.       Светловолосая девушка посильнее закуталась в жалкое подобие мантии, которое у нее было. Когда их с отцом только забирали сюда, то на мгновение разрешили вернуться домой, чтобы взять самое необходимое. Тогда удалось захватить еды, пару одеял, несколько мантий и кое-какую одежду. Она думала, что их запрут в подземельях какого-нибудь замка, как это случалось и раньше, но вышло лучше… или, может, хуже? В подземельях Малфой-мэнора не нужно было работать, стирая руки в кровь, однако там водились крысы, и совсем не светило солнце. А здесь оно все же проглядывало, хоть и редко — из-за дементоров, охраняющих лагерь для повстанцев.       Полумна посмотрела на беспокойного отца, который очередную ночь почти не спал: не давали покоя раны. Тяжело вздохнув, она встала с подобия постели, чтобы укрыть его получше. Не дай Мерлин простудится, это будет катастрофа.        — Луна, моя Луна… — Когда тихое бормотание родителя достигло края уха, к глазам подступили слезы. Луна не могла их сдержать, хоть и пыталась, а потому села на край постели и закрыла лицо руками, давясь тихими, беззвучными всхлипами. Звать на помощь некого, никто не придет и не спасет от суровой действительности. Именно поэтому она всегда и пряталась в выдуманном мире, стремясь защитить себя от жестокости мира реального. Слезы очень быстро закончились, как, впрочем, и без того находившиеся на исходе силы. Луна сидела, тупо глядя в обшарпанную стену пустым взглядом серых глаз. Было невыносимо от горького осознания того, что среди всей этой беспощадности ей, возможно, придется остаться совсем одной. Она даже несколько раз ходила к начальнику лагеря с просьбой вызвать целителя, но ее либо не принимали, либо выгоняли, поэтому сложно было придумать, что делать дальше.       В реальность Полумну вернуло легкое прикосновение, и она подняла голову, чтобы посмотреть в лицо отцу. Ксенофилиус пришел в себя, и сейчас было заметнее, что выглядел он очень дурно: плохое питание и болезнь превратили некогда красивого мужчину в дряхлого старика.       — Как ты, папочка? — спросила Луна слабым голосом. Мистер Лавгуд закашлял, но нашел в себе силы улыбнуться дочери. — Ты, наверное, голоден, я вчера получила ужин, но к тому времени ты уже спал… — С этими словами она встала с кровати и подошла к тумбочке, на которой лежала жестяная миска с каким-то варевом, а затем подхватила свою волшебную палочку, способную похвастаться уже десятком ограничительных заклинаний. Тем не менее, ее все-таки вернули хозяйке, а вот Гермионе, Джинни и Лаванде повезло куда меньше. За Луной закрепился статус полукровки, но, кроме обвинений в участии в Отряде Дамблдора, на ней, как и на ее отце, ничего не было. Им должны были даровать амнистию, но опасения, что Ксенофилиус до этих дней не доживет, не давали покоя.       Подогрев кашу заклинанием и взяв ложку с тарелкой, девушка подошла к постели и поставила варево на табурет, после чего помогла отцу сесть. Битва с каким-то Пожирателем, посмевшим ее обидеть, принесла ему мучительные боли в спине. Было невыносимо смотреть на страдания родного человека, к тому же Луну терзала одна-единственная мысль: он прибыл в Хогвартс, чтобы вытащить ее, а в итоге сам оказался в беде.       Раны оказались очень серьезными: был задет позвоночник, повреждены почки, поэтому только благодаря звериной выносливости Ксенофилиус не умер в Хогвартсе. После смерти Гарри Поттера и объявления Темного Лорда Повелителем Магической Британии их всех — и детей, и взрослых, и раненых, и живых, и мертвых — согнали в Большой зал, чтобы потом отправить в лагерь, где каждый будет дожидаться суда. Гермиона, Рон, Джинни, Флер, Полумна, Невилл и Лаванда попали в один трудовой блок, но после этого парней перевели в другой, как и всех взрослых мужчин, способных работать. Девушки же остались выполнять мелкие поручения, которые сводились к ремонту возведенных зданий и восстановленных имений.       После победы прошло уже полгода. Магическая Британия стремительно возрождалась после гражданской войны, вернее, в первую очередь возрождались поместья аристократов, которые поддерживали новый режим. В течение пяти месяцев был возведен разрушенный в 1981 году Лестрейндж-холл с прилегающими к нему постройками, и теперь там шел косметический ремонт. Многих женщин отправили туда работать — все желали поскорее получить амнистию и вернуться к родным, но мало кто понимал, что произойдет это ой как нескоро.       Луна, размышляя о судьбах товарищей, в очередной раз села на край кровати, взяла тарелку и начала осторожно кормить отца, морщащегося от боли. Она с сожалением смотрела на посеревшее лицо, ввалившиеся серые глаза, выражающие огромную муку и отчаяние, и не узнавала в этом человеке — в этом старике — своего доброго отца. Ксенофилиус изнывал от приступов боли, и ничто не могло унять их. Ночами Луна слышала и видела, как он, закусив край потрепанного одеяла, сдерживал крики. От этого ее сердце обливалось кровью. Она не знала, сколько отец протянет в таких условиях, но…       Им ведь должны были дать амнистию! Должны были! Согласно новому указу Повелителя дела большинства заключенных подлежат пересмотру к Рождеству, и спустя это время многие получат долгожданную свободу. Многие… Но мистер Лавгуд мог и не дожить, его силы буквально таяли на глазах. Даже если они выберутся из этого ада, где гарантия, что он не умрет? У них же совсем не осталось средств, а дом наверняка давно разграблен мародерами, чтоб дементоры их души забрали!       Сегодня Ксенофилиус съел очень мало: больше не захотел. Боль тянула последние силы. Бессильно откинувшись на подушку, он грустно улыбнулся единственной дочери — в глазах горели сожаление и тоска. Не такой жизни он ей желал. Не такой. Очень скоро Полумна под гнетом обстоятельств превратится из красивой, юной, доброй девушки в озлобленную на всех ведьму. Ей бы гулять по живописному саду в необычном платье, восхищаться великолепием цветов, смотреть на звезды. Ей бы хозяйничать в их маленьком домике, изучать мозгошмыгов, а не работать на этих нелюдей с замашками отморозков, что могут с легкостью затащить слабую девочку в какой-нибудь закоулок и… Думать об этом не хотелось.       Ксенофилиус закрыл глаза — по его бледной впалой щеке покатилась одинокая слеза. Пандора, его милая Пандора, смысл его жизни, наверное, в гробу переворачивается, зная, что с ними сделала эта война, в кого превратила.       Луна этой слабости не заметила. Доев остатки каши, она заклинанием очистила миску, а затем взяла одеяло и укрыла отца. Все же погода в этих краях была на редкость отвратительной. Но чего еще стоило ожидать? Как-никак зима на носу. Оставалось надеяться, что к первым морозам их переведут в новенькие бараки, строившиеся на территории лагеря.       Переодевшись в рабочую одежду — наступала ее смена, — Луна собрала волосы в косу, наспех расчесав их сломанным гребнем. Она давно думала их отрезать: все-таки работу приходилось выполнять грязную, а длинные пряди только мешали. Каждый раз рука не поднималась, да и нечем было, а на палочках находились ограничивающие заклинания. Ими только воду колдовать да краску размешивать, и ничего более.       В шесть утра прозвучал колокол — знак того, что наступило утро. Смена начиналась очень рано, зачастую при свете факелов и звезд. Заключенные были слабы и сломлены, хоть и кормили их три раза в день. Одежду тоже выдавали, но из-за того, что люди под гнетом обстоятельств превращались в животных, ее мало кому хватало. Они воровали, стремились забрать как можно больше, отнимали еду у слабых и немощных, только бы обеспечить самих себя.       Как-то раз один из узников обчистил каморку Лавгудов. Тогда пропали теплое одеяло, мужская мантия и свитер, связанный для Луны прошлой зимой Молли Уизли. Она в тот день пошла к охранникам лагеря — дело было в самом начале осени, когда начали лить дожди, — но их это мало волновало. Они лишь продолжали посмеиваться, глядя на дележку еды и благ. Сама Луна не хотела верить в подлость людей. Зачем воровать, когда можно попросить? Неужели она не одолжила бы нуждающимся вещей? А потому предпочитала думать, что это происки нарглов. Как-никак те часто подшучивали над ней в школе.       Завтрак подавали в девять. К этому времени заключенные валились с ног от усталости и были голодны, как звери. Кормили их овсянкой или пшеничной кашей на воде, а маленьким детям иногда перепадал кефир. Если намечалась проверка, даже выдавали нормальную одежду, гнали всех умываться и расчесываться, чтобы вид стал более-менее человеческий. Качество еды тоже улучшалось, пусть и не надолго. В те дни в овсянке отсутствовал мусор, и чай напоминал чай, а не помои. На обед подавали похлебку из картофеля и маггловской тушенки, а не что-то, напоминающее рисовый отвар с дурным запахом.       Полумна не жаловалась и не плакала в жилетку своим немногочисленным друзьям: не привыкла. Нужно жить, даже если жизнь — это существование. Поцеловав отца в щеку, она вышла в коридор барака. Из соседней комнаты слышался надрывный плач младенца, и Луна решила остановиться у хлипкой двери, которая совсем не защищала от ветра и посторонних глаз. В щель было видно, как некогда темноволосая женщина, сидя на кушетке, пытается укачать маленького мальчика.       — Тихо, тихо, спи, малыш, — услышала Луна тихое бормотание. Андромеда тоже разделила участь пленников, хоть и была чистокровной. Между тем она приходилась женой магглорожденному, который скрывался от власти, и была матерью аврора и члена Ордена Феникса. Этих двух пунктов оказалось достаточно, чтобы ее упекли в лагерь вместе с грудным внуком. А еще она слыла хорошим целителем и разбиралась в травах: собирала их в свободное от работы время и варила отвары и мази, которые пусть и немного, но помогали Ксенофилиусу. Разумеется, это было не бесплатно, и взамен Луна присматривала за ее внуком — остальные обитатели лагеря продавали некоторые полезные вещи, чтобы потом снова их своровать.       — Доброе утро, миссис Тонкс, — улыбнулась Луна уставшей и измученной соседке. Та обратила на нее взгляд карих глаз и кивнула в ответ. — У вас сегодня очень много мозгошмыгов… Я видела точно таких же в Малфой-мэноре, у жены сэра Малфоя.       — Мы сестры, — хмыкнула миссис Тонкс, возвращаясь к своему занятию. Луна лишь пожала плечами и направилась к выходу. Шаги ее были быстрыми, но, несмотря на это, половицы под ногами все равно жалобно скрипели.       Накинув на голову капюшон потрепанной мантии и открыв дверь, она вышла на крыльцо. На улице лил дождь, и солнца еще не было видно. Факелы освещали большую площадку, на которой уже собирались люди. Ими оказались женщины, в большинстве своем с детьми. Зачем будить их в такую рань? Луна подошла к школьным друзьям, таким же измученным, как и она сама. Кое в чем они все-таки отличались: Гермионе и Джинни повезло меньше, единственным вариантом спасения для них оставался выкуп какой-нибудь семьей в качестве прислуги. Но в таком случае их можно было только пожалеть.       Гермиона кашляла, кутаясь в мантию. Джинни выглядела очень уставшей. Лаванда строила глазки молодому охраннику в форме Пожирателя Смерти. Уж кто-кто, а она просто так сдаваться не собиралась. Если не получится взять хитростью, то всегда можно было использовать свое тело — в конце концов, она была недурна собой.       — Итак, сегодня мне стало известно, что на днях будет проверка! — усилив голос магией, проговорил начальник лагеря — рослый мужчина лет сорока — и поднялся на возвышение, на котором было установлено слабое подобие трибуны. Узники с завистью смотрели на его дорогое, а самое главное, теплое облачение. Они начали переговариваться, предвидя вкусную еду и очередные подачки в виде одежды, а еще отметили, что надо будет захватить себе побольше, ведь скоро зима. — Тихо! — рявкнул начальник лагеря, перекрикивая всех разом. — Нас посетят министр магии — Рудольфус Лестрейндж и начальник армии — Антонин Долохов. Приказ предельно прост: не стучать, не жаловаться, по возможности не показываться им на глаза. Не дай Мерлин кто удумает выражать претензии касательно условий своего быта… — Он обвел толпу сапфировыми глазами и громко гаркнул: — Круциатус покажется вам наградой! А теперь по рабочим местам!       Люди начали расходиться по новеньким возведенным корпусам, которые только предстояло привести в божеский вид: заштукатурить стены и утеплить крышу, чтобы зимой не замерзнуть. В конце концов, им же в них зимой и жить. Луна в свою очередь взяла ведро и кисточку, намереваясь покрасить пол в одной из комнат трехэтажного здания.       Работала она в компании друзей, которым это не особо нравилось. Если раньше они с гриффиндорским упрямством и храбростью бунтовали, получая наказания в изоляторе, то теперь лишь угрюмо следовали указаниям. Ей же по дороге сопротивления идти не хотелось. Луна знала, что против сильных нужна сила. Вот только где ее взять, если ты всего лишь узник? Поэтому приходилось быть тихой, покладистой и спокойной, если не брать во внимание странный вид и не менее странные реплики, периодически срывающиеся с губ.       Луна была на хорошем счету у управляющего лагерем и охранников, поэтому иногда те приносили для нее продукты и делились пайком, который ежедневно выдавался в штабе Пожирателей Смерти. Разумеется, подобную лояльность она получила только после того, как чистота ее крови была подтверждена. На ее шее с недавних пор висел небольшой жетон, как и у всех узников: на нем виднелись личные данные, а также информация о родителях и благонадежности.       — Я слышала, что некоторые чистокровные выкупают девушек в свои восстановленные дома, — тихо проговорила Джинни, когда они вчетвером красили окна в комнате. — Они будут работать служанками и помогать юным леди.       — Это бред, средневековье, — выплюнула Гермиона. Ей не особо нравилась сложившаяся ситуация. Подумать только, из самой умной студентки превратиться в заключенную лагеря для грязнокровок.       — Волшебники веками так жили, и это всех устраивало, — зачем-то сказала Полумна, не подозревая, какую бурю это спровоцирует. Грейнджер сузила карие глаза, глядя на подругу.       — Жить в качестве раба, по-твоему, хорошо?       — Во всем нужно искать хорошее, — пожала плечами Луна, не желая идти на конфликт.       — Я слышала, многие чистокровные имеют любовниц из числа магглорожденных, но женятся, к сожалению, они только на своих, — проговорила Лаванда. Кто о чем, а она о том же.       — Это мерзко, — заметила Гермиона.       К завтраку первая комната была убрана, и пол в ней был покрашен. Девушки вышли на улицу, чтобы выкинуть мусор, и им выдали новые тряпки и инвентарь, так как старые полностью пришли в негодность. После этого они отправились на завтрак. Луна забежала в свою каморку, чтобы взять тарелку отца и его жетон, поскольку без него ей никто ничего не давал. Порции отводились ровно по одной на человека. Мистер Лавгуд спал, морщась от боли. Тихо вздохнув, Луна побежала в столовую, не желая стоять в большой очереди. Их она ненавидела, так как за время пребывания в лагере пришла к печальному выводу: именно здесь люди показывают свое истинное лицо. Стоило заметить, что подобные метаморфозы были отвратительны.       Столовая и кухня находились в таком же наспех построенном бараке. В нем царила полная антисанитария даже несмотря на то, что там ежедневно убирались и пытались привести помещение в божеский вид. Очевидно, попытки потерпели крах.       Получив две порции каши, пару ломтиков хлеба и стакан чая, Луна села вместе с подругами за столик. Девочки опять обсуждали условия своего существования. Лаванда с отвращением вытащила из своей тарелки длинный черный волос, Гермиона ела неохотно и с пренебрежением, а Джинни была погружена в себя. На скамью рядом с ней опустилась беременная Флер, которой тяжелая работа была противопоказана. Удивительно, что мерзкие Пожиратели все же сохранили в своих темных душах определенную долю сострадания и жалости. Флер, как и Джинни, очень скучала по семье и мужу. Уильям был отправлен в другой лагерь вместе с выжившими братьями еще пять месяцев назад и даже не знал о том, что его возлюбленная носит под сердцем ребенка. Она ждала амнистии, так как даже не была гражданкой Британии.       — Поскорее бы проверка, — проговорила Джинни, жуя кашу, — хоть поедим нормально.