Служанка из Зазеркалья

Муза. Великолепная, таинственная вдохновительница бессонных ночей талантливого человека в попытке растерзать, изрезать, испепелить свою душу на множество малейших частиц с целью создать Шедевр. Таких женщин выдающиеся деятели искусства всегда искали «днём с огнём», но всегда ли находили? Такая женщина была обязана быть звездой с неба; загадочной, прекрасной, дарящей успех в поиске новых идей. По правде говоря, такая женщина не имеет права быть просто женщиной. Уж Велла-то точно понимала это. Всё земное, плоское, пустое должно быть ей чуждо. Нельзя быть предсказуемой, нельзя быть погрязшей в болоте быта и застоя. Муза воплощает мечту — сам идеал. Недостижимый, иллюзорный, словно мираж. У эльфийки Веллы была когда-то такая роль. Роль Музы Великого Архитектора. Он… он был сущим пьяницей, наркоманом, игроком и глубоко несчастным внутри эльфом. Апатия и отчаяние то и дело одолевали его, бывали времена, когда и самые изощрённые удовольствия не давали пищи для его фантазии. Нет, у него вовсе не было тяжёлого детства, жестоких романов, и он вряд ли испытывал реальное давление общества Ольх. Нет. Просто есть такие мужчины, что находят упоение в надуманных страданиях. Когда-то Велла пыталась его понять, одно время её одолевала жалость. Но она вовремя тогда осеклась, поняв, что суть его страданий — само желание измучивать из себя творчество, не рождать его, а именно вымучивать. Наверное, именно так некоторые женщины не рождают детей, а именно вымучивают из себя с каждой каплей пота и крови. Любила ли она его? Любила. Пока не поняла, что вернее будет убить в себе любые чувства. Любовь ведь привязывала Веллу, заставляла бегать хвостиком за Архитектором. Однако ему нужна была не привязанность, нет, ему нужна была ускользающая, недоступная, холодная наложница, иначе он мгновенно терял интерес. Наложница всегда тонко балансирует на кромке острия извращённых желаний господ и речь не только о сексе, вернее, речь о психике. Подсознание Архитектора рисовало мрачные тени кошмаров из пьяных сновидений, образы которых Велла со временем научилась мастерски воплощать. Вероятно, эта эльфка была искуснейшей актрисой из всех наложниц. Кто-то из прочих преуспевал в интригах, кто-то в мягкости и сердечности, кто-то в красоте, но Велла преуспела именно в артистизме. Жаль, что Меринин умер. Спрыгнул с башни своего же произведения архитектурного искусства при весьма загадочных обстоятельствах. Допился до ручки? Возможно. Но у темноволосой эльфки была и иная догадка. Ге’эльс. Ге’эльс в своё время успешно претендовал на роль близкого друга Меринина. Наместника Его Величества восхищало творчество Архитектора, он благосклонно выделял невероятные, совершенно невероятные средства из казны Ауберона. Так возникли Текучие Сады, так возникло северное крыло королевского дворца, так возникло Здание Совета. Так должна была возникнуть и Зеркальная Башня… Велла уже не помнила, какая вдруг кошка пробежала между почившим ныне королём и его главным советником. Но что-то пошло не так и государственное спонсорство сего строения свернули. Меринин не мог отказаться от реализации его детища. Не мог. Зеркальная Башня должна была стать венцом его таланта, практически делом всей его жизни. Забавно, что здание оказалось делом его смерти. Меринин опустился до очевидного унижения: в буквальном смысле на коленях умолял выделить средства сначала Ауберона, затем Гласа, Тиэла, а потом и своего друга, Ге’эльса. Только вот даже для советника короля такая сумма казалась неподъёмной. Ключевое слово — «казалась». Никто до сих пор не имел точных сведений о том, насколько наместник богат. Велла догадывалась, что во всём мире Ольх нет зажиточнее, но и жаднее эльфа. Меринин бредил Зеркальной Башней. Кошмарные сны стали затяжными, архитектор в них терялся, не в силах проснуться по собственной воле. Время шло, а денег на строительство никто не предоставлял. И переломный момент настал, Меринин пал настолько низко, что поклялся наложить на себя руки в течение суток, если наместник не одолжит ему эти чёртовы миллионы золотых. Ге’эльс никогда не верил в громкие слова, он требовал доказательства преданности, он требовал жертвы. Архитектор должен был выбрать — Муза или Детище. И он выбрал. Так Велла оказалась любовницей и новой вдохновительницей Ге’эльса. Муза была продана за Зеркальную Башню. Предательство во имя искусства. Предательство с горько-солёным привкусом мнимой мечты. Велла могла страдать, убиваться годами, но проплакав три дня и три ночи, она переродилась. Стала иной — жестокой и расчётливой. Всё покупается и продаётся — даже Муза, даже Идеал, даже Любовь. Бывшая наложница Архитектора вышла победительницей в схватке эгоизма мужчин: покинула Меринина с такой холодностью, словно никогда и не была с ним, стала любовницей Ге’эльса с такой страстью, словно действительно была очарована наместником. Она была… лучшей актрисой из всех дев в мире Ольх. Когда Меринин покончил с собой, Велла, как внешне казалось, ни капли не горевала, и сам наместник, вероятно, был удивлён и восхищён её выдержкой. Ге’эльс ценил только внутреннюю силу, силу духа в приближённых и ничего кроме. А лучшая артистка в мире Ольх тщательно загримировала под пудру и тушь свою жажду мести…

***

Аварит с очаровательной улыбкой на устах учтиво налила в высокий бокал ещё вина. Улыбка Веллы в ответ была не менее лживой. Демоница привыкла видеть во дворце Навигатора бывшую наставницу. Та являлась с завидной регулярностью — раз в неделю, как по часам. Она являлась за новой дозой «наркотика» — фантазий, что дарила демоническая кровь. И Аварит давала то, что эльфка просила, зная, какой «должок» растёт за плечами Веллы. — Ох, милая, ты так старательно затянула корсет, что меня всерьёз смущает твой землянистый цвет лица. Помни, мужчины недостойны нашего здоровья, — Велла подняла в воздух очередной бокал вина. — Вероятно, — Аварит мило улыбнулась. — Ох, опять мы о мужчинах! Давай о тебе. Как ты себя ощущаешь в последнее время? Ведьма повела плечами, обнажая их под алым шёлком. Ей было утомительно общаться с чопорными эльфками, в особенности с Веллой; слишком многое приходилось скрывать, слишком тщательно продумывать каждую фразу, слишком часто льстить и лгать. — Свободно. — О, это прекрасно. Замечательно, что в Тир на Лиа остаются те немногие, что способны радоваться жизни в столь непростое время. — Ты о ситуации при Дворе? — Разумеется, дорогая. Эти допросы, расследования, подозрения. Даже я от этого устаю. Господин Ар-Фейниэль себя чувствует себя так же спокойно, как и ты? Провокация. Очередная провокация. Аварит пригубила глоток вина. — Полагаю, что так. Карантир всегда будет занимать свои позиции при Дворе. Вряд ли даже сейчас это переменится. — Хм, занятно. До меня дошли слухи о том, как удерживает свою власть твой господин. Весьма хитрый способ, если верить сплетням, хоть и унизительный. И снова провокация. Аварит старалась не терять самообладания. Лучшая защита — это нападение. Порой лучший ответ — это неудобный встречный вопрос. — Почему это тебя интересует, Велла? Кстати, если пошли столь откровенные темы, я сгораю от любопытства узнать, как дела у Ге’эльса? Эльфка наигранно громко вздохнула, достоверно изобразив утомлённость. — Ох, как же часто меня об этом спрашивают. Я знаю не больше твоего. Ге’эльс в заключении, но, видно, нет на него ничего у Его Величества, раз он до сих пор жив и здоров. — Жаль, должно быть, терять такого влиятельного покровителя, если что-то всё-таки вскроется, — Аварит упорно продолжала углублять словесную дуэль. — Жаль? Нет. Найдётся новый, — Велла уверенно сжала в руке бокал, словно факел. — А как же чувства? — Какие чувства, дорогая? У нас, милая, не должно быть никаких чувств. — Я говорю не про светлые чувства. Вовсе не про них, — Аварит хитро улыбнулась, вскрывая собственную ладонь тонким лезвием и разливая густую кровь в свой бокал. Приманка. Велла хочет снова погрузиться в мир грёз и наслаждений, в мир иллюзий, но наложница Карантира позволит ей это только тогда, когда получит нужный результат. Доберётся до сути вопроса так же глубоко, как ведун добирается до горячего сердца жертвенного скота. — У меня нет причин ненавидеть Ге’эльса, — Велла изящно привстала с широкой софы и неспешно потянулась за желанным веществом в руке ведьмы. — Но и любить его, должно быть, причин нет. — Нет, дорогая. Аварит потянула бокал с жидкостью на себя, увернувшись от шустрых ладоней бывшей наставницы. — Мы ведь подруги, Велла? — Подруги. Лучшие из лучших. — Ты не предашь меня? — Велла даже на мгновение оторопела от столь наивного вопроса. А ведь когда-то она полагала, что Аварит не такая уж и дура. — Никогда, дорогая. Ведьма очень мягко, очень искренне и тепло улыбнулась в ответ на обещание. Действительно, слишком наивно. — Спасибо, что сказала это. Правда, я очень ценю. Настоящая дружба сейчас такая редкость… в благодарность я подарю тебе реализацию твоих самых изощрённых фантазий, самых-самых… Аварит ещё долго смотрела на свою заклятую «подругу», когда та удовлетворённо вздыхала, пребывая в иллюзорных видениях, не в силах пробудиться раньше времени и огородить свой разум от тонкого вмешательства. Кто обговаривал с колдуньей, что видения должны носить исключительно сексуальный характер? Порой самая изощрённая фантазия это — сладкая месть.