Тигриные полосы, кровавые Узоры

Акутагава с того самого дня никак не мог выкинуть одну навязчивую мысль из головы. Он в течение последнего месяца усиленно думал об этом: рассуждал, хмурился, задумчиво грыз кончик карандаша или ходил по комнате кругами, придерживая руки за спиной. Этот вопрос терзал его сознание всякий раз, когда на работе выдавалась свободная минутка, но чаще дома, особенно когда в поле зрения то и дело мелькал один мальчишка-тигр. Задумчивое состояние Рюноске не скрылось от внимательного взора одарённого. Но стоило этому самому одарённому пройти мимо него в коротких боксёрах (чаще всё-таки в шортах) и облегающей футболке с изображением полосатой головы тигра, как все мысли тут же вылетали из головы, оставляя только лёгкое возбуждение. Чёрт. До чего довёл Бешеного Пса этот Тигр?! Накаджима переживал за напарника, но тот не спешил делиться с ним своей проблемой, что уже продолжительное время мучила сознание, да и сам Ацуши не стал спрашивать. Не хотел надоедать, но эти тайны ему не сильно нравились. Оборотень обижался, хоть и не настаивал на откровениях (ведь в случае с Акутагавой это было бесполезно), но то, как беловолосый смешно дул щёки после отказа мафиози рассказать причину своих волнений, выдавало его с головой. Смотря на это, Рюноске не сдерживал тихого смешка, но, натыкаясь на недоуменный аметистовый с золотым отблеском взгляд, снова возвращал лицу слегка хмурое выражение, в то время как в серых глазах всё ещё продолжали плясать смешинки, вводя его тигрёнка в ступор. Но Накаджима был рад, что брюнет проявлял, помимо злобы с раздражением, и другие эмоции, а, заливаясь от такой картины (всё-таки нехмурый Акутагава дорогого стоил) звонким смехом, вызывал большой прилив нежности со стороны вышеупомянутого, хоть тот и старался тщательно это скрыть. Ацуши и сам не понимал, каким милым был, но, даже несмотря на это, умело пользовался своим «преимуществом» — хоть и неосознанно — перед ним, Акутагавой. Ацуши, ну почему ты такой милый? Как бы сначала ни было трудно это признавать, но Рюноске любил проводить время с этим котёнком, и такие моменты он не променял бы ни на какие похвалы от Дазая. Акутагава мог, сидя с тигрёнком на коленях и смотря какой-нибудь фильм в жанре фэнтези, посмотреть на хмурое личико и тыкнуть в пухлые от обиды щёчки, затем зарыться носом в шелковистые волосы, опаляя шею горячим дыханием, или обнимать руками тонкую мальчишескую талию, несмотря на слабые протесты со стороны (Ацуши в такие моменты начинал слабо ёрзать, и только Ками-сама видел, как брюнету было трудно сдержаться, чтобы не повалить его на пол прямо сейчас). Накаджима обычно быстро краснел от таких действий, начиная мило заикаться, и пытался убрать руки от себя, но Акутагава, несмотря на эти слабые попытки его Тигра отодвинуться, только прижимался теснее, вгоняя мальчишку в ещё большую краску, и клал подбородок на его плечо, не убирая рук с талии. Поддразнивание было любимым развлечением мафиози во время их совместных вечеров — в какой-то мере это можно было назвать своеобразным ритуалом с тех самых пор, как Ацуши полмесяца назад переехал к нему (в этот раз уже насовсем и как человек, а не как домашний питомец). Да, слишком резкий и большой шаг, но одарённых это ни капельки не пугало — их неимоверно сильно тянуло друг к другу, этого не мог отрицать никто. Вскоре, смирившись с прижимавшимся к нему Акутагаве, Накаджима лишь устало выдохнул, откидываясь назад, на грудь мафиози, и с недовольным лицом, снова надувшись, сидел так всё оставшееся время (про себя отмечая, что он вообще-то не против находиться в тёплых объятиях). Дальше всё развивалось по обычному сценарию… — Ацуши, ты такой милый, когда злишься. Не знал? — слышать такие слова от Бешеного Пса было необычно и как минимум странно, но они грели душу, заставляя тепло разливаться по всему телу, расслабляя и даря умиротворение. В такие моменты Акутагава обычно несильно кусал Накаджиму за ухо, потом нежно целовал в шею, медленно спускаясь к плечу, оставляя мокрую от поцелуев дорожку на нежной коже, затем приспускал края футболки, кусая уже округлое плечико. По телу мальчишки в тот же миг вихрем проносились мурашки, внизу живота болезненно скручивалось, когда холодные губы касались рязгорячённой кожи, а шершавые руки начинали по-новой изучать тело, забираясь под одежду. Они дотрагивались до впалого живота, потом медленно поднимались вверх, подушечками пальцев пересчитывая каждое ребро, затем двигались к груди, касались сосков, сжимая их и слабо оттягивая, посылая электрические разряды по всему телу. Ацуши с силой прикусывал ладонь, стараясь не застонать в голос, и мелко дрожал от умелых ласк, в то время как Рюноске нежно целовал его в щёку, потом в уголок глаз, а потом и в висок, ни на секунду не прекращая своих действий. Он не намеревался останавливаться, умело продвигаясь дальше в своих заигрываниях, вновь доводя фиолетовоглазого до экстаза только одними ласками. Где-то на заднем плане шумел резко ставший неинтересным фильм, который, в принципе, уже никого не волновал. Ацуши, мелко дрожа, находил в себе силы и разворачивался, усаживаясь к Рюноске лицом, и, переждав пару секунд, медленно клал руки на плечи брюнета, неуверенно заглядывая в серебряные глаза и тут же вовлекаясь в глубокий поцелуй. Ацуши тонул в нём, в Акутагаве, прижимаясь ближе, настолько, насколько это было возможно, и уже откровенно стонал от головокружительного поцелуя, в то время как руки брюнета, всё ещё находившиеся под футболкой, уже переместились на спину, мягко обводя контур каждого позвонка и медленно продвигаясь вверх. Страстный, глубокий и грубый поцелуй, что тотчас воспламенил обоих — кровь резко забурлила в венах, повышая температуру тела, — и вот уже оба, разгорячённые и возбуждённые, сгорали в этом пламени вместе, утопая друг в друге, ощущая долгожданную близость. Они искали поддержку и нуждались друг в друге, изучали друг друга, сгорали в объятьях друг друга. Языки сплелись в каком-то причудливом танце, губы болели и кровоточили из-за частых укусов, а воздуха катастрофически не хватало, но это не мешало эсперам наслаждаться друг другом снова и снова. Мир резко сузился до этой комнаты, а все проблемы резко сосредоточились на онемевших от долгих поцелуев губах. Из уголков их медленно стекала слюна, воздух всё-таки закончился, из-за чего двум одарённым пришлось на время отстраниться друг от друга, протягивая между ртами ниточку слюны, но, сделав всего два вдоха, Ацуши уже вновь припал ко рту мафиози, обхватывая его лицо руками, в то время как одну свою ладонь Рюноске положил ему на шею, а другой слегка сжал талию мальчишки, отвечая на действия беловолосого. Комната наполнилась пошлыми чмоками и частым дыханием, пока температура небыстро поднималась. Спина Акутагавы опиралась на диван, из-за чего слабо побаливала и пульсировала, но он не обращал на это внимания, полностью поглощённый своим Тигром. Акутагава уже не мог терпеть: кое-как поднявшись, не отвлекаясь от изучения рта Накаджимы, он, придерживая того за пояс, понёс в спальню, ни на секунду не разрывая поцелуй. Ацуши обвил торс мафиози ногами, прижимаясь как можно ближе. Акутагава специально держал мальчишку так, чтобы голова беловолосого располагалась на пару сантиметров выше его собственной, из-за чего Тигр сейчас смотрел на него сверху вниз, сверкая двухцветными глазами. Черноволосый пошарил рукой по шершавой поверхности стены и, щёлкнув по выключателю, погрузил гостиную во мрак, только на заднем фоне сиял экран телевизора. Глаза Накаджимы, яркие и блестящие даже на свету, в темноте засветились ещё ярче, затягивая в свой пурпурно-золотой водоворот, пленяя и заставляя восхищённо уставиться на него, что и делал сейчас мафиози, не в силах оторвать взгляд от красивых тигриных глаз. Руки на плечах сжались сильнее, и Ацуши, сначала слегка наклоняясь, соприкасаясь своим носом с носом сероглазого, а потом робко прикоснувшись губами, втянул Рюноске в другой поцелуй: нежный и робкий, наполненный любовью, и через этот поцелуй оба выразили всю свою признательность за то, что их половинка просто находилась рядом. Медленно продвигаясь в сторону спальни, они ни на секунду не отвлекались и всё никак не могли насытиться друг другом. Где-то на заднем фоне по-прежнему шумел телевизор… Акутагава мягко уронил Ацуши на кровать, а сам грозно навис сверху, глубоко дыша и наблюдая за своим тигрёнком: припухшие от поцелуев розовые губы слегка кровоточили, грудь парнишки то и дело вздымалась от частых вздохов, а сам он покраснел даже шеей, смотря затуманенным от желания, ярко плескавшимся на дне сапфирово-золотых глаз, взглядом прямо на него, Рюноске. Лунный свет проникал через неполностью зашторенное окно, освещая две фигуры мягким лучами, в свете которых и без того молочная кожа Тигра казалась полупрозрачной, а цвет глаз казался ещё насыщенней. — Рю, о чём ты думаешь? — сладко-сладко, томно и соблазняюще тихо протянул Накаджима, приобнимая брюнета за шею. Слабо царапнув когтями спину мафиози, он приподнялся и, придерживаясь руками за шею Акутагавы, приблизился к его уху и всё тем же сексуально тихим голосом прошептал, лизнув языком ушную раковину: — Я беспокоюсь. — Я думаю о том, как мне повезло... — в той же манере ответил Рюноске, наклоняясь так, чтобы спина Ацуши медленно соприкоснулась с прохладным шёлком простыней. От такого по худощавому телу волной проскочили мурашки, но светловолосый продолжал настаивать, добавляя немного строгости в голос: — Ты же знаешь, о чём я. Рю, если по-честному не скажешь, то всю следущую неделю я буду жить у Чуи-сана... — аргумент, конечно, жестокий и нечестный, зато очень действенный — вон как Акутагаву перекосило, тот так и застыл, хлопая ртутными глазами, и смотрел на оборотня. Ведь если Ацуши сказал, что сделает это, значит, он это и правда сделает. Почему именно у Чуи? Да дело в том, что после того, как эти два врага до гроба влюблённых идиота сошлись, у Накахары и Накаджимы вдруг резко появились — что странно — схожие интересы: рыжеволосому нравилось наблюдать за непонимающей и тупой, как он сам выразился, рожей Дазая, а Тигру было приятно общаться с бывшим напарником его семпая. Так что в течение месяца они стали очень хорошими друзьями — бедный Акутагава даже ревновать начал, вызывая непрекращавшийся смех со стороны двух ***. Вечерами, во время их совместных посиделок, весёлый Чуя рассказывал, что ему очень нравится чувство превосходства над «тупой скумбрией» — а всё из-за того, что Дазай не замечал отношения между Котом и Псом, — пока Ацуши заинтересованно слушал его, аккуратно придерживая в руке дорогущий бокал, наполовину наполненный явно недешёвым вином (как выяснилось, у Ацуши была хорошая переносимость алкоголя — он медленно пьянел и не имел похмелья на следующее утро, и рыжий ему из-за этого втайне завидовал). — Я... я... думаю о том, где ты достал то лекарство, — неохотно ответил мафиози, и Ацуши, пару раз хлопнув аметистовыми глазами, громко и заливисто рассмеялся, ловя удивленный взгляд Акутагавы. — Расскажу как-нибудь позже... Белые волосы разметались по подушке, футболка вся задралась, демонстрируя взору брюнета такое податливое под его ладонями хрупкое, но скрывавшее в себе неимоверную силу, хоть и немного худощавое, тело. Задравшаяся ткань оголила левый бок оборотня, демонстрируя два давно заживших шрама на нежной коже. Единственная метка, оставшаяся на теле после приюта и служившая напоминанием о нелёгкой жизни, ибо остальные уже зажили, не оставив и следа благодаря тигриной регенерации. Рюноске мягко прикоснулся к полоскам кончиками пальцев, нежно-нежно и совсем невесомо, как к крылу бабочки. Мелкая дрожь прошла по телу, и оборотень слабо дёрнулся, не решаясь опускать двухцветный взгляд вниз. — Рю... — томно и сладко, вместе с тем слегка похныкивая, протянул Накаджима, и Акутагава, поднимая взгляд, вновь посмотрел ему в лицо, освещённое молочным отблеском, и, не медля ни секунды, накинулся на и так пострадавшие губы с двойным рвением, сминая и терзая их. Послышался тихий «цок» — это случайно стукнулись зубы. Оборотень отвечал на его страсть с неменьшим запалом и тоже без дела не сидел, а точнее, не лежал: на пару секунд аметистоглазый оторвался от изучения рта парня и прикусил бледную кожу на сгибе шеи, наполовину выпуская тигриные клыки — слабо, совсем чуть-чуть. Рюноске тихо ахнул, ведь ему нравилось, когда Ацуши проявлял инициативу, хоть он и не позволял ему этого полностью. Как же он любил своего мальчишку-тигра... Такой соблазнительный, такой красивый, такой робкий, такой страстный — но только для него, Бешеного Пса Портовой Мафии. Его котёнок. Его, и больше ничей. Ацуши не нужны были никакие трюки, чтобы быть соблазнительным — он и без того одним только взглядом разжигал страсть в сердце Бешеного Пса. Проведя мокрую дорожку до самых ключиц, мафиози мягко прикусил нежную кожу, потом ещё и ещё, оставляя распускаться ярко-красные, которые вскоре уже посинеют, цветы-знаки. Метки, говорившие, что Ацуши принадлежит только ему, Акутагаве, и больше никому. Он никому его не отдаст — что бы ни случилось, Ацуши принадлежал ему, как бы эгоистично это ни звучало. Накаджима сладко стонал, и это ласкало слух Рюноске, пока он покрывал тело беловолосого укусами и засосами. Сначала он прикусил ямочку между ключицами, потом, медленно продвигаясь влево, стал кусать и зацеловывать эти места. Впиваясь ногтями в спину мафиози, Ацуши выгибался, не в силах сдержать пошлые стоны и крики, пока похоть полностью охватила его естество, скручиваясь внизу живота тугим узлом. Футболка была давно скинута за ненадобностью — она лишь мешала наслаждаться видом тела Накаджимы, как, впрочем, и штаны. Ацуши недовольно пискнул, когда обнаружил, что остался в одних боксёрах, в то время как Акутагава был всё ещё одет. Недовольно хмыкнув, он ловко — не в первый раз же — расстегнул пуговицы рубашки брюнета, скидывая её куда-то за спину. Сероглазый тут же прижался обнажённой грудью к полуобнажённому тигрёнку, целуя ещё раз, ловя каждый стон с припухлых губ, жадно впитывая каждый звук, вылетавший из приоткрытого рта. Накаджима отдавался ему, Рюноске, целиком и без остатка, равно как и Акутагава. — Рю… я… я… — несвязная, местами хныкавшая и умолявшая речь Ацуши говорила о том, что он уже на пределе и больше не вытерпит. Внизу живота уже всё стянуло от нетерпения, как, в принципе, и у самого мафиози. Он ловко избавился от штанов и нижнего белья, вновь садясь на кровать; придвигаясь максимально близко, насколько это было возможно, он начал стягивать боксёры с Ацуши, медленно и мучительно, растягивая движения и дразня, ни на секунду не отрываясь при этом от красивых двухцветных глаз. Пальцы сжали бёдра Ацуши, и Акутагава, слегка нажимая коленом, раздвинул ноги оборотня, пристраиваясь между ними. Оба парня покраснели и часто дышали от нетерпения; Ацуши закинул руки на плечи сероглазого, медленно двигая ладони вперёд, и обнял мафиози за шею, слабо потёрся бедрами, не скрывая своего возбуждения, и посмотрел затуманенным пурпурно-жёлтым взглядом... Как же всё дошло до того, что два злейших врага съехались? Это произошло спустя две недели после поимки Норы Канеки и упечения её в психушку — тогда Акутагава и предложил Ацуши переехать к нему. Последний после недолгих уговоров всё-таки согласился и уже на следующий день переехал в квартиру Бешеного Пса. Когда об этом прознали в Мафии и Агентстве, спустя где-то месяцев пять после начала их сожительства, то все были, мягко говоря, в шоке, а сильно говоря — в ах*е. Особенно сильно сокрушался Дазай Осаму, так как узнал об этом самым последним — примерно через неделю после утечки информации в народ. Самоубийца долго ходил с обиженной «почему-ты-мне-ничего-не-сказал-я-же-твой-наставник» моськой, вызывая тихий и не очень смех со стороны коллег. Самыми спокойно отреагировавшими были Чуя да Рампо: первый давно заметил странные изменения в поведении Акутагавы, а после случайного столкновения во время прогулки по парку только убедился в своём предположении; Накахара, конечно пытался намекнуть об этом Дазаю, но тот ловко пропускал все знаки мимо ушей, не замечая очевидного, пока его носом туда не ткнули. Эдогава же прознал об этом чуть ли не на следующий день после «необычного» признания соперников — не зря же он хвастался своей сверхдедукцией, поэтому понять, что к чему, для него не составило особого труда, да и видеть непонимающую, а потом и поникшую, рожу Осаму было поистине весёлым и интересным занятием (даже Ацуши, тихо переговариваясь с зеленоглазым детективом, не удержался от смешка, на что Осаму часто выгибал бровь, из-за чего они тут же заливались звонким, а Рампо ещё и с нотками злорадства, смехом). Добило самоубийцу то, что бывший напарник узнал об отношениях, близких отношениях, раньше него самого. Это било по его самолюбию, а Чуя не удерживался от поддразниваний, напоминая об этом при каждой последующей встрече. — Ха-ха-ха, Дазай, какой же ты идиот… — злорадная улыбка сама собой расползалась на лице рыжеволосого мафиози, стоило ему только завидеть перебинтованную фигуру Осаму. Обычно он, с сияющим лазурным взглядом, прикладывал ладонь ребром ко рту и довольно улыбался. Чуе и так нечасто выдавалась возможность позлорадствовать, так давайте же не будем лишать его её. ***** — М-м… А-ах. Р-рю… — Ацуши стонал, обвивал торс Рюноске ногами и просил, нет, умолял о продолжении, впиваясь ногтями в спину Акутагавы и оставляя на коже красноватые полумесяцы вместе с неглубокими кровоточащими полосами. — Ха-а-а… Было больно. Было холодно. Было обидно. Поймав Ацуши, который в данный момент был заперт в теле маленького котёнка, Канеки оставила его у себя дома, не забыв приковать крепкой цепью за ошейник к батарее, пока сама отправилась на очередное убийство. А ведь Ацуши знал, на чьё убийство она собралась: только недавно девушка как одержимая повторяла одно и то же, сверкая сумасшедшими глазами в темноте, и приказывала — хоть команды на него, неизвестно почему, и не действовали — ему подчиниться, но котёнок только недовольно и с тихим хмыканьем отворачивал голову, складывая передние лапки друг на друга и укладывая на них голову. Громко хлопнув дверью, она ушла, оставляя Накаджиму в давящей тишине квартиры. В помещении было холодно и противно — нет, отопление работало исправно, всё вокруг так и сияло от чистоты. Проблема была не в этом; проблема была в Акутагаве. Обида на мафиози давно прошла, осталась только ноющая боль в груди, медленно сжигавшая его изнутри. — Значит, ты никогда не доверял мне, а просто выжидал удобного момента для поимки противника… Нет, знаю, что иначе было нельзя, но почему на душе так больно… Наивный. Какой же я глупый и наивный! Дурак. Дурак-дурак-дурак-дурак!!! А что ты думал, Ацуши Накаджима, сейчас ты — всего лишь слабый котёнок, насильно заключённый в этом теле! Прекрати! Почему ты так беспокоишься о нём? Акутагава же тебя презирает и ненавидит, чего же ты хотел?! Почему продолжаешь верить в лучшее и прощаешь ему это поведение? Каков ответ?! — Ответ на твой вопрос очень прост, так ведь? — прямо перед ним прозвучал его же голос, и Ацуши, резко вскидывая голову вверх и расширяя двухцветные глаза, удивлённо уставился на себя: в трёх шагах стоял тот Ацуши, которого оборотень видел в зеркале тогда, когда по непонятным причинам он принимал получеловеческую форму после ухода Акутагавы в спальню. Обуви и привычных перчаток не было, но его неизменные штаны, белая рубашка, чёрные подтяжки и галстук присутствовали; помимо этого на голове, в копне белобрысых волос, затерялись круглые тигриные ушки, позади болтался полосатый хвост, вместо ногтей сверкали острые когти. Неприятно скрежеща когтями по полу, Ацуши подошёл ближе и посмотрел вниз, прямо на оборотня.  — Так ведь? — тихо прошептал полупрозрачный белый силуэт, смотря двухцветными яркими пятнами, выделявшимися на неплотной оболочке, пурпурно-золотыми глазами. Протянул руку, касаясь кошачьей головы прохладной рукой, и слегка почесал между ушками. — Да, ответ в этом, — Ацуши, даже не замечая того, принял и признал, что Бешеный Пёс, ненавидящий Тигра всеми фибрами души, стал важной частью его жизни, упорно засел на подкорке сознания, плотно вцепившись Расёмоном, и никак не хотел уходить. Цепи способности «Звериные чувства», прочно сковавшие тело Накаджимы, покрылись мелкими трещинами и заметно ослабли, давая Тигру большую свободу. Стук сердца эхом отдался в ушах, пробуждая тигриную сущность, и Ацуши грозно и утробно зарычал. Прошло не больше пяти минут, и вот посреди гостиной уже стоял величественный Зверь Лунного Света, а позади, слабо поблёскивая на свету, сверкала разорванная на куски серебряная цепь. Тихо-тихо зарычав, Ацуши повернулся к окну и, напрягая мощные лапы, резко выпрыгнул в него. Дождь из осколков посыпался на асфальт, разнося тихий звон, а потом на остатки окна приземлился тигр, хрустя осколками под мощными лапами. Люди в ужасе убегали прочь, стоило им только завидеть нёсшегося по улицам Йокогамы белоснежного тигра. Ацуши Накаджима, Зверь Лунного Света, эспер с даром белого тигра. — Что... — Я люблю тебя, Рю, — утыкаясь носом в грудь брюнета и блаженно вдыхая его запах, устало прошептал Ацуши, широко зевая. Тело приятно устало после бурных часов, именно часов, и на душе было так хорошо, что не хотелось уходить, оставаясь в надёжных объятиях любимого до самого утра. Полностью нагого Ацуши слегка охлаждало шёлковое одеяло с орнаментом шиповника, чьи ярко-красные ягодки резко выделялись на тёмной ткани. — М. И я тебя. — Рюноске поцеловал его в висок и обнял за плечи. Оба лежали уставшие, потные, но счастливые и удовлетворённые. Волосы прилипли ко лбу, дыхание ещё не выровнялось, а конечности свело приятной усталостью. Вскоре Ацуши закрыл глаза и заснул в тёплых объятиях Акутагавы, расслабляясь окончательно. Рюноске лежал, не смея пошевелиться, и внимательно наблюдал за своим тигрёнком: молочная кожа блестела от пота, ресницы слиплись в толстые иголочки и едва заметно подрагивали, белые волосы спутались — точнее, длинная прядка с левой стороны, — и прилипли к лицу, а на теле медленно распускались тёмно-фиолетовые засосы и розовато-красные укусы, которые, несмотря на повышенную регенерацию оборотня, будут держаться ещё как минимум дня два. Бешеный Пёс с неподдельной нежностью любовался спавшим тигрёнком, смотрел на мерно вздымавшуюся грудь, на робкую улыбку припухлых губ. Это его Ацуши, и принадлежал он только ему. Акутагава разделается с любым, кто захочет забрать или причинить вред его счастью. Это его Ацуши, который всё никак не мог поверить, что такое случилось именно с ним: порой он не решался открыть глаза, боясь, что если раскроет веки, то вновь очнётся один в своей старой квартирке, и они с Рюноске вновь будут врагами и соперниками, а не новым Двойным Чёрным. В тёплых и нежных объятиях друг друга они согревались и успокаивались, искали поддержку и находили её. ***** — Неужели нельзя было спокойно, не привлекая лишнего внимания и не подключая полицию, сбежать?!— Куникида в тот день знатно наорал на бедного Накаджиму, устраивая разнос по полной программе: мало того, что он умудрился выдернуть его в десять вечера из уютной кроватки (неужели Доппо укладывался спать так рано?), так ещё и сильно перепугал гражданских в образе тигра. — Совсем сдурел?! — Прости-и-и-и-и-ите-е-е!..