Дик в Стране Чудес

Over the bend, entirely bonkers You like me best when I’m off my rocker Tell you a secret, I’m not alarmed So what if I'm crazy? The best people are All the best people are crazy, all the best people are. Строчка из песни Melanie Martinez – Mad Hatter

Ото сна Дика пробудил смутно знакомый голос. — Ты становишься всё серьёзней. Вздрогнув, Дик открыл глаза. Возможно ли, чтобы в запертой комнате был кто-то кроме него? Исключено! Однако его по-прежнему трясло из-за приснившегося кошмара. По виску пробежала капля холодного пота, оставляя неприятное ощущение на коже. Ворон был зловещим знаком. Дик перевёл дыхание и обвёл взглядом комнату. В особняке герцога Алва преобладали цвета смерти — синий и чёрный. В комнате было слишком темно, а потолок, казалось, готов был опуститься, как крышка гроба. Это совсем не настраивало на выздоровление. На душе Дика стало совсем муторно. Нужно было приказать зажечь больше свечей или подбросить в камин дрова. Сейчас же слабое пламя рисовало на потолке образы уродливых чудовищ, в которых до этого особо не верилось. Да и, признаться честно, фамильный замок был куда страшнее, чем особняк Ворона. От собственных мыслей ему стало смешно. Скалы никогда ничего не боятся! Стены дома застонали от особенно сильного порыва ветра. Дик слушал шёпот камней, не пытаясь разобрать, чего им хочется, и вглядывался в темноту дальнего угла потолка. Ему уже давно казалось, что там кто-то живёт. Наверное, это была одна из Закатных Тварей, сказками о которых пугали в детстве всех эориев. Дик почти слышал её дыхание. Тварь засела в углу и чего-то ждала. Может быть, хотела поскорее разинуть огромную пасть, полную острых зубов, и съесть его. Порой Дику казалось, что когда он бодрствует, то на самом деле спит, а когда спит – бодрствует. Перевязь Люра преследовала его, и однорукий обрубок раз за разом падал под копыта Соны. Дик ненавидел эти кошмары: они заставляли сомневаться в реальности происходящего. Из-за ранения приходилось спать много, а значит, кошмары снились ему постоянно. Дик чувствовал себя измотанным. Это было невыносимо. Камни молчали. Ветер больше не завывал, и тишину нарушал только треск дров в камине. — Между прочим, здравствуй. Дик снова вздрогнул. Неизвестный гость напомнил о себе, заставив его похолодеть от ужаса и резко повернуться. В кресле непринуждённо, по-хозяйски расположился кэналлиец. Нотки насмешливого укора в голосе были такими знакомыми, такими раздражающими. Дик помнил человека, которому он принадлежал. Должен был помнить. Боль в руке убедила Дика в реальности происходящего, а с ней вернулась память. Дик, то и дело сглатывая слюну, смотрел на бывшего однокорытника. Паоло покачивал вино в бокале и словно не видел его. Он казался бледноватым, хотя, наверное, Дик и сам выглядел ничуть не лучше. Странно, но присутствия кэналлийца в комнате не ощущалось. А что же тень?.. Дик сглотнул и кинул быстрый взгляд на потолок. Тени не было, а в комнате стоял сладковатый запах гнили… В присутствии бывшего однокорытника, который задумчиво принялся осматривать кабинет ворона, стало неуютно. Дик не знал, чего ждать, и они просто молчали. Сколько же они не виделись? Два года? В последний раз это тоже была ночь, в Лаик. Дик посмотрел за спину Паоло. Там, в углу, стояли большие напольные часы. Стрелки на их циферблате показывали без пяти двенадцать. Скоро полночь. Ночной гость повернулся в кресле, проследив за диковым взглядом, и они оба увидели, как большая стрелка на часах сдвинулась на одно деление, а через мгновение вернулась в исходную позицию. Показалось? Дик тряхнул головой. — Нужно спешить. Я опаздываю, — проинформировал его полночный гость. Спешить? Разве Паоло не только что пришёл к нему? Дик натянуто улыбнулся, хотя не был уверен, что понял, о чём говорит кэналлиец. Тем временем, противореча своим же словам, Паоло изучал взглядом портреты его предков. Да, теперь вместо кабаньих голов на стене висели картины Алана Святого и Эгмонта Окделла. Прежний ужас Дик снял со стены. Кэналлиец вряд ли поймёт поступок герцога. Но теперь это дом Дика, указом Его Величества Альдо Первого. Но Паоло хотел что-то сказать, это было видно по его лицу, и словно пытался заглянуть прямо в душу. А потом взгляд Дика упал на горящую красным светом эсперу в вырезе рубашки друга, и стало понятно — что лучше спрашивать самому — чем отвечать на неудобные вопросы. — Не знал, что ты эсператист. — А я эсператист? — удивился Паоло. — Никогда бы не подумал. — Ну, ты же носишь эсперу?.. — Это подарок. Ты ведь любишь подарки? На что он намекает? Хотя и так понятно. Дик не был дураком. Неудобства перед бывшим другом-врагом не удалось избежать. — Прекрасное кольцо, — одобрил Паоло и отхлебнул вина. — Красные камни, золотая молния… тонкая работа. Предвещает победу. Только вот чью? Дик внимательно посмотрел на свои руки, вспоминая, что отдал кольцо Роберу. О чём говорил Паоло? — Кольцо? Какое? — Оно осталось у лекаря. Оно было ему нужно. — Ты о чём? Спокойствие Паоло раздражало. Дик заметил, что его руки мелко дрожат, но решил не обращать на это внимания, списывая дрожь на слабость от полученной раны. Паоло указал на висевшие портреты родственников. — Смотри, твой предок тебя не понял. Он не любил отравителей. Паоло всё знал. Скорее всего, придётся сражаться, но как? С такой раной… Левой? И шпаги рядом нет. Дик посмотрел на картины, намереваясь потянуть время. С правого портрета на него глядела серая собака, а Алана Святого, его предка, на нём не было. Это было не единственное изменение. Картины словно ожили. Портрет отца Дика тоже изменился, и в багровой жиже трупов стоял он сам, а в руке был фамильный кинжал. Нога упиралась в тело Робера Эпинэ. — Что это?! — закричал Дик, не в силах вынести охвативший его ужас. — Кто это повесил? Дик метнулся в сторону и вскочил с кровати, еле удерживаясь на ногах. Оторвал шнур, и тот улетел под ноги Паоло, который ловко его поймал. — Не следует бояться того, что уже произошло, но ты спрашивал, почему я не зашёл раньше. Раньше ты был жив. Что он сказал? Святой Алан, что он сказал?! Дик отчаянно замотал головой. Если это шутка, то совсем не смешная. — Ты мёртв, Дикон, как это ни печально. — Паоло поставил бокал на ручку кресла и прижал к глазам ладони. — Яд был в вине. В красном вине. Увы, ты, как и все северяне, не чувствуешь букета. — Яд? — пробормотал Дик. Взгляд вновь упал на часы, которые по-прежнему показывали без пяти двенадцать. Они оттикали своё. Неужели и он тоже? Отравлен? — Я опаздываю, — вновь сообщил Паоло, но Дику уже это было не интересно. Внутри всё бушевало. Смириться со своим положением казалось невозможным. Это было просто не честно. В отличие от Паоло, которому было куда торопиться, Дика вынуждали принять свою горькую участь. Он чувствовал удушающую злость и тошноту и давился немым криком, который никак не мог выпустить из себя. Тень из угла, огромная и уродливая, тянулась к нему, желая накрыть собой. — Нужно спешить, — прозвучало уже около двери, и Дик понял, что, прикипев взглядом к тени, не заметил, как Паоло прошёл к ней. Но Дику были нужны ответы. Проклятый Паоло!.. Проклятый лекарь! Что они сделали с ним? Нель… Айрис… Твари! Они все его предали!.. Вино, которое оставил Паоло, казалось густым, словно почти свернувшаяся кровь, и Дика затошнило. — Пей Дикон, это всё, что тебе осталось… Дверь уже была открыта. Бледный гость стоял в проёме и зло улыбался. Эспера продолжала сиять красным, напоминая в темноте глаз, который следил за ним неумолимо и пристально. Никто не заставит его это пить!.. Дик поймает этого «красноглазого кролика» и заставит говорить. Не позволит ему уйти! Он ни за что не оставаться наедине с той невидимой тварью, что затаилась в одной с ним комнате. Но если Дик выпьет, и в самом деле всё закончится. Нет! Пусть этого яда никогда не будет. Пусть бокал разобьётся. То, что нельзя собрать, никогда не станет прежним. Дик отшвырнул его от себя. Но время, казалось, замедлило ход. Он мог разглядеть каждую каплю, порождённую падением, каждую вспышку света от камина на хрустальных гранях. И, наконец, увидел, как медленно этот бокал касается ковра и, хотя это было невозможно, разлетается на мелкие осколки. Дик не мог оторвать глаз от этого зрелища. Багровые, почти чёрные пятна разлитого вина выглядели страшно. О них не хотелось думать. Лучше было бежать… Дик снова беспомощно замотал головой. Тусклые глаза друга в последний раз взглянули на него, и Паоло ушёл. В невыносимом, безнадёжном отчаянии Дик прокричал проклятье ему вслед. Как же сильно он его ненавидел: до дрожи, до злых слёз, выступивших на глазах. Дик хотел жить! Любить, в конце концов… Только Паоло мог вернуть ему его жизнь. Нет! Кэналлиец не смел уйти! Ещё рано! Ведь стрелка часов замерла. До полночи ещё куча времени. Его время не пришло! — Паоло, не уходи. Не смей! Дик сорвался с места и погнался за ним. Ноги, впрочем, как и всё тело, не слушались. Лихорадка подкосила его. В глазах потемнело и, не разбирая ничего на своём пути, он налетел на косяк, задев его раненой рукой, взвыл и закрыл глаза. Боль — это хорошо, значит, смерть ещё не пришла. Превозмогая себя, Дик заставил себя оттолкнуться от стены и сделать шаг. Паоло повернул за угол. Он не собирался дать Паоло спокойно уйти. Ему нужны были ответы, ему нужна была его жизнь, ему нужно было хвататься за что-то… Почему бы этим «чем-то» не стать Паоло. Дик нырнул в темноту и уже бежал за мерзким запахом гнили и мёртвых цветов. Ноги заскользили по доскам, и появилось ощущение, будто он угодил в грязь. Паоло был уже совсем близко, и Дик готовился прыгнуть, чтобы свалиться прямо на него. Камни не сворачивают — они идут напролом, желая преследовать по пятам, давить, уничтожать… Как он мог забыть?.. Проклятье, лестница!.. Паоло, который был внизу ещё секунду назад, исчез. Дик ухватился за перила, забыв о ране, и дикая боль пронзила его. Некогда прочная доска под ногами проломилась. Взмах руками — и полёт вниз. Всё было кончено. Лестница исчезла, и Дик не понимал, куда падал. Вокруг была лишь темнота. Бесконечная, неуютная и страшная. Не было слышно ни единого звука. Дик не мог почувствовать ни ног, ни рук — тела словно вообще не было. Остался только разум, его внутреннее «Я». Мысли, роившиеся у него в голове, казались абсурдными. Разве Дик не должен был пролететь весь дом и опуститься ниже? Осознание того, что достичь дна невозможно, заставляло его сердце бешено колотиться в ожидании неизвестно чего. А вдруг он останется в этом вечном падении навсегда? Яркая вспышка заставила Дика зажмуриться и внутренне сжаться от страха. В лицо ударил сильный порыв ветра, и он почувствовал, что летит вниз, словно камень, брошенный с башни. Заставив себя открыть глаза, Дик увидел стремительно приближающиеся кучи облаков. Падение было столь быстрым, что ему казалось: сердце вот-вот разорвется на части. Свист воздуха в ушах становился все громче и громче. В глазах все потемнело, и темнота эта стерла всё, что ранее имело значение. Очнулся Дик на холодной каменной дороге и, открыв глаза, некоторое время растерянно смотрел вверх. Казавшееся бездонным небо давило на него чудовищным грузом, будто пытаясь прижать к ледяным скалам, расплющить, а затем и вовсе сровнять с поверхностью. Дик ощущал, что уже словно начал погружается в холодный камень, смиряясь с участью быть заточённым в нём навек. Но такой конец был бы глупым. Ему хотелось как можно быстрее выбраться наружу и ощутить свободу от наступающей на него со всех сторон темноты. Между тем, наваждение отступило, и в небе появились четыре огромные яркие луны. Прямо перед Диком возвышался Надор, и сердце защемило при виде родных стен, ведь он любил эти древние камни, был их частью, как они — частью его. Раньше Дику и в голову не приходило, что можно так сильно скучать по дому, с каким удовольствием можно вдыхать запах хвои и свежего горного воздуха, которые приносил холодный ветер. Если это была смерть, то Дик готов был обрести покой здесь, в Надоре, последнем пристанище Окделлов. Создатель, что он вообще забыл в Олларии? Почему раньше не замечал умиротворяющей красоты родного дома? Капитан Рут, несмотря на ночь, стоял на своём посту и обеспокоенно смотрел на луны. Жёлтый свет, похоже, мешал всем: многие выходили на улицу, чтобы наблюдать это странное зрелище. Почему-то всех больше волновали луны на небе, нежели повелитель Надора, стоящий в снегу почти раздетым. В ушах засвистел очередной порыв зимнего ветра, и Дик почувствовал, что замерзает. Пальцы на ногах защипало, а затем они и вовсе начали неметь. Его продолжали не замечать, и это казалось более чем странным. Если честно, не так уж Дику было холодно, несмотря на то, что он стоял в той самой рубашке, в которой спал у Алвы в кабинете. Через становящийся всё более резким свист ветра начал пробиваться чей-то пронзительный женский крик. Дик посмотрел на башню: кричали именно в ней. Невероятно, как можно было услышать его здесь, у самых ворот. Одолеваемый дурными предчувствиями, Дик ринулся к замку, не замечая, что ноги колет холодный снег, а острые камни ранят до крови. Землетрясение началось внезапно. Оглушающий гул — а следом грохот, заставивший землю затрещать и развалиться надвое. У самого верха башни зазмеилась трещина. Подобно ломаной змее, она сползала всё больше, расширяясь с таким треском, что Дик был готов закрыть уши. Земля продолжала содрогаться, и было страшно даже подумать, что с родными могло что-то случиться. Он должен был их защищать. Девочки ещё так малы. На сей раз треск раздался у Дика под ногами, и он едва успел отпрыгнуть: ещё немного и провалился бы в разлом. Сбоку раздались истошные вопли: на пробегавших мимо него людей падали камни разрушающейся на глазах стены. Дик замер и, кажется, даже не дышал какое-то время, содрогаясь подобно замку. Крик уже был забыт, как и желание бежать в самый центр творящегося ужаса. Тряска неожиданно прекратилась, и у Дика отлегло от сердца. Он сжал кулаки, чтобы, наконец, унять дрожь во всём теле, и сделал шаг, и ещё один, и ещё… Что-то Дику подсказывало, что это не конец. Луны зависли над его головой, будто лица, с осуждением взирающие сверху. Надор больше не казался безопасным. Это была уже не та нора, в которой Дик мог всегда укрыться, и не та крепость, которой можно было довериться. Скалы, защищавшие дом Окделлов, предали. Дик почувствовал невыносимое одиночество и колющуюся боль в сердце. На глазах слёзы. Верить больше некому. Может быть, это и был ответ на все проблемы. Не жизнь, а смерть? Всё вновь затряслось. Дик видел испуганные взгляды и измученные лица. Поднялась паника, и было уже непонятно, куда бежать и кого спасать. А четыре луны изливали свои последние лучи на Надор. Его дом рушился у него на глазах. Невыносимый грохот смешался с отчаянными криками. Клубы пыли поднимались вверх, и невозможно было что-то разглядеть. Люди пытались убежать, но каждый камень, что валился со стен замка, догонял их, не давая возможности спастись. Бежать было поздно. Некуда… не к кому… Замок погибал, а Дик только и мог, что смотреть. Кровь из-под раздавленных тел стекала прямо к его ногам. Дик развернулся и побежал. Бежал, пока всё окончательно не разрушилось, и вершина замка не превратилась в нагромождение обломков, окружённое красными пенистыми волнами. Её, этой крови, было слишком много. Может быть, это и вовсе была какая-то невиданная вода, густая и вязкая. Она словно гналась за Диком, загоняя на груды камней, что ещё недавно были домом. Он забирался всё выше и выше, но волна сначала лизнула ступни, а затем и щиколотки, пока не достигла живота. Ему казалось, что камни уходят из-под ног, но на самом деле воды стало так много, что ноги не доставали до них и соскальзывали. В конце концов Дик начал плавать в ней. Ни замка, ни опоры под ногами. Только озеро с камнями и телами на самом дне — настоящее кладбище. В небе промелькнуло несколько обжигающих глаза вспышек света, но почти сразу это прекратилось, и четыре луны исчезли. Только тут Дик вспомнил, что сейчас ночь. Всё затихло, и его сердце тоже. Пены больше не было. Тут и там в воде кружили маленькие воронки, но постепенно они исчезли и совсем рядом начал раскручиваться большой водоворот, норовя затянуть в глубину. Дик попытался плыть, но не получилось: чьи-то костлявые руки схватили за ноги и попытались утащить на дно. Они тащили с такой силой, что было не вырваться. Дик ушёл под воду. Всюду были раздавленные изуродованные тела. Они хотели, чтобы он остался с ними навсегда. Вода начала заливаться в нос и в уши. Не выдержав, Дик приоткрыл рот, пытаясь вдохнуть, и она хлынула внутрь. Грудь охватило невыносимое жжение. Оно переросло в страшную, разрывающую боль. Костлявые руки, тем временем, изо всех сил тянули вниз. Было мерзко, но жить хотелось неимоверно, и Дик смог вырваться и выплыть на поверхность. Но, увы, лишь на миг. Он успел лишь сделать вдох и снова погрузился под воду, беспомощно барахтаясь, делая бесполезные взмахи руками. Всё было бесполезно, выбраться было невозможно. А они, погребённые в этом озере, хотели одного: чтобы Дик был с ними, и именно это пугало больше всего. Ещё никогда и никому он не был так нужен. Тело постепенно слабело, как слабела и воля к жизни: озеро было слишком глубоким. В голове у Дика зашумело, и сильно заболели уши. К ним вновь прибавилась мука от невозможности вдохнуть. В глазах снова засверкали четыре луны. А может, это были и не они вовсе, и он просто начал терять сознание. Это походило на нескончаемую лестницу, по которой Дик должен был упасть, когда погнался за Паоло. В самом низу и вправду была дыра. Очнулся Дик уже в воздухе. Летел куда-то, а может, падал, а вокруг так же падали какие-то предметы. Признаться, он опасался, что они могут задеть его. Потом Дик немного успокоился и принялся озираться. Небо было голубым и удивительно красивым, а в пышных облаках висели куски скал, похожие на островки. На некоторых из них, весьма крупных, росли кусты и деревья. А на нескольких даже текли реки, и они обрушивались вниз, в море, появившееся далеко внизу. Если это был дурной сон, то Дик хотел одного — поскорее проснуться. Оказаться в Ракане, в своей постели, и уж точно больше никуда не падать. Он был измучен: его, как куклу, дёргали то туда, то сюда. Для одного дня было слишком много событий. Дика уже не трогала красота парящих островов. Наоборот, мир, в который он попал, пугал его. Тем временем Дик стремительно приближался к воде. Смерть, казалось, была неизбежна. Накативший в очередной раз страх заставил содрогнуться. Ветер, словно ждавший этого, с чудовищной силой ударил в лицо. Глаза закрылись сами собой. Но у самой поверхности падение прекратилось. Дик приоткрыл один глаз, чтобы узнать, что произошло, и удивлённо уставился на собственное отражение. А через секунду с шумом плюхнулся в воду. Солёная вода на вкус оказалась наипротивнейшей, и вынырнувший Дик попытался отплеваться. Опять вода! Видеть её было уже невозможно. Для верности Дик ущипнул себя, и боль убедила его в реальности происходящего. Снова тонуть не хотелось. Если честно, Дик был едва живой, чтобы бороться дальше. Ослабевший. Опустошённый. Измождённый. На плаву он держался только благодаря родовому упрямству, отказываясь верить, что для Повелителя Скал всё может так бесславно закончиться. Где-то должны были быть земля и люди. По крайней мере, Дик надеялся на это. Следовало двигаться хоть куда-нибудь. Силы почти закончились, когда на горизонте показалась земля. Собрав остатки воли, Дик медленно погрёб вперед. Чем ближе он подплывал, тем выше становились волны, накатывающие на берег. Дика почти швырнуло на каменисто-песчаный пляж, но он был так рад оказаться на суше, что готов был целовать этот песок. Отдышаться, лёжа на животе, было трудно. Со второй попытки удалось перевернуться на спину и жадно вдохнуть морской воздух, блаженно жмурясь от солнечного света. Впрочем, длилось блаженство недолго, до тех пор, пока Дик не заметил приближение длинной тени. Она, казалось, готова была вот-вот накрыть его и вызывала сильнейшее чувство тревоги. От страха сердце Дика забилось сильнее. Чем бы ни была эта тень, соприкасаться с ней не хотелось, как не хотелось и умирать в лапах неведомого чудовища. В какой-то миг среди беспорядочных панических мыслей промелькнула мысль об Алве. Если бы он был рядом, это было бы лучше всего на свете. Тень нависла над Диком, загораживая солнце, и он зажмурился, боясь столкнуться с неведомой тварью взглядом. Но тут кто-то хмыкнул, как будто увидел что-то забавное, и Дика окатило солёной водой. — Как же глубоко ты забрался…