Рок-драбблы

— Ох, Джимми! Джимми, блять, поосторожней! — Прости, прости, Перси, сейчас… ох, боже мой! Джонси, проходивший мимо гримерки Джимми и Роберта, снова, который раз за день, тяжело вздохнул. Горячий пластиковый стаканчик с кофе обжигал пальцы, поэтому он поспешил приземлить его на ближайшую поверхность. И подальше от этих кроликов, господи боже. — Где ты её нашёл вообще? М-м-м… Нет, нет, не сейчас! Концерт же скоро, рассеянно крутилось у Джонси в голове, наконец поставившего стаканчик на шаткий складной столик среди кучи смятых бумаг, упаковок чая и пепельниц. Взял один кубик сахара, бросил в середину горького растворимого, всё же обжёгшего его коварными брызгами, как вдруг из-за закрытой двери до него донёсся плохо скрываемый стон. "Надеюсь, Роберт просто репетирует, а то ж такие-то ноты достаёт…" Джонси устало прикрыл глаза, моля богов даровать ему глухоту, и поморщился, то ли от обжигающе горячего кофе, то ли от того, что наконец и Джимми подал голос, весьма громкий и очень, очень неоднозначный. Кро-ли-ки, думал он, помешивая оставшуюся кофейно-сахарную гущу и стараясь думать о милых пушистых созданиях, а не об этих… Бесстыдники, блять. — Роб… ох-х, — Джимми ещё сильнее сжал его бёдра. Адреналин кипел в его крови, заставлял кричать, выгибаться, впиваться пальцами в покрасневшую кожу и совершенно забывать о том, что у них осталось всего пять минут. Толчок, толчок, толчок — идеальный, стройный ритм; спина Роберта, покрытая блестящими бисеринками пота и яркими синеющими засосами, выгнулась ещё сильнее, он застонал, чувствуя, как сладко немеют связанные запястья… Джонси поспешил взять себе ещё один кофе. — Вот же чёрт. Чёрт-чёрт-чёрт. Джимми, ты хотя бы помнишь, как завязывал это? Джимми, затягивающий ремень, замер на полпути. — Что, не получается снять? — Нет, блять, я тут просто так со спущенными штанами стою! Ты вообще собираешься мне помогать или нет? Роб, обиженно тряхнув кудрями, повернулся к нему спиной, открывая вид на всё хитросплетение узла, завязанного в порыве безудержной страсти ловкими пальцами гитариста, который теперь вообще не понимал, как умудрился проделать такую работу, будучи возбуждённым и опьянённым открывшейся перспективой немного поиграть… В дверь резко застучали и громогласно объявили о немедленном выходе на сцену. — Помоги мне, блядь! — чуть не взвыл Роберт. — Я не могу показаться зрителям в таком виде! — Перси, Перси, успокойся, — пробормотал Джимми и помог ему застегнуть штаны, в это время пытаясь сообразить, где можно найти ножницы или, на худой конец, нож. — Тебе же в любом случае не надо держать инструмент, так? Если у меня не получится тебя освободить, выйдешь так, вариантов нет. Истеричное "Что?!" было прервано нежным, успокаивающим поцелуем и вновь раздавшимся оглушительным стуком в дверь. Пора, чёрт возьми! В зале было темно. Лишь томный свет софитов обволакивал каждого музыканта, превращал их лица в маски, а фигуры – в тени. Роберт, златокудрый бог с пронзительным, пробирающим голосом, возвышался на сцене, задумчиво скрестив руки сзади и устремив нечитаемый взгляд куда-то в пустоту, когда мелодия сменялась с лиричной и спокойной на тяжёлую и грузящую; вокалисту так хотелось схватить микрофон и в привычном жесте поднести к губам, но он лишь притопывал в такт ногой и покачивал обтянутыми узкой джинсой бедрами, чувствуя на себе внимательные, похотливые взгляды гитариста и недоуменные — ритм-секции. Чего уж тут, выступать со связанными руками — не самое приятное дело. Но чего стоят моменты, когда он, еле сохраняя равновесие, прижимался бедром к гитаре Джимми, по-кошачьи терся об его плечо и удовлетворено замечал, как возрастает его возбуждение, как блестят из-за завесы чёрных спутанных волос горящие желанием потемневшие глаза. Маленькая месть, злорадно думалось Роберту, и он взял очередную высокую ноту, так напоминавшую несчастному взвинченному Джимми их недавние сцены любви. Луч света вновь обрисовал его круглые сексуальные ягодицы, украшенную отметинами шею и, наконец, элегантные сомкнутые запястья. Джимми медленно вдыхал и выдыхал, мученически мечтая о скорейшем окончании концерта. Ведь если этот засранец снова вот так же вильнёт бёдрами, то… ох-х.