Без границ

      Джебом не вернулся даже утром, хотя и предупредил об этом по телефону. Бэм уснул в пятом часу, уткнувшись носом в бок Ёнджэ: это немного успокаивало. Успокаивала близость родного человека, успокаивало, что буквально в паре метров от них разместился Марк, между бровями которого пролегла глубокая напряженная складочка. Иногда он спускался к охране, следящей за экранами камер. Ничего не случилось и, в общем-то, Марк бы этого не допустил. Джебом возвращался в тихий, обманчиво спокойный дом.       Он не хотел, чтобы Ёнджэ или, тем более, Бэм узнали, что произошло этой ночью. Не хотел, чтобы Ёнджэ вздрагивал от ужаса, а Бэм глядел на него своими невозможно большими глазами в которых плескался бы испуг. Не хотел, чтобы они оглядывались на каждый шорох в ожидании неминуемой расправы. Не хотел, но знал, что ему придётся это сделать. Рассказать. Потому что, только зная об опасности, её можно предотвратить. Не зря ведь говорят: предупреждён, значит вооружён. И он хотел дать своей семье слабенькую, но защиту.       Он вошёл в гостиную тихо, Марк уже зная о его приезде, молча кивнул ему. Разговор с ним ещё состоится – Марк должен был знать всё. Ёнджэ дремал, прижимая к себе спящего Бэма. Тот был удивительно безмятежным во сне, ребёнок же ещё. Тяжело вздохнув, Джебом присел рядом. Погладил мужа по щеке, прекрасно зная, что тот проснётся только от одного этого движения. Ёнджэ действительно распахнул глаза, будто и не спал до этого совсем. Он пристально осмотрел Джебома на наличие каких-либо увечий, но убедившись, что улыбка того не декоративная, Ёнджэ сделал попытку подняться, но Джэбом приложил палец к губам, призывая к тишине и кивнул на спящего сына – пусть, мол, досыпает. Завернув, Бэма в тёплый плед, Джебом легко поднял его и прижал к себе.       Сын вырастет высоким, как сам Джебом – это факт, но останется тощим – это тоже факт. Просто потому что у него было такое телосложение всегда, да и питался он хорошо, но за рамки уже имеющейся конституции не выходил. И эта привычная тяжесть на руках, маленькая тёплая ноша, трогала до слёз. Бэм, чувствуя даже сквозь сон присутствие отца, вяло обнял того за шею, продолжая при этом сладко посапывать.       Если бы учитывалась воля Джебома, то этих двоих с ним бы не было здесь. Потому что ещё рано. Никто так дела не делает. Никто не подставляет своих, делая их живыми мишенями, физическими приложениями чужой ненависти и злобы. Он сам знал за что борется здесь, знал какие цели преследует и знал, также, за что его выбрали на эту должность. Не сказать, что он был единственным достойным кандидатом, но у него была крепкая семья – это было немаловажным условием, потому что иначе было никак. В числе посольской миссии должны были быть гражданские. Чтобы продемонстрировать мирные наклонности. Да, это важно, бесспорно, но сможет ли он их защитить? Вопрос не в том: хватит ли у него сил. А в том: успеет ли? Поймёт ли вовремя, что им угрожает опасность? Поэтому то, они и должны и сами быть всегда наготове.       - Всё очень плохо? – Ёнджэ ждал его на том же месте, знал, что Джебом должен с ним поговорить.       - Да, Ёнджэ. Сегодня ночью убили одного очень важного человека. Нашего соотечественника. Он поддерживал финансово один крупный государственный проект здесь: не коммерческий, а скорее партнёрский. Это чтоб ты понимал, что его никак не могли убить из-за денег. По сути, он преследовал ту же цель, что и преследуем мы, находясь здесь – выстраиваем между нашими народами мост. Поэтому это не просто убийство – это демонстрация силы и вседозволенности. Безнаказанности. Я не могу тебе всего рассказать, но некоторые обстоятельства на это указывают… - Джебом вздохнул и замолк. Ему и самому было непросто забыть, что он увидел и воспроизводить это вслух, чтобы об этом знал ещё и Ёнджэ он точно не будет.       - Может всё же была другая причина? Личная неприязнь? Может в городе появился маньяк, в конце концов?! – Ёнджэ поёжился, потому что прекрасно понимал, что это не так. Понимал, что наверняка те обстоятельства, которые упоминал Джебом опровергают эти версии. И Ёнджэ не был уверен, что хочет знать всё. Разве что порядком отцензуренную версию. У Ёнджэ сердце сжималось от жалости к Джебому, который обязан был знать всё. На плечах которого лежала ответственность принимать решения.       - Я не буду появляться дома какое-то время, ты же понимаешь?..       И да, Ёнджэ понимал. Не просто понимал – знал. Знал, что придёт такой вот критический момент, когда им придётся уйти в глухую оборону и просто дожидаться, что Джебом всё уладит, как всегда это делал. И Ёнджэ ненавидел это больше всего, ненавидел ждать. Он хотел действовать и помогать. Хотел быть полезным. Но в этой ситуации он мог только согласно кивнуть, потому что иначе Джебом будет отвлекаться на него, на его безопасность и может допустить ошибку. Ошибка Джебома может дорого стоить многим людям.       В гнетущей тишине Джебом и уезжал. На прощание крепко обняв Ёнджэ. Выглядело это так, будто они прощались перед долгой разлукой. Или как тогда - перед войной. И кто знает, не станет ли эта ситуация началом новой?..       В утреннем выпуске новостей инциденту уделили не просто отдельный репортаж, а чуть ли не половину выпуска. Правда, о личности убитого сказали мало – просто чужак. Богатый иностранец, который вёл здесь дела. Какие дела? Вот тут то репортёры и развернулись. И про застройку заповедного района. И про снесение перспективных фабрик и заводов на территории этого района. О реальном положении вещей знали немногие, а после этого выпуска новостей все и вовсе начали считать, что этот район был выкуплен нелегально, а не дарован правительством. Про ход расследования, про личности подозреваемых – ни слова. Обычно было принято в таких случаях подводить итоги публичными соболезнованиями, но в этом случае перед убитым надо было извиняться, а не соболезновать. Настолько очернить человека после смерти - надо было постараться. И кто-то действительно постарался. Делалось это определенно преднамеренно, чтобы всколыхнуть общественность. Да и общий посыл новостей был одинаков – "у-у-у, вражины, понаехали". "Оккупанты чёртовы".       Никого бы не удивило, если бы виновные пришли бы прямо в посольство и в присутствии всех, заявили, что это их рук дело. А потом активно на людях доказывали бы обратное. И им бы демонстративно верили. Помощи в расследовании, судя по всему, ждать было не от кого. Единственное, что интересовало полицию – а правда ли у убитого осталась красавица жена? Эм, вдова.       Джебом это предвидел, поэтому своим присутствием старался изменить ситуацию, всё же он не просто "кто-то там", а важный человек. И вообще, государство обязывалось обеспечить послам безопасность и содействовать в их делах, если они не нарушали внутренних законов этой страны. Законов Джебом не просто не нарушал, он вообще-то, наоборот, стремился восстановить справедливость. Он понимал, что смерть эта не случайна, это не просто убийство из-за ненависти к их народу. Выбор пал на этого бизнесмена не просто так. Это было послание или предупреждение. Надо понять текст этого сообщения. От этого многое зависит. На кон поставлены жизни людей. И, возможно, вопрос дальнейшего мирного сосуществования двух народов.       Джинёна он отправил контролировать все действия стражей порядка, деятельность которых сводилась к потрясающему актёрскому представлению – смотрите, мол, работаем. Эта демонстративность и показушничество ужасно выводили из себя. Потому что было очевидно, что вид бурной деятельности создаётся, а по факту – ничего не делается. Джебома вызвали к главе государства и он надеялся, что сможет хотя бы там договориться о стратегии дальнейших действий. А ещё хотел найти там поддержку. Если, конечно, глава – не самый лучший актёр в этой стране.       Бэм просидел дома весь день. Проснувшись, отца он уже не застал. Папа отдыхал у себя, а Марка в обозримом Бэму пространстве не наблюдалось: наверняка выполнял какие-то порученные отцом задания. Не то чтобы Бэму было скучно, ему наоборот было чрезвычайно любопытно, а так как ответы на свои вопросы ему было неоткуда получать в ход пошёл интернет и TV. И, в принципе, Бэму стоило просто забить «новости за… число» и всё. Тут же выскочили ссылки на авторитетные новостные порталы, видные издательства периодической печати, желтую прессу и кучу форумов. На некоторых из них даже обсуждали, что обстоятельства гибели Ян Ли (так звали убитого) были настолько зверскими и чудовищными, что в обморок падали даже уже многое повидавшие за свою службу полицейские. Откуда росли ноги у этой информации было неизвестно: «я услышал от своего знакомого, деверь-которого-дядя-которого-друг-которого и так далее, случайно одним глазком увидел место преступления». Люди, существа именно такие: чем ужасающей подробности, тем выше будет их интерес. Этим пользовались всегда. Количество жертв хотели завысить, обстоятельства смерти приукрасить, доводя описание до какого-то очередного круга дантова ада.       Бэм недовольно отложил гаджет – сплетням он не верил, но и всю правду ему даже отец не расскажет. Не сказать, что он так уж и хотел узнать все подробности этой истории, но понять, что есть правда в этой куче лжи ему бы очень хотелось. Потому что совсем не случайно это был достаточно знаменитый у них на родине предприниматель, один из самых богатых людей страны. Если он не ошибался (а он не ошибался, потому что когда-то об этом много говорили там, на родине), Ян Ли вложился в развитие одного небольшого района здесь. Этот район хотели облагородить, построить дома, закрыть несколько фабрик, которые почти вышли из строя и только вредили. Район хотели сделать жилым, что-то вроде резервации для других народностей, которых, будем честны, в городе притесняли. Дело благое. Так чем же он не угодил?       Хотя это можно было легко трактовать как протест против всей этой затеи перестройки. Протест как бы с претензией на выражение народной воли: пусть дохнут как псы или выметаются отсюда совсем. Ведь отдельный район – это всё равно ещё часть города. Да, это казалось вполне логичным. В итоге тот парень оказался виноват только в том, что хотел мира и спокойствия. Упокоился с миром. Навеки. Вот же ирония.       Бэм невольно передёрнул плечами. Отец ведь тоже за это борется. За это борется Джинён, Марк и даже они с папой – косвенно, но всё же. Угрожали им всем. Демонстративно, уродливо и, вполне себе, однозначно. Поэтому-то отец сейчас и мечется по городу в поисках поддержки в восстановлении справедливости. Да только куда там. Наверняка всё давно спланировано и происходит с негласной поддержки лидеров. Отвратительно.       - Не спишь? – Ёнджэ стоял в дверях, с неприбранными волосами, в домашнем халате и тапочках. На Бэма накатила такая нежность, что он только и мог смотреть широко раскрытыми глазами, как папа к нему подходит и садится рядом.       За что с ними так? Они ведь такие же люди. Живут такой же жизнью, также мечтают о счастье. Имеют свои маленькие радости и печали. Человеческие. Общие для всех. Почему никто не видит этой общности, почему все хотят видеть только то, что нас так отличает друг от друга?.. Бэм не мог этого понять.       - Па… Что отец говорил? – Бэм устроил голову у Ёнджэ на плече. Было тепло, мягко и уютно. Казалось, что именно здесь - самое безопасное место в мире, рядом с папой.       - Что нам нужно быть осторожнее какое-то время. Пока не завершится расследование, волнения не улягутся, а виновники не понесут наказание.       - А они понесут? – Бэм чуть отстранился и пристально посмотрел Ёнджэ в глаза. Даже он понимал, что это слишком по-детски надеяться на положительный ответ.       - Нет, Бэм. Но отцу так будет спокойней. Он не будет отвлекаться на нашу безопасность.       Папа прав. Хотя Бэму и не нравился сам факт вынужденного заточения. Всё же ему было 15, и если выкинуть из головы то, что люди здесь его ненавидят, сам город был ему интересен. Хоть он его и не любил. Но здесь всё было ему непривычным, качественно отличающимся от того, к чему он привык. Бэму хотелось это изучить, узнать немного больше, понять немного лучше, полюбить немного сильнее, если это было возможным. Хотя, немного это было похоже даже на интерес естествоиспытателя, открывшего новый, неведомый науке прежде, вид. Правда очень агрессивный вид, постоянно пытающийся откусить тебе руку или ногу. Или голову.       В последующие за инцидентом дни, отец дома не появлялся. Звонил, правда, регулярно. Не им – Марку. Но Бэм и Ёнджэ натянув однажды маску понимания, не хотели «терять лицо» и носили эту маску с гордостью, хотя внутри всё переворачивалось от вечного напряжения и страха. В школе Бэма избегали как прокажённого и до этого, но после всего Бэма разве что не лупили при входе. Хотя тычки, подножки, гневные выкрики в спину на чужом языке – это пожалуйста. «Инородцы», «чужаки» стали восприниматься с ещё большим негативом и неприкрытой агрессией. Откуда-то повылезали целые движения, которые устраивали пикеты под дверями всех важных структур и закидывали мусором посольства иных государств. Призывали к тому, чтобы строительство в том районе было прекращено. Чужаки «пусть валят». На иностранцев скидывали все проблемы, укрепляя какой-то дикий национализм: Безработица? Голод? Нищета? Умер хомяк? Это всё чужаки. Кто отнимает рабочие места? Кто потребляет больше, чем коренные горожане? И сколько денег-то было потрачено на постройку новых домов в этом районе: ужас и кошмар! И никого абсолютно не волновало, что деньги были личным вложением Ян Ли.       Ситуация была абсурдной и очень опасной, потому что было очевидно, что толпу кто-то направляет. Но чего хотят добиться? Неужели кто-то и вправду верит, что всех чужаков можно убрать из города? А даже если и так: решит ли это проблемы?.. Об этом никто не хотел думать и размышлять. Людям необходим был предмет приложения накапливающейся злости и недовольства. Пусть лучше режут иноземцев, чем своих. Так к этому относились все те, кто реально имел власть. И иностранцев убивали. Любой, кто отличался внешне, плохо говорил на этом языке или даже просто жил с кем-то таким по соседству - автоматически перемещался в «зону риска». Угроза была реальной. И это за какие-то пару недель.       А однажды Бэма чуть не избили по дороге от школы до припаркованной неподалёку машины, рядом с которой его ждал Марк. Драться Бэм не умел, но кулаками махал энергично, так что смог отбиваться, пока на помощь не подоспел Марк. Нос Бэма распух, из него текла кровь, которую он безуспешно пытался утереть порванным рукавом – всё равно ведь он испорчен: падая, Бэм разбил локоть.       - Нельзя тебе в школе появляться…       - Чёрт возьми, эту фразу мечтают услышать все школьники мира! Умеешь же ты разрядить обстановку! – Бэм смеялся истерично, похоже, и сам не заметил, как перенервничал в этой ситуации.       - Я серьёзно, Бэм-Бэм. На улице, за пределами школьной территории я ещё смогу тебя защитить. А внутри? И не говори, что тебе там спокойно, и никто тебя там не задирает и не донимает…       - Учителя. Боже, они спрашивают меня на каждом занятии! Накажи их, Марк! – Бэм в очередной раз потёр нос, оставляя на щеке длинный кровавый след, окончательно придавая своему лицу абсолютно разбойничий вид.       - … Я поговорю с Джебомом. Не думай, что своими дурачествами ты изменишь моё решение – в школе тебе делать нечего. – Звучало это как-то совсем по-родительски, правда Бэм не обратил на это внимание, реагируя на сами слова, а не на тон.       - Это не тебе решать! – Бэм не хотел ругаться, просто школа – это единственное место, куда его ещё отпускают. А тут и это хотят отнять. Да Бэм рехнётся скорее, чем до него доберутся потенциальные убийцы!       И это совсем не значит, что Бэм вредный и капризный – он же не делает всё наперекор родителям. Да и борется (абсурд просто!) за своё право посещать школу!       - Ты прав. В данном вопросе моё слово не последнее. – Холодно заявил Марк и больше не проронил ни слова.       А вечером позвонил отец и сказал, что договорился с директором о временном домашнем обучении Бэма. В школу тот мог официально не ходить. И радоваться бы, всё же Бэма напрягало отношение других школьников к нему, но по факту – сидеть ему теперь целыми днями дома отныне. Вот же радость!       И нет, он не стал тут же устраивать подростковые истерики с демонстративным битьём посуды и киданием телефона в другой конец дома, желая попасть в кого-нибудь живого. Нет, конечно. Он, в конце концов, почти взрослый, понимает, что опасность не иллюзорна, а вполне реальна, и просто так отец не стал бы его запирать дома. Да и не только его, а их с папой. Просто Бэму захотелось немного позаламывать руки на публику, демонстрируя какой он одинокий, брошенный и несчастный. Но папа так искренне отреагировав на все эти кривляния, очень расстроился. Бэму стало стыдно за своё поведение и этим же вечером он извинился перед Марком за своё неблагоразумие. Тот вздохнул, потрепал Бэма по вихрастой голове, пробурчав что-то вроде: «Рано тебе ещё быть благоразумным». Очевидно, он тоже переживал за Бэма, у которого попросту отнимали детство.       В один из вечеров отец всё же объявился дома. Атмосфера была очень напряжённой, потому что Джебом не мог расслабиться даже рядом с ними. А перед сном Бэм и вовсе случайно подслушал разговор родителей. И не сказать то, что он нарочно подслушивал – просто проходил мимо родительской спальни, да так удачно проходил, что сам поразился.       - Мне не даёт покоя только одно: пока идут разбирательства всё имущество Ян Ли и движимое и недвижимое было конфисковано. А это ни много, ни мало - территория целого района, вместе с теми постройками, что на ней находятся. Почему тогда фабрики продолжают работать? Ли давно уже добивался их закрытия, были, конечно, какие-то несущественные проволочки с бывшими собственниками, но они не помешали бы ему это сделать. Джинён отправил туда «толкового» человека на проверку, но от него нет новостей уже 2-й день…       - Ты полагаешь, что вся эта каша могла быть заварена вовсе не на почве национальной неприязни, а по какой-то иной причине?       - Есть основания так думать. Проблема заключается в том, что даже я не могу попасть на территорию некоторых объектов там. А с допуском по какой-то причине затягивают, не отказывают открыто, а именно находят какие-то причины оттянуть мне его выдачу. Хотя мы с Джинёном придумали один интересный выход из этого тупика…       А потом Бэма засекли и долго (очень долго, на самом деле) убеждали его во вреде всякого рода подслушиваний. Бэм согласился, но для собственной защиты резонно привёл весомый аргумент в ответ: в туалет можно попасть только проходя мимо комнаты Ёнджэ и Джебома, которую, кстати, было бы неплохо запирать.       Родители переглянулись, как-то обречённо вздохнули и синхронно покачали головами, мол: «Мы не хотели, ты сам нарвался». Ловко пойманный в четыре руки Бэм был защекочен до состояния, что называется, нестояния, поэтому забравшись родителям под бок там и заснул. Никто, собственно, не возражал. Правда, проснувшись, родителей на месте он уже не застал: отец рано утром вновь отправился вершить закон и справедливость, а папа мучил незавершённую статью, периодически перебрасываясь фразами с Марком.       - Отец сегодня вернётся? – Бэм сонно потирал глаза, отчаянно стараясь не зевнуть.       - И тебе доброе утро, сын, - Ёнджэ не отвлекался от статьи и будто не приветливо помахал Бэму рукой, а отмахнулся от него, - ответ на твой вопрос: не знаю. Он у нас парень занятой, отвлекать его не будем. А тебе советую проснуться поскорее: на сегодняшний день я автоматически принимаю на себя полномочия твоего репетитора и наставника. Пощады не жди.       Бэм чуть ли не взвыл в голос от такого заявления – папа у него был преподавателем в университете, достаточно состоявшимся социологом, заведующим кафедрой, к тому же имел несколько научных степеней и безбожно издевался над своими студентами, хотя те на него зла не держали, потому что не всегда даже понимали, что он над ними издевается. Над Бэмом он, кстати, в своё время тоже издевался, пока тот не пошёл в школу (читать «сбежал»), «чудесным» образом обгоняя сверстников по учебной программе. Спасибо папе и его методам, ага.       - Не-е-ет! Я не твой студент – я твой сын! – Бэм рухнул на стул напротив Ёнджэ. – Ты не имеешь права меня мучить! Я отцу буду жаловаться!       Ёнджэ в ответ только рассмеялся и, на фоне полученной информации, для Бэма этот смех звучал почти как дьявольский. Он обречённо впечатался лбом в столешницу и демонстрировал отчаяние всеми доступными способами на протяжении всего завтрака.       Но, как только папа выгрузил перед ним его же школьные учебники и тетради, он скорчил такое кислое выражение лица, что даже Марк где-то на фоне не сдержал смешка.       - Так ты не шутил? – С угасающей надеждой в голосе проныл Бэм.       - А это похоже на шутку? – Ёнджэ вновь характерно ухмыльнулся.       - О да. На очень затянувшийся розыгрыш…       - Боюсь тебя разочаровать, но стриптизёров вылезающих из тортов не будет. Иных сюрпризов тоже не предвидится. Только школьная программа, только хардкор.       - Хорошо. Раз у меня нет шансов избежать этого, давай условимся о некоторых важных нюансах. Во-первых, каждые пол часа перерыв на 10 минут...       - Непродуктивно, - папа уверенно отклонил это предложение, - перерыв каждый час на 10 минут. В туалет успевай в этот перерыв, понял?       - А обед? – Бэм поднял свои предельно разочарованные глаза на Ёнджэ. – Полдник? Five o’clock? Сиеста? Пасха?       - Всё собрал, бессовестный! И не думай, что ты можешь разжалобить меня этим свои видом. Я видел твои оценки…       - А что с ними не так?! – Бэм даже на стуле подскочил, услышав такое.       - Вот сейчас и проверим… - И такой садистский при этом у папы был взгляд, что Бэм лихорадочно начал придумывать способы менее болезненно выпилиться из этого мира.       Но всё оказалось не так печально как он сам думал. Да и Ёнджэ на самом деле больше его пугал, чем исполнял угрозы в жизнь. И, надо признать, папа объяснял всё очень хорошо и доступно. Как всегда, впрочем.       Отец в этот день не вернулся и на звонки не отвечал. Хотя до Джинёна дозвониться всё же удалось, но тот своим привычным безразлично-презрительным тоном принялся излагать всю суть того, что называется «занят» и «у него дела», и почему в это время его лучше не беспокоить. Ну раз Джинён спокоен и как всегда язвителен, значит всё у Джебома хорошо, просто «у него дела». И «его нельзя беспокоить». Даже родным.       А потом в вечерних новостях они услышали о взрыве посольской машины. Папа без сил осел на пол, будто ему кто-то разом подрезал ноги. Бэм упал на колени рядом. Они не плакали: просто сидели, пытаясь вместить в свои ограниченные умы эту ужасающую, по масштабам их жизней, новость.