Strange and Beautiful

Я часто думаю о том, как меняются наши жизни после встречи с определенными людьми, да и мы сами, - уже не те. Злые, добрые, мудрые, глупые, вредные, красивые, заурядные, яркие, блеклые, невероятные и... Одни такие. Их тысячи. Их сотни. И все они так или иначе влияют на нас неординарными способами, смотря с какой степенью, до каких последствий. В моей жизни человеческого внимания было мало. Я вырос в приюте, был довольно замкнутым ребёнком. Друзей хороших завести не смог, постепенно каменея и черствея еще сильнее. Неприятное чувство, необратимый процесс. Я жил в мире, существовал как и другие живые организмы, но этот мир пролетал мимо меня. Я все думал о том, что для моей судьбы были проложены несколько путей развития. Все они, в какой-то мере, не так уж и полноценны: несчастный выпивающий отец среднестатистического семейства; одинокий работник, доживающий свои последние крохи. Я не знал, буду ли я успешен или действительно беден, но я почему-то был уверен, что не буду счастлив. Просто слепая уверенность, необоснованная никакими доказательствами. Как же глупо. В школе я мечтал поступить на отделение бизнеса, но после неудачной сдачи экзаменов, я попал на компьютерные науки. Эта специальность никоим образом не привлекала меня, но я посещал лекции, вполне старательно относился к учёбе. Скорее, как по набитой системе. Приятелей среди одногруппников у меня не нашлось, иногда мы кидали друг другу простые фразы приветствия и прощания, некоторые леди пытались пробиться под моё скупое молчание, но ничего не вышло. Мне было неинтересно, эти люди не были интересны мне. Я был таким эгоистом, погруженным лишь в свои думы и проблемы. И никто больше не трогал меня. Я жил в общежитие. Соседи были приятные, не шумели и вели себя подобающе. Я спал на верхней койке, поэтому часто пялился в потертый потолок, ни о чем не думая. Вечерами выходил на работу. Убирался в местном баре. На занятиях клевал носом, позволял себе вздремнуть немного. И честно говоря, моя жизнь была так скучна и однообразна, что я порой считал себя жалким. У нас на курсе был заядлый прогульщик. Никто никогда не видел его с начала учебного года. Меня это никак не трогало. Пока однажды не началась сессия, пока однажды в аудиторию не зашёл некий человек, ранее не появлявшийся перед нашими глазами. Я черкал у себя в тетради, на полях, пытался вникнуть в материал. Легкое дуновение последовало в мою сторону, я поднял голову. Спереди кто-то сел. Я приметил только каштановую макушку, опущенные плечи в какой-то непонятной тонкой кофте и... Карандаш? Да, это был обычный покусанный карандаш, положенный за ухом. Я бы и забыл о нахождении этого незнакомца, если бы он вечно не дергался, не стучал по столу, не качался на стуле или не шептал слова, никак не относящиеся к теме нашей лекции. Это было впервые, когда я услышал его глубокий низкий голос. Когда все закопошились, чтобы уйти поскорее, я зачем-то ещё раз окинул его вид взором. Он был достаточно высоким, может быть... Одного со мной роста? Худой, правда. Я видел острые ключицы, выпирающие из просторной бежевой кофты. И широкие чёрные штаны, скрывающие костлявость ног, при каждом шаге, качающиеся как шаровары. Он взял такого же рода старый потрёпанный блокнот, весь исписанный. Тогда мне это показалось странным, потому что занятия он никогда не посещал, так откуда столько записей? Пошёл следом. Он остановился у преподавателя, я, - дальше. Лишь в коридоре я услышал необычный разговор своих одногруппников. Мне думалось, что они о том новоприбывшем. «Не водись с ним лучше», «Он псих». И да, это было более чем странно. Так прошла ещё одна половина учебного года. Моя жизнь ничем не поменялась.  Я работал допоздна, а после смены покупал себе несколько бутылок спиртного, и выпивал их в гордом одиночестве на лавочке. Да, я был одинок и был по-своему «счастлив»? Ужасное счастье. И потом, как-то взметнулась тень перед носом мимо. Я, правда, узнал его в темноте. Но что сказать, это трудно не сделать. Он прошагал медленно немного, словно не поднимая своих ступней, отдавая шорох по асфальту, небрежной походкой, задумчивый. И развернулся назад, пока я смотрел ему в лицо, он оказался уже перед моим, близко так, что неприятно стало. Я почувствовал вкус мяты. Небрежными движениями он мял жвачку между зубами, и выдохнул мне своим запомнившимся голосом: - Угостишь? - Пивом? У меня осталась только половина последней. - И так сойдёт. Цапнул себе бутылку из моих рук, присел рядом, перекинув согнутую ногу на колено другой. Плюнул вниз, маленькое белое вещество полетело. Я заметил, что носит он обувь странно так. Пятки торчат. Очень наглый парень. Собрал свой пакет с продуктами. И снова взглянул на него, удивился, ведь за ухом вновь тот же карандаш. Постоял с минуту, чем-то загипнотизированный. Мне не хотелось оставаться здесь. И вспомнил характеристику о нем, не то чтобы поверил, ибо никогда не верил в слухи, но это самую малость повлияло на меня. Я претил обществом этого парня. - Уходишь? - Да. - И совсем не хочешь побыть ещё немного? - С чего бы? Он задавал мне нелепые вопросы, я должен был совершить побег. Все это напоминало сцену триллера,  в котором, он, играл роль маньяка. - Сходится ближе теперь человек с человеком... - говорил он тихо, заламывая пальцы, будто считая. - Как думаешь? - Удачи тебе, - пробормотал. «Шут». И ноги меня скорее понесли прочь с этого места. Даже не различил шорох позади, зато внятно касание по коже своих пальцев. Остановился. Остановились следом. С самым скучающим выражением лица обернулся, видя перед собой легкую улыбку губ, какую-то непонятную. То была она не стесненная, не неловкая, просто улыбка, как на картине да Винчи. - В чем дело? Почему ты преследуешь меня? - Не знаю. - Не знаешь? Я думал, что он действительно ненормальный. В этом уже не было сомнения. Свою репутацию он опорочил своими действиями. - Почему ты носишь этот карандаш у себя за ухом? - спросил я первое, что пришло в голову. Я. Был. Заинтересован. Его. Причудами? - Потому что я - поэт. - Ты - поэт? - я был серьёзен. Мне вовсе не вздумалось смеяться, но это было нелепо. - И что же ты сочиняешь? - О том, о другом... О природе, о грусти, о людях. Чаще о людях, - отвечал он невинным тоном. Я прикусил губу. Мы вели абсурдный диалог, а он смотрел на меня глазами пляшущих насмешек. Мне так виделось. Я мог бы с лёгкостью отвязаться от него, даже применить силу, он бы свалился как пушинка, но я продолжал стоять как истукан, залипать на его большие глаза, слишком пушистые ресницы. Пожалуй, он не был обделён истинной привлекательностью. - Ты выглядишь так, словно хочешь поцеловать меня. - Я не целую парней. - Спишь с ними? Я оставил его тотчас же. Это не была первая и последняя встреча. Это было только начало поворотного момента в моей жизни. Я разгреб коробки в кладовой. От пыли захотелось чихнуть, не вышло, и неприятное чувство осело во мне, что в голове сразу возник образ беззаботного шатена, такого же неприятного. После, - я не вспоминал о нем более. Все, чем я занимался в баре, - это подтирание блевоты, грязи, иногда уборка в кладовой, ненужные безделушки мне было велено выкидывать. К рассвету у меня начинали болеть мышцы, я чувствовал себя настолько утомленным, что засыпал прямо по пути в общежитие. Вырубался, как только заходил, чуть ли не на пороге. Через часа два вставал по будильнику, и все шло по бесконечному кругу. Чертово колесо, в котором я крутился как хомяк, не зная ни жизни, ни людей. Я любил читать. Пожалуй, это было единственное, чем я занимался помимо учёбы и работы. Ходил в университетскую библиотеку, оставался там же, в тишине листая напечатанные страницы, или же брал, чтобы словить минутку в баре. Я не был мечтательным человеком. Не погружался в мир книжных фантазий, я все ещё жил здесь, в реальности, просто находя в чтении что-то утешительное. Однажды его лицо возникло прямо между стеллажей, я только собирался взять заинтересовавшую меня историю, как застыл в несколько испуганном виде. Я готов был издать постыдный звук в гробовом молчании помещения. Принял вид ничем не встревоженного человека, взял необходимое, и не обратив внимания на любопытные глаза, бегающие по моему лицу, вернулся на место, где оставил вещи и наспех разбросанные тетради. Я положил подбородок на ладонь, открыв первую главу, предвкушая что-то новое и неизведанное. Он сел рядом, со скребущим по полу ножками стула шумом, все недовольно воззрились в нашу сторону. Я продолжил читать. Так прошло немалое время, я и забыл, что он находился здесь, даже решил уже, что он со скуки сбежал. Но нет. Этот парень задумчиво и тихо писал что-то неразборчивым почерком у себя в любимом блокноте. Тем самым карандашом. Жёлтый такой. Сейчас он вполне себе выглядел как типичный студент, занятый учебой. Я не сводил взгляда. Он в той же самой одежде, в которой был несколько дней тому назад. Затем посмотрел в ответ. Улыбнулся, протянув мне оторванный листок со своего детища. Я неуклюже принял. - Я написал о тебе. Пробежал глазами, вернув обратно, впихнув. Такой бред, не стишки это, не поэзия. - Не смотри так. Не понравилось? - Скажу честно. Прекрати это дело. - Все так плохо? - Я не буду критиковать твои работы. - Я люблю критику. Она помогает мне двигаться вперёд. Я наклонил голову, увлечённый снова льющейся чепухой из его уст. Почему ему это удаётся так приятно и завораживающе для слуха? Странный все-таки. - И как это? Много ли людей критиковало тебя? - Нет, - качает головой, приближаясь. И мы смотрим в десяти сантиметрах друг от друга, иногда заискиваем что-нибудь по лицу, даже ощущаем вырывающиеся выдохи. - Ты первый. - А говоришь так, будто много грязи вылилось на тебя. - Да, грязь она повсюду. Каждый день со мной. Я только молча проглотил эти странные до жути слова. Наверное, все дело в слухах. Опустил глаза, будто бы виноватый, уже не готовый к продолжению дискуссии. Начал складывать предметы в рюкзак. - Снова сбегаешь? - Я не сбегаю. Просто не ходи за мной, не разговаривай. - Я думаю, - встаёт заранее, а лицо украшает ухмылка, так не подходящая к мягкому образу его одежды, повадок. - Ты боишься того, что скажут другие? Это было сродни оскорблению. На нем кофта висит, и похож он на бездомного кота. И обижать как-то даже не удаётся толком, но отвязаться хочется. Он заносит руку, кладя карандаш на положенное место, а затем уходит, оставляя после себя запах ванили, который я почему-то с удовольствием вдохнул. Все дело было в том, что мы не знали друг друга. Мы ничего не знали. Даже имён. Лишь только, когда он начал посещать занятия, не так часто, но все же, я услышал впервые его имя, слетевшее с языка преподавателя. А он точно запомнил и моё. Но мы больше и правда не общались. Тэхён сидел прямо передо мной, как в самый первый раз, но не обращал ни толику внимания. Я добился того, чего так желал. И был ли доволен результатом? Скорее да, чем нет. Я вновь вернулся к привычному порядку жизни, и там не было никаких чудаков, которые тратили моё время на бессмыслицу. Иногда я ездил в парки города. Любил прогуливаться в одиночку, с книгой в руках, или в наушниках, расслабляясь и разглядывая пышные деревья, парочек, обжимающихся. Я думал о своём. О том, чем стану заниматься после окончания университета. У меня не было отличных перспектив, высоких целей, я был таким пустым. Я решил, что скорее всего, первое время не отлипну от места уборщика, или кассира, официанта. И не чувствовал той подавленности, которую ощущали все студенты, считавшие, что на их жизни поставлен крест. Возможно, я тоже в какой-то мере был странным, отчуждённым от настоящего мира, а таковым считал только «его». По пути выхода из аудитории, меня перехватил одногруппник, имени которого я даже не помнил, а все, что я мог сказать о нем, - так это то, что он вечно весь из себя доброжелательный и душа компании. Начал сыпать мне на уши новости о своей ближайшей вечеринке в эти выходные. Я отказался сразу, не вводя людей в сомнение и замешательство. Он только похлопал меня по спине, я почему-то возжелал скинуть эту руку, но уходя, внимательно разглядел веснушки на его лице, да и волосы торчком, забавные такие. Я не искал общества, мне было хорошо и одному, в моей жизни не было абсолютно никого, начиная с родителей, заканчивая любимой девушкой, друзьями. Я привык к себе. Своему молчанию. И выживал в этом мире как обособленная ячейка от крупной системы. Поэтому, я и предположить не мог, что одним утром встану у мелкого памятника, зачем-то разглядывая человека, сидящего на плите, удобно опирающегося на ноги статуи. Он выглядел... Как не он сам. Обычно его лицо сменяло множество физиономий и масок, и сейчас он сидел как сфокусированный на чем-то, но там была лишь горсть земли, не более. А парень смотрел так, как смотрят на диковинку. Мне стало интересно, самую малость. Я подошёл, бросая взгляд на объект исследования. Что он там нашёл? - Чонгук? - спросил невинным тоном, поднимая голову и щурясь от солнца, выглядя нелепо, но даже мило, и... Будто бы не было никаких раздоров между нами. Меня это обескуражило. Я же хотел извиниться, или это он... Должен был? - Ты тоже видишь это? - Вижу «что»? Отвернулся, не удовлетворённый ответом, не то, вовсе не то, что хотел услышать. Прыгнул на ноги, шлепая тапочками, под копирку кожаных, немного поношенными, удаляясь вперёд. Схватил карандаш и начал что-то поспешно чиркать у себя на бумаге. Я же, долго смотрел на его пыльную задницу в объемных штанах. Вздохнул, и догнал, не говоря ничего, просто следуя беспричинному маршруту. - Ты идёшь к ним? На вечеринку? - поинтересовался, все ещё не отлипая от особого акта творчества. - Тебе стоит. - Почему это? - Чтобы не быть таким потерянным. - Я не потерян. О чем ты? - Всю жизнь любовью пламенной сгорая, Мечтал я в ад попасть, чтоб отдохнуть от рая... Я промолчал. И не обратил никакого внимания, что он там прошептал себе под нос. Я только осознал, что мы в общем-то были похожи тем, что оба вели некий отшельнический образ жизни. И признаюсь, мне уже начинало нравиться слушать его проникновенный голос, как колыбельную, как успокоение в этом шумном и стремящемся ритме города. - У тебя тоже никого нет? - обернётся, наступая, и прильнёт к моей мочке уха, шепча. - Давай будем друг для друга. А я ответить ничего не смог. Как ни в чем небывало, он продолжил путь, оставляя меня позади. И все-таки, все называли его умалишенным из-за таких вот опрометчивых действий? Это была рутина. Это была обыденность. Я будто бы спал в бесконечном потоке смены дней и ночей. Даже не был уверен, что хоть умри я, кто-то бы обязательно горевал, тосковал, и в последний путь проводить пришёл, и цветы красивые возложил. Я никому не был нужен. Никто не был нужен мне. И возможно... Может, хоть немного, я жаждал этого простого понимания? Мне было сложно сходиться с людьми, я не мог запросто построить крепкие отношения, они почему-то обрывались на первой ступени. Кто знал, был ли я той самой беспокойной душой, которая была проклята на вечные скитания? Пустые, непрекращающиеся. И даже часто сравнивал себя с героями-романтиками из произведений наилучших для меня, подходящих по нраву. Сравнивал, - и это, так или иначе, ничего не меняло. На работе случился казус. Кто-то украл пару дорогостоящих бутылок со склада, а мне там недавно пришлось проходиться шваброй. Вызвали и начали тыкать пальцем, почему-то уверенные в том, что именно мне они были позарез нужны. Стерпел несправедливые обвинения, даже срез зарплаты, и прожигал взглядом противную моську бармена, на выходе зачем-то «случайно» задев локтем стакан содержимого. Он кричал мне вслед, я скорее хотел очутиться в постели. И ваниль. Мне захотелось мороженого со вкусом ванили. А у «этого», видимо, шампунь с похожим запахом... Или гель для душа, или спрей какой, неважно. Когда мы снова встретились в круглосуточном магазине, в немного прохладное утро, только расцветающее, он сидел за стойкой у окна, где обычно поедают быстрорастворимую лапшу. Я ничего не сказал ему. Я просто ушёл. Не знаю, то ли обстоятельство, произошедшее в баре, повлияло на меня так, то ли я впервые решил, что ничего не потеряю, если единожды окажусь на пати, не знаю. И я приехал туда, как приезжают на типичную посиделку. Даже наряжаться не стал. Меня встретил тот мохнатый парень, мы непривычно поздоровались, пожали руки, и он затолкнул во внутрь, в обитель похоти и бурлящей молодости. Иногда оглядывались в мою сторону, мол, он действительно с нашего курса, но не заговаривали. Я ощущал себя белой вороной в этом феерически ослепляющем огне различных смешивающихся голосов. Половину часа просидел на диване, где тоскливо выпивал бутылку за бутылкой. Алкоголя было столько, что грех было не прийти. Я отмер тогда, когда в дверь в который раз позвонили. Народ ещё собирался, но никто не мог предположить, что появится до одури знакомая всем личность, как никогда красиво-смиренная, не тронутая перешёптываниями и недовольством, прописанным на каждом пьяном перекошенном лице. Он перешагнул порог этой квартиры, как перешагивают другие, а у меня что-то странно заколотилось в груди. Ладони вспотели. Я определенно не был в адеквате от количества залитого в меня спиртного. Мне хотелось подойти. И послушать его бред в трезвом состоянии, а я, может быть, начал бы трезвонить свой. Но, он сделал это первым, мы были лишь вдвоём на пляшущем в глазах бордовом диване в клетку, и он заискивающе улыбнулся мне, больше никто не был увлечён его присутствием, скажу честно, всем было плевать, каждый развлекался по-своему. Мне понравилось то, что его одежда не менялась, и какая к черту разница, говорит ли это о бедности, или о чем-то другом, мне нравилось, а нравилось потому, что она чертовски шла его худому телу, хоть и обыкновенная. И так подходяще была противоположна моей, - спортивным штанам, и десяткам бело-чёрных футболкам, толстовкам. - Ты и сюда принёс свои штучки? Серьезно? Будешь все веселье творить искусство? - Они всегда со мной. И умирать буду, тоже со мной, - ответил своим бархатным голосом просто, он звучал для меня как тягучий мёд в ярком шуме. - А у тебя язык заплетается. - Да... Не понимаю, зачем торчу здесь... - Наверное, потому что устал? - Устал? - От самого себя. Мы смотрели друг на друга с сотой секунды, и это было как чертово притяжение, как приятное покалывание, я очерчивал его профиль и длинные пальцы, которыми он стучал по подлокотнику. Один и тот же ритм мутнел в моем мозгу. - Мне нравится, как ты пахнешь, - зачем-то ляпнул я, но нисколько не жалел. - Словно ты выливаешь на себя весь чертов флакон шампуня... Он заинтересованно придвинулся, так, что наши колени смогли соприкасаться, а жар тела отдавался чужому телу. Он что-то прошептал на ухо, я не смог разобрать; потянулся и забрал бутылку из моих рук, довольствуясь; когда его кадык на тонкой шее медленно двигался при каждом глубоком глотке. Я смотрел как загипнотизированный, отогнал невнятное наваждение, но ведь уже было поздно, я оказался пьян в стельку. Это не есть хорошо, наверное. - Я хотел бы написать шедевр, - сказал он после третьего захода. Мы обособились от остальных, жили в каком-то собственном нарисованном мире; в пузыре, а этот пузырь взлетал вверх, к облакам. - Шедевр, который и назовут так. Представь, что через лет сто-двести, кто-то найдёт мои потерянные записи, откроет публике, и я стану знаменит... - Об этом ты мечтаешь? - Я не мечтаю. Давно уже перестал. Меня удивляло, что я до сих пор поддерживал с ним общение, слушал с великим терпением, даже с толикой заинтересованности, не внимая фразам глупым и бессмысленным, как делают это молодые родители, отмахиваясь от чудачеств ребёнка. Но иногда... Он говорил вещи, о которых невольно задумываешься; вещи, на которые он будто бы своими руками приоткрывает тебе глаза; интересные вещи... - Почему я здесь? Зачем я вообще поступил на эту специальность? - улыбнулся, как улыбаются дурачки, активно жестикулируя, а в глубине души желал оторвать себе язык. - Это ведь даже не «моё», понимаешь? Я, правда, все время думал о бизнесе... Начинал строить какие-то наивные планы на дальнейшую жизнь. И на некоторое время, у меня получилось, получилось быть таким же как все остальные. А затем... Я попал сюда, и... - Все стало невыносимо-ненужным. Я завис. И легонько кивнул. Этот человек говорил так, будто бы раскрывал мою душу, постепенно, край за краем, а я не сопротивлялся. - Я не могу найти своего места в жизни, - выложил на духу именно то, что должен был. Не ему. Нет. Странно это вообще. Но выложил. - Его и не нужно искать. Просто живи. Я улыбнулся. Мне захотелось смеяться над вылупленной до скрежета банальности фразы, но затем я ещё раз обдумал её, и мне уже не было так весело, лишь жалкая жажда сбежать из этого пропитанного развратом места, на чистый воздух, может быть завернуться в комок и никогда больше не просыпаться. Меня заставили почувствовать ненависть к своему нутру в который раз. Подумать только, никто бы и не догадался, о чем мы толковали в углу комнаты, и почему толковали, когда атмосфера и причина сбора однокурсников существовала вовсе не для этого. А мы тут проповеди и поиски утешения устроили, точнее, я один... Мне не следовало пить. Об этом я пожалел пока что в первый раз за вечер. У него вечно эта дурацкая непонятная улыбка, скрывающая что-то, и описать её невозможно, и одна такая, которую я встречал на своём пути. А как он наблюдает за окружающими, за этим самому наблюдать завораживающе. Будто бы расчленяет на части; ощупывает каждую; видящий скрытое, как немой художник, все страхи, боли, сожаления, и злые начала. - Это твой друг? - Какой друг? - я поискал глазами, натыкаясь на единственное знакомое лицо, помимо того, с кем разговаривал сейчас, оно хмуро бросало неизвестные намёки, отворачивалось. - Я не помню его имени. Мы несколько раз пересекались, потому что он пригласил. - Похоже, волнуется за тебя. - С чего бы? - Из-за того, что со мной. Я неловко пожал плечами. Подумаешь, что за бред. Кто-то толкнул меня в коленку, прозвучал дикий девичий визг, такой оглушительный, по крайней мере для моего состояния, и жёлтый всплеск слева, и огромное с размером шар мокрое пятно на бежевой ткани. Я ошеломительно взглянул на шатающуюся незнакомку, которая даже захохотала своей провинности, её потащили подальше от надвигающихся неприятностей. Может, я дурак, но мне казалось, что все это было специально, что все подстроено. Обычно, они сами боялись находиться с ним поблизости, предпочитали дальнюю дистанцию, а тут сменили тактику, видимо, разгневанные, что он явился без приглашения. Хотели прогнать. И Ким задумчиво уставился на детскую шалость. Нисколько не раздосадованный. Я не знаю, что вселилось в меня, не знаю, какими чувствами руководствовался, когда сильным сжатием ухватил за тонкое запястье, и потянул в уборную, да так, что он сначала споткнулся, не ожидавши. Я запер за нами дверь сразу же, и все это напоминало мне сцену подросткового фильма. Но мы не были прорисованными актерами в каком-то сопливом фильме. Мы поступали так, как поступают в жизни. - Твоя кофта, - мой голос опустился на несколько октав ниже, интересно почему. Здесь было тихо, разговоры и прочий шум от музыки еле просачивались сквозь стены; так уединенно, что мне пришлось прижаться к стиральной машине, чуть ли не оседлать. - Давай просушим её. - Хорошо, - он согласился, как соглашаются на приглашение пойти пообедать, и приступил к её стягиванию, хотя что там, она бы сползла по нему как по заледеневшей горке. Его лицо уже было спрятано в покровах любимой, а может единственной, кто знает, одежды, а моему взору открылись выступающие ребра и втянутый живот; кожа невероятно поразительного оттенка, молочного, и во мне закричало необычное желание прикоснуться вот к этой самой коже, узнать какова она на ощупь. Я был определенно не в себе, иначе бы не положил ладони на его поднятые локти, заставив замереть, заставив сместиться назад. Своей нагой спиной он буквально упал на прохладную темно- коричневую дверь, все с тем же незавершённым актом снятия кофты, который я так внезапно прервал. Мне казалось, дышать становилось тяжелее, во множество раз, и слышны были наши рваные вдохи в самое ухо, ибо все люди за линией этой комнаты куда-то и зачем-то испарились, и никакой вечеринки на самом деле не оказалось. Мы жили в спертом вакууме, а развернувшаяся ситуация являлась сама по себе щекотливой до одурманивания. Одним резким движением я скинул ткань на пол, она медленным взмахом пронеслась на уровне наших глаз. Мы будто бы впервые действительно заметили друг друга. Мне стало больно-неприятно, потому что его лицо оставалось все таким же неизменно-поддельным, играющим театральную роль в изуродованной-красочной маске. И я схватил его за худые чуть сутулые плечи, в моих руках они ощущались как беззащитные тростинки, которые я мог с лёгкостью сломать и рассыпать по ветру, и сквозь материю своей футболки я почувствовал жар чужого тела. Наше тактильное взаимодействие передавалось через пелену опьяненного разума, но эти секунды я не смог бы забыть ни на завтрашнее утро, ни через неделю, ни через месяц. Я только потянулся. Странно-холодная ладонь, перекрывшая, помешала и восстановила разрушенные границы. Она была знаком сожжённого моста назад, и я не должен был заходить дальше по последнему проблеску здравого ума, но я не сделал этого, и даже не уверен, что последовало далее, лишь только неуклюжее прикосновение к желанным губам, первое время сжатым, вскоре, - податливым, и таким мягким, что я не мог насытиться, как до костей изголодавшийся, истощенный до потери сознания. А когда умялся, соизволил оторваться на одно мгновение, а там словно растерзанные опухшие красным мерцают ранее бледно-розовые, и взгляд шальной, но непоколебимый, какой-то то ли отстранённый, то ли слишком погруженный в меня самого, в мои мотивы столь безумного поступка, а были ли они? Почему нельзя сказать, что во всем виновато состояние крайнего опьянения? Но существовало и одно, только слабый огонёк, который разгорался все сильнее... Я не мог остановиться, а он не остановил меня. Он лишь провёл носом по пульсу на шее, пуская феерический разряд, и вселенная для меня прекратила ход своего времени. То было ознаменование его согласия на авантюрную игру для нас обоих. Я развернул чужое тело, слишком рвано и грубо показалось, и оглядел эту идеально-пропорциональную изящную спину с россыпью мелких невидимых родинок, и накрыл его прижатые ладони на двери своими, крепко, собственнически, припадая легкими поцелуями по выделенным лопаткам. Когда мои руки коснулись его тонких невесомых штанов, мы замерли вместе. Я аккуратно спустил их вниз наравне с бельём, к ступням ног на коврике. Сглотнул взбудораженный, и звякнула молния на моих джинсах, взгляд метнулся куда-то в сторону. Неизвестный гель для умывания на взмокших ладонях растекся жижей по пальцам. Я прижался грудной клеткой к этим самым помеченным лопаткам, выдохнул куда-то в скулу странно-застывшего парня, чтобы сказать, что попытаюсь не сделать больно, что все будет хорошо, и в общем-то... Я проглотил все слова, когда только ощутил первое давление, когда он только начал мелко дрожать подо мной. Я потерял связь с миром. Мне хотелось больше. Ещё больше. И я получал это. Его лоб жался к твёрдой поверхности, а из губ слетали глубокие вдохи и выдохи, я слушал их с упоением, со звериной силой стискивая длинные пальцы поверх своими. То было неописуемое ощущение. Я растворялся в его красоте, голосе, особенностям характера, невероятном теле, в нем. Заполнял собою каждую его частицу, размеренно, осторожно, как делают это любовники, чтобы заклеймить драгоценный миг в своей памяти. Было настолько душно, что и двоим в такой тесной комнате становилось невыносимо сгорать от витающего в воздухе страсти, волнения, удовольствия. Низким соблазнительным тембром он испустил что-то похожее на тихий стон; я укрылся в его мокрой от пота шее, застыл, пытаясь совладать с дыханием. Я не хотел выходить из него, я хотел, чтобы это продлилось вечность. Но кажется он тихонько задвигался, я осторожно отпустил, залипая на то, как белая жидкость немного стекает по внутренней стороне худощавых бёдер. Под руками на стиральной машине нашёл сухие салфетки, только собрался заняться оставленными следами, как он проговорил чуть слышно: - Я сам. Мои джинсы уже были в порядке, и я был уже почти что в порядке, но он ни разу не взглянул на меня после произошедшего. Молча одевался, молча мыл руки, молча собирался уходить. Я ляпнул: «думаю, ты нравишься мне». - Не нравлюсь, - был его ответ. И действительно вышел, оставляя одного. Я простоял может быть минуты две, за это время никто не нарушил мой постепенный сбор мыслей, я хаотически искал ответа, считал, что возможно облажался, но это ни за что не могло быть ошибкой для меня. Я и правда... Был очарован им? - Почему здесь... Витает запах секса? - наш заводила открыл дверь нараспашку, улыбаясь, как улыбаются удовлетворённые результатом свахи, но увидев меня, просчитав в своей голове что-то, его прямая улыбка ничком спала. - Черт... Недавно же... - Он ушел? - прошептал я, потерявший всякую надежду. - Может, успею догнать... Пролетая мимо ненужного для меня в данный момент человека, я удивился, когда этот человек ухватил меня за локоть, заглядывая в глаза ужасающе. Он выглядел чересчур обеспокоенным, что становилось тошно. - Что же ты наделал...? Его внезапный вопрос поставил меня в тупик. Выпутался из натиска, наскоро обулся и выбежал по лестнице в сырой и свежий воздух весенней ночи. Что не так со всеми людьми? Я думал об этом раз за разом, когда искал уже знакомую до боли ссутулившуюся спину. Они не видят очевидного. Я не видел очевидного. Тэхён отличался от нас только тем, что был лучше, индивидуальнее. А мы не принимали его таким, потенциальную угрозу, бросавшую тень на наши многочисленные недостатки. Я не хотел сказать, что он был самой настоящей добродетелью, он и не был, он был просто... Самим. Искренним, настоящим, не боящимся нападок и слухов. Той ночью я так и не нашёл его. На следующий день я не застал его на занятиях, не то чтобы он посещал их безукоризненно, но я весь изводился, и еще в мою спину остро врезался укоряющий взгляд другого человека. Человека, с которым я меньше всего хотел разговаривать. Я спал с парнями лишь раз. По любопытству. По влечению. И то, что случилось, - можно сказать произошло по вине влечения, но я не смог бы сравнить уже поблекших для меня незнакомцев с Тэхёном. Никогда бы не смог. Все было не то. Я чувствовал что-то иное, там, в маленькой ванной со вспотевшим стеклом в настенном зеркале. Но как оказалось все было не совсем обоюдным. Я уже был не уверен, желал ли он того же, как желал того я. А когда-то он сам, в нашу первую встречу, затронул эту тему, мне же было не до странно-нелепого парня в поздние ночные часы. Я хотел избавиться от него. Не избавился. А теперь уже сам не совершил бы столь опрометчивый шаг. Я не знал, где искать его. Никто не был с ним знаком так, как был знаком я. Никого не было ближе меня в его окружении. Среди всего курса. И некому мне было обратиться за простым советом, за любой помощью. Я также ходил на лекционные пары, драил полы в захолустном баре, покупал себе пару бутылок, а потом зависал с ними на бордюре в свете ярких неоновых вывесок, огней большого города и оживленных улиц. В моей груди разрасталось что-то противное, бездонное, я ничего не мог поделать с этим чувством. Вспоминал забавные высказывания насчёт поэзии, серьёзное отношение к этому роду деятельности, иногда возникала мельком грустная улыбка, но она быстро пропадала. «Вот бы сейчас послушать его записи» - думал я, хоть они и никудышные некоторые, а на циферблате стучала стрелка после двух, и я шёл в общежитие, чтобы выспаться, чтобы позабыть на неопределённое время.