Strange and Beautiful

Я смотрел на скрюченные и уродливые ветви сплошь произрастающих деревьев, которые создавали идеальную композицию и картину человеческого рода. Я смотрел, и видел самого себя среди этих сцепленных рук, пока курил вторую сигарету на крыльце бара. Нет, до этого я не болел такой привычкой. Это произошло недавно, я свернул после занятий в ларёк, а там, не раздумывая, ткнул в пленительную пачку, не зная толком и не разбираясь. Ткнул, а у самого руки чесались побыстрее попробовать, словно с помощью курения я мог избавиться ото всех страданий. Наивная логика, потерпевшая крах. Оно меня, конечно, не спасло, лишь так, немного притупило волнение. Нравилось мне стоять в темной ночи, и толковать со своими тараканами в голове. Философствовать, мучаться, представлять одного человека... Он исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился. Я не получил ни объяснений, ничего, и уже навыдумывал всяких собственных доводов. И так получилось, что однажды, возвращаясь с работы под утро, в выходной, я застал худое склонённое тело на лестнице круглосуточного магазина. Я очень сильно хотел спать. Кажется, у меня уже появились мешки под глазами от недосыпа. И выглядел я так себе. Но я был несказанно чуточку рад. Что-то, ранее натянутое как тетива, расплылось, будто бы облегчение. Самая спонтанная ситуация, которая не могла быть правдой. Так просто. Я повстречал его на проходящих улицах. Сидящего, протянутой рукой ласкающего бездомного котёнка. По моим ногам зазвенели две банки и закуски в пакете, пока я подошёл. Он определенно услышал, понял, что это был я. Лица его не видел, а он продолжал своё занятие, увлечённый другим существом, который был гораздо меня милее. Вон, урчал под большой ладонью, подстраивался под нежные движения. Я почувствовал легкую зависть. Не знаю, с чего бы. Хотел не быть невидимкой. А рыжий комок вырвался и побежал, что есть мочи. Небось, ощутил. Возможно, дело во мне. Я внимательно смотрел ему вслед. - Почему ты ушёл в ту ночь? - прошептал, поворачивая голову, пока стеклянными глазами он созерцал вид спешащих поблизости прохожих. Раздавался шум вечно неспящего города. - Ты... Жалеешь? - Я никогда не жалею. - Значит, не жалеешь? - Нет, - он поднялся, привычное средство для писанины покатилось вниз, по асфальту. Я подобрал, но возвращать не торопился. Он отряхнулся от пыли и грязи, уставился на моё лицо выжидающе. - Что-то не так, Чонгук? - Всё не так. - Могу я чем-нибудь помочь? - его поставленный вопрос выбил меня из колеи. Я не мог поверить, что он делал это запросто, будто бы и забыл, что произошло, или не хотел помнить. Я закусил губу. Почему мне так хотелось прикоснуться к нему? Совсем немного. Лишь пальцами к пальцам. - Ты сказал «давай будем друг для друга», - я обводил глазами его каштановые волосы, на вид очень мягкие и рассыпающиеся от порыва ветра; и я не смог больше выносить лица. Я понял необычную вещь. Он никогда не был искренен на самом деле. Вся его открытость, простота и загадочность не подразумевали собой настоящую личность. Это была обратная сторона лживости. Такая несуразная. - Актёр. Вот ты кто. Я отдал ему карандаш. Он принял без всякой неловкости и недоумевающего вида. Он оставался тем самым человеком, что я повстречал случайным образом. Мяукающий организм зачем-то вернулся обратно, будто выжидал, когда же я закончу. Тэхён поднял его на руки, бережно прильнул к макушке, словно защищая от всего враждебного мира, и взглянул в последний раз в мою сторону. Я уже ничего не ждал. Я смирился. Я похоронил свои только расцветающие чувства. - Ты не понимаешь значения моих слов, - сказал он. «Давай будем друг для друга». Я нахмурился, напрягая извилины. - Тебе будет сложно со мной. В плену робинзонад безумная душа... Последняя часть не совсем была четкой. Я посчитал, что сумасброд процитировал строки из стихотворения. Но и это было некстати. Зачем было вставлять их в свою реплику? Кажется, он и раньше что-то подобное делал. Я как-то пропускал мимо ушей особенности его темперамента... - Ты придёшь... В университет? Тэхён пожал плечами беззаботно, разворачиваясь. Унося с собой ещё одно живое создание, он терялся вдалеке медленно, и его спина в растянутой кофте несла в себе различное множество моих воспоминаний. Я начал часто выкуривать между лекциями. Мне катастрофически не хватало чего-то. Жить становилось ещё тоскливее. Узнал, что парня, который устраивал попойку, звали Бином. Как же я раньше не мог запомнить его имя? Оно столько раз проскакивало мимо меня... Он даже представлялся. И остальные однокурсники обрели нечто новое, доселе незаметное. Их лица будто бы не были больше одинаковыми, сливающимися как отшлифованные. Когда я оказывался в аудитории, меня окружали разноцветные огни, горящие внутри каждого. И я чувствовал... Словно во мне жил тот самый огонь. Это было странное ощущение. Как говорят, «жизнь заиграла новыми красками». Было ли что-то похожее? Я сказал бы «да». Но отчего же? Я не раздумывал над причиной. И Бин, не пытающийся подойти ко мне сразу, зато привыкший сверлить глазами, все-таки вцепился в меня мертвой хваткой посреди коридора, чтобы продолжить свой упрямый монолог, который я нисколько не желал выслушивать. Он затащил меня подальше от ненужных ушей, и долго мялся, не зная, как же добраться до самой сути. Вмиг посерьёзнел, будто бы представляя речь перед большой публикой. Я уже изрядно заскучал. - Вы это... Вместе? Я нахмурился, догадываясь о ком пойдёт речь. В принципе, и ожидал. - Тебе какое дело? - Все не так просто, как ты думаешь... Я же добра желаю. - И в чем же заключается твоё «добро»? - Тэхён, он ведь не совсем обычный... Парень со странностями. Ты в курсе уже, уверен. - И что это значит? - Это значит, что не стоило тебе заводить с ним отношения. Скажу проще: он - ненормальный. Я потыкал внутреннюю часть щеки языком, справляясь со своим презрением к рядом стоящему человеку. - Это ты - зачинщик всех слухов? - Я - не зачинщик. О чем ты? Слушай, я просто знаю его, хорошо? Мы учились с ним... В одном классе. Это было интересно. Хотя... Что мне такого нового могли рассказать? Когда мы разошлись, слегка измотанные и опустевшие после откровений, я не мог успокоиться, чтобы не думать о том, юном, незнакомом для меня чудаке. И о том, что на самом деле он скрывал за своей ролью. Я сидел допоздна в местном кафе, куда приходили влюблённые пары, друзья, семьи. Заказывал что-нибудь из напитков и просто наблюдал за этими людьми. А они сменялись как в быстротечном режиме. Я был там, потому что не хотел быть один. Впервые мне настолько осточертело собственное присутствие, глушили жужжащие мысли, что я проводил время именно так, по-истинному жалко. А затем пришёл «он». Как по привычке сел на своё законное место, даже не поздоровался, будто и не было меня, прямо перед его лицом. Я понял, что скучал. По всему. Ким тихо шептал, видимо, снова строки, либо взятых, либо своих... И звучно чёркал графитом по бумаге, весь в процессе, весь в творчестве. Мне очень хотелось прочитать все его стихотворения. Будь они никудышные, сырые. Когда лекция закончилась, я дождался, пока он выйдет первым, отступил, метров на пять лежала пропасть между нами. Мы оказались вне учебного заведения, я все ещё следовал по его стопам, незамеченный, а может уже. Возле ларька с цветами он постоял примерно минуту, мысленно абстрагируясь, зависая, разглядывая что-то призрачное для нас. Капли с облачного неба тихонько стучали по моему носу. Я не находил в себе сил догнать, высказать наболевшее, разузнать больную правду, которой меня никогда не собирались кормить. Уже хлынули могучие колья, разбиваясь об поверхность проложенных дорог, засуетилось вокруг, зашумело, я спрятался под навесом продуктового магазина, щурясь и пытаясь найти потерянную из поля взора фигуру. Она шла тем же размеренным темпом, не тронутая, не встревоженная человеческими заботами, будто и не причислялся он к разумному виду, будто и не наш вовсе, инопланетный... Мне привиделось, он и правда улетит. Выбежал из под укрытия, встречая холодные удары, чтобы не позволить, чтобы не оставлял. - Что же ты делаешь? - я прошептал, осторожно выворачивая его назад хваткой за тонкое плечо. - Простудишься. И твои... Я потянулся к взмокшим, набухшим листам, которые с каждой секундой таяли на глазах, разлагались, и уже давно потерянным записям, смытым волною. Как ребёнок, наскучившему старая игрушка, он выбросил свой любимый блокнот в близлежащую мусорку. Все это происходило у меня на глазах, я не мог вымолвить и звука от охватывающего замешательства. Что. Он. Натворил. - Не стой здесь, - вымолвил своими губами. Они у него, - сухие, потрескавшиеся. - Сам простудишься. - Я уйду только с тобой. Купленные зонты разделяли нас. Я не мог взглянуть ему в лицо, оно беспрестанно смотрело лишь вперёд. Мне не терпелось спросить о второй избавленной вещи, первая то была на месте, за ухом. Но для меня они навсегда отпечатались как близнецы, как то, что нельзя было разлучать. - Ты в порядке? Зачем... - Там ничего не было. - Как же? Были. Очень много, я видел. - Ничего не было, Чонгук, - повернулся он, выглядывая из под прозрачного навеса, разукрашенного бесчисленным множеством капель, стекающих и вновь располагающихся. - То набожность нахлынет, то уйдет, как в лихорадке — жар и приступ дрожи... И он нагнулся, снимая обувь со ступней; его шлёпанцы совсем растрепались, повисли в тонких аристократических пальцах. - Ты поранишься, - сказал я. - Зачем ты делаешь все это? - Что именно, Чонгук? - Остаёшься под ливнем, другой давно бы защитил себя от холода; избавляешься от стольких стихотворений; идёшь босиком по мокрому и грязному асфальту... - Ты находишь меня странным? - Да, - прямо заявил я. - Нахожу. - А где начинается и где заканчивается эта грань странности? Я прикусил язык. Его открытые щиколотки, кое-где уже замаранные землёй, выглядели как нарисованные на полотне, в брызгах воды при каждом хлюпающем движении. Мы дошли до незаметного выступа городского отделения банка. В нем, - оказалась дверь, а дверь вела в такое же необычное убежище, каким являлся сам хозяин. - Хочешь в гости? Проём был слишком низким, что пришлось опуститься на сантиметров пять, я не сказал бы, что я был выше, значит, это приносило ему дискомфорт каждый раз. А может не приносило. Такого человека не просчитать. Но в целом, это была маленькая комната обыденного студента. Слишком уединенная, не сказать, что уютная. Беспорядка как такового я не заметил, лишь горсть исписанных клочков бумаги, одиноко валяющихся возле плиты. Неизвестно, когда их соизволят убрать с пола, который был феерически прохладным, отдающим дрожь в пятки. Персиковые стены успокаивающе действовали на меня. Я предпочел молча следить за тем, как заваривали горячий чай на двоих. Одежда почти что просохла, но все ещё оставалась влажной и прилипшей. На нем она вообще пленительно смотрелась. Миг. И перед носом блаженный запах теплоты. - Я могу предложить тебе оставшееся печенье, но боюсь оно засохло. - Я не голоден, спасибо. - Хорошо, - пожал плечами и уставился в ножки стола. Мне всегда будет интересно, что он находил в обычных вещах такого необыкновенного? Я смаковал обжигающий напиток. Он приятно разлился в горле. - Как её звали? - Юджин, - без промедления ответил он. Будто бы знал уже с самого начала, догадался, по какому поводу я так жаждал встретиться. - Ты любил её? - Любил. Я не знал, что должен был спросить ещё, чтобы удовлетворить своё любопытство. Зачем я так? Оно меня никоим образом не касалось. Но ведь больно, что самому становилось страшно. - Скажи, почему подошёл ко мне тогда... Почему обратил внимание? - Ты знаешь. - Ты ничего не чувствуешь ко мне, так? - Ничего. Я с силой сжал кружку в своей ладони, она досадно пылала, жгла кожу, но разве можно было это сравнить с тем, что происходило в моей душе? А он - спокоен, задумчив, даже в мою сторону взгляд не поднимал. - Я увидел её в тебе. Вы совсем не похожи внешне, но все остальное, - поведение, мысли, особенности характера, преобладающее одиночество и закрытость... - Хватит. Я хотел отвлечься от непрошенных голосов, они гудели внутри, они кричали, что и случившееся на вечеринке можно было занести в этот чертов список... Во мне кипело чувство использования, предательства, ревности, бухало вниз комком, вызывая тошноту. - Мы вожделеем — и растет предмет, мы остываем — сводится на нет... - Не говори, - я прошептал надломленно. - Не цитируй больше никаких строк... Пауза. - Чонгук? Давай попрощаемся сегодня? Его пшеничные волосы растрепались по белой простыни; руки, такие худые, которые он раскинул по обе стороны, были похожи на руки заколотого мученика; и глаза, прекрасные большие глаза, глядели вверх полуоткрыто, словно в сладком сне. Полоска открытого участка кожи из-за задранной кофты на талии, которую я поднял еще выше, осторожно, можно сказать неуверенно. По указке открыл первый ящик тумбочки: в ней валялось самое настоящее барахло, несколько серебристых пакетиков. Меня ничего не должно было волновать, и то, что происходило в этой самой комнате, на этой самой кровати, с самого нашего знакомства, тоже. Так почему же волновало? Я застыл, неожиданно повалился сверху, поставив локти, коленом раздвигая длинные ноги в чёрных воздушных штанах. Он внимательно посмотрел на меня, пытливо, благосклонно. Я не мог не прикоснуться к легким волосам руками, носом, вдыхая запах полюбившейся ванили. Но ни единое моё действие ничего не значило для него. Я это знал. Я это понимал. Звучно пронзила тишину между нами открывающаяся маленькая упаковка. Она куда-то полетела за кровать. Я выбросил туда же свою толстовку и спортивные штаны, белье; он стянул с себя последнюю часть вещей, прикрывающую человеческое тело. Тэхён сидел в эпицентре вороха постели, среди облачного, белоснежного. Я приподнял его лицо за подбородок, он неторопливо улыбнулся. Раскрыл сжатые губы, повалив на спину, не рассчитав напора, желания; он смиренно расположился подо мной, с отчаянной отдачей отвечая. Я провёл по его правому бедру, чуть приподняв; такая нежная на ощупь кожа. Чужое тело тихо напряглось, мы глубоко задышали в поцелуе, как дышат после бега на длинные дистанции. Поставил укус на бледной шее, по спине тотчас же заскребли пару ногтей, не сильно, рефлекторно. - Чонгук... Я молча надевал толстовку, она местами прилипала к вспотевшему телу; мне не терпелось поскорее уйти из этого места, чтобы не захотеть остаться ещё и ещё, а потом не суметь действительно распрощаться. Штаны несуразно висели на нем, пока он шёл к трапециевидному окну, по открытой верхней части тела фигурировали мои багровые следы, они служили знаком нам обоим ненужного времяпровождения, но мы почему-то потонули в нем. - Больше не увидимся. - Больше не увидимся. Когда выпускаешься из школы, время пролетает мгновенно, оно проносится мимо, и ты не успеваешь за его ходом, ты вяло плетёшься позади, падаешь, поднимаешься, снова падаешь, а уже и жизнь подходит к своему концу. Ты так и остался тем самым мальчиком, который только познал этот свет. Всего себя я посвятил учёбе. Впервые заинтересовался профессией, которая поначалу вызывала скупое равнодушие; которую я даже хотел забросить. С помощью неё я поставил себе цель выбиться в люди. Я больше не замечал вокруг никаких приоритетов; только будущее, только достаток. Наверное, так меняются по вине забытых чувств. Но у меня они все еще теплились, даже после всех сложностей, даже после разочарования, больной правды в глаза. Я не мог так просто забыть его; воспоминания отзывались как самое яркое и невероятное за всю недолгую жизнь. Я жил в приюте, я учился в старших классах, я поступил в университет, но среди всех окружавших меня людей, никто так и не зацепил внимания. Все как были, так и остались проходящими через года. Спустя пару недель пронеслись слухи о том, что «его» отчислили. За большое число пропусков должны были давно сделать это, но почему-то хотели дать возможность все исправить, так как желаемого не получили, официально он больше не числился в наших списках. Это означало только одно для меня. Самый настоящий конец. Полуразрушенный дряхлый мост наконец-то развалился окончательно между нами. Как-то так получилось, что того самого Бина стало слишком много в моей жизни. Он подошёл первым. Мы завязали общение. Иногда он заваливался в общежитие, ко мне и к двоим соседям с других факультетов. Они оказались неплохими ребятами, то есть я и раньше не мог усомниться в этом, но уже проверил на собственном опыте. Мы устраивали посиделки поздно ночью, когда остальные студенты за стенкой храпели в кроватях, глотали жадно пиво с банок, измотанные и доведённые после очередной закончившейся недели. Кажется, я был единственным в нашем кругу, кому разбили сердце. Мы пытались не шуметь, и в общем-то все обходилось без доносов. Нам ещё этого не хватало. - Чонгук, - Бин потрепал свои торчащие русые волосы, подсев ближе, пока приятели о чем-то усердно болтали. - Ты в порядке? - Я облажался. Он понимающе уставился на меня, потянувшись губами к спиртному. - Знаешь, до того, как Юджин покончила с собой... У меня состоялся с ней разговор накануне. Она сказала... Не помню уже точно как именно, но что-то вроде: «если влюбляешься в него, то раз и навсегда». Вот так вот. Мы можем только гадать зачем Юджин так поступила, но я уверен, что и вина этого чудика здесь тоже присутствует. Он не любил её, чтобы не говорил. Такие как он, - не умеют. После этого что-то во мне сломалось. Я взглянул на ситуацию с другой стороны. Часто виделось во сне, будто я стою за ограждением моста, закрывая глаза и взлетая как птица в ледяную синеву, а затем просыпался и почему-то ревел. Как мальчишка, что самому стыдно было, надеялся, что никто не заметил, а те дрыхли как убитые, не заботясь о чужих проблемах. В этом была своя загвоздка. Кроме Бина я никому не мог рассказать что-либо, да и ему не так уж хотелось, язык застревал в немом положении каждый раз. Вскоре я совсем перестал пытаться делиться сокровенным, оно не нужно было окружающим. Я не мог сказать с уверенностью, а было ли оно нужно «ему», когда я выливал все дерьмо как сумасшедший едва знакомому парню, а тот слушал, не перебивая и внимая любому слову. И слышать его ответные речи было так успокаивающе... Я постучал ровно два раза, никто не ответил. Проделал очередные действия ещё раз, приложив ухо к двери, - ни единого звука шагов, хоть шороха. Бесполезно. Его не было дома. По-другому я никак не мог связаться, поэтому остался сидеть на ступенях короткой лестницы, дожидаясь, как преданный питомец. Уже наступал вечер; солнце пряталось за горизонтом. Мимо меня проскочили множество людей, кажется, часть, - дважды, поэтому заинтересованно глядела, но я думал о том, насколько тяжело «ему» жилось без любимого человека. Я зачем-то верил, что тогда из его уст выскочила правда. Значит, можно ли представить себе, каково это, когда вторая половинка уходит из жизни по своему желанию, бросает тебя в мире живых? Я не мог. И почему я не понимал этого раньше, слишком занятый собственными разбитыми чувствами? - Чонгук. Не до конца осознавая прозвучавшего голоса, я поднял голову, она неприятно затекла в упавшем положении. - У тебя все хорошо? Я как дурак ничего не мог сказать в ответ, погруженный в залипание на привычное тело в балахонах. Все то же. Ничего не изменилось. Как же я скучал. Прыгнул и преодолел расстояние в считанные секунды; сжал его в своих объятиях, как не сжимал никогда до этого. Он мог бы спросить, что я тут делаю, проигнорировать, но он задал такой банальный, но самый наилучший для меня вопрос. Не двигался. Не отпрянул, не оттолкнул. Может, мы оба наслаждались этим мигом, можно же побыть немного сентиментальным? Немного довериться надежде. - Это я должен был поинтересоваться. С самого начала. Он пытливо взглянул на моё лицо. Все-таки выкарабкался из сцепления рук, они повисли как тряпичные. Не знал, что именно сказать, решил быть прямолинейным. - Юджин... - Да? - он тихо растянул слог. - Прости, что не выслушал. Оставил тебя одного. - Чонгук, это случилось в выпускном классе... - Не так давно. Тебе все ещё больно, ведь я прав? Он промолчал. Опустил глаза, как греховный, не смея их уже поднять. Я сплёл наши пальцы, уткнувшись подбородком в его пахнущие ванилью волосы. За светофором тащился старик. Рядом гудели машины. Ребятня весело обгоняли друг друга на велосипедах. И все это происходило на моих глазах. Я никогда не останавливался на таких обыденных деталях, мне казалось оно пустое, совсем не важное. Теперь и дышалось в разы лучше. На столе валялись засохшие коробки из под быстрорастворимой лапши, те же клочки бумаги, которые до сих пор не были тронуты. В целом, обстановка коренным образом не изменилась. А неубранная смятая постель навеяла воспоминания последней нашей встречи. Мне удивительно захотелось его поцеловать. Снял обувь и надвинулся, а он, - к стенке спиной прилип и взглянул с тем же благосклонным выражением, без которого я не мог прожить и дня. - Не хочу, чтобы тебе было ещё хуже, - прошептал томно в мои приоткрытые губы. - Это уже мои проблемы. Я наклонился, а он успел отвернуть голову в сторону, как лезвием по сердцу. - Я не думал, что вызову симпатию к себе... Правда. Если мы не остановимся, то как ты будешь жить? - ... я совсем ничего не значу для тебя? Так как я знал, что он не даст мне вразумительного, обнадеживающего ответа, я застал его врасплох, когда прильнул в требовательном поцелуе, сминая, не давая опомниться. Моя ладонь очертила тазобедренные косточки чужого тела, опустилась ниже. - Чонгук, - он горячо задышал. Слышать своё имя было усладой для моих ушей. - Давай полежим? Просто полежим. На закрутившейся простыни взялись за руки как настоящие влюблённые и глядели друг другу в глаза доверчиво, пронизывающе, словно пытаясь отыскать что-то. Кажется, я перестал волноваться обо всяких пустяках. Мы находились в неком блаженстве, успокоении, в своём собственном мире, и никто не мог потревожить нас. Это не были отношения, построенные на любви. Мы не были вместе, но мы не могли друг без друга. Он снова начал писать стихи. Я любил их перечитывать. - Твой грех мне добродетели милей, Мой приговор — ресниц твоих движенье.