«Нравится ли мне моя работа? — Конечно! Я считаю, что это довольно глупый вопрос для журналиста, только не обижайтесь. Знаете, я человек простой, причем во всём: я бы ни за что не был там, где мне не нравится. Я не люблю притворяться, только не подумайте, что я сейчас о работе, нет! На сцене я играю разных персонажей, но чувства показываю настоящие! Я примерил много разных имён, играя кого-то, но на самом деле имя у меня одно, уж поверьте, его я не забуду. Почему актерство приносит мне удовольствие? Вот за этот вопрос хвалю — очень хороший! Многие могут подумать, что я одурманен славой, но она меня не привлекает, впрочем, как и деньги. Пускай это звучит притворно и приторно, но я искренне люблю каждого своего зрителя, я стараюсь ради людей, что находят время прийти и посмотреть постановку, оценить работу ребят и мою. Вообще, зрители меня вдохновляют — когда я вижу полный зал людей, то чувствую подъем сил, сразу хочется сыграть так хорошо, чтобы каждый зритель проникся, понял и вдохновился. Я всегда думаю: «Что если я вдохновляю зрителей так же, как и они меня?» Если это так, то вы представляете, как это здорово? Каждый раз я стараюсь сыграть по-разному, усовершенствованно что ли. Понимаете, мне очень важно, чтобы все в зале были довольны. Я также выступаю не только в театре «Широкий путь», но и в других малоизвестных, дешевеньких, скромных театрах. Некоторые думают, что я «опускаюсь» до уровня так называемой «нищеты» — людей, что не могут позволить себе такое удовольствие, как находиться в дорогих местах, но для меня такие люди не нищие. Понимаете, не всё измеряется доходом. Для меня набитые карманы — не показатель богатства, гора прочитанных книг — не показатель ума, свадьба — не показатель дальнейшей счастливой жизни и, тем более, любви! Что я имею ввиду под всем этим? Я ставлю вам пять баллов за вопрос! Люблю хорошие вопросы — отвечать на них одно удовольствие! Видите ли, лучше прочесть не десять книг, а одну, но что-то почерпнуть из неё. Лучше не иметь денег на шикарную свадьбу, но быть уверенным в чувствах друг друга и без регистрации. И наконец, настоящее богатство — это оставаться всегда человеком! Со своей семьёй, с прохожим, с животным и с самим собой. Я ведь не родился готовым актером — я к этому пришел. Работа в дорогом театре не означает, что я «важная шишка» — это означает, что я всего-навсего трудолюбив. Каждый может добиться успеха. Верить в себя и быть самим собой — вот настоящее богатство. Нищета — это достигнуть желаемого, потеряв себя».
Нацу Драгнил, интервью для «Times New Roman».
Люси прикрыла глаза и откинулась на красную кожаную спинку сидения в салоне своего лимузина. Она провела длинным ногтем, выкрашенным в бесцветный лак, по шершавой бумаге газеты «Times New Roman», снова останавливаясь на интервью своего коллеги. Его интервью казалось ей смешным и каким-то детским. Нацу напоминал ей маленького ребенка, бегущего во взрослую жизнь, всё ещё искренне верящего в честность, порядочность и доброту. Читая выбитые черными чернилами слова Нацу, Люси то фыркала, то посмеивалась. «И этого шута смеют в чем-то со мной сравнивать? Это же смешно, ну вы только вчитайтесь! Мальчик открыто врёт, а всем так это нравится!» — Эльфман, — Люси постучала в закрытое затемнённым стеклом окошко своего водителя, оно тут же открылось, и, не отводя глаз от дороги, Эльфман кивнул в знак того, что готов слушать. — Вы читали сегодняшнюю газету? — Читал, мисс Хартфилия. Вас интересует, что я думаю по поводу интервью господина Нацу Драгнила? — Высказывайся, — махнула ему Люси, — интересно послушать, как его слова воспринимают необразованные простофили, вроде тебя. Эльфман глубоко вздохнул и замолчал. Вообще-то Люси не часто бросалась такими явными оскорблениями, тем более, в адрес Эльфмана. Мужчина понимал, что интервью её напарника просто вывело её из себя — честно сказать, Люси часто раздражало любое упоминание о Нацу Драгниле. Раньше, когда Эльфман только начинал работать на Люси, он думал, что Хартфилия просто-напросто безответно влюблена в розоволосого актера, но чем дольше длилась его «служба», тем яснее ему становилось, что это неприязнь с первого взгляда. Однако Эльфман никогда не поддакивал Люси: Нацу нравился не слишком умному личному водителю. Штраус всегда отмечал этикет Нацу, его отношение к публике, да и чего скрывать, играл он хорошо, и если самодовольная Хартфилия наотрез отказывалась это замечать — то это была её проблема. Эльфман имел гордость и всегда говорил Люси честно и по делу, отмечая про себя, что мужчина не должен плясать под дудку женщины, даже на которую работает. Эти мысли он никогда не говорил вслух, ему хватало просто довольствоваться ими. — Я не считаю господина Драгнила лживым и поверхностным человеком, а его слова только больше располагают. — Эльфман замолчал, он подумал, стоит ли ему продолжать. Стоит ли ему сказать Хартфилии, что играет Драгнил отлично и критики не зря ставят его рядом с ней? Ещё Эльфман подумал о словах Хартфилии: «необразованных простофиль, вроде тебя». Стоит ли ему ответить на них? Стоит ли сказать, что такие же «простофили, как он» оценивают и её игру тоже. Он был зол, он сжал руль так сильно, что казалось вот-вот сломает его. Люси, выслушав Эльфмана, удовлетворённо кивнула. Ей нравился Эльфман, ей нравилось, что он имеет свое мнение, что не боится его высказывать даже ей. — Мы приехали. — Решила напомнить Люси, заметив, что водитель погружен в свои мысли и чуть не проехал её место работы. Эльфман встрепенулся, он повернул баранку, и колеса машины покорно изменили направление. Люси нырнула рукой под ручки золотой сумочки, та съехала к изгибу локтя. — Спасибо за вашу честность. — Люси взялась тонкими пальчиками за внутреннюю ручку двери и потянула её на себя, раздался глухой звук, дверца немного приоткрылась, и в салон пахнул холодный Нью-Йорский воздух. — И простите мне мою грубость. Люси вошла в холл театра, расстегнула кнопочки на черном плаще и высвободила из-под него свои золотистые волосы. Она прошла в буфет, что был на первом этаже, в маленький курносый носик ударил запах выпечки и кофе. Люси прошла к стойке, за которой стояла синеволосая девушка, что-то увлеченно подсчитывая в своем розовом бархатном блокнотике. Девушка подняла на актрису большие голубые глаза и мило улыбнулась. — С добрым утром, мисс Люси, Джувия рада вас видеть! — С добрым утром. — Кивнула в ответ Хартфилия. — Джувия, сделайте мне ваш фирменный кофе. Джувия улыбнулась, отложив свой блокнот. Она поспешила к кофе — машине раздалось механическое жужжание, и через несколько минут чашка с кофе стояла перед Люси. Актриса отметила красивый рисунок розы, покачивающийся на пенке. Она прислонила чашку к губам и сделала глоток, затем подняла глаза на Джувию. — У вас получается всё лучше. — Джувия старается. — Девушка покраснела от похвалы. Люси перевела взгляд на прилавок с выпечкой: сегодня было много эклеров и разного печенья. — Вы сами печете? Джувия кротко кивнула, опустив глаза в пол — она была застенчивой и милой девушкой, пытающейся угодить каждому, кто заходил в буфет. — Вы печете для Грея Фуллбастера? Джувия резко подняла на Люси глаза, её лицо стало красным как помидор, она замялась и сначала начала всё отрицать, но Люси уже поняла, что попала в самую точку. — На вашем месте я бы не старалась так сильно: Грей ловелас и флиртует почти с каждой девушкой. — Джувия понимает, — расстроено заговорила Локсар, — Джувия читает журналы, где написано о личной жизни звёзд, но Джувия счастлива, когда милый Грей просто заходит сюда. Люси поставила пустую чашку на стойку перед Джувией. Она подумала какая же всё-таки Локсар дура: цепляться за то, чего ей не достичь — это ли не пустая трата времени? Но сегодня она и так позволила себе лишнего с Эльфманом и предпочла промолчать. — Что же, хорошего дня. * * * А сейчас, дорогой читатель, я хочу внести маленькую ясность в возмутительное поведение Люси Хартфилии. Возможно, вы подумали, что она старалась защитить Джувию? Возможно, её слова и мысли звучали не так обидно как должны былы. Знаете, как поступают хорошие друзья? — Говорят друг другу правду! И эта правда часто бывает обидной, она — это та самая отрезвляющая пощёчина, на которую не нужно обижаться, потому что таким образом друга хотят защитить. Что же касается отношений Люси и Джувии — они уж точно не были дружескими. О Боже, вы можете представить, чтобы такая личность как Люси Хартфилия опустилась до дружбы с простой буфетчицей? Люси не хотела защитить Джувию, в силу своего настроения она позволяла себе лишнего и говорила то, чего не стоило. Чувства Джувии — это её личное дело, в которое Люси не посвящали и в её советах не нуждались. * * * Хартфилия покинула буфет, через минуту она вошла в огромный зал, который недавно был усеян зрителями. На большой сцене актеры сидели полукругом, слушая новую задумку Макарова. Как он говорил: «Это будет фурор!». Мастер, именно так ласково называли Макарова актеры, обернулся и, увидев Люси, махнул ей, чтоб она шла быстрее. — Я понимаю, что вы наша звезда, но опоздания, если хотите знать, это всегда неуважительно! — Хмуро отозвался Макаров. Люси поздоровалась, ей не было стыдно за своё опоздание, и поэтому на замечание актриса ничего не ответила. Повесив плащ на напольную вешалку, Люси присоединилась к другим актерам. Она окинула всех взглядом и остановилась на аловолосой девушке, сидящей перед ней. Девушка, почувствовав на себе взгляд, посмотрела на Люси. Аловолосая улыбнулась: — Здравствуйте, мисс Хартфилия. Мое имя Эрза Скарлет, я журналист из еженедельника «Волшебник». Эрза протянула Люси свою худую бледную руку, Люси слегка пожала её. — Эрза напишет статью о грядущем представлении. — Быстро проговорил Мастер. — Как я и сказал, это будет фурор. Этот сюжет давно не выходил из моей седой головы, и я заставлю поклонников, затаив дыхание, ожидать премьеры! Люси вскинула брови: — Не лучше было сначала подготовить сценарий, чем приглашать журналиста на сырую работу? — Это не вам решать. — Грубо отозвался Мастер. Люси только пожала плечами — в конце-концов её задачей было хорошо справиться со своей ролью, не слишком-то она и хотела волноваться за что-то ещё. Макаров потёр друг о дружку руки, он ещё ничего никому не рассказывал, специально ждал, чтоб собрались все. Актеры не могли дождаться новой идеи, которая вот-вот слетит с губ мастера. — Это будет самый лучший мюзикл на свете! Он щёлкнул пальцами. Миражанна Штраус, лучшая пианистка в Нью-Йорке и, по совместительству, сестра личного шафера Люси, заиграла. Мелодия, сначала медленная и плавная, с каждой нотой набирала обороты, и вот она уже звучала так сильно и грозно, как звучат сердца солдат, одержавших победу. Мира быстро перебирала клавиши худыми пальцами, а в это время Макаров встал ногами на стул и начал свой рассказ: — Это будет пьеса о простом мальчишке из маленького городка, попавшем в большой город огней. Сначала он работал грузчиком, потом посудомойщиком, уборщиком в маленьком театре, пока однажды, забывшись, он не стал петь себе под нос и сладкий его голос не услышал тогда ещё не такой старый, — Макаров улыбнулся потеребив усы, — но всё-таки хозяин успешного театра! Да-да, Нацу, это твоя история! Люси вздохнула, она уже тысячу раз слышала об истории Нацу Драгнила и думала об этом только одно: «Мальчик, конечно, родился под счастливой звездой, но на одном везении далеко не уедешь». А Макаров продолжал: — История о девушке, что ходила в театры с малых лет, о девушке, которая приложила массу усилий и добилась успеха — о тебе, Люси! — Видно, пока трудилась и играла растеряла всю свою человечность. — Шепотом на ухо Грею съязвил Нацу. — И не говори! — Хихикнул Грей. — О бывшем выдающемся студенте астрофизического факультета, — продолжал Макаров, — что предпочел игру на сцене звёздам. О мальчике, доказавшем своему отцу, что «актёр» — звучит гордо! О тебе, Грей! О девушке, которая раньше страдала от алкогольной зависимости. О парне, которого не принимало общество из-за другой сексуальной ориентации! В общем, обо всех вас! О вашей жизни! У вас у всех главная роль, понимаете? Вы должны вдохновлять, вы все так не похожи друг на друга! Вы ещё так молоды, а некоторые уже прошли такой тернистый путь! Так пусть же зритель увидит вас настоящих! Мелодия стихла, повисла гробовая тишина, приглашенная журналистка Эрза застыла. Нацу сидел с раскрытым ртом, он думал: «Неужели это правда? Неужели настал тот момент, когда он сможет показать всем свой путь?» В кругу раздался первый хлопок, он принадлежал Фриду Джастину, по щекам длинноволосого парня стекали слёзы. Даже Люси Хартфилия застыла от слов старика, по её телу пробежали мурашки, и она не сразу услышала как все, кроме нее, зааплодировали. Люси встала со своего места, она подошла к пианино, за которым сидела Мира. — Что случилось, Люси? — Хочу кое-что показать. Миражанна уступила свое место актрисе, Мастер следил за Люси. Он видел, как легко девушка положила пальцы на инструмент и как она заиграла. Мелодия была всем известная и очень грустная, музыка окутывала весь зал. Эрза подумала, что Люси удивительная, она подумала, что она и вправду талантлива. Люси играла сонату Ференца Листа «Грёзы любви» и, закончив, сказала, что будет играть под эту мелодию. — Почему? — спросила Эрза, она завороженно смотрела на Хартфилию, и на миг ей показалось, что вся чёрствость и суровость покинули девушку, и она предстала перед Эрзой голой. Эрзе показалась настоящая Люси, она вглядывалась в выражение светлого девичьего лица и видела, как дороги ей воспоминания, связанные с этой мелодией. — Мне было семь, когда мама впервые повела меня на спектакль, он назывался «Грёзы любви» и был посвящен памяти создателя сонаты. Это мелодия для меня особенная. — Хартфилия легонько улыбнулась, поглаживая клавиши подушечками пальцев. О, если бы кто-либо мог знать, как эти воспоминания были ей дороги. — Люси, под неё нужно будет петь. — Решил напомнить Мастер. — Прости, но под классику не поют. — Тогда я не буду играть. — Фыркнула Люси и громко опустила крышку пианино. Миражанна, стоявшая рядом с Хартфилией, дернулась, Люси вскинула голову и прошла к напольной вешалке. Актёры молчали — все давно уже устали от такого показушного поведения. — Прекрати так себя вести! — Крикнул Нацу. — Ты в курсе, что всех сейчас подводишь? — Он встал, направился в сторону уже одетой Люси, схватил ее за плечи и развернул к себе. — Убери свои руки ты, недоразумение! — Вскрикнула Люси. — Заткнись! — Закричал в ответ Драгнил. Люси, до этого гордо собирающаяся уходить, вдруг оцепенела, не сумев выговорить ни слова. — Нацу, хватит! — Мастер сначала покосился на всезаписывающий диктофон в руках Эрзы, а потом на Нацу. — Прекратите оба! Драгнил ослабил хватку, не отводя взгляд от карих глаз Люси. Нацу был выше, он вздохнул, его рука коснулась кнопки на плаще напарницы. Раздался глухой звук первой расстёгнутой застёжки, а затем следующей. Люси уперла руки в грудь Нацу, отталкивая. — Не нужно меня раздевать. — Не нужно вести себя как маленький ребёнок. Люси глубоко вздохнула, Нацу вернулся на свое место. Хартфилия ненавидела Драгнила, она ненавидела его за то, что он влезал в чужие дела, за то, что он, будто герой, «восстанавливал справедливость», и за то, что прямо сейчас он был прав. — Люси, — выдохнул Макаров, — сделаем так: ты сама сыграешь эту мелодию, и она будет частью твоего выступления, но петь будешь под другую. Согласна? Люси кивнула. — Репетиция окончена. — Мастер устало потёр глаза. Актёры встали со своих мест, Эрза прощалась и благодарила Макарова за разрешение побывать сегодня на репетиции. — Лаксас! — Фрид подлетел к вошедшему светловолосому парню. — Не хочешь заглянуть в бар? — Я приехал за дедом. — Коротко ответил Лаксас. Нацу и Грей прошли мимо Люси, которая так и стояла около вешалки с двумя расстёгнутыми кнопками. Её взгляд был опущен в пол, она чувствовала себя униженной и слабой, она была неспособна двигаться. — Не хочешь поразвлечься с теми девчонками, которых встретили вчера? — Голос Грея донесся до ушей Люси. — Я только что об этом думал! Чур, темненькая моя! — Громко заявил Нацу как ни в чем не бывало, попутно набирая номер на своем телефоне. — Нечестно! — Заорал Грей. Когда главный зал «Широкого Пути» опустел, Люси смогла сдвинуться с места. Она была зла на саму себя, она сжала руки в кулаки так сильно, что её длинные острые ногти больно впились в мягкую ладонь. Девушке хотелось догнать Драгнила и ударить по лицу, и она бы непременно так и сделала, если бы только бежать за кем-то не было для неё ещё большим унижением. Она гордо подняла голову вверх, направляясь к выходу. — Как он посмел так меня унизить?! Ты нарвался, Драгнил. — прошептала она себе самой. Блондинка медленно вышла из театра, на выходе стояла Леви. Девушка слегка похлопала по плечу Люси. — Что ты здесь делаешь? — Спросила Хартфилия. — Я была в зале, рисовала эскиз для твоего костюма. Неужели ты не заметила меня? — Нет. — Равнодушно ответила Люси. Леви легонько улыбнулась. Она понимала, что вот-вот попадет под горячую руку ужасной Хартфилии. К театру подъехал большой грязный грузовой фургон, из которого вышли двое парней. Они обошли машину, открыли дверцы кузова и стали перетаскивать коробки. Люси проследила за взглядом Леви, он был прикован к одному из грузчиков — высокому, длинноволосому парню, его лицо было усеяно пирсингом, сам он выглядел не слишком опрятно, да и чего скрывать, ничего приятного в этом парне Люси тоже не видела. Напарником мужчины с пирсингом был высокий, коротко стриженный синеволосый парень с татуировкой на глазу. Они вдвоем брали по коробке и таскали в холл театра, проходя мимо Люси и Леви. — О! — После взгляда на Леви на пирсингованном лице мужчины появилась хитрая улыбка. — Привет! Леви смутилась, она убрала крученую прядь синих волос за ухо. — Здравствуй, Гажил. Гажил не просто проходился по девушке, а буравил* взглядом своих малиновых глаз Леви, ловя каждое её движение, будто был он учёным, наблюдающим вещество под микроскопом. Затем Гажил перевел взгляд на Люси, та смотрела на него с презрением и жалостью. Гажил кивнул Люси, она только ещё больше вскинула брови. «Ясно», — подумал про себя Гажил и вернулся к работе. — Какой ужас. — Изрекла Люси, когда Гажил спустился за следующей коробкой. — Не понимаю, как человек, способный создавать столь прекрасные костюмы, может влюбиться в это… оскорбление человечества? Леви сначала ничего не ответила, проглотив солёные слова актрисы, но потом, видимо, когда маленький организм наконец решил бороться, отвергая ненужную соль, Леви со злобой, совсем не присущей своей натуре, защитилась: — Когда-нибудь о тебе снимут фильм, Люси, и он будет называться «Красота и безобразие». И тем, кто хорошо тебя знает, не придется гадать, почему именно так. — Тем, кто хорошо меня знает? Это ты про себя и моих коллег что ли? — Люси рассмеялась, слезы слегка прыснули из её глаз, она показательно согнулась и схватилась за живот, а потом резко перестала играть. Выпрямилась, её выражение лица стало серьёзным и даже страшным. — Да что ты вообще обо мне можешь знать? Эльфман подъехал к ступеням театра, и Люси начала медленно спускаться. — И, кстати, название должно зацепить. Не думаю, что на такое кино кто-либо пойдет. А я, между прочим, дорогого стою. — Напоследок высказалась Люси. Леви промолчала, только смотрела, как изящно и прекрасно Хартфилия спускается по ступенькам и садится в лимузин.