Чай с мелиссой и медом

… No need for me to pray I’ve walked so far I’ve fought so hard Nothing more to explain I know all that remains Is a piano that plays*

      Из комнаты доносятся голоса. Джон тихо минует прихожую, стараясь, чтобы его не услышали. Доходит до проема, прислоняется к косяку. Лиса и Мелисса сидят на полу и рассматривают какую-то книгу. Робби читает вторую.       Джон видит, как Лиса доверчиво прижимается к Мелиссе.       Почему?       Почему он для детей менее близкий, чем эта женщина, так недавно появившаяся в их жизни?       Он знает ответ. Четыре года назад он не сделал ничего. Даже они — по-своему сделали. Он — нет.       Ему до сих пор иногда снится тот взгляд. Полный любви.       Мелисса умеет смотреть так же. На его детей.       Джон поднимает руку и медленно стучит по косяку. Три пары глаз поднимаются на него. Мелисса встает.       — Извини, что без предупреждения, мне было тоскливо одной в четырех стенах.       Джон медленно кивает. Мелисса машет рукой детям и уходит. Слишком быстро, чтобы он успел сообразить, как можно ее остановить. Хлопает дверь.       Робби и Лиса испытующе смотрят на него.       — Ты хочешь… -- начинает Лиса.       — Прекрати, — обрывает ее Робби. Лиса утыкается в книгу.       Джон заглядывает сверху. Это ботанический справочник.       В кармане лежит подсохший стебелек с увядшими листиками. Джон достает его, выкладывает на страницу. На иллюстрации точно такой же стебелек. Melissa officinalis.       Выходя, Джон чувствует, как Робби смотрит ему вслед.       Двумя этажами выше он заходит без стука.       — Ты приходила не потому что тебе тоскливо и одиноко.       Мелисса молчит.       — Детям нужна забота и ласка, — произносит она, когда Джон начинает думать, что она уже не ответит.       — Ты хочешь заменить им мать?       Мелисса еле заметно качает головой.       — Я ни на что подобное не претендую… просто хочу дать им то, что могу, то, что им нужно и что не можешь — уж извини — дать им ты. А матери им правда очень не хватает…       Джон сглатывает, смотрит на нее долгим взглядом. Сердце захлебывается, гулко стучит в висках.       — Ты хочешь заменить им мать?       Все неправильно, все не так, но он не знает, как надо.       Мелисса резко оборачивается.       — Если хочешь, то… -- Джон замолкает, любое следующее слово кажется ему неправильным. Мелисса пристально смотрит ему в глаза.       — Ради детей? — спрашивает она. Джон неуверенно кивает. Мелисса вздыхает.       — Не делай глупостей, клерик, пусть даже ради детей, — у Джона начинают гореть щеки. Мелисса продолжает: — Ты еще не осознал себя, свою жизнь. Сейчас ты возьмешь на себя обещания, взвалишь обязанности — а потом встретишь человека, которого полюбишь. И будешь проклинать клетку, в которую себя загнал. Будешь разрываться между собственной порядочностью и человеком, которого полюбишь. Больно будет всем — и тебе, и Робби с Лисой…       — И тебе?       Мелисса грустно улыбается.       — Я смогу отпустить. Если действительно… — она запинается, пытаясь подобрать слово, — хочешь человеку добра, отпустишь туда, где ему будет лучше, а твоим самым счастливым воспоминанием останется то, как ты прижимался щекой к его ладони…       Последние слова звучат еле слышно. Когда Джон осмеливается убрать ладони от горящего лица, ее уже нет рядом.       Фрэнк улыбается с фотографии.       ***       — Что Фрэнк делал в Гармонии?       Юрген сидит во главе стола. Джон с Мелиссой сидят друг против друга. Ему мучительно неудобно за вчерашний разговор. По лицу Мелиссы ничего не понять. Когда он ловит ее подбадривающий взгляд, становится легче.       — Точную формулировку задания я не знаю. Смысл в том, что Либрия и Гармония узнали о существовании друг друга. Фрэнк, как я поняла, должен был быть как бы послом доброй воли. Ну и разведчиком, но обе стороны делали вид, что это не так.       Джон отмечает слово «разведчик». Не «шпион». Неужели она настолько, совсем распрощалась с Гармонией…       — Новая война возможна? — резко спрашивает Юрген.       — Ближайшие лет сто пятьдесят-двести — вряд ли. По их самым пессимистичным прогнозам.       Вот даже как?       — Послушайте, ну война же не начинается просто так! За власть — так Либрия и Гармония слишком, слишком далеко друг от друга, даже навязанная власть будет эфемерной. За идею — власть слишком хрупкая, чтобы ее не смело первой же волной недовольства. За ресурсы — их и так более чем достаточно.       — Население будет расти, мы рано или поздно придем к дефициту…       — В Гармонии не дают расти населению, — Мелисса кивает в ответ на два удивленных взгляда, — ими давно рассчитан тот максимум, при котором пирамида психологической помощи эффективна. Рост населения даже чуть сверх рассчитанного приведет к нехватке специалистов и ухудшению первичной работы непосредственно с людьми, что чревато разрушением системы.       — А увеличить количество психологов?       — Не поможет… пирамида раздуется, эффективность снизится, на выходе все то же разрушение системы.       — А что они думают по поводу нас?       — Ничего хорошего.       — Боятся?       — Нет, конечно. Они не думают ничего хорошего о перспективах Либрии. Я бы сказала, ее списали со счетов… Аналитики просчитали, что эра Вождя заканчивается, и представили три варианта — либо Вождь умирает, и Либрия гибнет при борьбе группировок за власть…       — Ну, этот вариант мы проскочили, — усмехается Юрген. Мелисса, напротив, серьезна.        — Да. Второй вариант — все перебьют друг друга при революции…       — Этот, надеюсь, тоже.       — Да, такое могло бы случиться, если бы власть была монолитна, если бы Дюпон был принципиален. И если бы не так принципиален был ты. Они не учли того, что лидер может пожертвовать собой ради своей великой цели — и при этом остаться у руля. Если бы ты тогда добровольно не отправился буквально в огонь, если бы за вами опоздали хотя бы на несколько минут — Либрия уже захлебнулась бы собственной кровью. Но есть и третий вариант — резкая отмена Прозиума приведет к хаосу, с которым новая власть не справится.       Юрген молчит.       — Юрген, ты на пороге. В Гармонии исключительные аналитики.       — Мелисса, а если я тебя попрошу… ты же умеешь убеждать, создавать настроение, управлять поведением…       — Я не смогу, — тон Мелиссы возражений не предполагает.       — Тебя же учили этому!!!       — Я НЕ БУДУ этого делать. Поверь мне, Прозиум лучше…       — Чем же?!       — Ты оставишь им право выбора. Они не станут счастливы по разнарядке. Не повторяй путь Гармонии, Юрген, это тупик… -- последние слова Мелисса произносит с мольбой.       — Я понял, — медленно говорит Юрген, — я понял. Хорошо… допустим, я верну Прозиум. На добровольной основе. С ограничением по возрасту — старше восемнадцати лет.       — Четырнадцати, — быстро произносит Мелисса.       Юрген со вздохом сдается.       — Четырнадцати. Но ты мне честно ответишь на один вопрос, и ответишь подробно, не одним словом.       Мелисса удовлетворенно кивает.       — Это правда, что Фрэнк полюбил тебя под Прозиумом? Как?       — Откуда ты?.. ясно, — глаза Мелиссы сужаются, — что ж… это действительно было так. Когда он прибыл в Гармонию, нам в Академии представили его и подробно рассказали о Прозиуме. Нам, молодым студенткам, стало безумно интересно пообщаться поближе. Ты помнишь, каким он был, видный, эффектный, в вашем черном плаще… это у вас они вызывают уважение вперемешку со страхом, а мы видели только эстетику…       — И как вы общались, на пальцах? — скептически перебивает Юрген.       — Много ты понимаешь… в школах каждый учил по одному-два языка стран, погибших в войне. Слишком большое наследие осталось от них, чтобы просто так махнуть на него рукой. Ваш язык, кстати, самый простой в изучении… -- Мелисса замолкает, вспоминая.       — И Фрэнк?.. — Юрген ждёт продолжения. Мелисса вздыхает.       — Мне хватило дури и низости заключить спор — что я смогу влюбить его в себя даже под Прозиумом. Что ж, я выиграла. Даже не могу сказать, что сама… Потом добрые люди его просветили об этом дурацком споре. Мне повезло — Фрэнк оказался исключительно порядочным человеком, когда меня зажали в тиски — он не просто помог мне выехать, он сделал все, чтобы защитить меня и здесь. И никогда, ни одним словом не помянул того, о чем узнал. Он любил настолько, что даже ничего не просил, ни на что не претендовал, не пытался удержать…       Джона словно пронзает молнией: вот оно — «отпустишь туда, где ему будет лучше». Мелисса действительно знала, о чем говорила.       — Разве тебе было куда идти? — Джону кажется, что в голосе Юргена сквозит сочувствие.       — Он говорил, что поймет, если я уйду по приезде, дескать, насильно мил не будешь, — Мелисса кусает губы, — и что сможет обеспечить мне жизнь и безопасность в любом качестве… после такого я не могла просто уйти от него.       А вот и «возьмешь на себя обещания, взвалишь обязанности».       Мелисса рывком встает, направляется к двери.       — А ты любила его? — спрашивает Юрген.       Мелисса на секунду оборачивается. Джон не хочет слышать ответ. Пока не знаешь…       — Нет. Но он стал настоящим, очень близким другом. Которого нельзя предать. И, Юрген, это был уже второй вопрос.       Она хлопает дверью, но, Джон уверен, успевает услышать, как Юрген тихо говорит ей вслед:       — Не вини во всем себя.       ***       До дома Джон идет пешком. Он снова и снова прокручивает в голове последний вопрос Юргена и её ответ.       Всё, что она говорила ему тогда, все оказалось пережитым, выстраданным.       С другой стороны, сам он не сможет, не сумеет сказать так, чтобы все, что он хочет сказать, не звучало нелепо, как вчера.       Тогда на полке стояла фотография с Фрэнком. Под его взглядом он не мог просить чего-то для себя. И попытался просить для детей.       Только Фрэнк бы ее отпустил. Потому что она не любила его.       Она была преданна ему.       Фрэнка давно нет.       Он бы ее отпустил, если только…       Если только было бы куда отпускать…       К кому отпускать.       Если бы она полюбила…       Вот только… Он не сможет, не осмелится спросить, он слишком боится разрушить все то, что, может, только кажется, одним нелепым словом…       Не словом…       Не словом!..       Ноги сами переходят на бег.       Останавливается Джон только у двери на два этажа выше собственной.       Мелисса удивленно молчит, она никого не ждала.       Джон не дает ей ничего сказать. Любое слово сейчас будет лишним.       Он опускается на колени, ловит ее руку, закрывает глаза.       Прижимается щекой к прохладным пальцам.       Кажется, проходит целая вечность, хотя сердце отсчитывает всего два удара.       Он чувствует, как Мелисса опускается рядом, открывает глаза. Она смотрит на него тем самым взглядом.       Берет второй рукой его свободную руку и прижимается щекой к раскрытой ладони.       И пусть фотография стоит, от друзей нет секретов. _____ * слова Лара Фабиан, Рик Аллисон, на музыку Адажио Альбинони