Во имя высоких целей

      Старое эденийское солнце затапливало небо бледным, будто смешанным с пылью, но необыкновенно горячим светом. Четкие каменные грани домов-крепостей разрезали наползавшие волны тяжелого зноя. День за днем медленно умиравшая звезда ползла к зениту, чтобы через несколько часов свалиться за скалистые горы, вырывавшие из неба кривую ломаную линию горизонта. Отравленные лучи силились прорваться в дома сквозь окна-бойницы, но теряли силы в каменной толще и расползались на полу жалкими мерцающими лужицами. Эденийцы знали толк в строительстве крепостей: неприступные стены веками надежно укрывали их от невзгод вроде опрометчивых завоевателей или взбунтовавшихся рабов. Как волны, бьющиеся о подножья утесов в бесплодной ярости, они растрачивали силы впустую, ломали зубы о каменные стены, чтобы потом отступить поспешно и беспорядочно, рассыпаться на жалкие горсти, растаять под палящими лучами, отдав кровь и кости прожорливой черной земле. Век за веком, тысячелетие за тысячелетием. Империи сменяли одна другую, вспыхивали и гасли звезды на изменчивом небосводе, забывались громкие имена, а древние крепости все так же цеплялись за породившую их твердь. Она была плодородна и всегда отдавала стократ, но и брала взамен не меньше.       Семь старших колен — знатнейших, двенадцать средних по статусу и богатству и двадцать пять младших, тех, с кем никто не считался, и кто раз за разом присоединялся к победившему клану. Так было всегда. Традиция. Закон и следствие. Непогрешимое и совершенное устройство. Круг на карте, раскрашенный родовыми цветами знатных семей. За каждым цветом — непрерывная линия крови, семья с беспрекословным подчинением младших старшим, дом — угрюмая башня-хранитель, и символы живого богатства — концентрические линии точек, лепившихся к ее подножью. Каждый род владел рабами, обрабатывавшими землю и отдававшими урожай в бездонное чрево башни. Рожденный рабом не имел права на иной удел. Век за веком земля проглатывала кости порожденных ею детей, охраняя неизменный порядок. Редкие попытки нарушить традиции заканчивались одинаково. Кровь испарялась, перемалывались сломанные кости сброшенных с вершины башни преступников, а удобренные поля приносили новый урожай. Лишь однажды эденийцам пришлось испытать настоящее потрясение и поступиться священными привилегиями, потому что император Внешнего Мира Шао Кан оказался куда более рассудительным, чем другие незадачливые завоеватели. Он внимательно присматривался к скалившимся башням, изучал донесения и скопированные свитки — никто из аристократов не видел в том угрозы. До тех пор, пока Шао Кан не использовал против них их излюбленное оружие. Традиции.       Китане Эдения не понравилась с первого взгляда. Она прибыла с небольшой свитой и личной охраной и заняла бывший замок Джеррода, принадлежавший ей и как наместнице Шао Кана, и как дочери бывшего короля. Впрочем, о последнем факте доподлинно знал только ближний круг аристократов: по словам Драмина, появление в стране дочери покойного Джеррода могло вызвать ненужное обострение ситуации, нарушив равновесие между кланами. Драмин, который много лет занимал замок, освободил для Китаны и ее спутников целый этаж, но покидать прежнее жилище не торопился, изо всех сил демонстрируя Китане готовность услужить и ответить на все ее вопросы, чем вскоре стал изрядно ей докучать — она бы предпочла прежнее безразличное высокомерие.       Изрядно докучали ей и остальные представители аристократических семейств. Несколько дней прошло в настороженной тишине, а потом в крепость потянулись бесконечные процессии. Сперва явились представители семи знатнейших кланов, начиная от важных и угрюмых глав семейств и заканчивая многочисленными детьми, каждый из которых преклонял перед Китаной колени и произносил вереницу ничего не значащих для нее ритуальных слов. Они демонстрировали все возможное почтение, но Китана была достаточно умна и внимательна, чтобы рассмотреть под густым слоем верноподданнических чувств холодную скользкую гладь насмешливого, выжидающего презрения. Они останавливались в замке и каждый вечер собирались в душной центральной зале, освещенной чадящими факелами, чтобы по несколько часов обмениваться вежливыми колкостями в промежутках между очередной переменой блюд. Китана пыталась внести оживление в ежевечерний спектакль: задавала вопросы, которые интересовали ее на самом деле, прерывая очередной светский разговор, уточняла уклончивые ответы, однако быстро поняла, что это совершенно бесполезно. Гордые эденийские аристократы не торопились отвечать откровенностью на ее откровенность, или просто были не в состоянии обойтись без многословных вступлений и витиеватых оборотов. После долгожданного отъезда гостей Китана вздохнула было спокойно, но уже через пару дней замок снова наполнился шумом голосов и шелестом дорогих нарядов — явились двенадцать средних, а следом за ними и все двадцать пять младших семейств.       Вскоре Китана почувствовала к своим подданным чистое, незамутненное и искреннее отвращение. При дворе Шао Кана уважались ранги и титулы, однако личные отношения каждого из приближенных с Императором значили куда больше, чем родовитость или былые заслуги. Дерзость и самонадеянность Шао Кан сносил терпеливо, до тех пор, пока его приказы выполнялись четко и аккуратно, льстецов же не выносил и подобострастия не прощал. И похвала, и порицание высказывались открыто и одинаково искренне, и Китана привыкла к этой грубоватой, но надежной простоте. Теперь же ей в уши лились потоки замысловатой лести, в которой были тщательно запрятаны просьбы о переделе земель, вмешательстве в старую межклановую распрю и другие малоприятные сюрпризы. Сказав «да» в ответ на одну безобидную на первый взгляд фразу, она неожиданно для себя обнаруживала, что дала обещание посодействовать в чем-то, что совершенно ее не касалось и не интересовало. Драмин, который завел обычай присутствовать при встречах Китаны с посетителями, каждый раз бросал на нее красноречивые взгляды и подносил ко рту платок с дорогой вышивкой, стоило ей по своей привычке ответить собеседнику прямо и без обиняков, а потом длинно и нудно объяснял, еще больше запутывая, просил, грозил туманными «последствиями» ее прямоты…       Вскоре, поняв, что бесконечные аудиенции грозят ей помешательством, Китана высказала намерение наконец осмотреть свои владения. Драмин в очередной раз изобразил на лице священный ужас, и она дала волю гневу:       — Что не так? Я потратила достаточно времени, знакомясь с подданными — то есть, я хотела сказать, провела. Можешь быть спокоен, я справлюсь со своими обязанностями без твоей помощи, раз Император доверил мне это.       Драмин отвесил церемонный поклон.       — При всем моем к вам уважении, Ваше Высочество, у меня возникают сомнения относительно…       Китана подавила усталый вздох.       — Давай к делу, Драмин. Солнце жарит все сильнее, и я не собираюсь провести полдня среди нагретых камней, ожидая, пока ты скажешь мне о причине, по которой мне нельзя объехать мои владения.       — Видите ли, принцесса, всем известно, что Император собирается расквартировать войска в приграничных поселениях, и главы кланов могут связать ваши перемещения с этим фактом, к своему вящему неудовольствию… Нет, я не хочу сказать, что они недовольны политикой Императора или вашим назначением, или прибытием войск, но, к сожалению, мы здесь непривычны к резким переменам, и всем нам — и вам тоже — нужно время, знаете ли. Некоторый спокойный промежуток, перерыв, чтобы привыкнуть, — с отменной и необыкновенно тошнотворной вежливостью сказал Драмин, обходя кресло, в котором сидела Китана, и становясь у нее за правым плечом, так, что ей пришлось поднять и неудобно повернуть голову, чтобы видеть его лицо.       — Просто дайте им немного времени, принцесса. Теперь самое жаркое время года, полевые работы в разгаре, все силы у семей уходят на то, чтобы контролировать их ход. Управлять такими крупными хозяйствами нелегкое дело. Вам, должно быть, это непривычно, во Внешнем мире ведь нет ничего подобного, — Драмин переместился к окну, выглянул и замер, ожидая, что Китана тоже приблизится. Она, раздраженно дернув плечом, поднялась и пошла по гулкому каменному полу. Было душно, тело казалось неприятно тяжелым, а движения медленными и неловкими.       Под палящими лучами в желтых волнах копошились многочисленные черные фигурки, и ряды колосьев за их спинами падали наземь. В первые дни, ослепленная сиянием солнца, Китана восхищалась представшей перед ее взором картиной: широкие поля, переливавшиеся желтыми волнами колосьев, аккуратные ряды домов — все это казалось таким красивым, красочным и цветущим после суровой пустоты Внешнего мира. Теперь же кричащая яркость лишь утомляла.       — Почему они работают?       — Простите? — поднял бровь Драмин.       — Те, кто в поле. Сейчас ведь солнце в зените.       — Они с детства отдают все время труду, он им не в тягость, а в удовольствие. Так заведено, принцесса, и каждый из нас рад и горд быть на своем месте.       — Причем тут место или гордость? Ты ведь сам говорил мне, что здешнее солнце опасно, и днем лучше не показываться на улице.       — О, так это только для непривычных, — снисходительно улыбнулся Драмин. — Потерпите немного, Ваше Высочество, ваши слуги соберут урожай, зной спадет, и вы сможете осмотреть окрестности.       — Мои слуги? — переспросила Китана. Копошащиеся фигурки далеко внизу казались ей игрушечными.       — Да, ваши слуги. Замок, поля и поселения — это родовые владения короля Джеррода, вашего ныне покойного отца. По законам Эдении все это принадлежит королеве Синдел. Ситуация, конечно, неоднозначная, ведь королева заключила новый брак и покинула страну, однако Император не может, по нашим законам, предъявлять права на ее имущество, раз он не житель Эдении. Следующая в ряду наследников вы, у короля не было наследника мужского пола, а вы еще не вышли замуж. Правда, имперские законы предполагают несколько иное на сей счет, потому что имущество побежденного в поединке переходит к победителю, но Император до сих пор не отдавал никаких распоряжений относительно удела Джеррода. В общем, если не вникать в тонкости, то никто не может оспаривать ваших притязаний, и если не оспорит…       — Погоди, Драмин. Где остальная семья? У короля ведь тоже должен был быть клан, вроде тех семи… Кто из них мои родственники? — задала Китана давно интересовавший ее вопрос. Никого из новых знакомых она не желала бы признать родными по крови, но оставаться в неведении было неразумно. Драмин поскучнел и взглянул на нее с несвойственной ему нерешительностью.       — Что? Я снова нарушила какую-то давнюю традицию? — усмехнулась Китана.       — Вовсе нет, принцесса. Но дело в том, что у вас не осталось живых родственников, кроме королевы Синдел.       — Вот как?       — После смерти короля Джеррода у нас, к несчастью, случилось несколько крайне досадных недоразумений, — начал Драмин. Тени искажали очертания его лица и фигуры, так что он напоминал Китане говорящую статую в причудливых одеждах. — У кланов всегда есть два-три старых нерешенных вопроса, такое наследство, передающееся от отца к сыну. И, когда погиб Джеррод, его клану стали задавать неудобные вопросы, так всегда бывает, знаете ли, общее горе заставляет забывать о правилах приличия… Королева Синдел, которой перешло главенство в семье, предпочла покинуть пределы Эдении и сопроводить Императора во Внешний мир, и случилось так, что некоторые из участников… Участников спора проявили несдержанность…       — Они мертвы? — неверяще спросила Китана. — Вся семья Джеррода?       — И королевы Синдел тоже, увы, — вздохнул Драмин. — Я хорошо знал ее покойного отца, он скончался в преклонном возрасте еще до тех печальных событий, в тот год, когда выдал Синдел замуж за ныне покойного короля. Вторая супруга вашего деда, мать королевы, была еще совсем молода, когда… В общем, это прискорбный случай. Но виновные были наказаны, не сомневайтесь, а разграбленное имущество возвращено в замок почти в целости и сохранности.       — Как… Познавательно, — выдавила из себя Китана. Во рту вдруг появился привкус крови, а по спине пробежала дрожь. — Джеррод умер здесь же, в замке?       — Нет, что вы. Поединок проходил по всем правилам, как указано в уставах, оговаривающих правила турнира. Император выиграл бой честно и проявил к нам милосердие, и мы горды быть частью Империи, принцесса, — улыбнулся Драмин и снова отвесил поклон.       — Да… — пробормотала она. Сейчас ей хотелось только одного — запереться в своей комнате и сунуть голову в холодную воду. — Спасибо, Драмин.       — Еще один вопрос, принцесса, раз уж мы заговорили о традициях и обычаях.       — Что еще? — напряглась Китана.       — Ничего особенного и затруднительного. Ваши наряды, видите ли, немного нам непривычны.       — Что ты хочешь сказать?       — Вы одеваетесь как мужчина, будучи при этом, простите мне мою дерзость, молодой и красивой женщиной. Ваши подданные сочтут непозволительной подобную смелость. Семьи знакомы с обычаями Внешнего мира и им привычно то, что они видят, но вот простолюдины, знаете ли… Вам лучше сменить одежду на более традиционную, что поможет нам быстрее привыкнуть к вашему присутствию, а вам — почувствовать себя частью нашего мира. Да и солнце так повредит вам куда меньше.       — Как же мне сражаться в таком виде, если вдруг возникнет необходимость?       — Уверяю вас, это совершенно исключено, — ответил Драмин с неожиданной жесткостью в голосе. — Мы добропорядочные подданные Императора, и ни один из нас не помыслит о том, чтобы причинить вам вред. Поэтому и тренировки вы смело можете прекратить, и ваше оружие, — он указал взглядом на веера, висевшие у ее пояса, — его тоже лучше лишний раз никому не демонстрировать. Простолюдины трусливы и склонным верить слухам, а нам совсем не нужны волнения из-за того, что они вообразят, будто вы…       — Будто я что?       — Представляете угрозу, буду говорить прямо. Император не вмешивался в наши установления и предоставил нам полную самостоятельность в решении внутренних вопросов, и любые перемены вызовут беспокойство, которое совершенно не выгодно ни Империи, ни вам лично. Мы поставляем зерно и во Внешний мир, и в другие земли Империи, так что…       — Как-то, что я ношу оружие, связано с обстановкой в Эдении и треклятым зерном, Драмин? — вспылила Китана. — Вы живете по законам Империи, как ты сам мне сказал, а они позволяют женщинам, несущим службу, носить оружие наравне с мужчинами, тем более, что я дочь Императора!       — Только до замужества, принцесса…       — Если муж наложит запрет, — перебила Китана. Драмин продолжал, оставив ее слова без внимания:       — Император уважает традиции земель, на которые простирается его власть, и, будучи его полномочной представительницей — и дочерью, — вы, разумеется, проявите благоразумие и поступите так же. Достойная уважения незамужняя женщина подчиняется старшему в семье, не проявляет своеволия или непочтительности и отличается скромностью, так уж повелось. Обстоятельства позволили вам узнать другие нравы, но вы родились эденийской принцессой, Ваше Высочество, и не вам менять древние установления. Ваш случай и без того уникален…       — Мой случай?       — Да, именно так. Если бы не безвременная смерть короля Джеррода, он оставил бы наследника, принца, который по праву получил бы власть…       — То есть я здесь не в своем праве, так, что ли, тебя понимать? — выкрикнула Китана. Рукоятка веера удобно легла в ладонь, гладкая и прохладная.       — Кто я, чтобы отрицать ваши права, принцесса? Я всего лишь бывший наместник, а мои слова не более чем личные соображения, — примирительно сказал Драмин. — Но мы просим вас о снисхождении к нашим обычаям и о понимании. Разве не на этом строится власть?       Китана задумалась. Нечто в этом духе говорили ей Шао Кан и Шанг Цунг, так что она сочла, что в словах Драмина не было намеренного вызова. Возмущение никуда не делось, но на сегодня с нее было достаточно. «Назойливые аристократы, куча рабов, мертвые родственники, глупые традиции… Видимо, это действительно не что иное, как ссылка», — сердито повторяла про себя Китана, торопливо пересекая широкие коридоры замка, чтобы укрыться за дверями тихой комнаты от Драмина и Эдении в его лице.