***
Думаю, стоит пропустить те моменты, когда мы шли по этим чертовым линиям и пришли в детское отделение, потом вообще одна из них привела к пожарной лестнице, ну нам и пришлось подниматься по ней, что ещё делать. На этой лестнице не только мужчине стало хуже, но и мы с девочкой заметно устали. В итоге указатель привел нас в изначальную точку, то бишь в пустой холл. Твою мать, я уже честно запарился. Спускаемся обратно, и я останавливаю девушку, видимо, доктора. — Где рентген? — не выдерживаю я. — Идите по синей линии, — вновь тот же ответ. — Да мы кругами ходим! — Да не по той, а по этой! — чуть прикрикивая, отвечает врач и уходит. А мы смотрим с ненавистью на эту гребаную "синюю" линию. Она голубая! ГОЛУБАЯ, КАРЛ! Пыхтя и матеря всех дальтоников мира, мы все-таки доходим до кабинета. Такого счастья я никогда не испытывал. Я чуть не поцеловал пол от вида только одной надписи на двери. Да и эта семейка, что шла со мной, по всей видимости разделяла мои желания.***
После такого марафона до рентген-кабинета я иду за последней бутылкой и мысленно ликую. Ее надо было отнести в палату интенсивной терапии, но я невольно стал свидетелем разговора той девочки с одной из медсестер, что заставило меня остановиться. Ее отцу все таки стало хуже после поисков этого злосчастного кабинета. Несколько дней сложно дышать, говоришь? Думаю, вас не скоро примут, козюлька. Там большая авария произошла, с серьезными повреждениями и остановками сердца. Даже жалко стало эту девочку. Она в растерянности подбегает к врачам и медсестрам, но они ее упорно игнорируют, бегут к другим, более важным пациентам. Поступающие новые больные, крики уже лежащих. Отец девочки начинает склонять голову и это не укрывается от его дочери. — Папа, ты как? — обеспокоенно спрашивает она, а мужчина кивает и почти падает. Девчонка вновь бежит просить помощи, но тщетно. Со слезами на глазах она останавливается посередине этой палаты и кричит. Секундное обращение внимания и вновь гул с копошением. Кричит второй раз, но уже не скрывая слез. К ней, все-таки, подходит уже знакомая нам врач-дальтоник. — Что такое? — Почему не помогаете нам? Почему? — откровенно плачет девочка, в гневе топая ножкой. — Таковы правила, сначала неотложка, а потом остальные, — отвечает в оправдание она. — Чон Мин, — читает на снимке руки врач. — Это всего лишь трещина, пройдет время и она срастется. — Помогите папе, — умоляет Мин. Девушка подходит к нему, но ее тут же зовут. Сказав, что скоро будет, начинает спрашивать, что случилось. — Он задыхается после того, как походит. Вчера почти не спал, — отвечает за него дочь. — Принимаете таблетки? — От давления, для переваривания и для желудка. У него болела спина, он делал компресс, но это не помогло, — продолжает отвечать девочка, пока врач обращает внимание на другого доктора, позвавшего ее. — Ничего себе... — охаю я, и решаю выйти в свет к людям. —Пневматоракс? Не похож... — начинает гадать эта врачиха, а я подхожу и наклоняюсь к пациенту. — А сердце? — вставляю свои пять копеек, ловя на себе вопросительный взгляд. Доктора О (так ее по крайней мере позвали) вновь окликнули и она подошла к какому-то парню, а вместо нее появился другой доктор, попутно назначая отцу девочки рентген и анализы. — Можете встать? — получив слабый кивок от мужчины, этот врач Ким начал опять заливать про линии и указатели. Раздраженно закатываю глаза и разворачиваю его к себе. — Вы надоели, отведите самостоятельно, — чуть не рыча, говорю сквозь зубы. Тот поспешно кивает и направляется с отцом девочки к лифту. Привязываюсь хвостиком за ними, предчувствуя нехорошее. Мужчина потихоньку начал закатывать глаза, а эта хрень (врач) читает рекламу в лифте. Присаживаюсь на колени и поднимаю брюки мужчины, замечая, что лодыжки опухли. Хмурюсь и решаю задать вопрос Мин: — Как давно лодыжки опухли? — Я не знаю, — тихо отвечает она. Окей. — Проблемы с туалетом? — Редко ходит. — Когда началось... — Парень, — перебивает меня доктор Ким. — Ты что делаешь? — чуть откровенно не закатываю глаза от тупого вопроса. — Просто задаю вопросы, — делаю вашу работу, не видно разве? — Ты доктор? — Думаю, что да, а может и нет, — мутно отвечаю ему, и папа Мин падает вниз. Врач подбегает к нему и створки дверей открываются. Берем его и выносим из лифта, укладывая на пол. — Надо в рентген! — Дурак, он не дышит! — кричу на него, мысленно убивая за такую глупость. Ким встает с коленей и начинает звать на помощь. Пользуюсь моментом и прикладываю ладонь к груди больного, закрываю глаза, мысленно концентрируя все внимание внутри тела. Инфаркт! — Что ты делаешь? Отойди! Интубация, — последнее он говорит уже подошедшей медсестре. — Это инфаркт! — кричу ему. — Указывать будешь? — раздраженно отвечает тот. — У него приступ, мать твою! Послушай сердце! — не выдерживаю тупости врача, перехватывая мешок амбу. Тот матерится, но слушает сердце. — Что? Почему не слышу? — и ты это у меня спрашиваешь, блять? — Дефибриллятор! — кричу медсестре, и та быстро убегает за ним. — Делай массаж, —говорю этому недо-доктору. — К-какой? — не выдерживаю и с размаху бью тому в лоб. Прости меня, Чон Мин. — Совсем ебанулся? Искусственный массаж сердца! — чуть ли не брызжа слюной, ору на него. Да что же это за доктора-то пошли? Пока тот разрабатывал сердце, медсестры вернулись с дефибриллятором. Разрываю рубашку на груди пациента, медсестра прикрепляют присоски и подает утюжки. — На двести, — растираю гель, собираясь прикладывать, как мне закрывают область сердца руками, затрудняя выполнение действий. — Да отойди! — стоило только ему убрать руки, как я прикладываю утюжки. Тело подпрыгивает, но аппарат пищит. — Еще! — со второго раза сердце забилось. — Оно завелось, но инфаркт никуда не делся, — строго говорю я. — Готовь операционную. — А кто оперировать будет? — задает главный вопрос медсестра. Доктор Ким в отчаянии набирает номер, попутно перекладывая пациента на каталку. Как я понял по его крикам, оперировать некому, да и понял это не только я один. Опускаю взгляд на темную макушку, замечая, как ее плечи судорожно подрагивают. — Он умрет? — еле слышно задает вопрос Мин. Закусываю губу и присаживаюсь на корточки перед ней. Из ее глаз текут слезы, а из носа - сопли. Говорил же, козюля она. Она достает из кармана ту самую монетку в пятьсот вон и отдает ее мне. — Спаси, пожалуйста, моего папу, — умоляет меня девочка, а у меня сердце сжимается от воспоминаний об отце. — Ты спасешь его?