Чай с мелиссой и медом

… Ветер плачет за окном. Тихо Болью отзываются во мне Этой молодой луны Крики*

      Джон тихо заходит домой, снимает перчатки и кладет их на столик. В воздухе что-то неуловимое, от чего ты чувствуешь себя дома.       Через миг Джон понимает, что именно: его ждет горячий ужин, который не надо изобретать самому. Пахнет мясом и чем-то пряным. Мелисса приветственно кивает, не поворачиваясь. Джон прислоняется плечом к дверному косяку. Он боится дышать, чтобы следующее мгновенье не наступило.       Раздается звонок входной двери.       На пороге стоит Юрген.       — Мелиссы нет дома, ты не знаешь?..       Джон чуть сторонится, мотает головой, приглашая войти.       Мелисса смотрит на Юргена удивленно. Потом вопросительно. Потом сочувственно. Юрген отводит взгляд.       — Поешь с нами?       Юрген благодарно кивает.       Ужин проходит в молчании. Лиса не поднимает глаз, быстро расправляется со своей порцией и исчезает. Робби подозрительно косится на гостя, когда думает, что его не видят. Мелисса испытующе смотрит на Юргена и деликатно молчит. Юрген вяло ковыряет вилкой.       Джон пытается понять, что у него в тарелке, и приходит к выводу, что это неважно.       Робби хочется остаться за столом, но он понимает, что при нем не скажут ни слова, и подчеркнуто вежливо прощается. Мелисса дожидается, пока его шаги не стихнут в дальней комнате.       — Ну?       Юрген не поднимает глаз.       — Что это? — спрашивает он, гоняя куски мяса по тарелке.       — Плов, — произносит Мелисса тоном, не предполагающим развития темы. Ждет продолжения и, не дождавшись, спрашивает:       — Кейт?       Юрген кивает. Мелисса поджимает губы.       — Просила Прозиум и обвиняла в развале государства?       Очень медленно Юрген отрицательно качает головой. Глаза Мелиссы сужаются.       — Посиди, я сейчас вернусь, — Мелисса поднимается из-за стола, — только поешь хоть немного.       Возвращается с запотевшей стеклянной бутылкой и маленькими стаканчиками. Наливает тягучее содержимое в один из них, подталкивает Юргену.       — Что это?       — Лекарство, — усмехается она, — пей залпом.       Юрген выпивает, с отвращением кривится.       Джон собирается уйти, но останавливается. Какого?! Ведь были вчера ее пальцы в его ладонях…       Мелисса наливает ароматный чай в две чашки, достает мед. У чая терпкий, чуть лимонный аромат. Одну чашку ставит перед Джоном — она согласна с его правом быть рядом.       — Верховный правитель ей оказался интереснее, чем подпольный мятежник? — ядовито спрашивает она.       Юрген кивает. Мелисса снова наливает ему тягучую жидкость, поворачивается к Джону:       — Не мог бы ты принести, на кухне… — и подробно объясняет, что и где. Слова, которые она произносит, клерику ничего не говорят, но он кивает. Поднимается двумя этажами выше.       Возле нужной двери стоит человек в форме Тетраграмматона. Стучит, не дождавшись ответа, толкает незапертую дверь, заходит внутрь в темный коридор. Захват за левую кисть, заломить руку за спину, дернуть на себя, развернуть, прижать к полу. Человек не сопротивляется.       Дотянуться до выключателя, включить свет.       — Ты?!       Эррол кивает. Джон отворачивается к стене, проводит рукой по волосам, пытается восстановить дыхание. Эррол собран и спокоен. По крайней мере, по сравнению с Джоном.       — Мелиссы нет дома, я полагаю?.. Не знаешь, где она?       Джон кивает, пытается собраться… Ноги не то, чтобы не держат, скорее, тело действует само по себе, пока мысли в голове разбегаются.       — Да…       Бывший напарник смотрит на него со смесью иронии и сочувствия.       — Ты пришел за чем-то конкретным?       — Сейчас… где-то здесь должны быть marinovannye ogurtsy…       ***       На принесенное ими Юрген смотрит с гораздо большим подозрением, чем на самого Эррола. Мелисса аккуратно нарезает слегка сморщенные пряно пахнущие зеленые овощи, выкладывает на тарелку какой-то бело-оранжевый салат, чем-то похожий на ненавистную ламинарию, пододвигает Юргену.       — Что это? — скептически спрашивает он.       — Я скучаю по дому, — без малейшей иронии отвечает она и поворачивается к Эрролу. — Рада тебя видеть.       Эррол кивает, садится на свободное место.       Джона не покидает ощущение нереальности происходящего. И того, что он лишний здесь, в своем доме. Мелисса внимательно и тепло смотрит на него, берет за руку, бережно усаживает на стул. Тепло ее ладони как якорь в сумбуре мыслей, оно заставляет очнуться.       — Как?!       Эррол не спешит отвечать. Юрген делает вид, что полностью занят изучением придвинутых к нему тарелок. Мелисса улыбается.       — С трудом, — односложно отвечает она.       Джон неверяще продолжает смотреть на бывшего напарника. Эррол наливает в стаканчик прозрачной жидкости и с сомнением смотрит на него. Отвечать он не собирается.       — Мы предупреждали его, что ты догадаешься, — на слове «мы» Юрген скептически хмыкает. — Эррол надеялся… — он замолкает, пытаясь подобрать слова.       — Надеялся увидеть в тебе проблеск эмоций, он не верил в твою безнадежность, — жестко продолжает за него Мелисса и поворачивается к Эрролу. — Так?       Эррол кивает. Юрген продолжает:       — Мы пытались отговорить его от того, чтобы попытаться объясниться с тобой. Но Эррол почему-то считает, что напарники — это нечто большее, чем случайные люди.       Оказывается, Мелисса все еще держит его за руку. Джон чувствует, как сжимаются ее пальцы при этих словах.       — Нам оставалось только постараться, чтобы на направлении к собору дежурили лояльные Подполью чистильщики…       Вот этому Джон не удивляется, удивлялся он раньше, когда осознал, насколько мощной оказалась сеть Подполья.       — …уговорить Партриджа на многослойную броню под одеждой и молиться, чтобы ты не стрелял в голову. Ты представляешь, насколько он верил, что человеческое в тебе возобладает?!       — Мне обещали… — Эррол бросает быстрый взгляд на Мелиссу.       — Я знала, — шепчет она.       Джон изумленно поворачивается к ней. Мелисса продолжает.       — Фрэнк рассказывал о тебе. Разное, — ухмыляется она в ответ на немой вопрос. — Он считал, что для тебя напарник — тоже что-то большее, чем случайный человек.       Джон медленно кивает.       — Но как вам удалось?..       — Вспомни сам, — хмыкает Юрген, — ты же был настолько уверен в себе — выстрелил, развернулся, ушел. Еще и Брандт очень вовремя появился. Наши чистильщики могли делать что угодно — вас это уже не интересовало. Нам удалось вывезти его.       Юрген опрокидывает в себя содержимое очередного стаканчика.       — А в… — клерик запинается, но продолжает, — в прозекторской?       — …был загримирован умерший своей смертью человек. Все-таки тело клерика должно было на всякий случай иметься. Но когда нам сообщили, что ты решил, — Юрген пытается сдержаться, но все же ядовито продолжает, — лично проведать товарища… пришлось дергать Партриджа с больничной койки, имитировать входное пулевое отверстие…выглядел он и так неважно, удар пули вызвал ушиб сердца, ушиб легких, перелом нескольких ребер, кровоподтеки по всей грудной клетке… столько работы… Мастеру театрального грима, которого нам пришлось привлечь — почти девяносто!..       — «Кругом наши», — шутливо шепчет Мелисса.       — Но…       — Она, — Юрген кивает в сторону Мелиссы, — говорила, что, если ты придешь взглянуть на то, что оставил от напарника — не сможешь приблизиться, не сможешь даже взглянуть ему в лицо. Конечно, мы прошли по лезвию…       — Эррол прошел… — поправляет Мелисса непонятным голосом.       Джон мотает головой, запускает пальцы в волосы. Мелисса прижимается виском к его плечу.       — Ты искупил, — тихо, с нажимом говорит она.       — Да, Престон, — кивает Эррол и выпивает содержимое стаканчика. Все молчат.       Наконец, Юрген просит:       — Споешь?       Мелисса кивает, приносит гитару.       Их восемь, нас двое       Расклад перед боем       Не наш, но мы будем играть.       Сережа, держись, нам не светит с тобою,       Но козыри надо равнять.       Я этот небесный квадрат не покину,       Мне цифры сейчас не важны.       Сегодня мой друг защищает мне спину,       А значит,       И шансы       Равны.       Мне в хвост вышел «мессер», но вот задымил он,       Надсадно       Завыли винты.       Им даже не надо крестов на могилы,       Сойдут и на крыльях кресты.       Я первый, я первый, они под тобою,       Я вышел им наперерез,       Сбей пламя, уйди в облака, я прикрою,       В бою не бывает чудес.       Сергей, ты горишь,       Уповай, человече,       Теперь на надежность строп.       Нет, поздно,       И мне вышел «юнкерс» навстречу,       Прощай,       Я приму его в лоб.       Я знаю, другие сведут с ними счеты,       Но, по облакам скользя,       Взлетят наши души, как два самолета,       Ведь им друг без друга нельзя.       Архангел нам скажет: «В раю будет туго»,       Но только ворота — щелк,       Мы Бога попросим: «Впишите нас с другом       В какой-нибудь ангельский полк».       И я попрошу Бога, Духа и Сына,       Чтоб выполнил       Волю мою:       Пусть вечно мой друг       Защищает мне спину,       Как в этом       Последнем       Бою…**       Все молчат. Каждый из них думает о своем. И это «свое» неуловимо одно на всех.       Джон чувствует, как в душе разливается холодная, черная пустота.       ***       Хлопает входная дверь — Мелисса отправляет нежданных гостей ночевать в свою — Фрэнка — квартиру.       Джон без сил ложится на жесткую кровать. Отворачивается, кладет голову на локоть. Точно так же он лежал совсем недавно, и в голове крутились слова:       Но я — бедняк, и у меня лишь грезы,       Я простираю грезы под ноги тебе,       Ступай легко, мои ты топчешь грезы… ***       Все ложь. Все обман. Мэри сдалась зря. Он не имел на нее права. Его чувство вины было бессмысленным. Было бессмысленным все, о чем он передумал тогда, в прозекторской. Розыгрыш, провокация… Постановка… Бессмысленная кукла в руках кукловодов…       — Злишься?       Зачем ты пришла? Прав был Юрген. Глориана посылает рыцарей на трудные подвиги…       Мелисса обходит кровать, садится в ногах.       — Злишься, — не спрашивает она. Ну уйди же…       Мелисса молчит. Она не пытается встать, взять за руку, заглянуть в глаза. И на том спасибо…       — Знаешь, о чем тебе стоит подумать?       Уйди…       — Сколько бы ты ни чувствовал себя обманутым, ты СТРЕЛЯЛ.       Джон поворачивается на спину, смотрит на женщину в изножье кровати.       — Ты стрелял. Ты стрелял на поражение. Все, что ты чувствовал тогда, все, что ты пережил потом — это правда, понимаешь, твоя правда. Потому что ты стрелял, чтобы убить, ты хотел убить, ты убивал. Твои сожаления, твое раскаяние — оно же о том, что ты хотел, о том, что ты сделал, а не о том, как в итоге получилось…       Джон резко садится на кровати.       — Ты хотел убить, не слушая, не сочувствуя — твоя вина в этом, и это не изменится от того, остался жив Эррол или нет… Ты думаешь, это был фокус, жестокий розыгрыш, провокация… — Мелисса смотрит испытующе, кивает. — Думаешь. Это эмоционально и несправедливо. Слишком высокая цена. Ради фокуса не готовятся умереть, не смотрят в дуло клерик-гана.       Джон молчит. Возможно…       — Потом, когда ты остынешь — ты согласишься, что оказаться невиновным в том, что не мог себе простить — это дорогого стоит, лучше, чем день за днем прокручивать одно и то же и утопать в чувстве собственной вины…       — Почему не сказала раньше? — ровным голосом спрашивает Джон. Как нелегко дается эта ровность.       Мелисса поворачивается к нему, окидывает проницательным взглядом.       — Эррол отдал праву людей жить людьми всё.       Это «всё» имеет свое имя…       — Совсем всё… его жизнь сохранилась чудом, и, думаю, он имел право сам распорядиться ею, — Мелисса задумчиво глядит вдаль. — Если бы он взял новое имя, начал бы жить с чистого листа — я бы поняла… _____ * «Рюмка водки на столе», слова и музыка Е.Григорьев ** «Песня о воздушном бое», В.С.Высоцкий *** «He Wishes for the Cloths of Heaven» William Butler Yeats, перевод Д.Ахматановой Комментарий автора: хочу все-таки объяснить свою позицию по поводу «чудесных спасений» симпатичных, но безвременно почивших героев. В принципе, это все здорово и радостно, когда читаешь, но чаще всего не можешь отделаться от ощущения, что елочные игрушки — фальшивые, а король — голый. Тут нужен действительно талант автора и убедительность. Поэтому, хотя Партридж был мне очень симпатичен (и вообще Шон Бин) и хотелось дать ему шанс прочитать еще много замечательных книг, трогать его я себе не разрешала. Пока не пересмотрела фильм: когда медэксперт приносит на подносе личные вещи и ставит в изголовье стола — на крупном плане с пулевым отверстием четко видно, как у Партриджа пульсирует сонная артерия. «Это не баг, это фича!» — завопила я, когда это обнаружила, ну и после этого взять и «похоронить» живого человека было уже недопустимо. Такое вот обоснование…