***
– Я сражался. Был ранен. Терял друзей. Потерял любовь. И ради чего все это? Чтобы снова потерять нечто дорогое? Я устал. Пусть эта планета сгорит к чертям, я и так достаточно прожил, – монотонно бубнил хриплый прокуренный голос. Вокруг хозяина голоса, стоящего посреди довольно людной улицы и источающего густую черную ауру депрессии, отчаяния и никотинового дыма, уже довольно давно образовалось свободное пространство. Люди с опаской косились на устрашающего субъекта. Матери старались спрятать детей за спины. Бывший замкомандующего элитной полиции Эдо сделал очередную затяжку и наконец двинулся дальше, рассеянно смотря на яркие вывески ресторанов и отелей. Уже давно он не ночевал в одном месте, пытаясь как-то скрасить вязкую серую жизнь, в которой он утонул с головой после завершения войны. Серая жизнь скрашиваться упорно отказывалась. Тогда Хиджиката пришел к логичному выводу, решив, что если достигнуть самого ее дна, то можно будет оттолкнуться и однажды вновь вынырнуть на поверхность. Дна он достиг довольно быстро, а не очень счастливый случай даже свёл его с одним из придонных обитателей семейства Малоприятных Дефективных Аутичных Оборванцев, сокращенно, Мадао, который стал звать его другом уже после первого бокала, а после второго порывался давать советы. Довольно неплохие, по скромному мнению Хиджикаты, который, кажется, забыл о том, что на дне бывает ил, в котором можно увязнуть.***
– Этот мир настолько прогнил, что его даже уничтожать уже влом, – прошептал низкий голос, принадлежащий сидящему в углу местного бара мужчине с длинной чёлкой, прикрывающей один глаз. Мужчина неспешно попивал ром, смешанный со спрайтом и отчаянием. Ему всегда всё сходило с рук. Его называли идеальным манипулятором и гениальным стратегом. Но за холодной, морально пуленепробиваемой оболочкой Шинске скрывалось довольно ранимое и мягкое, как кошачьи лапки, создание, желающее заботы и объятий, о котором естественно никто не знал. А если бы и узнал, то ненадолго. Шинске держал свои слабости настолько глубоко в себе, что иногда ему казалось, будто у него настоящее раздвоение личности. Но потом кошачьи лапки выпускали стальные когти, и Шинске понимал, что он всё ещё один, единственный и неповторимый. Однако спустя несколько лет после битвы с Уцуро Такасуги понял, насколько он всё же одинок, и лучше бы он-таки страдал этим пресловутым раздвоением. Хоть было бы с кем поболтать. Но в отсутствие какого-либо собеседника, каждый раз проходя по мосту, Шинске все меньше и меньше сдерживал порыв перелететь через перила и умиротворенно опуститься на дно холодной реки. Холодной, как он сам. Допив бокал алкогольного месива, Такасуги решил, что смысла нет ни в чём. Он встал и кинул официанту пару монет: – Иди повесься. У тебя это явно получится лучше, чем то, что ты мне принёс. Шинске прошёл к выходу, провожаемый нескромными взглядами, бросаемыми из-под длинных накрашенных ресниц. Любого другого мужчину тяжесть этих взглядов уже давно бы придавила к прохладным простыням отеля любви, однако бывшего самурая, давно привыкшего к вниманию женщин, порхающих вокруг подобно бабочкам на излюбленной юкате, несмотря на его апатичное выражение лица и небольшой рост, они абсолютно не интересовали. Его главная цель на данный момент заключалась в прогулке до моста, где он в последний раз впустит в свои лёгкие частицы прогнившего воздуха этого мира.***
Прибыв на предполагаемое место суицида, Шинске под влиянием момента словил несколько приятных флешбэков о временах, проведенных с бывшими товарищами, и, что уж совсем на него не похоже, изобразил на лице нечто, отдалённо напоминающее виноватую улыбку собирающегося умереть на руках у внуков старика, перед этим завещавшего всё своё состояние молодой любовнице. Опершись на перила, Такасуги мысленно пробежался по своду правил юного суицидника. Найти укромное место для отхода в мир иной? Есть. Дождаться темноты? Есть. Воистину говорят, темнота – друг самоубийцы. Выпить для храбрости? Есть. Последнее слово? Шинске проникновенно прокашлялся и заявил своему отражению в воде: – Ты никому не нужен, неудачник. Вот теперь всё. Сделав последний решительный вдох, Шинске грациозно взлетел на перила и приготовился рухнуть вниз раненым лебедем, как вдруг, подняв кучу брызг, из воды высунулась голова в тёмных очках. Шинске моргнул. Голова закричала: – Да, я неудачник!!! Да, я бомж!!! Но я верю, что нужен этому миру!!! Такасуги аж взбодрился, на миг забыв, что всё ещё болтает в воздухе одной ногой, которой по идее должен быть в могиле. Пока он, балансируя на перилах, отрешённо вспоминал, сколько рома было в его спрайте и не мог ли он повлиять на степень адекватности его восприятия действительности, голова в очках успела доплыть до берега и, решив немного эволюционировать, начала выбираться на сушу. В процессе эволюции у головы появилось тело, которое, слегка покачиваясь, направилось к Шинске. Такасуги, наконец сообразивший, что не страдает от депрессивных предсмертных галлюцинаций, внимательно следил за вполне реальным подобием человека. Перед Шинске стоял не кто иной, как Малоимущий Дремучий Антисоциальный Отброс, сокращенно, Мадао. Но, так как большую часть своего экранного времени, и без того на огорчение фанаток весьма ограниченного, наш одноглазый герой тусовался с Харусаме в разных уголках вселенной, лишь ненадолго удостаивая вниманием жалкую родную планетку, которую он по иронии судьбы когда-то хотел уничтожить, Шинске естественно не знал о Мадао и поэтому отнесся к нему серьёзно и даже с состраданием. – Тебе помочь? Ты что в реке делал? Уже поздно. Тебя разве не ждёт... ну, семья там? В любое другое время Такасуги скорее откусил бы себе язык, чем произнёс нечто подобное. От нелепости ситуации вновь захотелось самоубиться, но драматичное падение с моста больше не казалось таким уж удачным способом. Скажи ему кто-то года два назад, что однажды он, великий Такасуги Шинске, находясь между жизнью и смертью, будет переживать за мокрого бомжа, он бы оплевал этого смельчака ядовитой слюной и отправил на корм рыбам. Однако сейчас на корм рыбам чуть не пошёл он сам, а стоящий перед ним Мадао являл собой квинтэссенцию вселенской грусти. Шинске сморщил нос. От бывшего главы Департамента по делам аманто несло дешёвым саке. Но внутренний датчик Шинске, с точностью определяющий степень прогнившести всего сущего, молчал. А значит, моральное разложение ещё не пустило свои отвратительные склизкие корни в душе этого до нитки промокшего человека. – Семья, говоришь... Я ничто. Я пустота. Я просто старик. Я уже давно потерял смысл своей жизни и теперь ничем не отличаюсь от таракана на кухне у куртизанок. Хотя даже к нему этот мир оказался более благосклонен, даровав крышу над головой. А у меня вчера последнюю картонную коробку украли. Шинске тихонечко слез с перил и уставился в землю единственным глазом. Впервые за долгое время он испытал нечто сродни неловкости и вообще почувствовал себя довольно тупо. Тупо, глупо и нелепо, как будто и до него наконец дошла очередь щеголять с мозаикой на причинных местах. Кажется, по сравнению с этим бомжом, его жизнь была радужной, как хвост единорога. По крайней мере, в коробке ему спать не приходилось. А вот в борделе с красивыми девушками – да. Уже на одну причину для самоубийства меньше. Ещё никому в этой жизни не удавалось заставить Шинске свернуть с выбранного пути, по которому он обычно шёл с целеустремлённостью паровозика из Ромашково, иногда сходя с рельс, чтобы спеть космическим цветочкам кровавую колыбельную, но всегда помня о цели и возвращаясь обратно. И тот факт, что лавры первенства по переворачиванию его внутреннего мира достались пьяному бомжу-меланхолику, он определённо унесёт с собой в могилу, но будет это отнюдь не сегодня. Шинске захотелось как-то помочь несчастному. Умереть можно и немного позже, предварительно успокоив свою совесть. – Можешь переночевать у меня, а потом мы поищем тебе коробку, – Шинске уже смирился с тем, что этой ночью у него возникают странные желания и даже почувствовал некую гордость за то, что в его мрачной душонке ещё остались крохи добра и сострадания. – Спасибо, парень. У тебя доброе сердце. Но сегодня мне нельзя спать. Мой друг потерял одну вещь, и я обещал её найти. Эта вещь – единственное, что ещё может заставить его мёртвые глаза вновь заискриться детской радостью, – темные очки философски блеснули в свете луны. Раз уж встал на путь добра, продержись на нём хотя бы полчасика. К тому же после отмены суицида, новых планов на ближайшее будущее у Шинске пока что не появилось. – И что же это? Могу помочь с поисками. Глаз у меня, может, и один, зато зрение будет получше, чем у многих. Мадао быстро оглянулся по сторонам, будто бы кто-то мог их подслушать, склонился к уху Шинске и заговорщески прошептал: – Майонез. Зажигалка... В виде майонеза. Шинске озадачился, но уже через мгновение ему захотелось кого-нибудь жёстко отфэйспалмить, желательно этого больного на голову бомжа и его не менее больного друга. Да каким извращенцем надо быть, чтобы пользоваться подобной зажигалкой? Но Такасуги сам на всё это подписался, а от своих слов он, как настоящий человек мести, не отступается. – Должно быть, у владельца этой зажигалки большие проблемы с головой, – усмехнулся Шинске, мечтая повернуть время вспять и выбрать другой мост, предварительно проверив, не плавает ли в реке тело какого-нибудь невменяемого бомжа. Лицо Мадао, однако, оставалось непоколебимым. Он-то знал, что, если зажигалка не отыщется до рассвета, ему придётся совершить сэппуку. Нет, он, конечно, мечтал о смерти, но какой-то более романтичной и героичной. Например, на руках у безутешных женщин рядом с телом инопланетного захватчика, поверженного его крепким Циклонным Нео Мадармстронгом. Шинске лишь тяжело вздохнул и без особого энтузиазма направился к тёмным кустам.***
Ночь подходила к концу. Мадао и Шинске успели перелопатить весь парк (лопатил в основном Мадао, Шинске тухло ковырял в травке ножкой), но так ничего и не нашли. Город постепенно начал окрашиваться в рассветно-розовые тона, и искать предметы на земле стало гораздо легче. Шинске снова взобрался на мост, подумывая незаметно слинять от приставучего бомжа и досадуя на впустую потраченное время. Сердито шлёпая по доскам, он от нечего делать попытался понять, почему зажигалка в виде майонеза (нет, ну правда, что за дрянь) так важна какому-то взрослому мужику, что он нанял бомжа для её поисков. От размышлений Шинске отвлёк странный хруст. Остановившись, Такасуги удивлённо опустил взгляд. Под ногой перекатывались кусочки желтоватого пластика. Кажется, историческая зажигалка всё-таки нашлась. Буквально через несколько секунд на горизонте показалась плечистая фигура с V-образной чёлкой, направлявшаяся к Мадао. Час пробил.