Час меланхолии

      — Боже, ну почему я не улетел вместе с остальными! Какого черта я решил ехать вместе с тобой! — простонал Энди, откидываясь на спинку сиденья и с тоской поглядывая сквозь длинную челку спутавшихся и жестких от лака черных волос на проносившийся за окном фургона неприглядный осенний сельский пейзаж.       — Хм, какой интересный вопрос! Дай-ка подумать… — Эшли не скрывал, а напротив, подчеркивал сарказм в своем голосе, одновременно продолжая следить за то и дело петлявшей узкой дорогой. — Может быть потому, что у тебя тупо денег не осталось. Даже на выпивку, не говоря уже о билете на самолет, — помолчав секунду, Эшли все же не удержался, чтобы не прибавить. — А и те деньги, которые у тебя когда-либо были, тебе мамочка с папочкой подкидывали.       — Иди нахер! У меня были и свои деньги, которые я еще раньше на рекламе заработал. И если мне и помогали родители, то и что? Мне еще и девятнадцати не исполнилось. А ты-то сам многого в свои двадцать пять добился? Даже эта консервная банка, которую кто-то додумался назвать гастрольным фургоном, и то не твоя, — сказал Энди, поспешно доставая очередную сигарету.       — Если ты такой крутой, то что же ты не организовал всё сам? Не арендовал нам гастрольный автобус… который стоит больше, чем вся твоя жизнь! — от раздражения Эшли даже не подумал притормозить при повороте, резко вывернув руль так, что Энди отбросило к окну, и он чуть не выронил уже прикуренную сигарету. — Если бы я не достал нам этот фургон с оборудованием и не договорился о площадках, то у нас бы вообще никакого тура не было.       — О, куда уж без тебя! Вот только тур этот у нас вышел, мягко говоря, не особо-то триумфальным! — выкрикнул Энди, потирая сквозь кожаную куртку только что ушибленное плечо. — Если хочешь знать, то я остался с тобой просто из жалости, чтобы тебе не пришлось отгонять фургон обратно в одиночку, так как все остальные тебя просто кинули! — Энди тут же почувствовал, что, возможно, перегнул палку, и бросил взгляд на Эшли, заметив, как у того поджались губы.       — Ну, ты капец как скрасил мне дорогу, за сегодняшний день я уже успел проклясть всё на свете, — процедил Эшли сквозь зубы. — Не ошивайся ты всё время рядом, я бы нашел себе компанию поприятнее, нашел бы себе какую-нибудь попутчицу… уж всяко посимпатичнее, чем ты, — при этих словах Эшли взглянул на Энди, приподнимая брови и многозначительно ухмыляясь.       Щеки Энди вспыхнули. Именно на такие слова надо было ответить что-то особенно ехидное, но именно на эти слова он сейчас ответить ничего не смог. Энди только прошептал себе под нос «козел…», нервно затягиваясь сигаретой, и отвернулся к окну. Эшли, кажется, тоже почувствовал, что переборщил со сказанным, и, быстро отведя глаза, стал молча смотреть на дорогу. На какое-то время в кабине фургона установилась тишина.       Да, не таким они представляли себе возвращение в Лос-Анджелес по окончании своего первого гастрольного тура. Впрочем, «гастрольный тур» — это было слишком громко сказано. Из-за предыдущих частых смен состава группа была едва сыгранна, собственного материала было мало, но они вдвоем с самого момента своего знакомства так загорелись идеей группы, концепцией Black Veil Brides, так работали не покладая рук несколько месяцев, не чувствуя при этом усталости и проводя всё время вместе, им так не терпелось наконец-то попробовать себя в реальном деле, что как только появилась хоть какая-то реальная возможность, они решились на эту авантюру с турне. И вначале всё шло хорошо, даже прекрасно. Эшли удалось договориться о выступлениях в десятке городов. Концертные площадки были небольшими, зато полностью заполнялись публикой, которая принимала их на ура. Они сами выкладывались по полной и пьянели от ответной реакции зала, не замечая всех трудностей гастрольной жизни в тесном фургоне. Им уже стало казаться, что до настоящей славы рукой подать и что в Лос-Анджелес они вернутся настоящими восходящими звездами…       А когда все запланированные выступления подошли к концу, внезапно поступило предложение принять участие в каком-то фестивальном «ассорти» с дюжиной других групп на одной сцене. Для этого надо было заехать гораздо дальше, чем предполагал их первоначальный маршрут. Но зрителей там должно было быть в разы больше, чем им удавалось собирать до этого. И казалось, что это предложение, одновременно, и очередной шаг и доказательство того, что они на пути к мировой известности. Поэтому согласие было дано без раздумий.       Но в сам день фестиваля, то есть вчера, когда до выступления BVB оставалось несколько часов, выяснилось, что та самая группа, которая сначала отказалась от участия в фестивале, благодаря чему и освободилось место, вновь передумала, заявив о своем твердом намерении выступать. У этой группы в активе уже были пара альбомов, несколько незамысловатых видео и какая-никакая узнаваемость, а потому организаторы, также не раздумывая, вычеркнули BVB из программы фестиваля, даже не потрудившись принести им свои извинения.       Это было как пощечина. Отрезвляющая пощечина. Им ясно дали понять, что они нет никто и звать никак.       А ужасней всего было то, что когда BVB объявили об их исключении, выступления групп уже начались. Забрать свои инструменты и оборудование, погрузить всё обратно в фургон на общей стоянке участников во время этой всеобщей фестивальной суматохи было просто нереально. Нужно было ждать окончания всех выступлений, и даже дольше. Остальные же ребята из группы, мотивируя свои действия тем, что нет никакого смысла всем жаться в тесном фургоне на обратном пути, поспешили покинуть эту арену их общего позора и умотали в Лос-Анджелес ближайшим рейсом, оставив Эшли и Энди одних испивать до дна эту чашу унижения. И тот факт, что их сценические прикиды были чуть ли не единственной их одеждой, никак не способствовал возможности слиться с толпой и не привлекать к себе лишнего внимания, когда до этого дня они только и делали, что старались привлечь к себе внимания как можно больше. Услышанные за день десятки раз вопросы «А когда вы выступаете?» и «А почему вы не выступаете?» ощущались как всё новые и новые гвозди в крышку их гроба.       А потом произошло еще одно событие, которое нарушило единство между Энди и Эшли, что было самым ужасным во всей этой истории. Потому что это единство, эта взаимная поддержка, была их последним бастионом перед таким враждебным для них сейчас миром. И бастион этот теперь, казалось, пал.       Этот разлад причинял боль обоим, и когда сегодня утром они наконец-то отправились в обратный путь, оба в глубине души надеялись, что смогут за время в дороге объясниться и наладить свои отношения. Но с самого утра каждый ощущал себя так, словно у него внутри завелось огромное ядовитое насекомое, которое непрестанно жалило, заставляя говорить другому самые отвратительные слова, отыскивать главные болевые точки и бить по ним со всей силы. О, у них, как у двух близких людей как никто больше знающих друг друга, это получалось просто прекрасно! Всё это время они мастерски истязали друг друга и самих себя. Сейчас, когда время приближалось к вечеру, они уже чувствовали себя скорее как заклятые враги.       Да, не таким им представлялось их возвращение в Лос-Анджелес, когда они только отправлялись в свой первый тур, самоуверенные, нетерпеливые, полные надежд, предвкушающие скорую победу, опьяненные своей дружбой… и чем-то большим, что обоим чувствовалось в этой дружбе.       — Ненавижу это время суток, — проворчал Эшли, нарушая молчание и поднимая взгляд на низко и неподвижно висевшее над ними грязно-блеклое небо. — Час меланхолии…       — Чего? — недовольно спросил Энди, заставляя себя сделать попытку поддержать разговор, который, как он чувствовал, Эшли начал, пытаясь сменить тему.       — Час меланхолии. Это когда еще не ночь, и даже не вечер, но уже и не день. Хотя еще светло, но настоящий солнечный свет уже гаснет, энергия дня пропадает. В такое время всегда особенно уныло и беспокойно, всё выглядит холодным и неприглядным, и вся окружающая грязь заметна особенно отчетливо. Я слышал что-то типа городских легенд, что именно в час меланхолии открывается этакий портал в другое измерение, в преисподнюю. И особенно опасно находиться в это время на пограничных землях.       — Где?       — Ну, это всякие пустоши, городские окраины, заброшенные группы строений, пустыри, превращающиеся в свалки — пространства, где психологически не ощущается присутствие человека. Обочины второстепенных дорог, — Эшли саркастично усмехнулся. — Вроде той, на которой мы сейчас…       — Ой, всё, блядь, заткнись! — нервозность Энди взяла свое и снова вырвалась наружу. — Что за херню ты вечно несешь!       — Сам заткнись! — огрызнулся Эшли. — Не нравится, попробуй сам сказать хоть что-нибудь умное, — последние слова Эшли произнес уже тише, сам чувствуя, что тема для разговора им была выбрана неудачно.       Свою поездку они начали, выехав на широкую прямую автостраду. Но плотное и стремительное движение сотен машин вскоре заставило их принять решение свернуть на одну из второстепенных дорог, углубляясь во внутренние районы, поглощающие безграничные пространства между отдельными крупными городами, но в сознании жителей этих крупных городов обычно просто не существующие. Такой маршрут должен был отнять у ребят гораздо больше времени в пути, но их ощущение себя отверженными изгоями требовало уединения. Они были аутсайдерами, спасающимися от мира, спасающимися от случайных сотен и тысяч взглядов проезжающих мимо людей. Со вчерашнего дня их не покидало ощущение, что весь мир смеется над ними.       Но вскоре они почувствовали, что совершили ошибку. Весь день они лицезрели такие сомнительные красоты, как грязные обочины, заваленные мелким и незаконно выгруженным крупным мусором, вроде ржавеющей старой бытовой техники, посеревшие от пыли чахлые деревца, плохо справляющиеся со своей задачей скрывать от глаз проезжающих ветхие неприглядные домишки, заборы из сетки Рабица и гигантские металлические скелеты опор линий электропередач, заросшие крапивой проезды под бетонными мостами, кажущиеся совершенно безлюдными крошечные городишки. Всё это монохромно серое зрелище усугублялось депрессивной пасмурностью осеннего неба. Обоим был хорошо знаком этот набор убогих картин, оба успели в полной мере налюбоваться ими еще в детстве: один, живя в таком вот крошечном почти безлюдном городке, другой — в унылом пригороде с однообразными мещанскими домиками, где жизнь словно навсегда остановилась. И каждый в свое время бежал от этого всего в сказочный город мечты Лос-Анджелес, который, конечно, в реальности оказался не таким уж сказочно-прекрасным. Но ведь они приехали завоевывать его и были на пути к своей цели. И плевать, что до поры до времени у них на завтрак не было ничего, кроме сигареты и подгорелого тоста, — ведь очень скоро им должен был принадлежать весь мир. Конечно, те же безрадостные пейзажи они видели и в ходе своего тура, но тогда у них на глазах были розовые очки, сквозь которые они видели не то, что было за окном фургона на самом деле, а свою сверкающую слепящими огнями прожекторов мечту. Теперь же, когда они возвращались в Лос-Анджелес побитыми щенками, окружающий мир обрушивался на них всей тяжестью и очевидностью своей безнадежной реальности.       Сейчас они двигались по участку дороги, с обеих сторон зажатом лесополосой, и чувствовали себя словно мыши в гигантском сером лабиринте, из которого нет выхода.       — Окей, попробую сказать кое-что умное, слушай… — сказал Энди. — Знаешь, почему нас на самом деле исключили из программы фестиваля?       — По той же самой причине, по которой и позвали в нем участвовать, — ответил Эшли. — Потому что одна группа никак не могла определиться, чего им надо.       — Чушь… Дело не в том, что нас звали на место этой группы, они могли бы выкинуть из программы кого-нибудь другого. Дело в том, что то, что мы играем, никому не нужно. А еще мы выглядим по-идиотски, как какие-то шуты. И вот это полностью твоя вина…       — Что?! — от неожиданности и возмущения Эшли всем корпусом развернулся к Энди и чуть не выпустил руль из рук.       — Ты же разрабатывал дизайн наших костюмов и всю визуальную концепцию.       — Ты охренел! Вообще-то мы вместе над этим работали, а с моими идеями ты был полностью согласен.       — А что я? — Энди развел руками. — Ты же у нас дизайнер. Так вот, хреновый ты дизайнер.       — Бля, не доводи меня! — Эшли сделал глубокий вдох, стараясь успокоиться. — Так, мы с тобой оба были согласны, и не знаю, как ты, а я по-прежнему убежден, что рок-музыканты не должны выползать на сцену в таком виде, словно они не переоделись после того, как отработали свою смену грузчиками в супермаркете. Люди хотят видеть на сцене что-то по-настоящему классное, хотят видеть настоящих артистов, а не каких-то парней из среднего класса, пытающихся бездарно подражать уличной шпане и пишущих отстойные песни о проблемах, о которых они понятия не имеют. А что касается музыки, то мы сразу решили, что не будем пытаться создавать что-то, что должно нравиться всем безоговорочно. Люди желают, чтобы им бросали вызов. Они хотят, чтобы у группы было свое видение. Люди не безмозглые. То есть, многие, возможно, и безмозглые, но далеко не все. Есть много людей, которые хотят, чтобы им бросали вызов экспериментами в альбомах и выступлениях. Они не хотят, чтобы их ублажали несколькими успокаивающими поп-песенками, спетыми пай-мальчиками. Они хотят приключений. Хотят искренности. Хотят серьезности. Хотят расширения и слома границ. Разве не так?       — Ага, вот и я, идиот, так думал, — хмыкнул Энди. — У тебя что, амнезия? Ты уже забыл, что вчера произошло? Тебе это что, никак не показало, что все наши идеи — полная херня?       — Всё, хватит. Вот сейчас ты несешь такую чушь, на которую я даже отвечать не могу. Уже просто с ума сходишь, не зная, как еще до меня докопаться… — Эшли сделал паузу, думая, стоит ли ему говорить то, что он собирается сказать, но они и так весь день ходили вокруг да около, и молчать дальше просто не было сил. — И бесишься ты так вовсе не из-за фестиваля, а из-за того, что вчера произошло между нами.       — Еще бы! — Энди чуть не подскочил на месте, слова Эшли сработали как триггер, и он уже не контролировал свой язык. — Ты бы тоже бесился, если бы тебя попытались трахнуть, воспользовавшись тем, что ты пьян!       — Что, блядь?! Совсем охренел! — Эшли весь покраснел от злости и возмущения. — Никто не пытался тебя трахнуть! Я тебя просто поцеловал! И ни хера ты не был пьян!       — Нет, был!       — Не пьянее обычного! И не пытайся отрицать, что ты сам со мной флиртовал!       — Если я положил голову тебе на плечо, то это еще не означает приглашения к сексу!       — Какому, блядь, сексу! Что ты несешь! И я говорю не только про вчерашний день, а вообще в целом. Хотя, да, вчера ты со мной тоже флиртовал.       — Может быть, у твоих баб это и означает флирт и полное согласие на всё, а я просто положил голову тебе на плечо.       — Каких еще баб! Так ты что, ревнуешь? И не было вчера никаких баб!       — А, понятно. Значит, баб тебе вчера не досталось, поэтому ты решил трахнуть меня, да? Я, блядь, так польщен!       — Хватит ебать мне мозги! Чего ты от меня хочешь? Если ты хочешь, чтобы я…       — Тормози! — вдруг закричал Энди, хватаясь одной рукой за руль, а другой указывая на темное тело на дороге, расстояние до которого стремительно исчезало.       Эшли ударил по тормозам, одновременно стараясь вывернуть ход фургона. Машину вынесло на обочину, где она и встала. Но было слишком поздно. Левое переднее с мерзким хлюпаньем въехало во что-то противно мягкое.       Выдернув ключи, Эшли тут же выпрыгнул из кабины, вглядываясь под колеса.       — Ух, черт… — протянул он, скривившись от отвращения.       — Что? Ты убил? Ты убил это животное, урод! — кричал Энди, подаваясь всем корпусом в сторону Эшли, но оставаясь в кабине. Он и в самом деле был напуган случившимся. Но одновременно он спешно пытался сообразить, является ли сбитое животное достаточным поводом, чтобы он мог, как ему уже давно хотелось, разрыдаться, не теряя при этом своего достоинства и не выдавая истинной причины своих слез.       — Заткнись! Это ты меня отвлекал! — прошипел Эшли. Его собственные нервы уже тоже были на пределе. — И никого я не убивал, оно уже было дохлым.       — Откуда ты знаешь, что оно уже было дохлым? — Энди даже почувствовал досаду, что такой предлог дать волю эмоциям ускользал от него, оказываясь несостоятельным. Нужно было срочно вновь брать себя в руки.       — Да на нем уже мухи завелись! Сам посмотри! — крикнул Эшли, отстаивая свою невиновность. Он со вчерашнего дня был у Энди во всем виноватым, не хватало только, чтобы на него еще и эту начавшую разлагаться мертвую тварь повесили.       — Да пошел ты! — Энди отшатнулся назад. — Не буду я смотреть на эту дрянь.       — Что это вообще такое? — Эшли пытался разглядеть отвратительную тушу под колесом. — Барсук?       — А ты идиот? — ядовито поинтересовался Энди. — Оно было раз в пять больше любого барсука.       — Короче, не знаю я, что это такое… Блядь!.. — неожиданно крикнул Эшли, бросаясь открывать капот, из-под которого, как они только сейчас увидели, валил белый пар. — А, черт…       — Боже, ну что там еще?! — взвыл Энди, распахивая дверцу кабины со своей стороны и пытаясь, стоя на подножке, заглянуть за открытый капот.       — Патрубок охлаждения слетел… — констатировал Эшли, продолжая всматриваться в мотор, разгоняя пар руками. — Остальное, вроде бы, в порядке.       Такое заявление немного успокоило. Патрубок охлаждения — это не смертельно. Недовольно выдохнув, Энди уселся на место. А скоро, оставив капот открытым, в машину вернулся и Эшли.       — Спасибо, блин, большое, что заставил так резко затормозить из-за дохлой твари, — тут же заявил он.       На секунду Энди оторопел от этого нападения, в котором, он чувствовал, содержалась доля правды, но тоже быстро нашелся с ответом:       — Нет, это тебе спасибо, что у тебя такие замечательные друзья, которые подсунули нам эту поганую развалюху. Ты чинить ее думаешь или нет? — последним вопросом Энди спешно попытался замять тему о том, кто виноват в их аварии.       — С этой поганой развалюхой весь тур был полный порядок, пока ты тут не раскомандовался, — Эшли не собирался позволить Энди так легко уйти от ответственности, а новый упрек, касающийся организации турне, в которую Эшли вложил все силы, подлил масла в огонь. — И если так не терпится, то ты можешь пойти чинить ее прямо сейчас: если ты у нас сожжешь свои пальцы, то звучание группы от этого никак не ухудшится.       — Как может что-то ухудшиться у того, чего нет… — проворчал Энди, глядя куда-то в сторону. И тут же внутренне вздрогнул. Он сам не ожидал от себя этих слов.       Эшли резко повернул к нему голову, впиваясь взглядом в лицо Энди и стискивая зубы от внезапно кольнувшей сердце боли. Он не мог найтись с ответом. Но Энди упорно избегал встретиться глазами с Эшли, склонив голову и рассматривая свои коленки свозь дырки в черных облегающих джинсах. Но это внутреннее насекомое, жалившее его весь день, по-прежнему не унималось и не позволяло молчать.       — Прекрасно, черт… — вновь забубнил Энди, разглядывая теперь многочисленные кожано-металлические феньки на своих запястьях. — Мало того, что еще столько часов тащиться, так теперь еще и ждать, пока мотор остынет. Целых лишних полчаса терпеть твое общество…       — Слышь, ты сейчас вконец договоришься… — сквозь зубы процедил Эшли. — Еще слово — и я тебя прямо тут высажу, пешком пойдешь. Может быть, какой-нибудь дальнобойщик и согласится тебя подбросить… за минет.       — Только попробуй меня тут высадить, — теперь и Энди посмотрел на Эшли. Их взгляды встретились, они смотрели, словно два смертельно ненавидящих друг друга человека. Нет, но во взглядах обоих была боль и кипящая злость. — Я на тебя потом в суд подам за то, что сознательно подверг мою жизнь опасности… — Энди вновь отвел глаза и прибавил более тихо. — А заодно и за вчерашнюю попытку изнасилования.       — Ну, всё, бля! — Эшли резко выскочил из кабины, хлопнув дверцей, и быстрыми шагами стал пересекать пустую дорогу, направляясь к обочине на противоположной стороне.       — Куда ты? — крикнул Энди через опущенное окно, непроизвольно подаваясь телом за Эшли. Этот вопрос тоже вырвался непроизвольно, а голос при этом неожиданно предательски дрогнул.       — Отлить… — Эшли крикнул через плечо, продолжая удаляться. — И хотя бы пару минут отдохнуть от вида твоей рожи, пока я тебе ее всю не разбил, нахрен.       — Можешь не возвращаться… — слегка успокоившись, Энди крикнул вдогонку.       Он откинулся на спинку сиденья. Веки обожгли ему глаза, когда он их закрыл. Или это стоящие в глазах слезы обожгли веки.       Таким несчастным он не чувствовал себя со времен начальной школы. Впервые с тех самых пор он казался себе настолько беспросветно одиноким, никем не понятым, а весь окружающий мир казался безжалостно враждебным, холодным, чужим и закрытым для него. Энди ощущал себя жалким клоуном, над которым все смеются, и смеются не потому, что он веселый и забавный, как и положено быть клоунам, а потому что он жалкий, глупый и, да, до смешного нелепый. И в таком качестве он должен сейчас вернуться в Лос-Анджелес! Проще удавиться.       А Эшли… Энди так хотел, так ждал… Не мог же он сказать ему прямо, что… Да Эшли всё равно! Черт! А теперь казалось, что их связывает только этот фургон и эта дорога, которая скоро закончится. А когда они доберутся до Лос-Анджелеса и выйдут из машины, то тут же разойдутся в разные стороны, чтобы уже никогда не встретиться. А Эшли о нем даже потом и не вспомнит. Никто его на самом деле не любит.       Внезапно Энди решил, что отправится домой. Да, сразу по приезде в Лос-Анджелес он займет у кого-нибудь денег, хоть у самого Эшли, или попросит у родителей — и тут же возьмет билет на самолет и улетит домой. Хватит! Энди кольнула мысль, что вернуться домой будет еще позорнее, чем сейчас вернуться в Лос-Анджелес. Но он тут же подумал, что дома он сможет спрятаться в своей комнате, забраться на кровать, накрыться одеялом с головой и уснуть. Он так устал. Устал от этой жизни в вонючем фургоне, устал от ночевок в своем автомобиле холодными ночами на парковках, устал от бесприютности дешевых съемных квартир и мебели напрокат. Устал от постоянной и бесплодной гонки, от постоянных неудач… Вся эта затея осуществить свою мечту стать рок-звездой была одной большой многолетней глупостью, а он — наивным идиотом, с чего-то вдруг в себя поверившим и посчитавшим себя каким-то особенным. На самом деле его жизнь никогда не сулила никаких грандиозных перспектив. Пора было это признать. Хватит, он больше не будет играть роль бесплатного клоуна!       Энди открыл глаза… и негромко вскрикнул от неожиданности — так резко изменилась окружающая обстановка. Когда он закрывал глаза, то небо было, хоть и блеклым, но светлым, грязно-белым. Сейчас же оно выглядело так, словно его покрыли чернильными разводами. Набежали тучи, а всё вокруг приобрело темно-синий оттенок. Это были уже настоящие сумерки. Еще немного, и опустится ночь.       Как могло так быстро стемнеть? Или он незаметно для себя уснул? А где Эшли? Энди повернул голову к сиденью водителя. Оно оказалось пустым.       — Эшли… — произнес Энди.       Его собственный голос напугал его, так инородно он прозвучал в этих чернильных сумерках и в царившей вокруг тишине. Словно голос живого в царстве мертвых. Энди заставил себя повернуться сильнее и заглянуть вглубь салона фургона. Но установившаяся там темнота только усилила страх. Словно в ней притаилось нечто и наблюдало оттуда за Энди.       Какая глупость. Никого там быть не может, даже Эшли. Он не мог бы оказаться там незаметно для Энди.       Но пока Энди вглядывался в салон, ему почудилось, что за лобовым стеклом промелькнула чья-то тень.       Повинуясь инстинкту, Энди поспешно выскочил из кабины. Ему немного полегчало. Снаружи было не так темно, да и открытое пространство казалось менее опасным — было куда бежать, в случае чего. Но ничего и никого вокруг и не было. Эшли, правда, тоже не было.       — Эшли! — крикнул Энди. — Ты где?       Ответа не последовало.       Энди попытался упокоиться, напомнив себе, что он еще в детстве ужасно боялся темноты и всяких выдуманных монстров, прячущихся в ней. Но все это только детские страшилки, ничего такого на самом деле не существует, а он давно избавился от этого страха. Просто сегодня он слишком перенервничал и устал, вот этот страх и вернулся. Но в действительности бояться совершенно нечего.       Стараясь отвлечься, Энди подошел к открытому капоту. Мотор был еще теплым, времени и правда прошло немного. Но работать, не рискуя обжечься, уже было можно. Действуя практически наощупь, Энди прикрутил на место патрубок, долил антифриз и захлопнул крышку. Звук хлопка прозвучал для Энди подобно выстрелу, оглушительно в неподвижной тишине.       — Эшли!       Это была нервная реакция. Самовнушение переставало срабатывать.       Энди подумал, что надо бы включить фары и посигналить, и двинулся к кабине со стороны водителя. Но тут же отпрыгнул назад — он вспомнил о том, что там под колесом лежит мертвое темное нечто, которое больше любого барсука или лисицы. Но и подступавшие близко к твердой обочине деревья лесополосы с его стороны кабины, за которыми накапливался непроглядный мрак, пугали не меньше. Энди всё же заставил себя забраться в кабину со своей стороны, чтобы проверить, заведется ли мотор… но ключей не оказалось. Эшли, видимо, забрал их с собой по привычке. Энди всё-таки включил габариты, но сигналить почему-то побоялся. Он почувствовал, что к нему подбирается паника. Он был сейчас маленьким потерявшимся ребенком, которого так и не успели найти в течение дня — и вот медленно наступает ночь. А может… ребенка никто и не искал.       Энди поспешно вышел на середину дороги, вглядываясь в тот участок лесополосы на противоположной стороне, куда ушел Эшли. Но бесполезно было пытаться что-то разглядеть за этими деревьями. Черт, и почему тут нет никакого освещения? Нет, Энди показалось, что он видит там, вдали за деревьями, какой-то свет. Но здесь на дороге не было ничего: ни фонарей, ни чьих-то фар. Фары… чьи-то фары…       Энди вдруг поразила мысль, что они с Эшли уже давно не видели здесь никаких машин. Да, это была второстепенная дорога, которую они и выбрали за ее безлюдность, но всё же… В течение всего дня им то несся навстречу, то обгонял какой-нибудь фермерский пикап, или подержанная легковушка, был даже один старый школьный автобус и один автодом из категории самых дешевых. Но… но потом не было никого. С самого момента аварии, а может быть и раньше, мимо них не проехало ни одной машины.       — Эшли! Эшли! Ты где? Какого черта! Это не смешно!       Энди всё еще пытался говорить себе, что ничего не случилось, что ничего страшного не происходит, что Эшли просто прикалывается над ним, что сейчас он вернется — и они снова будут вдвоем, вдвоем уедут отсюда. Но перед этим Энди обнимет его, прижмется к нему изо всех сил, скажет ему…       — Эшли! Ну, хватит! Черт!..       Энди пошел к обочине. На несколько мгновений он задержался на краю асфальтового покрытия, прежде чем ступить на почву, покрытую пыльной травой и выбрасываемым из окон машин мелким мусором.       — Эшли!       Энди сделал этот шаг и вошел под сень деревьев. Здесь было не так темно, как это казалось с дороги. Можно было различать темные и более светлые стволы разных пород и отдельные сучья деревьев, а жухлая серая осенняя трава, покрывавшая землю, казалось, даже слегка светилась. Темными пятнами на ее фоне были не потерявшие листвы кустарники и мелкие елки.       Энди сделал еще шаг вперед. Нет, на фоне высохшей травы темнели не только кустарники. Энди различил черные участки свежевзрытой земли, словно кто-то решил разбить тут клумбы или, скорее, грядки, так как эти участки чаще имели продолговатую прямоугольную форму. Эти пятна вскопанной земли виднелись между деревьями и кустами повсюду, насколько позволяли взгляду различить глубокие сумерки. Только разбит этот сад-огород был совершенно беспорядочно, никакой системы и единого направления.       Нет, боже, какие грядки? Кто станет их рыть в лесополосе вдоль дороги? Тогда что это?       Могилы…       Эта мысль пронзила насквозь таким холодом, словно была материальным острым куском льда.       Это, мать его, кладбище! Спрятанное от глаз проезжающих по дороге кладбище. Гигантское, и вовсе не древнее и заброшенное, нет, свежее место захоронения. Захоронение кого?       Энди оглянулся назад, собираясь спасаться бегством… И остолбенел, не веря своим глазам. Он же всего на пару шагов ушел в сторону от дороги. Он не продвинулся дальше самого первого ряда деревьев. А теперь за его спиной был настоящий лес, за черной паутиной стволов и сучьев которого был едва различим свет оставленных включенными подфарников фургона… находящегося далеко-далеко.       Что, черт возьми, происходит?! Какой еще лес?! Это была обычная узкая лесополоса, сквозь просветы в которой, пока еще было светло, можно было легко разглядеть фермерские поля. Но теперь и впереди был лес, уже непроницаемый для взгляда.       — Эшли…       Голос сорвался. Охвативший ужас и подступавшие рыданья сдавили горло. Энди рванулся назад, к свету фар. Но его качнуло и отбросило в сторону. Окружающий воздух показался плотным, словно желе или густая липкая грязь. И эта липкая тягучесть не пускала назад, она толкала дальше вглубь леса, вглубь темноты. Энди уже был готов завопить, что было сил…       Вдруг чья-то рука обхватила его со спины и резко прижала к себе, а другая рука с силой зажала ему рот. Энди чуть не рехнулся от страха, но ту же у самого уха он услышал быстрый шепот:       — Тише, тише, Энди, пожалуйста, тише, это я…       Это был Эшли, это был его голос, Энди сразу же узнал его, несмотря на то, что сейчас этот голос был искажен нервной дрожью. Счастье встречи, не успев вспыхнуть, тут же было потоплено новой волной холодного липкого ужаса, потому что Эшли продолжал:       — Пожалуйста, тише. Они уже близко. Я видел их, Энди. Я видел. Энди, это не люди. Я видел. Они идут. Они слышат и видят. Они услышали тебя. И они идут. Они здесь…       Энди не понимал, о чем, о ком говорил Эшли. Но не нужно было понимать, чтобы почувствовать, почувствовать, что это самый худший ночной кошмар обретает реальность. Захотелось вырваться, оттолкнуть Эшли, все-таки закричать. Чтобы прогнать этот бредовый сон. Согласиться молчать значило согласиться окончательно признать, что это не сон, что это происходит на самом деле… и самое страшное только начинается.       Энди дернулся, пытаясь высвободиться, но Эшли только сильнее прижал его к себе и плотнее закрыл рот.       — Энди, пожалуйста, умоляю, тише. Прошу, верь мне. Нужно прятаться, верь мне. Они здесь. Тише.       Энди зажмурил глаза. Он чувствовал Эшли, слышал его голос. И какой-то другой инстинкт оказался сильнее паники, сильнее инстинкта безрассудного бегства. Глубоко вдохнув и медленно выдыхая, Энди кивнул головой.       Эшли тут же разжал свои сковывающие объятья и, схватив Энди за воротник куртки, рванул его за собой в сторону, преодолевая сопротивление этого ни на что не похожего густого воздуха. Вскоре Эшли все так же за куртку резко потянул его вниз к земле, рядом с невысоким, но густым кустом.       Когда они оба оказались сидящими на коленях на земле друг напротив друга, слегка скрываемые листвой, Эшли вновь прижал ладонь к губам Энди и стал поспешно оглядываться по сторонам. Внезапно он вздрогнул, а его пальцы судорожно сжались сильнее на лице Энди. Эшли повернулся к нему, глядя широко открытыми умоляющими глазами. Он умолял его молчать, не шевелиться… не дышать. Медленно приподняв другую руку, Эшли показал куда-то поверх куста и одновременно еле заметно отрицательно покачал головой. Энди понимал, что Эшли сообщал, что то, о чем он говорил, уже здесь, с той стороны, и одновременно просил не смотреть туда. Потому что если Энди посмотрит, то непременно закричит.       Энди осторожно скосил взгляд в противоположную от указываемой Эшли сторону. На земле, покрытой высохшей травой, Энди различил несколько огромных почти неподвижно замерших теней, отбрасываемых тем, что остановилось в одном шаге от них. На земле эти тени выделялись своей чернотой, которая была гуще, чем окружавший сумрак окончательно наступившей ночи…