Your General

Новое утро похоже с предыдущим, как близнецы. Я медленно пробуждаюсь, разглядывая потолок: и из нового ощущается разве что понимание своего одиночества. Неторопливо одеваюсь, застегиваю броню, пристегиваю меч — да, именно тот самый меч — и снимаю амулет Стендарра. Готовить не хочется совершенно; схватив на бегу кусок хлеба, я выхожу за дверь. В Мрачном замке все так же, как всегда — разве что немного менее напряженно. Я присоединяюсь к совещанию за столом, и кивком приветствую каждого. — Y/N, — вскидывается Рикке. — Рикке, — улыбаюсь ей. — Надеюсь, вы трое вчера не зависали в «Злокрысе» допоздна. — Да кто бы без тебя платил бы за напитки? — хохотнул Адвентус, кивая в ответ. — Мы разошлись по домам раньше, чем детишки, которых родители гонят спать. — Я бы не назвала полночь ранним временем, — возражает Рикке. — Что ж, в любом случае, я рад, что вы повеселились. — А что насчет тебя? Генерал убил вечеринку? Прикусив губу, чтобы удержать ползущую вверх улыбку, я поворачиваюсь к генералу — он игнорирует разговор с самого начала, делая записи для отчетов, но в комнате все смотрят на него, и Туллий отрывает глаза от письма. Я упираюсь бедром в стол, скрещивая на груди руки, и подчеркнуто уважительно обращаюсь: — Генерал. — Легат. — Y/N. — Y/N. Ни больше, ни меньше — возвращается к работе. Рикке приступает к раздаче указаний касательно сегодняшнего выступления, но я слушаю в полуха, прикидывая про себя дальнейшие действия. Наконец, легат прощается и покидает комнату, а я хитро улыбаюсь, поворачиваясь к генералу. Цезенний все еще стоит у своей стены, но его присутствие не помеха. Заметив мое движение, Туллий выжидающе смотрит в ответ. — Трезв, и все еще влюблен, — рапортую я. Туллий хмыкает, обмакивая перо в чернила, но не разрывает взгляд. — Этого я и боялся. Адвентус вздергивает брови, наблюдая за нами, и молчит, но его усы медленно приподнимаются в улыбке. — Просто… подумайте об этом, пока меня не будет, хорошо? — я чуть медленнее, чем необходимо, отлепляюсь от стола, и, подмигнув Цезеннию, упругим шагом выхожу из зала. Я в прекрасном настроении, но мне стоит труда не обернуться.

***

Работа, запланированная в Истмарке, простая и рутинная. Разбив небольшой лагерь, Рикке отправляет со мной небольшую группу, прочесать окрестности — естественно, я оставляю ребят далеко позади, охваченный жаждой приключений. Ну и наживы, да. Миссия, вместе со всеми разъездами, занимает чуть больше недели, и вскоре приходит подтверждающая информация из Данстара: еще трое суток в пути и столько же — для зачистки округи от Братьев Бури и, внезапно, Изгоев. Дни проходят незаметно. Я почти все время пребываю в эйфорическом состоянии, опьяненный любимой работой, и только поздно под вечер вспоминаю о неотвратимом возвращении домой. И каждый раз сердце предательски пропускает пару-тройку ударов. Рикке замечает смену амулета, но я обхожусь ничего не значащими ответами, так как опасаюсь пока быть хоть сколько-нибудь конкретным, а она сдерживает любопытство. И за это я ей отдельно благодарен. — Легаты, — короткое приветствие встречает нас по возвращению в замок. Туллий и Адвентус, как всегда, стоят возле стола в зале совещаний, и несколько синих точек вновь на поверхности военной карты, обозначая возможные укрытия приспешников Братьев Бури. — У нас есть имена, генерал, — с оттенком скорби в голосе замечаю я, на ходу вытягивая из сумки бутылку вина братьев Сурили (415 год, между прочим) и устанавливаю ее посередине стола. Туллий вздергивает брови, принимая подарок, и, с неуловимо ироничной интонацией, исправляет себя: — Y/N. — Как приятно это слышать. — Как приятно это видеть, — Туллий подхватывает бутылку и почти улыбается, оценивая ее год. Я цокаю языком, скрещивая на груди руки и локтем касаюсь Рикке, подначивая её: — Две недели отсутствия, три лагеря уничтожены — и что? Все комплименты бутылке. Генерал отставляет вино в сторону, и спокойно, будто речь идет о чем-то привычном, спрашивает: — Вы собираетесь готовить к этому вину ужин? На мгновенье потеряв дар речи, я прихожу в себя и киваю: — Да. Сэр, — скорее по привычке, чем из желания добавляю я и уточняю. — Снова оленье жаркое или что-нибудь новенькое? — На ваш вкус. — Как насчет стейка из хоркера? Предложения принимаются. — Хоркер сойдет. Никогда не пробовал. Я киваю; трудно удержаться от восторга, поэтому я почти краснею от удовольствия. Задержав нечитаемый взгляд на моем лице, Туллий поворачивается к Рикке и командует: — Докладывайте, легат. Рикке отчитывается, на ходу поясняя детали прошедшей операции. Пару раз она с любопытством косится в мою сторону, но профессионализм и такт берут верх. Впрочем, Адвентус менее тактичен: готов поспорить, эти двое поговорили о разном в мое отсутствие, и теперь он почти открыто ухмыляется, избегая лишний раз смотреть на меня или в сторону генерала. Остаток дня пролетает незаметно. Дела в администрации, составление отчетов, посещение торговцев на рыночной площади Солитьюда — одно следует за другим в идеальном ритме, без спешки, но быстро; когда сумерки опускаются на землю, хоркер уже жарится над огнем, капая сквозь решетку шипящим соком, а фрукты и вино прохлаждаются на столе. Туллий приходит поздно. Открыв дверь, я на мгновение остолбеневаю. Он мнется на пороге, чувствуя себя откровенно неудобно в гражданской одежде, и смотрит почти с вызовом, но я молчу, не в силах отвести взгляда от грубого хлопка рубашки Он не в военной форме. Вау.  — Y/N. Я прочищаю горло, и смех сам по себе зарождается где-то в груди. — Я не люблю шикарные одеяния, — дословно повторяю одного из стражников, — но вам они пошли бы. Генерал Имперской армии, представитель самой Империи в Скайриме — и вы ходите в этом? Пару секунд он стоит на пороге — и разворачивается, чтобы уйти. — Нет-нет-нет, вернитесь, — я хватаю его за предплечье и смеюсь, ругая самого себя: — Простите мою тупость, генерал, я просто слегка … в шоке. Поставьте себя на мое место. — Терпеть не могу все эти нордские одежды, — ворчит он, резким жестом приглаживая волосы, и проходит в дом. — И поэтому выбрали одежду рабочих из рудниковых шахт. Дайте угадаю — вам не пришлись по вкусу цветастые слои? — Да. И это были самые простые вещи, которую я смог найти. Я мысленно посмеиваюсь, представив выражение лица Эндари из «Сияющих одежд», и возражаю: — Почему же не надели доспехи? Это простой, и, казалось бы, логичный вопрос, но он повисает в воздухе без ответа. Какие-то глупые предположения рождаются в моей голове, и я спешно отмахиваюсь от них, прежде чем они приобретают слишком уж романтических подтекст. На кухне он садится на то же кресло, что и в прошлый раз — я устраиваю свое рядом, занимаясь сервировкой еды — и, удовлетворенно вздохнув, генерал протягивает руку к бокалу, который я сразу же наполняю вином: — Наслаждайтесь. Ужин начинается. Наверное, в этот же вечер начинается и новая традиция: почти каждый день теперь генерал сидит за моим столом — без имперской униформы, к счастью, но и не в холщевой безрукавке — и пьет вино, пробуя новые рецепты моего приготовления. Время от времени, когда какое-нибудь совещание затягивается, я перебираюсь на кухню Мрачного замка, и, в компании своего друга-шефа, наблюдаю за приготовлением еды, придираясь к каждому движению младших поваров. Однажды генерал почти пропускает ужин, задерживаясь на совещании у Элисиф, и лишь закатывает глаза, пока я гоняю прислугу Синего дворца. Ярл, таны, придворный маг, все смотрят во все глаза, но мне нет до них дела: совет продолжается под дружный хруст салатом и кроличьими ножками. Гордый, я тихо сижу рядом с генералом. Своим генералом. Я ухаживаю. Это никогда открыто не обсуждается, я имею в виду, не объявляется официально, но быстро становится общепризнанным фактом. Туллий не возражает — по крайней мере, так же официально. Он привыкает к моей привычке давать ему прозвища, к моим прикосновениям, выходкам и шуткам; время от времени я специально выбираю одежду, которая лучше всего подчеркивает мою форму — ну не зря же я годами изводил себя тренировками и боями — и готов поспорить, Туллий пялится; по крайней мере, взгляды, которые я на себе ловлю, не сравнить больше ни с чем. После ужина каждый из нас все еще расходится по своим домам — надеюсь, со временем я найду повод перейти эту грань, и от мысли, что кто-то из нас предложит подняться наверх, меня бросает в жар. Возвращаясь в Солитьюд после очередного приключения, я игнорирую свою усталость, пока не увижу его; а если случается так, что я пропадаю надолго, мне нравится этот взгляд, которым он встречает меня: встревоженный и облегченный одновременно. Я действительно возвращаюсь домой, и от этого теплеет в груди. И я улыбаюсь. Тем не менее, вес амулета отзывается тяжестью на груди. Каждый день я ношу его, и каждый день он остается незамеченным… или игнорируется? Я счастлив больше, чем когда-либо, и даю себе в этом отчет, но беспокойство растет, и на это есть свои причины: в любой момент, по приказу или добровольно, он может подняться и вернуться в Сиродиил, и что я могу с этим сделать? Ничего. Мы не семья. Он не предлагает быть парой. Стоит ли спросить? Подобная мысль занимает меня все чаще, и даже сейчас, когда во время очередного запоздалого совещания, пока я в раздумье облокачиваюсь на стол. В зале никого, кроме нас двоих, Адвентус и Рикке давно ушли. Генерал протягивает руку, касаясь покачивающегося амулета, и мое сердце почти останавливается. Привыкшие к мечу пальцы пробегаются по грубой поверхности металла. — Это что, Мара? — Да, — выдыхаю я и замираю, пытаясь угадать реакцию. — Конечно, она. — Мне казалось, ты носишь амулет Стендарра. За все это время он ни разу не заметил перемены? Магия талисмана из рук вон. Конечно, она работает на восстановление, а не обаяние, но все-же… — Я носил, — подтверждаю я. — До этого. — Никогда бы не признал в тебе последователя Мары, — он неодобрительно смотрит на амулет и переводит взгляд на меня. — К чему такая перемена? — Ты не знаешь? Туллий в замешательстве хмурится, не понимая вопроса. — Не знаю чего? — Это одна из местных традиций в Скайриме, — поясняю я, и желание рассмеяться борется с нарастающим волнением. — Носить прилюдно амулет Мары — это все равно, что публично заявить о желании вступить в брак. Вроде как. Ожерелье выскальзывает из его рук, и некоторое время Туллий ошеломленно глядит перед собой. — И как, — он почти заставляет себя говорить и кашляет, прочищая горло. — Как давно ты его носишь? Я выдерживаю внимательный взгляд и отвечаю подчеркнуто мягко: — С нашего первого ужина. Туллий сдержанно ругается, пробегая рукой по волосам, и пальцы другой его руки нервно сжимают поверхность видавшего виды стола. — Y/N, я… Девять, я не помню, как дышать. — Я должен извиниться. Смотрю перед собой, пытаясь объяснить для себя смысл этих слов. Извиниться? Что не так? Неужели я совершил ошибку? Туллий обходит вокруг стола и крепко сжимает меня в руках, отчего дыхание сбивается, как от удара: — Я заставил тебя слишком долго ждать.