Рок-драбблы

Единственное, что мне правда тогда хотелось, — заставить её стонать. Неважно, боль, наслаждение, я хотела слышать это, хотелось выжать её до конца. Пожалуй, я бы сделала все, чтобы заставить этот грязный, шлюховатый рот — самый прекрасный рот на свете — наконец заткнуться и дать мне то, чего я так хочу. О ком говорили, что она затащила к себе в постель всех парней школы? О ком шептались за спиной, о ком развозили отвратительные по правдоподобности сплетни, чьи глаза встречали зависть, заискивание, а то и искреннюю ненависть? Кто, черт возьми, на самом-то деле ни разу в жизни не смотрел на парней? Я знала её ещё с тех времён, когда её волосы не были убиты ядовитой платиновой краской, а в глазах оставалось ещё немного мягкости, которая, если приглядеться, отбросив от себя старательно созданный ей самой образ, присутствовала и в чертах лица. Но даже её миниатюрность не скрывает того, что она всегда может начистить тебе морду, и она часто этим пользовалась. О да, иногда мы действительно дрались. Дрались не как девушки — как те, кто хочет победить. По глупым, если честно, причинам, но делали мы это с таким рвением и наслаждением от процесса, что это было, пожалуй, страстнее секса. Парни никогда меня не хотели. Не знаю, излишняя ли, по их мнению, грубость, или же мужеподобная внешность и фигура — куда мне до форм нашей белокурой красавицы — но мне никогда и не хотелось их. Я знаю, что мастер своего дела. Я знаю, что ещё никто не заставлял её так извиваться, так кричать, срывая голос — самый прекрасный на свете голос — никто ещё не превращал её из обычной девчонки в развратную шлюху, которая сделает всё что угодно за отличный куни. Ей нравилось, когда я её так называю. Даже если после этого она увлекала меня в шутливую драку, я знала, что ей это безумно нравилось. Не знаю, нравилась ли ей я. Девочки, как она, не дружат с девочками, как я. Она старше. Она привлекательнее и умнее. Она женственнее. А я лишь маленький панк со слишком, видимо, добрым сердцем. И я хочу заставить её стонать.