Couch

      Чонин подскочил, распахивая глаза и устремляя взгляд куда-то в пустоту. Он тяжело дышал, пытаясь совладать с воспоминаниями — отрывками сна. Они лезли в голову, размывали грань между придумками разума и реальностью. Чонин сам не понимал, чего хотел больше: чтобы это всё осталось сном или же перешло в реальность. Голова думать совсем не хотела, поэтому к однозначному решению Чонин так и не пришёл.       Тут он услышал сдавленное шипение. Повернувшись, он увидел Чана с кривой физиономией и рукой на лбу.       — Чан-и-хён! Ты в порядке?       — Вот скажи мне, Чонин, откуда в тебе столько силы?       Макнэ понял, что, кажись, подорвался слишком резко и врезался в Чана, каким-то образом оказавшегося слишком близко, но это не важно. Важно то, что эти, мать их, воспоминания снова оккупировали голову Чонина…       — Прости, хён, — пробормотал Чонин. — Сон приснился.       Чан хмыкнул. Поминая всё, через что он прошёл за последние часа полтора, для дополнения его образа не хватало только нервного смеха и конвульсий. Для придания окраса ситуации, так сказать. Сдерживая порывы к вышеперечисленному, Чан сказал с явным намёком на что-то Чонину:       — И что же тебе такое снилось?       Снова воспоминания…       — Ничего особенного.       — Ничего особенного? — Чану рыдать охота от сложившейся ситуации, тем не менее он продолжает с завидно спокойным лицом:       — Серьёзно, Чонин? Ты хныкал, стонал, звал меня по имени, подорвался ни с того, ни с сего… Пфф, конечно, ничего особенного! Каждый день, блять, вижу такое!       И всё с таким реальным покерфэйсом, что Чонин просто в ахуе. В реальном ахуе. А знаете, почему ещё он в ахуе? Правильно, потому что воспоминания. И это не шутка. Чонин всеми фибрами своей всё-таки детской души хочет провалиться сквозь землю, но, к сожалению, получается только зарыться с головой в одеяло.       Чан звонко смеётся и садится рядом с Чонином, обнимая того через толстую ткань. А сам Чонин… У него весь внутренний мир рушится. Просто берёт и рушится. У него было такое ощущение, будто Чан обнимает его первый раз в жизни. Каждое прикосновение чувствовалось через одеяло, и Чонин готов был визжать как десятилетка от того, как старший обнимал его — с чрезмерной нежностью и дрожью в пальцах.       Из-под кучи постельного белья показалась голова Чонина. Чан улыбнулся ему и скинул с макнэ одеяло. Тот выглядел таким растрёпанным, таким мягким, таким… таким… приятным, что Чан просто не мог не прижать к себе этот комочек теплоты и милоты. Чонин уткнулся в плечо лидера, чувствуя знакомый аромат. Всё внутри него всё сжалось от того, насколько уютно было в объятиях хёна, хотелось остаться там на вечность, забывая о проблемах и вечной айдольской суматохе. Главное, что Чан здесь. Главное, что он здесь…       Чан отстраняется от Чонина и смотрит тому прямо в глаза, прямо в душу.       — Чонин-а, так что тебе снилось? — Ухмылка. — М?       — Ты, хён, — отвечает Чонин будничным тоном, совсем не задумываясь над последствиями. И действительно, бояться-то ему уже нечего. Или есть чего?       — Расскажи!       — Зачем? — Чонин побагровел. — Ты же и так всё прекрасно знаешь…       — Это то, о чём я думаю? — Вот теперь Чану реально интересно.       — Не совсем, но думаю, ты мыслишь в правильном направлении… — У Чонина щёки уже просто пунцовые. Поймав поражённый взгляд, он начал активно жестикулировать:       — Чан! Нет, нет, нет! Ты что? Да что бы мне такое приснилось? Ты что, не зна…       Чонин всё ещё продолжал что-то говорить на протяжении нескольких секунд, но вскоре понял, что всё, что он сказал после «Ты что» просто отдавалось вибрацией в губы Чана. Чонин начал верещать какие-то проклятия на высоких частотах, широко распахнув глаза и пытаясь оттолкнуть Чана, потому что, ну, не правильно это как-то. Но тот оказался сильнее, или Чонин не сильно-то пытался оттолкнуть старшего, не суть, короче. Главное, что Чонин проникся поцелуем, который был совершенно не похож на тот, что во сне. Он был приятным, нежным, тягучим, совсем не агрессивным или страстным. Чан с видным усилием пытался оторваться от макнэ, но тот лишь сильнее сжимал шею старшего, грозясь случайно задушить того.       Чонин никогда не слушал врачей, но сейчас реально начал осознавать, что его дыхалка — отстой, ибо лёгкие уже жгло от недостатка кислорода; но отрываться от Чана он категорически отказывался. Вся выдержка просто ушла к хренам, оставив Чонина наедине с лидером, да Чонин и сам не против как-то… Он прижимал к себе всего Чана, думая лишь о том, что хотел бы остаться в таком положении на всю жизнь. Губы горели, температура тел поднялась градуса на два, чувствовалось какое-то опьянение, какой-то дурман, исходящий от двух разгорячённых тел.       Желание жить заставило парней разорвать поцелуй, ибо ещё чуть-чуть и они просто упадут в обморок от асфиксии. Тяжело дыша, те пытались не прерывать зрительного контакта, соединившись лбами. Еле отдышавшись, Чонин выдавил из себя:       — Давно…?       — Да, — сказал шёпотом Чан, лёг на диван и потянул на себя Чонина. Тот устроился поудобнее, и спрятал счастливую улыбку где-то в ключицах Чана.       У Чана краш. Причём, краш чёткий и бесповоротный, непроходимый и стопроцентный, но по-настоящему он понимает это только сейчас — когда вдыхает запах шампуня Чонина. И теперь Чану не придётся рассказывать Чонину о своих чувствах — тот и так всё знает.       Слышится тихое яновское: «Я люблю тебя», и оба погружаются в глубокий сон.

***

      Семеро парней ввалились домой. Тренировка выдалась изнурительной даже без лидера, поэтому они кое-как добрались до ближайших кроватей, издавая мучительные стоны, легли чуть ли не друг на друга и в два счёта провалились в сон.       И только уставший Хёнджин стоял в проходе из гостиной в спальню и совсем не скрывал своей улыбки радости и облегчения, наблюдая за картиной на диване.