***
Домой они вернулись поздно. Отец смазано поцеловал Бэма в лоб, спросил о самочувствии, удостоверившись, что с сыном всё в порядке, пожелал тому доброй ночи, заверил в вечной отцовской любви и ушёл в спальню. Где наверняка его ждал Ёнджэ, который не задаст ни вопроса, только потреплет своей лёгкой рукой Джебома по волосам, мягко поцелует в губы, поможет надеть халат после душа и будет гладить по голове, пока тот не уснёт. Это всё, чем они с Бэмом могут помочь Джебому: даровать домашний уют в дали от реального дома. Потом папа привычно придёт в комнату Бэма, заберётся к нему под одеяло и вдвоём они будут смеяться, долго весело что-то обсуждать и Бэм не заметит как уснёт на груди у Ёнджэ. Так было всегда. Правда раньше к ним присоединялся отец, но в последнее время это бывало всё реже. Но сегодня Ёнджэ не пришёл в комнату Бэма, хотя тот и ждал его. Такое тоже бывало, но Бэм всё же расстроился. Они ведь оба знают, что ему здесь одиноко... Радовало только то, что следующий день был выходным. Хотя радостью это тоже было только номинальной – выходным этот день был только в календаре. По факту же отец снова уехал решать какие-то до жути важные вопросы, а папа занялся написанием очередной научной статьи. У Бэма были не менее грандиозные планы – дополнительные занятия, потому что с чужим языком у него пока что были определённые проблемы. Одного Бэма никогда не отпускали, наученные горьким опытом прошлых лет: он уже пару раз становился жертвой киднеппинга. И хорошо, что это обошлось без ощутимых последствий для психики и общего физического здоровья. Один раз он даже смог самостоятельно выбраться от похитителей. Но, как бы то не было, а он оставался ребёнком. К тому же сыном очень важного человека и из объективных соображений к Бэму приставили телохранителя. И друга, и первую любовь. Но сегодня Марк был непривычно молчалив и как-то подозрительно сосредоточен. Отвечал односложно и Бэму вскоре надоело вытягивать из него каждое слово, поэтому он уткнулся в телефон, обновляя новостные ленты и странички друзей, оставшихся на родине – других у него не было. Занятия прошли быстро, если судить по субъективным ощущениям самого Бэма. На часах был самый разгар выходного дня, отвлекать папу не хотелось и он решил поехать куда-нибудь сам. Марк в восторге от этой идеи не был и даже начал возражать, но отец, которому он позвонил, добро своё на реализацию планов сына, дал. И сын победно уставился на Марка, еле удержавшись от того, чтобы показать тому язык. Хотя его и напрягала какая-то нетипичная для Марка излишняя задумчивость. Будто его что-то чрезвычайно волновало. - Эй, Марк, - Бэм, наконец, не выдержал гнетущей тишины и решил немного растормошить спутника. – Что с тобой сегодня? Я тебя чем-то обидел? Лицо Марка немного смягчилось и он даже улыбнулся Бэму в отражении: - Нет, дело вовсе не в тебе, Бэм. Всё хорошо. - Но я же вижу, что что-то не так. Ты можешь мне всё рассказать – я же тебе всё рассказываю. - Прям уж так всё? – Марк лукаво стрельнул в сторону Бэма взглядом и тот покраснел. Ну да, может и не всё рассказывает… - … Но важным то я делюсь с тобой. Марк глубоко вздохнул: - Твой папа сегодня остался один. Только охрана самого дома. В последнее время обстановка какая-то неспокойная и Джинён настоял, чтобы Джебома охраняли лучше, поэтому с Ёнджэ никого не осталось… - Может он и не собирался говорить этого Бэму, это совершенно точно не то, что он должен услышать, в конце концов, слышать про какую-то неведомую опасность нависшую над отцом – это не шутки. Но Бэм хорошо понимал почему Марк всё же поделился с ним этим. - Тогда поехали домой? Если я буду дома, то и ты тоже будешь там… - Да нет же, Бэм! Если ты хочешь… - Нет, Марк. Ты прав – папа важнее. И Бэм точно уверен, что в этот момент в глазах Марка читалась настоящая человеческая благодарность. Он не стал спорить с Бэмом больше, и резво перестроив маршрут, они поехали в сторону особняка, который занимала их семья здесь. - … Можно задать вопрос? Всего один. - Бэм и правда не упускал возможности разузнать чуть больше о прошлом Марка и Ёнджэ. Он чувствовал, что сейчас подходящий для этого момент. - Я знаю, что тебя интересует. И ты знаешь ответ. Джебом его тоже знает. Так что даже если ты услышишь ответ от меня, он не станет для тебя сюрпризом. – Марк не отвлекался от дороги, говорил расслабленно – он знал куда направляется и знает для чего это делает, так что смысла нервничать больше не было. - Ты любишь папу, да. - После этой брошенной на пробу фразы, Бэм немного подзавис, всё же ожидая какую-то бурную реакцию, да и привыкая к тому, что его догадка была озвучена и её никто не опроверг, это было не неприятно (как он ожидал), это было странно, будто он раскрыл какую-то тайну прошлого. – Это знают все, кстати. Меня интересует другое: как давно вы с папой знакомы и почему ты решил вот так вот за ним следовать? - Ох, Бэм, это слишком серьёзные вопросы для такого несерьёзного ребёнка как ты. - Марк напрягся, хотя и хотел сделать вид, что он спокоен, улыбнулся, но по тому какой грустной была эта улыбка, по тому сколько чувств за ней скрывалось, можно было догадаться как нелегко ему даётся ответ. – Я знал его ещё тогда, когда он не знал Джебома. И любил его с того же времени. Как его можно не любить? А почему я здесь… А кто сможет защитить его лучше, чем я? Твой отец это понимает. И это мой выбор. - А почему тогда ты защищаешь меня? - Ты самый важный для Ёндже человек. А значит и для меня тоже. На этом разговор завершился. И не то чтобы Бэм хотел его так завершить. Просто некоторые вещи ему пришлось переосмыслить буквально в машине. И свою любовь и своё отношение ко всей этой ситуации. Ведь он даже не догадывался насколько глубоки чувства Марка, чувства самого Бэма при этом казались детской игрой: влюблюсь в того, кто красив и всегда рядом. Обоснуй отсутствовал конкретно. Особенно Бэма подкупало это самопожертвование Марка. И он знал, что папа был против всего этого, слышал об этом. Ёнджэ понимал, что в случае чего, Марк себя жалеть не станет и легко пожертвует собой ради него. Он не хотел этой жертвы, поэтому умолял Джебома не брать Марка на эту должность. Но Джебом боялся за мужа, знал, что он сам рядом не сможет быть всегда, поэтому нужен был кто-то надёжный. Марк вызвался сам. Вот такая вот запутанная история. И начала её Бэм всё равно так ни от кого и не услышал. Папа сидел глубоко задумавшись перед ноутбуком. Статья, очевидно, давалась ему с трудом. Либо он просто озаботился всеми проблемами мира, и ему было попросту не до какой-то там статьи. Но, увидев сына, он тут же расцвёл, и ноутбук со статьёй был оставлен и забыт до лучших времён. Решено было приготовить совместно ужин и посмотреть какой-нибудь фильм. Бэм с Марком не возражали. Бэм и вовсе принял на себя роль су-шефа. Марк же присутствовал здесь только де-юре. Де-факто же он всегда помнил о своих обязанностях. Отец вернулся не так поздно как это бывало обычно, да и настроение у него было чудесным. Потому вечер субботы прошёл как-то по особенному семейно, как будто они действительно были простой среднестатистической семьёй. Ну, по крайней мере, Бэму нравилось так думать. И нравилось видеть родителей такими – озорными и весёлыми, беззаботными и игривыми. Всё изменилось, когда отцу позвонил Джинён. Казалось бы, как этот во всём положительный человек (на словах, а по факту редкостная язва) и близкий друг отца мог всё испортить? Дело было в том, что Джинён был замом Джебома и некоторые вопросы решались только через него. К тому же, зная, что Джебом проводит вечер субботы с семьёй, по традиции взял на себя все дела, которые появлялись в это время. Если только они не требовали прямого вмешательства посла. Как сейчас. Отец подорвался после первых же фраз Джинёна – говорил тот всегда кратко и по существу, поэтому наверняка сумел обрисовать суть проблемы одним предложением или даже одной фразой. - Марк, будь бдительным. – Это всё, что отец бросил уходя. И это стало уже чуть ли не кодовой фразой, когда отец хотел показать всю степень серьёзности ситуации, эдакий «код красный», всем на позиции. И раз уж он это сказал, значит случилось действительно что-то плохое. По-настоящему. Оставшийся вечер они провели в молчании. Папа, конечно, пытался расшевелить Бэма, но тот не умел притворяться. К тому же делать вид, что они не в опасности, а отец не рванул в эпицентр беды. Новости смотреть ему не давал всё тот же папа. И всё равно, что Бэм потом сам всё найдёт, когда останется один в свое комнате – это потом. Когда вернётся Джебом. Когда они убедятся, что с ним всё в порядке. Когда убедятся, что могут идти спать спокойно и что это спокойствие не оплачено чьей-то кровью.Завязка. По ту сторону
5 ноября 2018 г. в 21:50
Город с такой высоты казался нереальным. Придуманным, сказочным, фантастичным, но уж точно совершенно не таким, каким видишь его каждый день. Хотя бы потому, что Бэм город этот ненавидел всей своей душой. А сейчас вроде ничего – смотрел, и не тянуло блевать как обычно. А если не знать (но Бэм все же знал), что вон там, слева, виднеется силуэт башни Парламента, можно даже притвориться, что он не в этом крупном мегаполисе, а вместо башни – подъемный кран, достраивающий очередную высотку где-нибудь в спальном районе там, дома.
И да, он знал, что его роль важная, что на его отца возлагают большие надежды, но скучать по дому это не мешало. Даже способствовало. Они с папой часто по вечерам делятся воспоминаниями, смеются и это помогает им снять немного градус напряжения, давления и побороть тоску. Потому что они с папой – заложники должности отца. Официальный посол другого государства – звучит здорово, даже если ты ни черта не смыслишь в политике. Особенно если не смыслишь. Персональной трагедией же это становится тогда, когда ты оказываешься сыном или мужем этого посла. Ну, в случае их с папой. Нет, они оба, конечно, гордились успехами отца, ценили заботу, которую он проявлял, не смотря на вечную занятость, пытались поддержать по мере своих сил, потому что понимали, что на отца давление в сто раз сильнее, чем на них. И они готовы были выступать теми Атлантами, которые будут держать целый Небосвод.
И в то же время они его ненавидели. Ненавидели то, что он слишком умён, талантлив и амбициозен. Потому что именно за эти качества его и выбрали на эту должность. Но они-то – они совсем обычные. И жизнь у них дома тоже была обычной. Хотя бы потому, что дома отец не был официальным представителем другого государства, а Бэма и папу не заставляли присутствовать на каждом званом вечере, организованном для сильных мира сего. Там это было не нужно, а тут – обязанность присутствовать всей семьёй.
- Бэм-Бэм, с тобой всё хорошо? – За спиной послышались мягкие кошачьи шаги папы. Бэму всегда нравилось наблюдать как грациозен его папа – какой прямой смотрится его осанка, когда он медленно, будто красуясь, идёт по залу, каким властным бывает взгляд, когда он бросает его исподлобья, томным. Дома папа совершенно не такой, но здесь он – медийная фигура и он должен соответствовать. Хотя в папе всё равно присутствует эта некая элитарность, даже тогда, когда он за этим не следит. Бэм улыбнулся папе в ответ: он любил, когда тот называл его этим милым домашним детским прозвищем. Нравилось, что папа был рядом сейчас, поэтому сам преодолел остатки расстояния, разделяющего их, и прижался к нему.
- Я устал… Когда уже мы сможем поехать домой? – Каким бы взрослым его не считали иногда, не ждали взрослых поступков и взвешенных решений, а он продолжал оставаться ребёнком и по календарным срокам и в душе тоже.
- Не знаю, Бэм. Джебом продолжает что-то обсуждать… Ты же знаешь, что это только выглядит как непринуждённая вечеринка, а на самом деле – здесь дела решаются так же активно и часто, как и в Парламенте… С тобой точно всё хорошо? Ты какой-то совсем бледный, - папа обеспокоенно провел рукой по волосам сына, убирая с лица непослушные прядки, а потом, бережно обхватив лицо с двух сторон, прижался губами ко лбу, тут же недовольно начиная хмурить изящные брови, - пойдём, присядем.
На открытой террасе симметрично от выхода стояли деревянные лавки, которые выглядели бы даже простовато в общей обстановке роскоши и буйства финансового благополучия хозяев, если бы не были изготовлены из дерева. Из того самого дерева, найти которое практически невозможно в последние лет пятьдесят. Или не растут или совсем слабые и на мебель негодящиеся. Ну, люди сами в этом виноваты – не росли не только деревья. Да и население сократилось, чуть ли не на три четверти, по сравнению с началом 21 века. Этому была масса объяснений и факторов на это повлиявших, но факта это не меняло – человечество себя медленно, но верно изживало. Сейчас существовало всего 3 – 4 крупных государства на территории всей планеты, ну и несколько отдельных формаций, которые научились выживать самостоятельно. Но речь не об этом.
- Голова не кружится? Горло не болит? Не тошнит? – Это было в духе Ёнджэ – задать миллион вопросов, не дождаться на них ответов, сделать выводы и залечивать потом до состояния овоща. Бэм не удержался от смеха – папа везде и всегда остаётся собой.
- Тут просто очень душно, до сих привыкнуть не могу к этой жаре, - Бэм переплёл свои пальцы с папиными и несильно пожал их, успокаивая, - дома-то в это время погода совсем другая… Я соскучился.
- Ага, сезон дождей… - Обычно папа недовольно фырчал, когда этот сезон начинался, хандрил, подолгу всматриваясь в плотную завесу дождя, а сейчас и в его голос прокралась явная грусть. По дождям он, очевидно, тоже скучал.
- Прошу меня извинить за то, что прерываю, но Джебом просит тебя вернуться, Ёнджэ. Конпимуку желательно тоже присутствовать. – От голоса Марка – отцовского то ли очередного секретаря, то ли телохранителя (отцовского по идее - самого Бэма по факту), у Бэма сладко заныло… везде. Марк был высок, недозволительно красив, при этом обладая замечательным характером и искромётным чувством юмора. Бэм, как и любой подросток в его возрасте, пускал на таких слюни, хотя тот и давал ему понять, что Бэму ничего там не светит, от слова абсолютно. Но Бэм упрямством пошел в папу, а невероятным твердолобством в отца, таким образом являя миру самое непрошибаемое существо на памяти самого Марка. Так что возможностей и попыток привлечь к себе внимание не терял, создавая их, к тому же, самостоятельно искусственным путем в лабораторных, так сказать, условиях.
В зале было душно, повсюду витал аромат дорогого парфюма, элитного алкоголя и банального пота, которые смешиваясь, превращались в волну удушающей спёртой невыносимой вони, от которой раскалывалась голова. Бэма будто подушкой перьевой огрели, настолько ощутимой была смена общего спектра запахов по сравнению с террасой, на которой они сидели с папой. Ему сразу же вспомнилось, почему он туда сбежал – его мутило от этой мешанины запахов. Но признаться в этом он не мог, потому что понимал, что отцы его здесь явно не развлекаются и ради него никто не будет бросать свои дела, а высказанная вслух эта жалоба будет расцениваться скорее как каприз несмышлёного ребенка. По крайней мере, Бэм так посчитал. Поэтому, как только Ёнджэ направился на поиски Джебома, Бэм обессилено рухнул в подвернувшееся кресло. Марк обратил на это внимание, но Бэм слабо ему улыбнулся и соблазнительно (нет) провёл кончиком языка по губам. Соблазнять он ещё не умел, но очень старался. Марк привычно закатил глаза и сделав неопределённый посыл рукой, скрылся в толпе следом за Ёнджэ. Улыбка Бэма тут же сползла.
Ему правда было плохо. Не «нехорошо», а очень даже определенно «плохо». В один момент он даже хотел малодушно позвать папу и нажаловаться ему, но на это уже не хватило сил. Тогда Бэм принялся успокаивать себя, что это обязательно пройдёт, от такого никто не умирал – ну подумаешь, тошнит его. Не проблема, сиди прямо и дыши ровно и глубоко. Голова кружится? Можно посидеть с закрытыми глазами, тогда становится чуть легче. Умница, Бэм-Бэм.
Но нет. Сознание всё равно висело на какой-то тонкой грани, готовое сорваться в темноту в любую секунду: его то штормило, как на корабле, то было странное чувство невесомости, как при взлёте самолёта. Сердце билось так, будто хотело проломить собой грудную клетку, Бэма била крупная дрожь и на один краткий момент ему показалось, что он сейчас отключится. Так, собственно, и получилось. Он обмяк в кресле и это последнее, что ему запомнилось: ощущение собственной лёгкости и мягких подушек под спиной.
Следующее, что он увидел – обеспокоенное лицо Ёнджэ рядом. Папу он узнал, но всё равно пребывал в какой-то тотальной прострации, когда не понимаешь ни кто ты есть, ни где ты находишься, ни что случилось с тобой прежде. Глаза он зажмурил обратно – свет казался невыносимо ярким.
- Бэми, милый, скажи что-нибудь! Прошу тебя! – Голос папы был концентратом отчаяния, при этом Бэм ощущал, что по щеке его методично несильно похлопывают. А потом под нос сунули что-то невероятно вонючее, Бэм невольно поморщился.
- Па-а, - голос Бэма был слаб, но его точно услышали, рукой он пытался оттолкнуть от лица источник неприятного запаха. И тот правда исчез, на смену ему Бэму сунули бокал холодной воды. С помощью чьей-то всё так же помогающей и направляющей руки он смог попить. Может потому что вода была холодной или оттого, что ему и вправду стало легче, но Бэм смог ровно сесть и мутным взглядом осмотреться. К нему возвращалось чувство «здесь и сейчас». И то, что он увидел «здесь и сейчас» ему не понравилось: внимание многих людей было приковано к ним. Папу это, кажется, совсем не смущало, он был всецело занят здоровьем своего единственного ребёнка, который отличался неплохим здоровьем в принципе и просто так в обморок не падал. А вот теперь падал. И это единственное, что по-настоящему волновало Ёнджэ в данный момент. А вот Бэму совсем не нравилось, что за ним теперь закрепится слава неженки и кисейной барышни, которая при любом удобном случае демонстрирует хрупкость своего здоровья.
- Боже, я так перепугался! – Ёнджэ буквально обмяк в соседнем кресле, будто из него разом выкачали все жизненные силы, высосали душу и выдернули стержень, которые поддерживали его на протяжении всей жизни. Ну или, по крайней мере, той её части, которую помнил Бэм. Тяжело вздохнув, он взял ладошки сына в свои и поцеловал сначала одну, потом вторую.
- Ну па-а! – Разговор о всяких дурачествах на людях у них уже был, но вырывать руки он не хотел – папу он любил, знал, что тот очень за него волнуется и не хотел обидеть его.
- Ты так меня испугал…
- Я просто перенервничал. Ещё эта жара…
Что самое удивительное, даже заметив, что ситуация достаточно серьёзная к ним никто не поспешил на помощь – просто стояли, смотрели и перешёптывались. Неприятно осознавать, что эти люди только играют в дружелюбие, но в большей степени настроены абсолютно враждебно и даже не скрывают этого. А всё оттого, что ещё пару десятилетий назад с этой страной у них велась крупная кровопролитная война. Бэм, конечно, этого помнить не мог, но вот отец его даже принимал в ней участие. Папа, хоть и был совсем ещё юным мальчишкой на тот момент, тоже помнил многие жуткие реалии того времени. За годы прошедшие после этого страшного события, этого чёрного пятна мировой истории, прошло не так много времени, но у человечества этого времени и вовсе не было – привычный мир умирал. Человечество гибло. В другой ситуации, при иных условиях эти государства могли бы продолжать холодную войну или горячие противостояния, но так уж получилось, что новой войны уже никто бы не пережил. И в интересах обоих государств было залатать эту брешь в истории. Но в душах людей такое не заживает. И люди помнили. Может и сами понимали, что продолжать вражду прошлых лет – глупо, но поделать с собой ничего не могли. К тому же, было ещё кое что: они были другими. Ксенофобия здесь цвела пышным цветом. И Бэм очень остро ощущал её на себе ежедневно. В школе, на улицах, в магазинах. Чуть менее напряжённо он чувствовал себя дома: там был папа, а он умеет решать любые проблемы и за Бэма любому голову собственными руками открутит, это факт. А за папу не было страшно, потому что папу прикроют отец и Марк.
И на уровне мировой политики решено было менять ситуацию. Может не к идеальному сосуществованию, но, хотя бы, не враждебному и стабильному. Именно поэтому важным условием таких отношений было налаживание своего рода «моста» - наличие послов. А вместе с ними и их семей, которые как бы демонстрировали, что бояться нечего и всё под контролем. Но Бэм боялся. Боялся взглядов, боялся толпы, боялся оставаться одному здесь. Ему было 15 и он совсем не был готов приносить себя в жертву. Может чуть позже, когда повзрослеет и поумнеет, но не сейчас. Сейчас он впервые влюблён (ну или хочет верить, что это любовь), впервые очутился так далеко от дома, впервые пережил течку (месяц назад), впервые начал серьёзно задумываться о будущем. А очень многое «впервые» с ним и вовсе ещё не случилось.
- Как ты узнал, что мне плохо? – Бэм дышал уже ровно, голова кружилась меньше.
- Я видел, что ты непривычно бледен, списал это на жару. Но Марк беспокоился, а у альф сильнее чутьё на омежьи болячки, я ему доверился. - Папа говорил это спокойно, а Бэму казалось, что он сходит с ума – Марк о нём беспокоился!
Это не странно – Марка он помнил всегда, он вырос буквально у него на руках, но всё же в повзрослевшем мозгу (хотя ещё не особо окрепшем) это внимание воспринималось совершенно иначе. Хотя Бэм и понимал, что особое отношение Марка к нему напрямую связано с тем, что он – сын Ёнджэ. И Бэм всё видел. Видел, как трепетно Марк относится к Ёнджэ. Когда-то давно он даже услышал, что Марк присоединился к Джебому только из-за папы. Чтобы быть ближе. Саму же историю откуда Ёнджэ знает Марка и что было «до» Бэм не знал, хотя и не раз пытался вызнать это у разных источников. Даже к Джинёну обращался – настолько ему было любопытно! Но тот насочинял ему историй и сказал, чтобы Бэм сам выбрал ту, в которую ему хочется верить. Это было настолько в духе Джинёна, что Бэм даже не обиделся. Но, как бы то ни было, а факт оставался фактом – у Бэма не было шансов. Просто потому что он и сам считал Ёнджэ самым лучшим омегой в мире – и уж соперничать с ним в любви дело гиблое. Хотя за отцовскую любовь он соперничал с папой очень даже успешно.