Восходящая звезда

Как я бросил всё и подался в искусство, верно? Ответ прост! Я понимал, что физика — это не моё, это была мечта моего отца, а он в свою очередь стал мореплавателем. Я был единственным ребёнком в семье, я был надеждой. Я на отлично окончил местную школу, тогда я жил в Милфорде, в родном городе я и поступил в университет на факультет астрофизики. Родители были мной горды, а я собой не слишком, я не знал, кто я, я не понимал, чего мне хочется, и слепо ступал в науку, а в неё входят с головой. В университете ничего не получалось не потому, что я дурак, а потому, что я не хотел ничего делать. Всё, что я читал, писал или строил — всё в пустую. Все чертежи были плохи, и я их не исправлял, в конце концов я стал работать в магазине своей матери, врал ей про блестящую учебу и говорил, что экстерном оканчиваю семестры. Сессии я проплачивал и так «учился» до третьего курса. Ох, как сейчас помню — мои заветные двадцать лет, мой любимый возраст, мой толчок… Однажды придя в универ, в очередной раз платить за экзамен, я разговорился с преподавательницей, которая почему-то очень пеклась обо мне, как мать — её звали Ул, она преподавала звёздную астрономию, на которую я всегда ходил, но особых знаний не проявлял. Честно говоря, мой одногруппник — Леон Бастия был намного способнее и ответственнее, что ли. Но она сказала, что я напоминаю ей маленькую черепашку, выбравшуюся из скорлупы, но не дошедшую до океана самостоятельно. Она сказала, что скоро поедет в Нью-Йорк, и пригласила меня с собой, хотела познакомить кое с кем. Так я встретил Полюшку. Думаю, вы и так о ней знаете, да? Выдающийся режиссёр и актриса в прошлом. Я не знал, зачем мне эта встреча и что она мне даст, мы просидели около трёх часов в кафе, болтая о том о сём, и вдруг к нашему столику подошёл невысокий старик и сел с нами. Я уже хотел возмутиться, но, к счастью, Полюшка перебила меня и поздоровалась с пришедшим. Она улыбнулась незнакомому мне человеку, а он улыбнулся ей, затем придвинулся и аккуратно поцеловал её в щёку, я тогда почувствовал себя лишним, наблюдателем за чьей-то личной жизнью, я задумался, что их связывает и кто это. У них завязалась короткая беседа, и после ее окончания очередь дошла до меня. Полюшка подмигнула мне, а старик, представившись Макаровым, откинулся на спинку кресла, потёр свои усы и стал расспрашивать меня. Я спокойно отвечал, он загадочно кивал головой, а затем резко спросил, не ходил ли я в театральное, не предлагали ли мне когда-нибудь роль? Ответ, конечно, был отрицателен. Он печально пожал плечами назвал меня «сырым», затем попрощался и ушёл. Я сидел в ступоре, я будто в лужу сел. Но что-то внутри меня шепнуло: «Это твой шанс». И я побежал, кинулся за тогда незнакомым мне человеком. Мастер стремительно выходил из кафе, его шаг был размеренным. Я глядел в удаляющуюся спину, мне казалось, что, если я окликну его, он не услышит, настолько далёким он мне показался в тот миг, словно моя иная жизнь — жизнь, которая была мне предназначена, исчезала. Я ступил на улицу, почувствовал камни через туфли, мне стало больно, мой живот скрутила невидимая рука страха перед неизвестным, я вдруг забыл как дышать, я не шёл, меня словно вёл кто-то невидимый, я тогда ловил каждый миг, слышал каждый шорох. Боже, я словно был в наркотическом трипе, я мог просчитать сколько секунд падает с дерева лист, я мог видеть взмах крыльев пролетающей мимо мухи, я слышал, как в соседнем доме спорили мужчины, слышал такой неестественно громкий удар каблуков туфель мастера о камни, я словно видел его глазами дорогу и слышал себя позади. Я нагнал его примерно через две минуты, показавшиеся для меня вечностью. Я тут же попросил его меня опробовать. Макаров обернулся, прошёлся по мне взглядом и вдруг сказал: «Парень, так мы тебя уже опробовали! Тебе нужна практика! Моя подруга, видимо, ещё не успела пригласить тебя к себе в студию, чтобы тренировать, так?» Я остолбенел, я вдруг всё забыл, я только кивал и радостно улыбался. Я будто жил ради этого момента! Так я остался в Нью-Йорке и бросил институт. Сначала я думал, что всё случилось очень быстро, я боялся пожалеть о своём решении, я думал, что это опрометчиво. Я решил, что, если первое выступление будет провальным, я и не буду пытаться снова! Конечно, вы правы, мне было трудно, очень трудно — много скандалов и давления со стороны родителей, постоянные стрессы и переживания, я хотел всё бросить, я хотел вернуться обратно. Долго не мог собраться и долго сомневался, но однажды я получил небольшую роль и понял — это должен быть взрыв, это должно меня толкнуть вперёд! И толкнуло. После выступления отметили мою игру и внешность. Ну да, ха-ха, за это спасибо родителям. Моим вторым выступлением был сиквел романа Ремарка «Возлюби ближнего своего», я играл главного героя — это история о его жизни после потери друга, о его переезде в Мексику вместе с Рут, которую кстати играла Люси. Я пригласил на своё выступление родителей, сам купил им билеты до Нью-Йорка и на представление тоже, усадил их на хорошие места и играл так, как никогда. Когда все кончилось, я поговорил с родителями, они были в восторге, они мной гордились, и я наконец был уверен, что всё сделал правильно. Я до сих пор ни о чем не жалею. Зрители? А что зрители? Я, конечно, благодарен, они — мои деньги и хлеб, если честно. Сейчас не хотелось бы обидеть моих поклонников и поклонниц, но, когда я выхожу на сцену, передо мной сидит всё та же публика, что и пять лет назад — около пятисот незнакомых лиц и мои родители». Грэй Фуллбастер, интервью для «Times New Roman»

В 22:00 лимузин, в котором ехала Люси, остановился. Она откинулась на спинку сидения, ожидая, что Эльфман, как обычно, откроет ей дверь, подаст руку, от его помощи она, конечно же, откажется, выйдет сама, пройдёт несколько метров к своему белому двухэтажному дому, достанет ключи из сумки, вставит их в скважину, сделает два оборота и распрощается с этим днём навечно, обретая покой в своём доме. Но Эльфман не шевелился, он положил руки на баранку руля, заглушил мотор и просто сидел. — Вы что-то хотели сказать? — На выдохе спросила Люси, уже догадываясь, о чем будет разговор. Эльфман поежился, понимая, что она не в самом лучшем настроении и, конечно, его просьбу, как бы она ни была аргументирована, актриса проигнорирует, но он должен был это сделать, ради неё, ради своих чувств к ней. — Вы, наверное, не помните, мисс Люси, но я уже говорил вам о своей сестре. — Он замолчал, смотря на реакцию Люси. Она молчала, отвернувшись к окну. Люси хмыкнула. Эльфман продолжил: — Ходит на все спектакли и мечтает стать такой, как вы. Знаете, по мне это какое-то безумство. — Он улыбнулся, вспоминая, как его сестра подражает Люси даже в одежде и иногда в голосе. Он абсолютно точно не любил Хартфилию, но никогда не признавался в этом сестре. Узнай она, какая Люси на самом деле, то очень бы огорчилась, и Лиссана настояла на увольнении брата, но деньги никогда не падали с неба на семью Штраус. — Лиссана хочет быть актрисой, и она бы хотела… — Пусть для начала сменит своё имя на более подходящее для актрисы, у неё оно деревенское. — Грубо ответила Люси, довольствуясь своей властью над ситуацией. Эльфман молча проглотил оскорбление и продолжил на выдохе: — Она хочет стать актрисой. Конечно, она и не мечтает выступать сразу в таком театре, в котором играете вы, и ей только снится ходить по той же, что и вы, сцене, но не могли бы вы оценить её актерские навыки, дать пару уроков? Конечно, я заплачу, это не бесплатно, но я бы был… — Нет. — Люси смотрела на плечо Эльфмана ледяным взглядом. — Вы считаете меня благотворительным фондом «Дорогу бездарным актрисам»? — Нет. — Что входит в ваши обязанности, Эльфман? — Я ваш водитель, в мои обязанности входит: забирать вас из дома, привозить на работу, ждать вас с работы, заправлять машину, чистить её; также комфортное вождение и, по мере необходимости, полное сопровождение. — В этом списке имеется пункт насчёт личных просьб и разговоров? — Нет, мисс. — Получается, вы нарушаете правила договора? — Я не хотел, мисс. Я только думал, что я достаточно долго работаю на вас, чтобы заслужить одну просьбу. Люси скривила рот, она открыла дверь машины и пулей вылетела оттуда. Осенний ветер растрепал её волосы, она сделала глубокий вдох, резко развернулась, наклонилась к двери, оперевшись о её краешек. — Не утруждайтесь завтра заезжать за мной. Люси хлопнула дверью. Выстукивая каблуками, она прошла к своему дому, повернула ключ в замочной скважине и скрылась. Эльфман стиснул зубы и ударил по баранке руля. «Твою мать! — Думал мужчина. — Есть край её невыносимой мерзости, этой блядской жесткости? Под какой звездой нужно родиться, чтобы быть такой стервой?» Он посмотрел в сторону двери дома Хартфилии, представил, как выходит из машины, идёт на порог её дома, стучит в дверь и Люси ему открывает. С презрением смотрит на него, ждёт, когда он упадёт к ней в ноги и начнёт умолять не лишать его работы, изгибает одну бровь, вздёргивает нос и после часа унижений, наконец, делает ему одолжение. Но этого не случится! Потому что если он подойдёт, если он постучит, если она откроет, тогда… Тогда он голыми руками её придушит или даже одной рукой. Эльфман представил синеющее лицо Люси, её краснеющие испуганные глаза, её дрожащий голос, представил, как в своих дорогих вещах она испражняется прямо в своём доме, прямо на пол, как собака. Он тяжело вздохнул и выдохнул, он любил свою работу, но не любил Люси. В конце концов Нацу Драгнил хорошо относился ко всей его семье, он даже когда-то давал автограф Лиссанне и вроде флиртовал с ней. «Я попрошусь на работу к Драгнилу, — заверил себя Эльфман, — даже если не будет вакансии водителя, даже если мне придётся мыть его туалет, убирать за его собакой, если надо будет, разнашивать его обувь, да что угодно. Лишь бы не здесь, не с ней». Он снова кинул взгляд в сторону дома Хартфилии. Выудил пачку сигарет из внутреннего кармана пиджака. Он знал, как Люси ненавидит этот запах, и закурил в салоне специально, оставив после себя неприятное «До свидания», нет, скорее, «Прощай». * * * Люси повесила пальто на вешалку. Убирая его в шкаф, она потёрла переносицу, вздыхая. Возможно, она переборщила, и нужно было уволить его на следующий день, потому что завтра она ну никак не хотела добираться сама или на такси. Люси прошла в большой зал, его стены были цвета слоновой кости, села в чёрное кожаное кресло, уставившись в потолок. «Ванна была бы сейчас кстати», — она улыбнулась своим мыслям, представляя себя в пене, такой умиротворённой, как в детстве, когда мама купала её и целовала маленькие ручки, говоря, что так сморщенная от воды кожа быстрее разгладится, и Люси в это верила, прижималась к её груди мокрой головой, закрывала глаза и открывала уже в своей комнате, в банном полотенце на волосах и белом халате. Звонок мобильного телефона вывел Люси из её детских воспоминаний, она посмотрела на сумку, что поставила на журнальном столике, поморщилась. «Кому взбредёт так поздно звонить?» Люси нырнула рукой в свою сумку, нащупала вибрирующий и пищащий аппарат, взглянув на экран, она закатила глаза и улыбнулась. — Ну кто же ещё! — Смеясь ответила Люси. — У тебя совсем нет чувства такта, а если бы я спала? — Тогда я бы тебя разбудила. — Сказал второй голос на том конце провода. — Ты знаешь, я не звоню по пустякам. Ты дома? — Да, только вошла. — Собирайся и дуй ко мне, у меня новости! Только быстро, ваша развалина, наверное, ничего не сказал, да? — Ты про Мастера? — Именно. — Не обзывай его. Он нудный, но благодаря ему я знаменита — Ты знаменита благодаря своему таланту. Всё, собирайся! — Не сегодня, — Люси теребила себя за прядь волос. — Приезжай ты, я уволила Эльфмана. * * * Через час на пороге Люси объявились две фигуры, одну из них она знала очень хорошо. Люси открыла дверь, впуская гостей в дом. Девушка вплыла, как рыба, в прихожую актрисы, сняла чёрный плащ, кинув его на руку Люси. И тут же закрыла ей глаза, поворачивая спиной к себе. — Что ты делаешь? — Голос Хартфилии звучал раздраженно и сонно, она не собиралась долго засиживаться, и, скорее всего, пригласила девушку ради приличия, надеясь, что та откажется. Девушка ничего не сказала, лишь повернулась к ещё одному гостю, приказав ему стоять на месте и не показываться, пока она не позовёт. Провела Люси в зал, усадила в кресло и села напротив. Люси открыла глаза, проходясь взглядом по только что вошедшей. — Дурно ты воспитана, Водолей. Напомни, почему ты все ещё мой агент? — Язвительно проговорила Люси. — Потому что не ты мой наниматель, а твой отец. — Так же съязвила Водолей. — К такому гадкому утёнку я бы и даром не пошла. Повисло молчание, после которого обе девушки рассмеялись. — Кого ты привела? — Люси обернулась в сторону прихожей, но из-за большой овальной стены ничего не увидела. Водолей похлопала девушку по колену, объясняя, что это сюрприз и она скажет ей об этом потом. Она приказала Люси оставаться в зале, а сама встала и прошла на кухню налить себе чай. Люси, конечно, было очень любопытно, но она знала, что если посмотрит, кто же стоит в прихожей, то поведёт себя как малое дитя, и Водолей до конца жизни будет дразнить её. Высокая цена за простое любопытство. Когда Водолей вернулась, Хартфилия сымитировала полную отрешённость, стараясь показать, что ей совсем неинтересно, кто остался стоять в коридоре, но её агент знала её очень хорошо. Войдя в зал, она сразу кинула взгляд хитрых голубых глаз на пальцы Люси. Те так и бегали по её коленям туда-сюда, но Водолей решила оставить этот раунд за актрисой. — Итак, — Водолей отпила чай из фарфоровой кружки, которую ей любезно никто не предлагал. — Что ты знаешь о Гилдартсе Клайве? Люси вскинула брови, высматривая осколок информации на лице оппонента, но та была непреклонна, и ни единая мышца ничего не выдавала. — Он знаменитый режиссёр, у него немного фильмов, но все они были номинированы на Оскар, и только лучшие из лучших актеров удостоены чести сниматься в его картинах. Кажется, моя коллега Кана — его дочь. Водолей удовлетворенно кивнула. Она поставила кружку на журнальный столик, фарфор дзынькнул о стекло. — Он собирается снимать новый фильм, работа с ним — та ещё морока, но мировая слава тому, кто снимется — обеспечена. Макаров вам не говорил, но через несколько месяцев он придёт посмотреть ваш спектакль. Люси ахнула: — Ты не шутишь? — Нет, — улыбнулась Водолей. — Но выберет он одну или одного. Люси отмахнулась, говоря, что конкуренция — это не проблема, не для неё точно. — Как сказать, — Водолей пожала плечами. — Он смотрит не только на игру, но и на актера, то есть, ему важно, что он за человек. Люси презрительно фыркнула, сложив руки на груди. Она задумалась, качая ногой. — Почему же его дочь до сих пор не снимается в его фильмах? — Не достаточно хороша. Люси махнула рукой, все это казалось слишком наигранным и правильным: все папаши хотят в первую очередь сделать счастливым своего ребёнка, этот ничем не отличается от остальных. Но ставить слова Водолей под сомнение было бы неправильно. — В этом нет ничего сложного, я его поражу. Снимусь в его картине, это принесёт успех театру. — Может быть, да, а может, и нет. Тебя ведь в нем уже не будет. Люси опешила. — Почему? — Макаров с трудом согласился пустить Гилдартса. Он сказал ему, что тот не может прийти, тыкнуть пальцем в понравившегося, как в товар, забрать и уйти. Он сказал, что актёр должен уйти сам. Но если он выберет кино, то он навсегда оставит его театр. К тому же Макаров сам хотел податься в режиссеры. — Это я слышала, — подтвердила Люси. — Цена высока и не факт, что фильм снова оценят. — Нет, фильм оценят, но он никогда не повторяется в актерском составе. У тебя будет только одна роль, которую ты никогда не переплюнешь. — Откуда у тебя эта информация? Водолей довольно и, как показалось Хартфилии, горделиво улыбнулась. — Гилдартс мне не последний человек. Она замолчала, позволяя Люси прожевать эту информацию, чтобы сказать самую важную и, наконец, перейти к завершению и «сюрпризу», одиноко выжирающему в коридоре. — Макаров готовит фантастический мюзикл, а Гилдартс не менее фантастический фильм, съемки и постановки будут проходить в одно и то же время. Сценарии же ещё свежие, нужно все хорошо обдумать, каждую мелочь. Ты знаешь, как работать с Макаровым, но я скажу честно. Даже если Гилдартс тебя выберет, твой максимум — три дня. — Тогда нет смысла рисковать. Слишком мало гарантий и слишком много поставлено на кон, ради одной роли, пускай и самой лучшей. Водолей улыбнулась. Хитро посмотрев на Люси, она встала с насиженного места, провела рукой по лицу Хартфилии, наклонилась к ней слишком близко, настолько, что её губы почти соприкасались с губами актрисы. Она медленно потянулась к уху Люси. — А что если ты побудешь Гермионой Грейнджер? Она вышла в коридор, и Люси наконец позволила себе снять маску непревзойденной холодности и равнодушия, её глаза горели огнём и азартом, про себя она считала секунды до возвращения Водолей из прихожей. Пять. «Она точно это не предложит». — Думала Люси, вставая с кресла. Она стояла в ожидании в середине зала, ей казалось, что её прихожая превратилась в очень длинный запутанный лабиринт и ей придётся ждать вечность, пока Водолей приведёт этого человека. Восемь. «Нет, это невозможно, но если я права…» Она покусывала губу, прямо как детстве, когда она волновалась за результат своей контрольной или когда… Да, в ту самую ночь она разодрала её в клочья, в свои восемь лет. Когда это случилось, её жизнь перестала быть прежней, она стала тем, кем является сейчас. Десять. — Ты шутишь? — Глаза Люси стали огромными, совиными, она потеряла самообладание. Это было не по правилам. — Это будет очень трудно. И зачем? — Я знаю, что это будет трудно, но у тебя много врагов, моя девочка. — Тепло улыбнулась Водолей. — К тому же я люблю риск и шампанское. * * * Люси проснулась раньше своего будильника. Ночью она никак не могла уснуть. Перед уходом Водолей просила Люси как следует подумать и дать окончательный ответ ей после часу, но до этого времени было ещё очень далеко, а Хартфилия уже для себя всё решила. Она улыбалась своим мыслям, легко представляя свою дальнейшую жизнь у себя в голове. Она слонялась по своему дому, выходя и входя в каждую комнату, в некоторых она задерживалась, словно сумасшедшая, затем резко разворачивалась и неслась в другую, иногда смеясь сама с собой. Она любила себя больше всех на свете, любила свою жизнь, свою работу и даже своего агента. За её непревзойдённый ум, такой талант и такую… авантюру? Да, это то самое слово, которое всё утро было в её голове, и если бы сейчас она была в театре и наипротивнейший, идиотский и абсолютно невозможный Нацу Драгнил поздоровался с ней вот так: — Хартфилия, ты и без опозданий? Она бы ответила: — Авантюра! Не дождавшись положенного времени, Люси набрала номер Водолей, та взяла трубку только после пятого гудка, жутко недовольная ранним звонком. Люси слышала её сонный голос. Понимая, что у неё голова начала только что работать, она не спеша сказала свой ответ на вчерашнее предложение. Водолей на другом конце провода моментально проснулась. Разговор был недолгим, Люси нужно было ехать в «Широкий путь», а Эльфман всё никак не приезжал, и только через час ожидания Люси вспомнила, что он больше не работает на неё. Вспомнив об этом, хорошее настроение Люси тут же улетучилось, её лицо вновь приобрело обычное выражение равнодушия и презрения. Она вздохнула, беря ключи от своей второй машины. «Мне придётся ехать самой, — Люси выглянула в окно, она поморщилась от увиденных луж и легкого тумана, — по такой мерзкой погоде». Она надела пальто, вышла из дома, пнув газету, что лежала на её крыльце. Через несколько минут Люси выехала на дорогу, следуя по навигатору к пункту назначения. Проехав полчаса, она поняла, что сегодня был определенно не её день. Во-первых, она опаздывала, во-вторых, Эльфман мог бы и приехать в качестве извинений, и, кто знает, может, она бы и вернула ему работу, в-третьих, сегодня все светофоры, которые только могли быть и которые горели красным, были её. Она стояла на очередном светофоре, который загорелся красным как раз, когда машина перед ней проскочила в последние секунды уходящего и мигающего зелёного света. В переднем кармане джинс предательски завибрировал телефон, Хартфилия выругалась, посмотрев на экран. Мастер сотрёт её в порошок, ещё и за Эльфмана добавит! Уж очень он, видите ли, нравится ему, как и вся его семейка. Люси отключила звук, посмотрела по сторонам, с силой надавила на педаль. Машина взревела мотором, мчась по мокрой дороге навстречу вылетевшему красному пикапу. * * * Голоса звучали где-то далеко, все слова были похожими, непонятными, наполовину проглоченными. Люси открыла глаза и тут же сморщилась от ярко-белого искусственного света, голова болела и кружилась. Люси пыталась вспомнить, что произошло, но воспоминания были мутными. Мгновение спустя она почувствовала как чья-то рука легла ей на плечо, чей-то голос её позвал. Она медленно обернулась, увидев перед собой незнакомого мужчину. Нижнюю половину его лица скрывала белая маска, сквозь неё он говорил с Люси. — Что произошло? — Люси осмотрелась. В месте, где она была, преобладал белый цвет. Она лежала на кровати, а возле неё стояли капельница и тумбочка. — Я в больнице. — Здравствуйте, мисс Хартфилия! Люси перевела взгляд на мужчину. — Я ваш лечащий врач Рин Шимура, несколько дней назад вы попали в аварию. Слова доктора доносились до Люси через невидимый туман, и она напряглась, чтобы расслышать его. — Есть второй пострадавший? — Нет, — доктор задумчиво посмотрел на неё. — Пока вы спали кто-то прислал цветы, наверное, поклонник. Вы знамениты. Люси молчала, она свела брови к переносице. Что-то не так, она чувствовала, как в ней что-то изменилось. — Пока вы спали, приходили из органов, но ваш агент разобралась. Вы виноваты в аварии, но второй водитель скрылся с места преступления, что очень странно. — Продолжал доктор. — Я почему-то вас плохо слышу, — Люси коснулась своего уха и тут же одернула руку, морщась от боли. — Ох, — мужчина аккуратно убрал упавшие пряди волос с ушей Хартфилии. — Мисс, Люси, — сказал он громче, и теперь Люси слышала его лучше, — мы, конечно, проверим вас тщательнее, но боюсь предположить, что от удара ваш слух упал на 25% Руки Люси затряслись, она почувствовала себя слабой и беспомощной, она вспомнила о разговоре с Водолей. Если доктор прав, значит, всё насмарку, ничего не поможет, тогда придётся все оставить. Кем тогда она будет? А что если об этом узнают, что если уже знают? — Сколько времени прошло? — 54 часа. Но не волнуйтесь, уважаемый Макаров знает о том, что с вами случилось, и вы находитесь в лучшей больнице Нью-Йорка, и… — Что значит 25%? — Люси вцепилась в запястье доктора Шимуры. Она уставилась на часы на его руке, она видела, как стрелка ходит на позолоченном циферблате, и не слышала её. Она увидела, как вздохнул доктор, но не слышала и этого. — Полагаю, это примерно 80 дБ по уровню звука давления и 800 гц по частоте. — Что это значит? — Боюсь, это значит, что шёпот человека и нормальный разговор, звук дождя, пение птиц, некоторые музыкальные инструменты, такие как флейта или пианино, свист ветра, звук, с которым прокручивают ключи в замочной скважине, тихий шаг и другие негромкие звуки вы, к сожалению, не услышите. Но это не точно, конечно. Возможно, я преувеличиваю. В любом случае, мы выдадим вам слуховой аппарат, и всё будет хорошо. Мужчина закивал головой в подтверждение своих слов и удалился из палаты, оставляя Люси в покое. Когда доктор Шимура покинул палату к нему подбежали несколько медсестёр — все они хотели попасть к знаменитости и угодить ей во всём, но мужчина сурово посмотрел на них. — Я думаю, что вы — последние, кого она сейчас хочет видеть. — Доктор Рин, — одна из медсестёр, смеясь, обратилась к нему. — Вы провели в компании «великой и ужасной» актрисы всего пять минут, — она вскинула руки, будто нападая на доктора, шевеля своими маленькими пальчиками возле его лица, — и теперь копируете её невежество, плохо на вас влияет «стальная леди». Шимура легонько улыбнулся, прижимая к себе папку с анализами других пациентов. Он поправил очки, спустившиеся к носу, и порекомендовал молодым медсёстрам не беспокоить бедняжку, они обиженно пожали плечами, разбегаясь по своим делам. Доктор Рин тоже отправился к следующим пациентам, крутя в мыслях слова медсестры: «Великой и ужасной» актрисы». Конечно, несколько раз он ходил в этот дорогой театр, видел ее игру, иногда, когда попадалась новость, читал интервью, дивясь такому жёсткому характеру на вид хрупкой девушки. Но он вспомнил её лицо и то, какой она стала беспомощной от одной новости о возможной потере слуха, и даже заметил слёзы в ее глазах. И все бы ничего, она ведь тоже человек, но, честное слово, он мог поклясться, что это были самые настоящие слёзы, слёзы «великой и ужасной» Люси Хартфилии.