apple pie

Рабочий день он начинает помятым. И это не фигура речи: пиджак и рубашка так и провисели всю ночь на стульях, плечи теперь неровно сломаны. Опустились. Поникли. Юно тянется, пока идет к машине, но ситуацию только усугубляет – теперь рубашка топорщится из брюк, а у него нет времени закладывать все складки на ней в одну сторону, он и так опаздывает. И не только он. Донен на кухне сидит в рабочих штанах и пижамной футболке, строчит кому-то сообщение с такой скоростью, что от щелканья клавиш в голове у Юно собирается, запускается и взрывается какой-то важный механизм. Он стряхивает с себя эту чушь и сгибает спину в глубоком поклоне. Как мама всегда учила. – Ты в порядке? – Донен бросает на него короткий взгляд и остается недоволен. Юно тянет вежливую улыбку и кивает. – Еще десять минут и едем. Там кофе остался, кстати. – Я дома позавтракал, спасибо, господин Ким. Юно кажется, что Донен выглядит счастливее положенного. Его будто ничего не беспокоит, кроме экрана перед собой и ритма клавиатуры строго в три четверти, с которого он никогда не собьется. У него белые руки с узловатыми суставами и длинными пальцами. Такие руки не были созданы для работы, только для стучания по клавишам. Эти руки теперь испорчены таким огромным клеймом. Юно бьет изнутри, он чешет свою чистую ладонь и кривится. – Как жена? – Крышка ноутбука хлопает, и им приходится встретиться друг с другом взглядами. Донен, конечно, видел, куда он пялился. – Все нормально? – Отлично. – Отлично играем в семью. Как и вы, господин Ким. – Почему вы спрашиваете? – На отлично ты не тянешь. Донен халатно оставляет на столе грязную посуду, а Юно коробит от того, как в этом доме все просто. Плечи все еще ломает. «Прислуживай правильным людям» , – говорил отец, – «и все будет правильно». Он служит, но в рот не заглядывает. – Плохо спал, – и это первая правда за день. – Спасибо за беспокойство, господин Ким. – Мне дать тебе выходной? – То, как он бинтует ладонь, завораживает. Но Юно отвечает почти моментально: – Нет. – Ни в коем случае. Не то мне придётся перестать бегать от своих проблем. – У меня не отвалятся руки, если я сам отвезу себя на работу. Они не друзья. Это первое, что усвоил Юно, когда только попал в этот дом по какой-то слишком счастливой случайности. Сарафанное радио, парикмахерские сплетни, и вот он уже водитель в белых перчатках с полностью выдуманным резюме. Они никогда друзьями не станут – второе, впитанное с грязью улиц. Но Донен отчего-то ему доверяет. А мог бы довериться и он? – Не стоит. Правда. Не смог. Юно решает испытать его на доверие еще раз на шестидесяти километрах в час. – Господин Ким, я могу спросить? Он даже не поднимает на него глаза, светит в зеркале заднего вида темной макушкой. Яркий дисплей подсвечивает строгое лицо, которое после недолгих раздумий все же изрекает короткое: – Спрашивай. Его так давно это мучает. Юно перехватывает руль покрепче. – Что вы думаете делать? – С чем? – С вашей рукой. И с господином Чону. Донен еле слышно выдыхает, спокойно блокирует телефон и только тогда поднимает на него глаза. – А что я, по-твоему, должен сделать? – Не знаю. – Юно мешкает и едва не пропускает поворот. – Потому и спрашиваю. Я бы не знал. По лицу Донена пробегает что-то тонкое, Юно не улавливает. Он опускает окно и достает из переднего кармана пиджака до блеска натертый портсигар. – Ты же не куришь? – В школе курил. Бросил давно. – Потому что дорого, а личному водителю всякой дрянью затягиваться не пристало. – Я вот не могу бросить. – В салон от курева набегает туман. – Утром первым делом рука к пачке тянется. Сначала сигарета, потом уже весь остальной мир. – Донен лениво провожает глазами пешеходов, пока думает. У тлеющего окурка под колесами не остается права на жизнь. – Мне до чертиков нужно выкурить эту первую сигарету. И даже если мне до старости придется курить, чтобы спокойно жить, я буду курить. Понимаешь, о чем я? Не понимает. Юно в людях никогда не нуждался, только в деньгах. Или в людях, которые ему платят. – Скинуться вам на никотиновые пластыри? Донен в ответ смеется, но напряжение это не снимает. И на вопросы ни на какие не отвечает. На самом деле, они оба не знают, что делать дальше. – Я люблю Чону. – В голосе слышится еле заметный упрек. Мол, как ты мог подумать вообще что-то иное. Но тон у Донена старательно мягкий, почти дружелюбный. – Разве ты бы бросил свою жену ради сигарет? Юно тормозит. Такое ему никогда даже в голову не приходило. Уйти из семьи – что за дикость. Зачем, если все хорошо? Не считая того, что критерии «хорошо» он меняет сам для себя каждый день. Подгоняет и мирится со всем. Да никуда он не денется. – Нет. – Вот видишь, – удовлетворенно кивает Донен. – Сейчас я перешлю тебе его телефон, – сообщает как бы между делом, не уточняя. – Напиши ему. Мы должны увидеться сегодня. Меня весь день не трогать, буду занят важной сделкой, но так и быть, отдам ему свой обеденный перерыв. – К чему такие жертвы? – Вечером встреча с отцом, не хочу, чтоб у меня на ней отваливалась рука. – Мне заехать за, – Юно осторожно замолчал, подбирая слово, – Минхеном? – Решил, что безопаснее всего будет назвать его по имени. – Прокатится на метро. – Донен открывает дверь и перекидывает на руку пальто, но в последний момент оборачивается: – И, Юно. Раз уж мы теперь делим один секрет, в конце месяца жди прибавку. Спасибо за помощь. Дверь хлопает, а Юно вслух чертыхается. Все всегда складывается в ее пользу. . Пока Тэен разгребает почту и без малого вечность пялится в одну и ту же вязь непонятных букв-пингвинов на открытке, Минхен за завтраком еще досыпает. Его веки так сильно хотят встретиться друг с другом, что он решает не отказывать им в долгожданной встрече и прислоняется головой к стене, так и не донеся до рта ложку антипохмельного супа – Джухен почему-то решила, что ему он придется как раз. Он теперь всегда как с похмелья. Когда дверь хлопает, Минхен ожидает следом услышать звук какого-нибудь кряхтящего мотора и крепкий мат Ёнхо следом. Крепкий мат он действительно слышит, но только своей же тетки. – Ах вы два щенка! Минхен мог бы опьянеть от одного ее перегара. Приоткрыв глаза, он вглядывается в алкогольную пьяную морду, перекошенную от злости. Других эмоций на ее лице он не видел. Он вообще никогда не горел желанием видеться с ней чаще необходимого и в тайне надеялся, что она сдохла. Знает только, что Тэен – конечно, кто же еще, как не он – периодически проверял ее на признаки жизни. Убирался, кормил. Даже денег, которых у него самого никогда не было, давал. Ноги ее не держат, тетка хватается за косяк, грозит пальцем и извергает из себя столько яда, что даже глухая Джухен закрывает уши. Давай, грохнись. Приложись мопсячьим носом об порог. Но Тэен сердобольный, он подскакивает с места и пытается подставить под ее зад стул. – Имо, садись. – Откуда у меня такие деньги? Вы все с меня содрать решили, сукины дети? – Она плюется слюной, как бешеная псина. У Минхена пропадает весь сон. – В чем дело, имо? Что у тебя в руках? – Тэен включает режим учителя. Он разговаривает с ней подчеркнуто мягко, как с маленьким ребенком, потому что научен уже. Их мать тоже пила, умирала в обнимку с бутылкой. Тэен это видел. Он бережно берет ее за руку, но тетка дергается, как в припадке, и остервенело бросает листы себе под ноги. Еще и топчется, растирает их грязными подошвами. – Смотри! – орет она. – Говорила я, что брата твоего утопить надо было, как котенка вшивого. Минхен вскакивает с места, но поднять бумаги раньше Тэена не успевает. Конечно, он знает, что там – штраф за зеркала, о котором хёну он так и не сказал. Даже не так: о самом штрафе он знал, о его красивой сумме – нет. На нем и без того долгов много, не хотел, чтоб его придавило еще одним. У Тэена взгляд становится блеклым и тяжелым. – От какого ж ублюдка мать твоя залетела? – Тетка криво смеется Минхену в лицо, он не выдерживает: – Заткнись, Чиу. Сраной вежливости, которая всему голова, ему всегда не хватало: он не брат, у него нет терпения и церемониальности китайского мандарина. Да разве его манерам хоть кто-то, кроме Тэена, в этой жизни учил? Ли Чиу подрывается с каким-то неистовым ревом и едва не бросается на него, но у Тэена откуда-то берутся еще силы удержать ее и усадить обратно. Минхен даже не дергается. В детстве она постоянно бросалась на него, замахивалась бутылками, а он никогда не успевал увернуться. Она находила его даже в самом темном углу и все равно колотила. Больше всего Минхен ненавидел то время, когда брат учился в университете – тогда они с Чиу оставались один на один. Тэен сжимает ее запястья в своих руках, но уже не так осторожно, как прежде. – Выметайся отсюда, имо, – говорит он таким же мягким, но уже достаточно твердым голосом. – Выметайся, не то я позвоню в полицию и сдам твое алкогольное подполье. – Не посмеешь. – Посмею, – кивает Тэен. – Давно уже надо было это сделать. Она плюет ему прямо в лицо вязкой слюной и, заплетаясь в ногах, вылетает из дома такой же тушкой злости и недовольства, как сюда и ворвалась. Тэен сглатывает накатывающую нервную дрожь и как в замедленной съемке идет к раковине. Он открывает кран на полный напор и терпеливо, тщательно умывается. В полнейшей тишине. Оглядывается в поисках Джухен, но за столом ее давно нет. Минхен видел, как она убежала наверх, когда поняла, что эти разборки ее не касаются. У Тэена с носа капает. Минхен протягивает ему салфетку. – Поговори с ним. – Он мне тоже в лицо плюнет, только вином дорогущим. Отпустить шутку, посмеяться, прыснуть – это раньше работало. Но не сейчас, когда все летит в тартарары, и они оба ощущают это на своей шкуре. – Я не умею так, как ты, – искренне признается Минхен. В иной ситуации Тэен бы его подбодрил, обнял. Но он выгорел окончательно, сгорел полностью, даже фитиль в пепел. – Он твой соулмейт, это меняет дело. – Это нихрена не меняет, – раздражается и вспыхивает огромной, вселенской злостью на весь белый свет. – Система не ошибается, Минхен-а. Ошибаются только люди. – Это воистину любимая фраза Тэена. Он мог бы так назвать книгу, она бы разлетелась миллионным тиражом. Слишком уж она хороша в теории, но совершенно не работает на практике. – Ага, система не ошиблась, система просто конкретно лоханулась. На этих словах его телефон на тумбе начинает как-то неистово вибрировать, едва не бурит в ней дыру в стратегические запасы риса и рамена. Тэен хватает его первым и быстро сканирует глазами сообщение. – Его разве зовут Юно? – Дай сюда. – Минхен вчитывается в строчки и хмыкает. Написать самому, определенно, дело не монаршее. – Нет, это его водила. – Сегодня на встрече и скажешь ему, что у тебя нет таких денег. И попросишь о помощи. – Да хера с два. Ты думаешь, я ему не говорил? Срать он на меня хотел, хён. Ты просто его не видел. Да у нас тут такие и не водятся. Он даже противнее китайцев, всех китайцев, вместе взятых. – Минхен рад тому, что Ренджун сейчас не может его слышать, но его в это большинство он и не думал включать. – У вас обоих больше нет выбора, – упрекает его Тэен и не забывает напомнить: – И у нас с тобой выбора нет. – На мгновение он теряется в своих мыслях, а потом решает не изменять себе, говорит: – Тебе повезло встретить его, когда ты ни в кого не влюблен. Хочется плеваться. Минхен не понимает, зачем все сводить к этому бесполезному слову: лю-бовь. Если она кому-то и сдалась, то точно не ему. – Хён, это ты у нас в любовь веришь, в души, во взаимопонимание. Ты сам-то знаешь, что это такое? – Он куда-то попал. В какую-то очень хорошо спрятанную за пожелтевшей рубашкой цель, потому что Тэен вздрагивает и громко молчит. – Да ни черта подобного не существует. Какие уж там соулмейты, если мой прекрасно ночами с кем-то ебется. Тэен неоднозначно пожимает плечами. – Тогда скажи ему, чтоб хотя бы счета на адрес Чиу не выставлял. – Нет, я скажу ему побольше нулей приписать. Может, от такого зрелища она быстрее откинется. Минхену весь страх ещё в детстве отбили. Его старательно выбивали всем, что попадалось под руку, и обязательно по старым синякам для большей профилактики. Зато теперь он меньше всего боится от кого-то получить и всегда первый заносит кулак. Из гаража Ёнхо вылетают звонкие смешки и невнятная анимешная скороговорка. Юта оборачивается на Минхена быстрее, чем тот успевает прочистить горло, и так же быстро отворачивается. Ярко-рыжие с отросшими корнями волосы и улыбка на все сто долларов – последнее, что ты увидишь в этой жизни. Вот от чего в жилах стынет кровь и учащается сердце, а не от любви. С раннего утра Юта греет руками банку пива, но на градусах менее пугающим не становится. Ёнхо давит в себе какое-то недовольство, когда Юта пару раз кивает в сторону Минхена и что-то спрашивает, и чеканит короткие и вполне однозначные ответы. Надо было ходить на японский, Минхен. А он учил только китайский мат. За всю свою жизнь, что Минхен прожил в этой отходной яме, он знал одну истину – не мешай китайцам делать бизнес. Исторически сложилось, что этот район стал их излюбленным местом. Исторически сложилось, что они не находили для себя ничего привлекательнее наркоты. А еще исторически сложилось, что мешать им делать бизнес мог только Накамото Юта, улыбающийся во все лучезарные тридцать два. Хотя часто Минхен думал, что эту наркоту он им и поставлял, ровно как и хрустящую валюту для Ёнхо. Дурь в их квартале курсировала разная: от совсем грязной для совсем бедных и местных и чистейшей для тех, кто мог нехило раскошелиться, если не побрезгует заглянуть. Дизайнерские психоделики заходили на всех школьных тусовках, но самым настоящим золотом был «белый китаец» – смертельная пылинка, опиумный анальгетик и, как говорили, единственный способ снять боль от метки. Если это и рекламный ход, то очень заманчивый. Но денег даже на одну дозу он бы никогда не наскреб. Сойдясь на чем-то с Ёнхо, Юта многозначительно цокает и напоследок не упускает шанса подмигнуть Минхену. Зрачков в его глазах он не видит. Засасывающая черная дыра. Так вот, что чувствует кролик перед удавом. – А правда, что Юта-сэмпай – гокудо? – Тогда я агент интерпола. Что за бумажки? – выводит его из оцепенения Ёнхо. – Оценками пришёл хвастаться? – Нет. – Жамканные потными ладонями счета прикрывают разобранную коробку передач от позора. – С тебя половина, хён. – С какой это стати? – Ёнхо вчитывается в содержание предельно внимательно, сумма впечатляет даже его. – Тут не мое имя написано. Минхен решает все же испытать судьбу и притвориться дурачком: – Ты меня отправил за зеркалами. – Мало ли, куда я тебя отправил, у тебя свои мозги тоже есть. – Он сомнительно смотрит на него, прикидывая, не погорячился ли с фразой. – Ты мог не ходить. – И тогда бы ты выставил нас из дома. – Минхен прислоняется к шкафу с инструментами и складывает на груди руки. Ёнхо осуждающе качает головой. – А теперь вы в еще большем дерьме, доволен? – Он смахивает все мелкие детали в коробку и отодвигается на стуле, обозначая, что сейчас самое время для перерыва на сигарету. – Минхен-а, обосрался ты и только ты, признай это и жить станет легче. Он устал, так устал обсираться по жизни. Наверное, все началось, когда он родился – вот прям с этого момента все пошло не так. В джинсах снова вибрирует телефон, и снова настойчивое сообщение от Юно. Минхен не предает себя и обсирается снова: [me, 08:43am] я к этому мудаку не поеду, отвянь, Юно [me, 08:44am] Юно-сонбэним* Прочитано. Минхен удаляет всю переписку, чтобы Тэен до нее не добрался, но тот будто чувствует – уже при полном параде, в своем тоненьком пальто с ходу крадет у Ёнхо затяжку и безымянно кидает: – Мне на завтра нужна голова. – Чья? – выгибает брови Ёнхо. – В первую очередь его. – Тэен кивает на непутевого брата. В этой шутке столько правды. – Гипсовая обрубовка. – Он все-таки не дает Ёнхо докурить и окончательно присваивает сигарету, оставляя его в немом возмущении. – Кстати, тебе пришла почта. Воздух тяжелеет, и между ними проносится что-то недосказанное, что-то, куда Минхену лезть не надо. Тэен быстро уходит, и Ёнхо еще какое-то время над чем-то старательно думает. Он хмурится и выдает: – Нахера ему голова? – У него факультатив по искусству. – А ты идёшь в школу? – напоминает ему Ёнхо. – Нет. – Нет, потому что там его может ждать Юно. А с тем, что конспекты у Ренджуна придется на коленях вымаливать, Минхен давно смирился. Но Ёнхо его ответом сильно недоволен. Приходится скорчить жалобное лицо: – Хён, пожалуйста. Тот кривится, но все же согласно выдыхает: – Ладно. Гипса у меня нет, но есть цемент. – Не пойдет, там чел такой весь квадратный. Обрубовка по Гудону. Не видел что ли? – А ты откуда знаешь? – Минхен жмёт плечами. – Так ты только притворяешься тупым. – Ценителем его худо-бедно умственных способностей был только Ёнхо. – И да, можешь спать спокойно, я вас не выставлю. Но и платить за это не буду. Разбирайся со своим, – театральный вздох и уточнение в сценарии, – Ким Доненом , – почему-то Ёнхо произносит его имя на манер исторических дорам, Минхен не удерживается от смешка, – сам, я до таких высот не достану. Кстати, ведро на четвёртой полке стеллажа. Тащи, будем делать голову из говна и палок. . Газировка на пустой желудок подогревает неясное плохое предчувствие, которое мучило его еще с самого утра. Юно почти спит на руле и думает, что подростки несносные и совершенно безголовые. Он знает, что полному безголовью предшествует еще более пугающая фаза. Младшеклассники, придавленные огромными портфелями, высыпают на улицу, хватают мам и пап под руки и тащат в свои маленькие узкие квартальчики-муравейники. Они трещат о чем-то, не умолкая. Даже сквозь стекла Юно слышит этот детско-родительский гомон, вклинивающийся в мысли. Почему именно сейчас? Зачем им сейчас ребенок? Что он ему может дать? Мать говорила ему не жениться раньше тридцати, но Юно был слишком настырным – прям как Минхен, он сейчас узнает в нем свою же дурость. С Йерим они поженились сразу после школы, опьянев от каких-то давным давно забытых чувств, смотрели в будущее беспечно, хотели даже бросить все и сорваться в Америку, но их цели очень быстро перешли в разряд мечт. И о чем они только думали? Какой же ты дурак, Чон Юно Мать говорила ему не жениться раньше тридцати, потому что сама вышла замуж только в сорок. Они с отцом так долго друг друга искали, но это того стоило – жили душа в душу. Юно, если честно, сильнее этой любви в своей жизни вообще никогда больше не видел, и очень разочаровался, когда сам на такую оказался не способен. Ему хотелось сломать систему. Надо было подчиниться. В свой обеденный перерыв Донен позвонил ему в крайнем недовольстве, прозвенел раздражением в трубке и сказал, что откроет в суде дело, если Минхен будет и дальше брыкаться. Только поэтому Юно сейчас занимается этой самодеятельностью. Донен не понимает. Не понимает, что значит для таких, как они, шанс в хорошую жизнь. Минхену выпал счастливый билет, и если он им не воспользуется, Юно никогда себе этого не простит. За воротами, сгрудившись, курят школьники. Никто тут сигареты не прячет, кто-то даже стреляет не очень добросовестным преподавателям ради поблажки или лишнего балла за тест. Минхена тут нет. Нет ни через десять минут, ни через двадцать. В толпе мелькает едва знакомое лицо худенького мальчика. Юно не уверен, но, кажется, уже видел его в тот раз. Он рискует его окликнуть: – Извини, – мальчик выглядит очень растерянно и сжимает в руках фотоаппарат, – я ищу Ли Минхена. Он не в твоем классе? – В моем. Его сегодня нет. Вот же говнюк – Мне нужно передать ему кое-что очень важное, – не сдается Юно. Старается быть вежливым, этот парень, кажется, другой породы. Его тонкие черты меняются в маску недоверия и испуга. Он в чем-то сильно сомневается и кусает губы, но, в итоге, проигрывает в своих мысленных баталиях: – Если это и правда что-то важное, можете передать его хёну. Тэен-щи должен быть в актовом зале, он с классом ставит танец на Чхусок. Юно благодарно кивает. Путь оказывается длиннее, чем он предполагал. Удивительно, но школьные коридоры не вызывают у него никаких воспоминаний. Не зря он их так упорно в себе закапывал. Перед дверью в зал он отчего-то останавливается – его не покидает чувство тотального фатализма. Вот сейчас он ее откроет безвозвратно. И потеряет билет в другой конец. Спирает дыхание. И первое, от чего ему не убежать – это дети. Их так много, но они отличаются от того безликого ручейка, что тек по улицам после уроков. Эти дети разноцветные, они светятся, и все, как один, лицами повернуты в сторону солнца, как шляпки подсолнухов. Юно тоже туда поворачивается. Наверное, в расчетах все же была какая-то маленькая погрешность – вот он, в отличие от Минхена, был определенно во вкусе Донена. Юно удивляется, как эта мысль вообще могла прийти ему в голову. В мужской красоте он мало смыслит, но вот он кажется ему даже красивее Чону. Сердце странно колотится. Как там его зовут?.. «Тэен-щи» Тэен ставит детей в две стройные шеренги и смотрит на каждого с таким обожанием, что внутри все щемит. Они зеркалят его незамысловатые движения и громко подпевают музыке с заразительным энтузиазмом. По лицу Юно невольно расползается улыбка, несмотря на то, что он в полнейшем ужасе. Здесь так душно. На лбу проступает испарина. – Завтра у нас репетиция в ханбоках! – В ответ раздается радостный вопль. – В ваших тетрадях лежат записки, не забудьте передать своим ом-мам. Юно хочет уйти, когда солнце уже к нему повернулось. Он неловко пятится и натыкается на какой-то маленький грибочек, грибочек оказывается девочкой. Криво извиняется и чувствует, как спину обдает жаром. – Вы родитель? Вопрос сразу укладывает на лопатки. Юно сглатывает горячую слюну. У Тэена раскрасневшиеся от танца щеки и большие блестящие глаза. Он пытается отдышаться. – Я, – голос его предает и теряется, он решает сначала склониться в поклоне. – Меня зовут Чон Юно. – Вы водитель соулмейта Минхена. – Тэен не спрашивает, подтверждает, глубоко кланяется в ответ. Что ж, он знает, и это во многом упрощает задачу. – А что вы делаете тут? Тэен-щи, зачем вы так улыбаетесь Невинно и очень добро. В коленях какая-то странная дрожь. Ему бы воды и на воздух. – Подумал, что вас он скорее послушает. – Минхен не ответил на сообщение? – Кажется, что он все знает наперед. И про своего брата, и про самого Юно тоже. У него хватает сил только мотнуть головой. Тэен пронзительно вздыхает. – Я обо всем позабочусь, не волнуйтесь. Он с характером. Юно не может не улыбнуться в ответ. Теперь он тоже подсолнух, который повернут в сторону солнца. – Ого, какие ямочки. Что за удар под дых. Юно давится воздухом, ослабляет галстук и больше не может ни вдохнуть, ни выдохнуть. Он чувствует, как краснеют его уши. – Простите? – только и может выдавить. – Нет, это вы простите. – Тэен тоже смущается и мнет край своей рубашки. – Сочтите за комплимент. – Он втягивает носом воздух в надежде восстановить дыхание, но они стоят друг напротив друга как два марафонца. Юно мало что соображает и смазано откланивается. По коридорам он летит, не оборачиваясь, даже когда слышит, как дверь за ним скрипит во второй раз. Это все плохая вентиляция. А еще его жуткая усталость и голод. Это надуманное. Ему показалось. . Тэен сказал, что продаст его мозги на черном рынке и купит себе дом на Чеджу; раз он ими не пользуется, зачем пропадать добру. А Минхен просто не ожидал, что Юно так сразу зайдет с козырей. Ему самому крыть больше было нечем. Из всех позорных шмоток, которыми забит его шкаф, он выбирает самые из самых, и теперь на него косятся даже в вагоне метро. Вот и хорошо. В наушниках растекаются баллады, которые на свой вкус ему на плеер загрузил Ренджун, но вся музыка летит мимо. Он поверить не может, что повелся и действительно добровольно едет к нему. По одной лишь прихоти. Со станции его выплевывает живым потоком. Вокруг все такие безразличные. Сложно сказать, почему эти люди считают себя лучше других – живут в таких же коробках, как и на окраинах, только стеклянных и многоэтажных, наставленных одна на другую. Ким Донен работает как раз в такой из них. Когда Минхен заходит внутрь, то все понимает – у Донена, видимо, прихотей очень много. Под драными кроссовками пол скрипит от чистоты. Уборщица драит его с таким усердием, и Минхену становится перед ней совестно за то, что он так наследил. Здесь слишком стерильно и так много места, в одном только холле можно было бы припарковать целый самолёт. – Эм, здрасьте. – Фарфоровая статуэтка на должности администратора понимает на него тонко подведённые глаза и смотрит даже красноречивее пассажиров в метро. – Я к господину Киму. – Вы уверены? – Она не пытается даже натянуть дежурную улыбку, только поглядывает в сторону охраны. – Ага. Ким Донен. У меня есть его визитка. – Он вытаскивает из кармана порванный кусочек бумажки, который был заботливо прикреплен к его штрафу, и протягивает девушке. Она кидает на это безобразие беглый взгляд и принимается стучать по клавишам своими длиннющими ногтями. – У вас не назначено, – констатирует она. – Нет, но, – Минхен усмехается, – поверьте, он очень хотел со мной сегодня встретиться. Администратор никак не может понять, смеется он над ней или нет. Видимо, решив, что ее компетенций в этой ситуации недостаточно, она кому-то набирает и остается крайне не удовлетворена ответом. – Поднимайтесь на двадцать шестой этаж и ждите там. Пока едет в лифте, даже не замечает, как начинает подпевать пошедшим по третьему кругу балладам. Не так уж они и плохи. На этаже его встречает фарфоровая статуэтка под номером два, тоньше и белее предыдущей. Она усаживает его на диван, настойчиво просит смирно ждать и ничего руками не трогать. Тихо, как в морге. Тикают только часы в седьмом часу и музыка у него в наушниках играет. Он пожимает под себя ногу и льнет к подлокотнику. Ему все равно неудобно. Холодеют руки, и метка уже почти не болит. Значит, он где-то тут близко. Когда открывается дверь в конце зала, Минхен подскакивает, но тут же усаживает себя назад. Оттуда вытекают упакованные в костюмы люди, пожимают друг другу руки и вроде даже радуются окончанию работы нормальными человеческими эмоциями. Не всем тут быть статуэтками. В него у Минхена взгляд упирается сразу же – он застегивает пиджак и довольно выслушивает что-то от пошедшего не ввысь, а вширь клерка. Донен наверняка нутром чувствует, что он тут, но упорно не собирается обращать на него никакого внимания, пока все не разойдутся. Становится так спокойно Статуэтка начинает хаотично прихорашиваться, и Минхен не удерживается от смешка. Ей совсем невдомек, что за встреча может быть у ее драгоценного начальства с кем-то, вроде него. Ее старания напрасны – все внимание ему. Минхену очень хочется убраться с глаз его долой, но Донен подходит слишком близко, спасовать уже нельзя. – Здравствуй, – ледяным тоном. Минхену ничего не остается, он кивает в ответ. – Предлагаю переместиться в мой кабинет. Он не предлагает, он приказывает. Обсуждению это не подлежит. Может, Минхену было хорошо и на диване? – Мне сделать чай, господин Ким? – подает голос статуэтка, но не удостаивается даже поворота головы в свою сторону. – Нет, спасибо, Юнджин. Рабочий день окончен, можешь собираться домой, не хочу тебя задерживать. Минхен лениво волочится следом и мысленно пытается выстроить нормальные, не оскорбляющие никого предложения, хотя оскомина вчерашней ночи еще не сошла. Но он обещал Тэену. – Я бы не отказался от чая, – говорит он и закрывает за собой дверь. – Хочу пить. – Проводить тебя в уборную? Из-под крана вода бесплатная. Сволочь Кое-как удается стиснуть зубы и не процедить сквозь них никакую гадость. Минхен сует руки в карманы и приваливается к стене. Ему в лицо самым лучшим видом смотрит съедаемый сумерками Сеул. Живот крутит, он на такой высоте никогда не был. Уйдет отсюда и расцелует землю. – Если ты помолчишь, я буду тебе очень благодарен. – Донен со своими аристократическими замашками выводит из себя. Послать нахер можно куда более однозначными способами, что же он так стесняется. – У меня еще есть работа. Минхен прилипает взглядом к, несомненно, тонковкусной картине, которую он подпирает плечом, и долго пытается сообразить, что же на ней изображено. Он не рискует пялиться, вот и рассматривает все, что попадается на глаза. И впервые покорно молчит. Как его и попросили. Проектор исторгает на стену еще более непонятное нечто, бездумная мазня проигрывает всухую. Схемы, планы, модели и числа. Очень много чисел. Он даже не знает, куда смотреть и как из этого можно хоть что-то понять. Минхен щурится и подходит ближе, перекрывая свет. – Тут ошибка, – он тыкает в стену и, оборачиваясь, находит Донена крайне раздраженным. – Все чертежи составлены компьютером. Хочешь сказать, ты умнее? – Если считали площадь, то тут ошибка в умножении. Можешь проверить. Когда Донен демонстративно достает телефон, Минхен мнется и обкусывает раздражающие заусенцы на грязных пальцах. Оглядывается себе за спину и еще раз перепроверяет – нет, он не мог ошибиться. Волнуется даже хлеще, чем на контрольной. Хотя кого он обманывает, на контрольных он не волнуется – на оценки ему глубоко срать. А на Донена внезапно нет. В его взгляде проскальзывает сильное удивление, Донен молча меняет числа на схеме, но взгляд на место возвращает – он прям в Минхена. – Что у тебя по математике? – Вообще-то двойка. Донен удовлетворенно хмыкает. Теперь Минхен снова оправдывает его ожидания по высшему разряду. Только бумага режет воздух, а они молчат. Минхен еще какое-то время мается по его кабинету и, в конце концов, падает в кресло напротив. – Я хотел сказать. – Говори. Вдох. Выдох. Надо представить себя Тэеном. – Я не смогу оплатить штраф. – Начало неаккуратное, но зато честное. – Сейчас точно нет. – Раньше надо было думать. – Страница тихо всхлипывает под его пальцами, и потом они оба снова тонут в тишине. Минхен боится открывать рот. – И чем я могу тебе помочь? Ты думаешь, я какой-то добрый меценат или до слез проникнусь твоей историей мальчика с окраины? Или сделаю скидку на то, что мы соулмейты? Ты повредил мою машину, и тебе назначили штраф. Если ты не согласен, мы можем перенести это разбирательство в суд. Без обиняков, если б только он не разговаривал с ним, как с пустым местом. Минхена изнутри уже полощет, но он отчаянно держится за единственную здравую мысль в своей голове – он был прав. Донен не будет ему помогать. Имеет полное право. – Ты сегодня отказал просто встретиться в удобное мне время, а я должен пойти тебе навстречу? – Он цокает и качает головой. Явно доволен собой. – Эгоистично, Минхен-а. – Знаешь, что еще эгоистично? Трахаться с другими, – вылетает мгновенно, он даже не сразу осознает, что сказал это. Какое облегчение. – Выбирай выражения. – Нахер иди. – Он уже разогнался. Сейчас либо куда-нибудь влетит, либо удачно затормозит. – Ты хоть представляешь себе, как это больно? Взгляд впечатывается в фоторамку, скромничающую в углу стола. Минхен беспардонно двигает ее поближе к себе. – Поставь на место. Его несчастный благоверный на фотографии вполне себе счастлив то ли быть на хрен пойми каком озере, то ли иметь под боком парня с лицом поп-звезды. Так он и знал. – Вот оно что, – усмехается и встает. Отходит в другой конец кабинета просто для личной безопасности. – Ну и кто кого трахает в жопу? – Ты правда думаешь, что из-за тебя должна страдать моя личная жизнь? – Донен хоть и держит лицо, но нетерпеливо отъезжает на стуле. – Так ты его или он тебя? – никак не угомонится Минхен. Его несет. – Можем провести эксперимент, когда метка будет болеть больше. Готов подержать свечку. – Со стороны ты выглядишь очень глупо и не оставляешь сомнений для своей узколобости. Минхен вот так вот просто фотографию не отдаст, у него в запасе еще целая куча издевок. Он прячет рамку под толстовку, но Донен не брезгует. И зря. В первый раз площадь и продолжительность прикосновений так велика. От них не простреливает болью, как тогда, от них пробирает. Это сначала обезоруживает, и возня прекращается. Откуда-то бегут противные мурашки. Минхен на секунду обмякает, и это роковая ошибка. Толчок в плечо – рамку у него грубо отбирают, а он сам летит на вылизанный пол. Хруст. Он не двигается. Поднимается на ноги, дрожащей ладонью лезет в задний карман джинс и вытаскивает оттуда внутренности плеера. Вот так сломалась последняя вера Тэена в него. Кулак сжимается рефлекторно, он чувствует кожей очертания каждой выпавшей детальки, а еще – гладко выбритую рожу Донена. Это был филигранный удар прямо в челюсть. И тут приходит осознание. Во вторую же встречу он разбил своему соулмейту губу. Подумать только. Донен пятится от неожиданности, утирает ладонью кровью и смотрит на нее, как завороженный. Кажется, его слегка мутит. На лбу пролегает глубокая вертикальная морщина, но неожиданно он замирает и прислушивается. Становится по стойке смирно как раз тогда, когда открывается дверь. Умасленный одеколоном мужчина входит без стука. Донен ломает спину в поклоне. – Отец. Вот так знакомство с семейкой. Минхен теряется, но Донен буквально пригибает его к земле своим взглядом. Он тоже кланяется. Они так похожи внешне. – Юнджин сказала, что у тебя еще встреча. – Мужчина побивает все рекорды недоверчивых переглядок на сегодня и буравит глазами Минхена. Он обращается к сыну за ответами. – Это Ли Минхен. – Ты че делаешь? Он действительно решил его представить? Минхен зачем-то снова кланяется и ждет следующую фразу. Неужто скажет правду? – Абитуриент Сеульского университета. – Кого? Долбанулся? – Он испуганно смотрит на Донена и не находит в нем поддержки. Что за хрень? – Да? – поражается мужчина и, к сожалению, теперь смотрит на Минхена с большим интересом. – Какое направление? Минхен нервно сглатывает. Если там есть факультет для неудачников, то он первый в очереди. – Архитектурная инженерия, – отвечает за него Донен и пытается утереть кровоточащую губу незаметно от отца. Тот еле уловимо хмурится и выдает очевидную усмешку. – Какое совпадение. И что он делает тут? – Нам нужны талантливые кадры, – выпаливает так, будто всю жизнь ждал момента озвучить эту ложь. – В будущем. Минхен смотрит на него в полнейшем ужасе. Эта затея ему не нравится. Какой ему университет? Какое будущее? Если он не сторчится до двадцати одного, это уже будет победой. Правда звучала бы куда менее болезненно, чем такое завуалированное унижение. Ему не удается вставить слово, отец Донена от этого спектакля тоже устает: – Поговорим об этом позже. Сейчас, наверное, стоит отпустить Минхена, да? – Донен уверенно кивает и протягивает ему забинтованную ладонь. – Я с тобой свяжусь. Они крепко жмут друг другу руки. Минхен выходит в коридор и так отчетливо ощущает себя лишним в этой жизни. Он просто херово функционирующая нелепость, недоделанный какой-то человек, никому еще ничего хорошего не сделал, только новых забот добавил. Он не сдерживается и пинает стул, который откатывается к пустующему столу статуэтки. И получает бинго. Как он сразу не заметил это на ее столе? Голова. Обрубовка по Гудону, обклеенная стикерами с напоминаниями, сама просится в руки. Минхен скидывает все листочки и засовывает все туда же, под толстовку, размер которой определить уже невозможно. Пофиг. Новую голову купит, раз такой умный, что записал его в Сеульский университет. – Эй! – Минхен едва не отпускает эту головешку от неожиданности. Его окликает Юно. Очевидно, караулит Донена на улице. – Привет. – Минхен группируется и горбится, пытаясь не выдать себя, но у Юно глаз наметан: – Это что у тебя? – Это? – Он стучит себя по животу. – Ничего, обожрался. Сарказма обожрался, господин Ким его очень вкусно готовит. Юно качает головой, будто разочарованный отец. – Минхен-а, если ты будешь воровать, ты никогда не наладишь с ним отношения. – А с чего ты взял, что я хочу их наладить? – возмущается он. – Испортить их ты успеешь всегда. – Поздно. Совсем поздно. – Вытаскивай давай. – Минхен закатывает глаза и нехотя поднимает толстовку. Юно явно не ожидал увидеть рождение гипсовой башки. – Зачем тебе голова? – Это не мне, это хёну. – Ладно. – Минхену рано кажется, что Юно сдается: – Прямо сейчас ты возвращаешься и отдаешь это администратору лично в руки, понял? Я прослежу. Его этот день точно добьет. Кем лучше прослыть – несостоявшимся абитуриентом или вором голов? По лицу статуэтки номер один бежит трещина, когда он ставит перед ней плоскостного мужика в анфас. – Здрасьте еще раз. Э-э, держите голову. Извините, перепутал со своей. – Юно сзади не удерживается от смешка, пока администратор пытается найти в себе хоть какие-то слова. – Юно! Минхен оборачивается, но ничего не успевает увидеть, так быстро Юно задвигает его за себя. Он любопытно выглядывает из-за плеча и видит перед собой только огромный букет. – Как тебе цветы? – Голос у подошедшего такой мягкий, как из баллад, которые он сегодня невольно слушал чуть ли не до тошноты. Кашемировый. Вроде это значит что-то дорогое. – Очень красивые. – Юно пятится, и Минхену не остается ничего, как упереться в угол. – Твоей маме бы понравились? – Мелькает идеально белая, под цвет рубашки, макушка. Как у куклы Барби. Тэен как-то тоже волосы осветлял, но ходил желтым. А тут все как надо. – Определенно, господин Ким. Вместо цветов Минхену чудится букет из тысяч вон. Столько на него спустили зря. – Заберешь нас в районе десяти? Из того ресторанчика в Каннамгу. Донен машину там больше оставлять не хочет. – Они усмехаются. Все втроем. – Там очень вкусно, кстати, советую как-нибудь сходить с женой. – Спасибо, учту. Юно выжидает, когда за обладателем белоснежной шевелюры закроется лифт, и только тогда поворачивается к Минхену. – Вы не должны были встречаться, – говорит неловко, но с чувством выполненного долга. Объект не был обнаружен. – Да я уж понял. – Подбросить тебя до метро? – А что на это скажет господин Ким? – Ты тоже теперь зона его ответственности. Минхен не согласен. Он не зона ответственности, он обуза. Отчего-то для всех людей в его жизни. За жалобные голодные звуки его желудка Юно делится с ним шоколадкой и позволяет выбрать волну на радио. Он вспоминает о разбитом плеере и снова кусает пальцы. Как он задолбался все ломать. Машина почему-то останавливается не около станции. Они у витрины самого противного магазина, из всех, что он видел, Минхену даже заходить в него страшно, но Юно уверенно открывает дверь. Это рай для парочек: сидят в одинаковых свитерах, рисуют пастелью, пальцами и другими частями тела. Минхен зависает на входе. Вот так бывает, оказывается, когда в жизни проблем нет. Местечко очень безмятежное. Если бы у него были деньги, может, он бы позвал сюда Мину. Чтобы почувствовать себя нормальным человеком. Нормальным, без соулмейта, который уже курил первые сигареты, когда сам Минхен пускал слюни. Неожиданно, Юно выходит с головой. Точь-в-точь, как он собирался стащить. – Это дорого, – приходится признать. – Передашь своему хёну. Это подарок, ничего мне возвращать не надо. – Минхен надеется, не то у него разовьется фобия счетов и чеков. – В честь чего? – В честь того, что вразумил тебя приехать, и я не остался без работы. – Юно легко толкает его в плечо. – Не дури больше. Надо было говорить это до того, как он вмазал его начальнику. И вмажет еще раз, если предоставится случай. . Книжка быстро заканчивается, Ёнхо хлопает обложкой. Сегодня он дочитывать не будет, хочет отсрочить удовольствие, хотя и знает все наперед. Страницы из нее уже вываливаются. Он мог бы решить все просто – взять изоленту или залить корешок клеевым пистолетом. Тэен сказал бы, что это издевательство. Это он потрошит чайные пакетики, бумагу из-под них на полоски режет, ювелирно заклеивает разрывы. Чтобы незаметно было. Чтобы красиво. Они приходят одновременно с Сыльги. У Тэена в руках два пакета со списанными продуктами, а на лице плохо поддельный интерес. Сыльги теряет улыбку, когда ловит на себе взгляд Ёнхо, и спешит подняться в комнату. Он не скрывает: она ему не нравится. И будет не нравиться еще больше, если продолжит бегать на сторону китайцев. Юта предупредил, что он может пригреть у себя на груди змею, и посоветовал выставить ее и ее ручную зверюшку. Только вот Тэен неожиданно в восторге от женской компании, от этого и смешно. Ёнхо помнит, как он пытался ухаживать за его однокурсницей Сынван. Тэен во всем старательный, особенно в своих несостоявшихся влюбленностях. Грустно тогда было принимать правду. – Знаешь, она чем-то похожа на Чеён, – начинает он разговор с самой громкой ноты и принимается разбирать пакеты. – Не внешне, но манерами, шутками. Как она, кстати? Ёнхо не любит говорить про бывшую жену. Вдвойне он не любит говорить о ней с Тэеном. Втройне – когда он сравнивает ее с Сыльги. – Переехала в Новую Зеландию. У неё дети. – А Чжи Ын? – Сомневаюсь, что она помнит, как я выгляжу. Чеён вышла замуж, у Чжи Ын и без меня есть отец. Тэен сереет. Он всегда переживает больше него самого, а самого Ёнхо только это и трогает. Тэен просто сосредоточение всех невысказанных эмоций, он за всех будет беспокоиться. – Знаешь, когда только родился Минхен, я подумал, что больше никогда в своей жизни не хочу видеть детей. Он был такой отвратительный. – Был? – уточняет Ёнхо. Они смеются. В последнее время было тяжело – они мало смеялись вот так наедине вдвоем, кому уж тут будет до смеха. Тэен садится рядом, Ёнхо машинально протягивает ему подушку – знает, что сейчас будет сидеть и трястись от того, что колени мерзнут. – Я бы хотел дочку, – выпаливает Тэен и обнимает подушку. – Йонг. – Что Йонг? – Назвать ее Йонг. Хорошее имя для смелой девочки. – В таком случае, сначала тебе нужна жена. – Неоспоримый факт. Тэен включает режим маятника, колеблется и молчит, сам все понимает. – Сыльги присматриваешь или соулмейта будешь ждать? С такой монохромной тишиной справиться может только сигарета. Они по очереди стряхивают в чашку. Ёнхо боится, что думает слишком громко, но отчего-то на него у Тэена все чутье отбивает. Он просто пялит в выключенный телевизор. – Хочешь выпить? Тэен несмело кивает. Ёнхо знает, как виртуозно он умеет открывать бутылки с пивом об стол. – До чего ж уродливая голова, – наконец, замечает труды его мучений. Ёнхо можно выдавить только ухмылку. – Ага. Сам делал. Тэен забыто смеется, но ровно по своему личному таймингу. А потом разворачивается к Ёнхо всем корпусом, лицо у него такое, будто сейчас он начнет отчитывать его за какую-то провинность, будто он тут хён. Он весь во внимании. – Почему тебе пишет Тен? – Тэен взволнован, еще бы. – А почему ты читаешь мою почту? Выходит грубо. Ёнхо постоянно забывает, что с ним так нельзя, а Тэен тушуется мягким карандашом. Сейчас еще начнет просить прощения. – Извини. – Ну вот. – Просто раньше я никогда не видел писем от него. – Мы вместе учились. – Ёнхо пускает дым ему в лицо. Он хочет закончить еще не начатый разговор, потому что не нужно это Тэену. Не нужно. – Один семестр, пока ты не ушел. – Такой настойчивый. – И поэтому он шлет тебе открытки? – Ёнхо не знает, что ответить и стоит ли отвечать вообще. Хочется только напиться. – Джон, я вижу, что ты врешь. Давно его так никто не называл. Джоном был тот парень, который бредил американской мечтой, скучал по матери и хотел поскорее вернуться домой. А Ёнхо в своей жизни уже столько всего наворотил. – Я тебе никогда не врал, Тэен-а. Просто не договаривал. Тэен безжизненно кивает и откидывается на сломанную спинку дивана. Он растирает бледные щеки ладонями, расстегивает ворот рубашки и лезет к своей же шее, трет ее докрасна, потому что переживает невесть за что. Ёнхо не простит Тену этой сентиментальщины, он его открытку вообще не дочитал. Стекло между ними звенит, резонирует и рассыпается в крошку, потому что Минхен как всегда вваливается не вовремя. Он какой-то потрепанный и замученный, особенно когда тащит на плече гипсовую голову. – Откуда ты это взял? – Тэен перекручивается на диване, как червяк. – Это от Юно-сонбэнима тебе подарок. – Кого? – За то, что сохранил ему работу и все дела. Держи. – Тэен обнимает эту гипсовую голову как что-то невероятно ценное, а ведь к его даже не притронулся. – Охраняй. Обнимает и улыбается, пока Ёнхо заливает свои внутренности пивом. Ему хорошо знакома эта улыбка. . Донен выучено молчит. Привык замалчивать все то дерьмо, в которое его по жизни окунает. В последний раз его избивали в старшей школе. По голове ногами. Потому что умничать не надо. У него тогда все лицо было в крови и гематомах. Он провалялся с сотрясением, тогда-то его зрение и испортилось окончательно, а потом ушёл на домашнее обучение. Родителям сказал, что упал. Для Чону сегодня он тоже упал, вот и прикладывает холодные ключи к губе, надеется, что хотя бы так по челюсти не растечется синяк. Чону молчать научился от него. Он не верит, но осторожно целует его ранку. Тоже молча. Ему бы сейчас думать о другом. О том, например, что Донхен со своей идеальной семьей опять перетягивает на себя все внимание отца. Просто невестке никогда не удаётся привлечь внимание матери – им безраздельно владеет Чону. Иногда Донену кажется, что она любит его больше, чем своих сыновей. Или думать о будущем проекте, хвалить себя за подписанный с подрядчиками договор, открыть в эту честь бутылку красного сухого. Он пьет колу и вспоминает их первый разговор. Перед глазами у него до сих пор стоит Минхен, он густо пахнет табаком и соляркой. У него такие большие глаза. Хочется рвать на себе волосы, потому что он никак не может понять, что ему мешает. Он горазд запросто испортить мальчику жизнь, но, кажется, уже это сделал без судов, служб опеки и полиции. Чувство ненависти распадается на отдельные составляющие: есть раздражение, есть злость, есть сожаление, есть усталость, есть безысходность. Но ненависти к нему нет. Зато есть к себе за ее отсутствие. – Мы сейчас проектируем жилые комплексы в Пусане, – вальяжно вещает брат и размахивает своим бокалом. – Потом хотим открыть японский ресторан, сейчас Сана ведет переговоры по поводу выкупа участка. Надо быть ближе к семье. – Он целует бледную жену в щеку. Она сегодня тоже не пьет. Вероятно, из-за таблеток; о беременности Донхен растрепал бы всем моментально. У них же все образцово-показательно. Все, кроме нервных срывов из-за житья с его братом. – А ты чем занимаешься, Донен? – У Донена сегодня появилась отличная идея. – Отец деловито вытирает рот салфеткой, а Донен уже предвидит свой провал. – Да? И какая же? – удивляется брат, хвалить могут не только его. – Привлекать абитуриентов, – выдает отец. Бам. Падает чья-то вилка. Или это чья-то судьба. – Мы действительно можем предложить достойные рабочие места. Я подумал, – Донен выдыхает и находит в себе силы повернуться к отцу, – почему бы нам не создать программу стажировок? Выпускники будут узнавать профессию в полевых условиях, а мы напишем им рекомендательные письма в университеты. Я даже не против платить им стипендию, если будут стараться. – Отличная идея, – проникается мать. – Донен займётся этим. У него уже есть кандидат, как я понял. Все ждут от него какой-то реакции. Донен считает пузырьки в своем стакане и думает, что пока врал, прикрывал свою шкуру, а не Минхена. Это всегда про одно и то же, его волнует только, что о нем подумает отец. Ситуацию спасает его племянник, мешающий во рту корейский, японский и рис: тарелка смачно переворачивается на его выглаженные брючки. Донену тоже прилетает. Он встает, отряхивается и под общую суету выскальзывает на балкон. Нужно проветриться и перекурить. Он жует не зажженную сигарету. Его палец, как и вчера, занесен над контактом Минхена. Хочется проораться, позвонить и сказать ему сделать что-то с собой, не лезть, стереть себя с жесткого диска, убраться из всех его жизненных кодов. Исчезнуть. За что он достался именно ему. Сзади чиркает зажигалка. Донену тоже подкуривают сигарету. – Значит, ты теперь по малолеткам? – спрашивает у него Донхен, от двусмысленности фразы коробит. – Никогда бы не подумал, что ты будешь возиться с детьми по своей воле. Это правда, Донен детей терпеть не может, а если того требует семейная ситуация, то просто откупается деньгами. Но Минхен не ребенок. Он во много раз хуже. Девиантный подросток из гетто. – Кто тебя так разукрасил? – Упал. – Как в школе? – Донен переминается с ноги на ногу и сам не замечает, как лезет к разбитой губе. – А с рукой что? Тоже упал? У Донена всегда были плохие рефлексы: брат перехватывает ладонь на полпути в карман и бесстыдно лезет под бинт. Донен шипит и чуть не тушит об его рукав сигарету. Тот криво, но сыто усмехается. – Такая огромная, – дает он свою оценку. – Я так и знал. Когда обрадуешь родителей? – Никогда. Это не твое дело. И я хочу, чтоб ты молчал, хён. – Твой щеночек, видимо, тоже не знает. – Не называй его так. – Наконец, ненависть высвобождается, проскальзывает в голосе, толкает поршни. – Держи свой рот на замке. За ними двумя – табачный шлейф тихой злобы, Донен падает на свой стул и снова плавает в своих мыслях. Неужели у него действительно нет никакого выхода? Только если из окна ресторана. Племянник лезет к нему с нинтендо, двигает стул ближе и пускает слюни на плечо, пока смотрит, как он проходит ему сложный уровень. Донен стойко терпит и настолько увлекается игрой, что даже теряет нить разговора, пока он неожиданно не сводится к соулмейтам. Неожиданно, потому что в их семье на эту тему не говорят. Родители же обманули судьбу. – Смотрела вчера вечерние новости. Бедная девочка, умерла от прикосновения своего соулмейта, организм не справился. А после ее смерти юноша трое суток ожогами покрывался, лежал в реанимации. – Мать делает глоток вина и переводит дух. – Его спасли, но на следующий день нашли повешенным там же, в больнице. Не выдержал. – Ромео и Джульетта прям. – Донхен историей не впечатляется. – Это жутко, – беспокойно признается Чону. – Мы с Саной почти не почувствовали боли, – продолжает брат. Сана отстраненно кивает и крутит на пальце обручальное кольцо, которое почти покрывает метку. Да, на безымянном пальце. Безумная романтика. – Говорят, чем больнее сначала, тем сильнее будет любовь потом, – жмет плечами Чону. Это лишь глупая примета, но Донхену и нужна была подобная мелочь, чтобы за нее зацепиться. Жует мясо и невзначай интересуется: – Донен, а у тебя как было? Очень больно, наверное, там такая большая отметина. Больно. Изматывающе больно, даже больнее, чем получать ногами по лицу. Настолько больно, что в остальной рецепции пошел сбой. Оставшиеся чувства расходятся внутри эхом, ему уже все равно. Пусть все рушится. – Ты встретил соулмейта? – с трепетом спрашивает мать. Перестают даже звенеть приборы. – Представляете? – Донхен от происходящего в полном восторге. – Мне не терпится с ней познакомиться. – С ним, – поправляет его Донен. И на этом ставит точку. Поднять глаза на Чону он не решается.