Холодно

Олли слышит скрежет ключа в замке, а затем по квартире проносится усталое и хрипловатое: — Я дома! Звук упавшей сумки, шелест куртки, стук ботинок — опять Марко кинет их как попало, и после придется вытирать лужу грязной воды, что с них натечет. Вздохнув, Олли откладывает книгу и идет в прихожую, уже приготовившись читать нотации, но осекается, не успев раскрыть рта: Марко бледный настолько, что напоминает вампира, и даже натянутый до самого носа шарф не может скрыть от Олли эту болезненную бледность. Шарф неряшливой кучей приземляется на тумбочку, и теперь лучше видно следы неаккуратно стертого макияжа и уставший взгляд. Марко трет ладони друг о друга и шумно дышит на них, пытаясь отогреть негнущиеся пальцы, а затем отворачивается и легко покашливает в кулак, болезненно жмурясь. Поднимает взгляд, строит виноватое выражение лица и слабо улыбается. И это не та реакция, к которой Олли привык. Обычно, если они были порознь какое-то время, Марко, едва зайдя домой, обнимает его, встречающего у порога, ласково касается губами скулы и трется щекой о волосы, мурлычет шутливо и щипает за бок, добиваясь от Олли усталого от подобных выходок выдоха. А затем целует по-настоящему: глубоко и чувственно, не спеша выпускать из теплого кольца рук. Шепчет, как соскучился и ласково гладит по плечам и спине, смотря так, что перехватывает дыхание — столько в его взгляде восхищения и любви. Вместо всего вышеперечисленного сейчас Олли может довольствоваться только тяжестью уставшего любовника на своем плече и дрожью, гуляющей у того по телу. Кожа Марко даже под тканью теплой кофты ощущается холодной просто до ужаса, и он машинально растирает широкие плечи, позволяя использовать себя в качестве опорного столба. — Эй… — мягко шепчет Олли, тормошит Марко обеспокоенно, стараясь заглянуть в лицо. Берет его ладонь в свою, переплетая их пальцы, и вздрагивает от того, насколько они у Марко ледяные. Тот висит на нем безвольной куклой: замерзший и выдохшийся, и Олли хмурится: да, съемки клипов обычно бывают невероятно утомительными, но чтобы настолько… — Там было пиздец как холодно, — слабо бормочет Марко и вновь заходится приступом сухого, пока еще легкого кашля. Он старается прижаться теснее, вжаться холодным носом Олли в шею, туда, где так сладко пахнет, обвить руками сильнее и никуда не отпускать. Впервые за несколько часов ему по-настоящему тепло: дома, в заботливых объятиях, и терять сейчас это чувство подобно смерти. Но… — Хочу в душ. Свариться там, а то такое чувство, будто и кости льдом покрылись, — Марко виновато смотрит, но Олли только кивает и ласково ведет ему пальцами по скуле. — Иди, ты совсем как ледышка. И после быстро в постель. Я пока сделаю чай. — Кофе, — Марко строит коронный щенячий взгляд, мечтая о своей любимой, большой кружке, полной ароматного и пышущего паром напитка. — Чай, — строже повторяет Олли, хмуря светлые брови, и Марко со вздохом соглашается. Возможно, чай с травами сейчас и правда будет лучше… Включая воду и со стоном избавляясь от брюк, мимолетно полюбовавшись уже начавшей алеть, но все еще твердой кожей на бедрах, Марко слышит, как на кухне Олли гремит чашками в шкафу и еле слышно матерится, когда, как обычно, подставляет руку под пар из кипящего чайника. Качает головой, а затем с повторным стоном становится под горячие струи воды. Его всего до сих пор трясет, и волосы на руках дыбом — то ли не успел согреться, то ли организм безумеет от такого перепада температур и издевательства над собой. Хочется упасть в кровать и уснуть, но в носу влажно и Марко с грустью думает, что после такого избежать простуды точно не получится, а значит и спокойный отдых под вопросом. Он шипит, когда пальцы на ногах начинает колоть — кровь вновь начинает течь так, как ей пристало, и это хорошо, но почему же так чертовски больно? — Сделай воду не такой горячей — легче будет, — Олли неслышно появляется в ванной, просовывает голову и руку за шторку и самолично принимается крутить кран, настраивая температуру до оптимальной. Марко смотрит на него сонными глазами и словно со стороны видит, какое обиженное выражение появляется у него на лице. — Ты хочешь, чтобы я все же стал ледяной статуей? Не спорю, я буду прекрасной статуей, но подобная перспектива вообще не радует, — вода, текущая по плечам, перестает ощущаться кипятком, и Марко с досадой думает, что Олли как всегда был прав — колет теперь и правда не так сильно. Только все равно хочется вывернуть кран до упора и стоять так, пока не начнет слезать кожа. — Не хочу, чтобы у меня был вареный рак вместо любовника, — Олли качает головой и легко улыбается, а затем тянется рукой пощекотать Марко живот. Тот недовольно отстраняется от такого неуважения к себе уставшему и замерзшему, и Олли со вздохом задергивает шторку обратно. — Чай уже готов, так что хватит плескаться. Нормальную температуру телу нужно возвращать постепенно. Я положил твою одежду на корзину для белья. Отстраненно Марко думает о том, что мог даже и обидеть Олли своей реакцией, но он слишком устал, а бесконечно проворные пальцы его гитариста всегда вызывают внутри одно определенное чувство. И он явно не готов сейчас к чему-то подобному. — Хорошо. Спасибо! — кричит он погромче, чтобы Олли точно услышал за шумом воды, пусть дверь в ванну и не закрывается, когда они оба дома. — Давай-давай, буду целовать Ваше Ледяное Величество. Растапливать сердце своей Снежной королеве, так сказать, — хмыкает Олли где-то совсем рядом, в этой же комнате, очевидно дожидаясь, пока он вылезет — обнаженный и мокрый, и Марко вздрагивает. — О-олли, — умоляюще тянет он, но все же выключает воду и отдергивает штору, натыкаясь на внимательный взгляд. Это странно — они видели друг друга голыми бессчетное количество раз, пробовали в постели всякое и трахались в самых неожиданных местах и позах. Они знакомы так долго, что кажется, будто стали продолжением друг друга. И все равно взгляд серых глаз Олли заставляет Марко ощутить тепло румянца на щеках от смущения. Ощутить, но не задуматься — он слишком устал для секса. Так что, кашлянув, Марко выбирается из ванны и принимается торопливо промакивать кожу полотенцем, желая поскорее одеться и скрыться от прохладного после душа воздуха. Олли считает несколько иначе. Сделав шаг вперед, он отнимает у Марко полотенце и, зажав его концы в кулаках, принимается резко растирать плечи. Спускается все ниже и ниже, пока наконец не добирается до ягодиц и бедер, и Марко устало хмыкает, прикрывая веки. Он не в силах вынести этот взгляд — только не сейчас. Но от энергичных движений мягкой ткани по коже и правда становится лучше, и, благодарно коснувшись губ Олли своими, Марко одевается в теплые штаны и кофту с длинным рукавом. Задумчиво смотрит на теплые носки, но надевает и их тоже, а затем спешит в спальню, ловко забираясь под одеяло и конструируя себе теплый кокон. Олли входит следом, и Марко чувствует, как под его весом слегка прогибается матрас с другой стороны кровати. — А чай? — Олли… Устал, — Марко ненавидит себя за этот капризный тон, но ничего не может с собой поделать. Смотрит тоскливо на парующую чашку, но выпутываться из теплого, мягкого плена и уж тем более вытаскивать руки не хочется так сильно, что он бы расплакался, будь ему шесть. — И для кого я старался… — Солнце, прости, но я, правда, так устал, — Марко шепчет это скорее подушке, чем Олли. Глаза закрываются сами собой, он все еще немного дрожит, но холод, пробравший его в особняке до костей, сейчас ощущается уже не так остро, и терпеть вполне можно. — Давай хотя бы несколько глотков. Он с лимоном. А то будешь носом потом хлюпать, — неугомонный Олли все же тормошит его, переворачивая на спину, смотрит умоляющим взглядом, и, черт, Марко никогда не мог отказать такому. — Не могу пошевелиться, — предпринимает он последнюю попытку. Марко не возражает против чая, правда, но дрожь уже почти утихла, и если он сейчас пошевелиться — придется вновь с ней бороться. — Я помогу, — Олли ласково улыбается, ведет пальцами по лбу и зарывается в волосы Марко, и такому сопротивляться точно невозможно. Олли помогает любовнику сесть, укладывает удобнее подушку, чтобы можно было опереться на нее спиной, а затем берет чашку в руки и подносит ее к губам Марко. Чай вкусный: сладкий и крепкий, как он любит, и там, кажется, вместо ломтика лимона их целый килограмм. Вниз по пищеводу разливается тепло, Марко облизывается и пьет еще и еще, пока в животе не оседает горячий ком, и наконец-то терзавший его холод отступает насовсем. — Спасибо, что нянчишься со мной, — он ласково улыбается Олли, и тот прижимается лбом к его лбу, а затем коротко целует в губы. Теперь точно можно лечь поудобнее, зарыться лицом в подушку, укрыться одеялом по самые уши и забыться сладким сном, ожидая, пока организм придет в норму. Марко хочется мычать от удовольствия и покоя, что его окутывают, и губы сами собой складываются в довольную улыбку, когда в нос пробирается приятный запах кондиционера для белья, исходящий от чистой простыни, а сзади прижимается Олли — горячий и слегка костлявый. И Марко любит эту костлявость всем сердцем и ни за что бы не променял ее на что-то другое. Сон почти забирает его в свои объятия, когда Марко чувствует движение за спиной, а затем Олли прижимается теснее и оплетает руками сильнее, тыкаясь носом за ухо. Сопит так шумно и забавно, втягивая носом запах геля для душа, а после коротко целует в шею и хмыкает, явно довольный проделанным действом. А затем целует еще и еще, трется носом о кожу и сжимает рукой поперек живота, желая стать еще ближе. Касания ласковые и нежные, и Марко впору бы забыться под них и уснуть, но это же Олли, а это значит, что измученный организм все равно заставит кровь бежать быстрее в одно определенное место. — Олли, я устал, — сообщает он, но поцелуи сыпаться на шею не прекращают: их даже становится больше. Прикосновения ощущаются за ухом и на затылке, и Олли зарывается носом ему в волосы, водит, фыркает от легкой щекотки, но не прекращает, закидывает ногу ему на бедро, жмется теснее пахом к заднице и не собирается выпускать из рук. — Я ничего не делаю, — тянет он, и Марко слышит улыбку в его голосе. Противоречивые желания раздирают его на части: хочется повернуться и сгрести Олли в охапку, отвечая наконец на поцелуи, сминая сопротивление и лаская тонкие, любимые губы, но ему слишком лениво для каких-либо движений вообще. — Ты меня возбуждаешь, — обиженно тянет Марко, чувствуя тянущий узел внизу живота и то, как у него твердеет член. Даже удивительно, что у него встал в таком состоянии, но ведь это Олли, а с Олли у него встал бы даже в случае почти полной кровопотери. — Просто целую тебя, — шепчет Олли насмешливо, а после умоляюще добавляет: — Соскучился за день. Вновь касается губами за мочкой, втягивает чуть кожу, отпускает и снова льнет, заставляя волоски щекотно приподниматься от горячего дыхания. — Ты меня всегда возбуждаешь. В общем и целом, — Марко уже даже немного жарко от таких с собой манипуляций, и он едва ощутимо, инстинктивно подается бедрами назад, вжимаясь задницей в пах Олли и ощущая его возбуждение даже сквозь слои одежды и одеяло. Олли вновь хмыкает, но больше ничего не говорит. Рука с проворными пальцами принимается двигаться активнее: поглаживает живот через одеяло, скользит к груди, а затем пробирается к шее, чтобы погладить почти невесомо, надавить у кромки волос массирующим жестом и заставить Марко издать еще один рваный выдох. Довольный и желающий большего. — Наконец-то тепленький, — счастливо оповещает Олли и вновь трется носом о кожу Марко, и тот может слышать довольную улыбку в родном, любимом голосе. — Такой хороший. Не могу перестать целовать тебя. Хочется трахнуть тебя такого просто сил нет, — с каждым последующим словом его голос все понижается, и под конец уже полон хриплых, жадных ноток. Марко не выдерживает такого к себе отношения. Переворачивается со стоном, и наконец-то ловит дразнящие губы своими. Олли сладкий на вкус и чуть пахнет лимоном, который наверняка жрал, пока готовил чай — чертов извращенец, даже в сахар не макает кислые ломтики. Целовать его — высшая благодать на земле. Сминать тонкие, покусанные губы своими, скользить по ним языком, а затем, отстранившись, любоваться ими — потемневшими, яркими и самую каплю припухшими. Такими волнительными на вид и вкус. Пальцы Олли касаются скул Марко, гладят и гладят раз за разом, пока они целуются, а сам Олли взбирается на него, пошире расставив ноги. Трется и ластится, чертенок, заставляя возбуждение усиливаться, распространяться по телу со скоростью лесного пожара, пока не перестанет хватать воздуха, пока жар не заполонит всего Марко целиком и не потребует выхода. — Олли… — умоляюще зовет он, отстраняясь и тяжело дыша. Олли пакостливо улыбается и касается губами подбородка Марко, а затем щек, и носа, и линии челюсти, и даже пытается пролезть под одеяло к шее и кадыку. При этом его рука совершает привычный, давно знакомый маршрут ниже, к паху, и Марко выгибается, подаваясь бедрами вверх, когда чувствует сильные пальцы как раз в том месте, где его твердый и уже влажный член изнывает без внимания. — Пустишь к себе под одеялко? — Олли облизывается и хитро лыбится, а в глазах пляшут язычки пламени. Жадного, полного вожделения пламени, такого ласкового и наполненного восхищением до самых краев. — Мое одеялко, — Марко просто хочется отдохнуть уже, и он обиженно хмурится, но дрочить самому себе, когда рядом Олли — кощунство, и, противореча собственным словам, он уже распутывает теплый кокон, желая поскорее ощутить кожу Олли своей. — Не будь жадиной, — чертова маленькая бестия улыбается так широко и довольно, и Марко в который раз в своей жизни думает, что все отдал бы за эту улыбку: забирай машину, квартиру и деньги на банковском счету, а в придачу возьми еще сердце и душу. Он чувствует короткий порыв сквозняка, пока Олли забирается к нему, укладываясь сверху: тонкий и гибкий; дрожит, но жар любимого тела компенсирует неудобства сполна. Жар и твердый член Олли, так правильно соприкоснувшийся с его собственным. — Мы как какие-нибудь старперы-пуритане — собираемся подрочить друг другу под одеялом... Еще бы шторы задернули — и вообще аутентично на сто процентов, — Олли хихикает, но еще раньше, чем Марко успевает напомнить любовнику, для чего, собственно, он пустил его под одеяло, проворные пальцы мягко выдергивают футболку из штанов, пробираясь по нагревшейся коже вверх по животу, а губы Олли все же добираются до его шеи. Вдвоем под одеялом не слишком удобно, даже жарко, Олли ерзает на нем, но при этом целует и ласкает, и Марко согласен потерпеть. Он прикрывает глаза, дышит глубоко и тяжело, пока жадные губы оставляют ему засосы у ключиц, а ловкие пальцы щекочут кожу на животе и ребрах. Он разводит бедра шире, позволяя Олли пристроится удобнее, и наконец-то контакт налажен: твердый член трется о твердый член, посылая по телу искрящиеся ветви напряжения и желания, и Марко стонет, ловит лицо Олли в свои руки и тянет на себя, впиваясь в губы требовательным поцелуем. Ему так одурительно хорошо: и от давления на пах, и от рук, уже успевших спуститься к бедрам, и от Олли в целом — ласкового, заботливого и такого требовательного, когда у него в висках бьется ожидание оргазма. — Олли… Олли-и… — задыхаясь, зовет он, шепчет, будто молитву — умоляюще, как-то слишком тонко, и наконец-то пальцы, которыми Марко так часто любуется, теряя всякую связь с реальностью, пробираются за пояс штанов, приспуская их и давая члену свободу. — Мой хороший… Потерпи, — Олли дышит точно так же тяжело, как и Марко, но быстро развязывает завязки и на своих шортах, и наконец-то можно ощущать все плотно, ярко и остро: кожа к коже, бархатно и влажно. Марко стонет, откидываясь на подушку, прикусывает губу, и Олли ласково освобождает ее от плена острых зубов пальцами, одновременно двигая бедрами на пробу. Тело Марко взрывается ощущениями: ему мало, ему хочется быстрее и резче, и, задыхающийся и раскрасневшийся, он смотрит на Олли, а затем ловит подушечки его пальцев губами, втягивая их в рот. Обводит мокро языком, сжимает несильно зубами, и видит, как искажается любимое лицо от неконтролируемого удовольствия. Толчок, еще толчок, и еще — Марко разводит ноги шире, давая Олли больший доступ к своему телу, доверяясь, открываясь. Веки дрожат, и он закрывает глаза, не прекращая посасывать тонкие пальцы. Обнимает Олли поперек спины, выгибается, ощущая, как их члены трутся друг о друга и по телу гуляет острая волна, ищущая выход. Они двигаются и тяжело дышат, но прекратить сейчас — выше их сил. Марко запрокидывает голову, стонет открыто, не скрываясь, шарит бездумно руками по спине Олли и его затылку, ласково перебирая волосы. Марко может ощущать на себе чужой взгляд — все равно кожа сейчас будто оголенный нерв. Этот взгляд жадный и полный восхищения, он пробирается внутрь, к самому сердцу, что бьется быстро и рвано. Простонав, Олли наконец-то опускает руку, обхватывает их члены ладонью, позволяя соприкасаться плотнее и четче, а сам приникает губами к манящей, доверчиво открытой шее. Он так любит Марко. Всего, до кончиков волос. Уставшего, больного, капризного, счастливого или обуянного вдохновением. И такого тоже любит — потерявшего голову от жажды и похоти, стонущего так требовательно и хрипло, сжимающего его поясницу длинными ногами. Толчок, толчок, толчок, движение ладони навстречу— ритм ровный, пульсирующий, такой, который Марко нравится больше всего, и наконец низкий, гортанный стон прорывается в воздух, оседает на коже тяжелой капелью, и Олли чувствует, как его руку и немного — живот Марко — пачкает теплая сперма. А затем он и сам кончает, впившись зубами в кожу у Марко на шее и желая кричать его имя так громко, чтобы услышал весь мир. Когда он немного приходит в себя Марко уже спит. Встрепанный, с порозовевшими щеками и неровным, сбитым дыханием. Олли улыбается от этой картины и, не удержавшись, ведет пальцами чистой руки тому по скуле. А затем, наскоро обтерев их, остается с Марко под одеялом — вдруг снова замерзнет?