~•°•~
Этот брак далек от идеала. И с каждым годом факт становилось очевиднее и очевиднее. Джессика перестала видеть прежние восхищение и любовь в глазах мужа. Не чувствовала прежней заботы, хотя и сама не горела желанием проявить ее. Возможно, она совершила огромную ошибку, произнеся однажды единственное слова: «Да!». Но тогда ей казалось это таким правильным, единственно верным путем. Раз она не может быть счастлива сама, почему не осчастливить того, кто действительно заслуживает лучшего. И первые годы их брака были восхитительны, намного лучше, чем могла вообразить себе Джессика. Она все меньше думала об архангеле, что оставил ее навсегда в пустой комнате и с щемящей болью в груди, уйдя даже не попрощавшись. Просто испарившись, будто его никогда и не существовало. И лишь странное щекочущее чувство в сердце успокаивало, твердя, что с ним все в порядке. Тоже же самое чувство, что заставляло его жить, и отголосками знакомило со всем спектром человеческих эмоций. В иной раз он бы сказал, что это слабость, что это низко, но не когда Люцифер знал, кому на самом деле принадлежат ощущаемые им чувства. Порой он даже позволял себе заострять на них внимания, хотя случалось подобное крайне редко. Тем не менее, сказка для Джессики закончилась также быстро, как, казалось бы, началась. Ее трещавшую по швам семью спасали неоправданная ничем вина и трое прекрасных парнишек, что рождены были все же в любви и что взяли слишком много от своего пернатого деда. Все те внимание и забота, что накопились в Джессике и что она так хотела кому-нибудь безвозмездно вручить, дождались своего часа. Джессика была великолепной матерью, на удивление самой себе. Это неоспоримый факт. Казалось, она всю жизнь готовилась только к материнству. В какой-то момент она убедила себе, что в ее жизни было все для счастья. Единственное, ей безумно хотелось дочку. Хотелось научить маленькую крошку тому, что она знала, дать то, чего лишили ее в детстве, помочь не совершить ошибок. Рождение Мелани стало лучшим днем в жизни Джессики и одновременно днём, после которого она раз и навсегда забыла о, пусть и не больших, но все же провалах памяти. Джессика стояла у окна, судорожно поправляя шторы. Руки тряслись, пальцы не слышались. Она громко всхлипнула. — Мам, ты плачешь? Джессика быстро утерла нос, пряча очередную обиду за улыбкой. Последнее время их с мужем ссоры стали все чаще, а ее здоровье все хуже. Она, конечно, молчала. Знала, что человеческая медицина ей не поможет, однако не могла справиться и сама. Нечто медленно, как паразит, опустошало ее, и причину Джессика не находила. Хотя, если бы и нашла, то смирилась. — Мелани! — Джессика поднимает дочку на руки. Та всегда приходит к ней, потому что не может уснуть одна. Белесые волосы собраны в аккуратный колосок, а теплые миндальные глаза смотрят с тревогой. Она гораздо умнее детей своего возраста. Это видно во всем: в речи, в движениях, в поступках, во взгляде. Последний удивлял больше всего. Джессика готова была поклясться, что иногда эта пара детских глаз будто бы гипнотизировала ее. — Что ты, милая, я не плачу. Мне просто вдруг стало очень грустно. Но ты пришла, и теперь все хорошо. Да ведь? Мелани кивает. Мама нежно целует ее в лобик. Обычно Джессика рассказывает какую-нибудь сказку, но тут она непроизвольно замирает. Она не замечала этого. Нет, этого точно никогда не было. Над маленькой макушкой почти незаметный ни то нимб, ни то диадема. Полумесяц, обвитый алыми розами, такими прекрасными, такими манящими, и с столь острыми шипами, что можно было порезаться, лишь взглянув. И будто бы давно забытое ощущение просыпается в Джессике. Она берет крохотную ладошку дочери в свою. Девочка смотрит также изучающе. Она всегда так смотрит. Ее сложно удивить, хотя Мелани любознательна, иногда сложно понять, хотя она ничего не скрывает. — Мам, ты когда-нибудь жалела о чем-то так сильно, что хотела прожить свою жизнь заново? — опять-таки слишком сложный вопрос для ребенка, что даже не ходит в школу. Джессика привыкла. Она отвечает сразу же, без капли сомнения. — У меня есть ты, твои старшие братья. Я вас всех так сильно люблю! Разве я могу о чем-то жалеть?~•°•~
— Я однажды спросила у нее, любила ли она кого-то по-настоящему. Она надулась и сказала, конечно же, и это мы. Тогда я спросила: любила ли она иначе? И она долго молча. Время для нее будто остановилось. А глаза… Пожалуй, за нее говорили глаза. В них отражались и титаническая печаль, и страх, и платоническая любовь. И, наконец, она сказала… Сказала, что мы всего лишь атомы, что когда-то блуждали в темноте и что любовь не зависит от нас. Любовь приходит, когда эти самые атомы, что были вместе, но отделились волей случая или судьбы (а иногда это одна и та же карта), сталкиваются вновь. Они будут тянутся до бесконечности друг к другу, потому что они часть системы. Но ты больше, чем просто атомы. Гораздо больше. Ты можешь воспротивиться, можешь согласиться с их желанием, стоит лишь принять решение. У меня забрали право на выбор, а значит, забрали любовь. Но как бы я не хотела возненавидеть своего палача, его образ оставался сильнее... Холодный осенний ветер завыл, как только девушка остановилась. Она злилась. И чем сильнее обида игралась с ней, тем отчётливее золотилась радужка миндальных глаз. Блондинка испытывала дикую потребность утолить жажду, и, к сожалению, почти любые ее прихоти оканчивались кровопролитием. Мелани вдохнула полной грудью воздух. Ее сводил с ума запах перед грозой. Короткое затишье, вслед за которым начиналась истинная эпопея. Очищение. Конец, что влечет за собой новое начало. Мелани вновь смотрела на чёрную плиту перед могилой. На ней опять свежие цветы. — А ты? — ее голос манит своей звонкостью и сладостью, однако остается мертвенно равнодушным. — Любил ли ты ее? Мужчина хмыкает собственным мыслям. Молчит. Люцифер знает, она не сдвинется без ответа. Скорее, не моргнув, выпотрошит ему кишки, но не сдвинется. Нет. Только