Львы Эльдорадо

Сила тяжести на Эльдорадо была чуть меньше, чем на станции. Цуна вздохнул полной грудью, так, что аж закружилась голова. Воздух пал одуряюще. «Эльдорадо. Восемьдесят миллионов уникальных видов растений только в этом квадранте, — рассеянно подумал он. — Сейчас пять пополудни, солнце начинает садиться, и то, что я чувствую — это остаточный шлейф дневных запахов. Скоро вступят ночные». — Не останавливаемся! — гаркнул сопровождающий, вырывая Цуну из размышлений. — До темноты мы должны добраться до лагеря! Цуна шёл со съёмочной группой по прозрачному коридору в джунглях, а вокруг кипела жизнь. По невидимому куполу распласталась пернатая рептилия, следившая за ними с любопытством молодой кошки, и Цуна невольно улыбнулся. Мимо проползло что-то длинное, извивающееся, и с длинными ушами на изящной головке. Какая жалость, что им пока нельзя снимать. Впереди целая неделя в самом сердце Эльдорадо, но, к сожалению, они смогут работать только дня три. После этого все их записи будут конфискованы Варией для тщательной цензуры, а потом их выпрут с планеты на гуманитарный транспортник и дай бог, если вернут записи потом. Он скользнул взглядом по сопровождающему — высокий, плечистый мужчина с всклокоченными волосами, обманчиво неуклюжий и грузный. Левиафан, вот как его называли в училище. Пехотинец. Человек-таран, который в одиночку был остриём иглы, пробившей защиту мятежной «Маре Дьябло». Цуна отвёл взгляд. Деревья расступились, и от открывшейся картины в горле перехватило дыхание. Лагерь для временных транзитников был накрыт высоким куполом, непроницаемым для птиц и насекомых, и над ним опрокидывалось бездонной бирюзовой чашей небо Эльдорадо. Цуна застыл, запрокинув голову. Не бывает такого цвета на терраформированных планетах. Просто не бывает. Мимо проскользнула птица с длинным, извивающимся хвостом. Громко крикнула, открывая клюв, полный мелких зубов, моргнула умными глазками, напомнившими о Леоне. — Живность не дразнить! — донеслось до Цуны. — А если неймётся, мы всегда можем отправить на одиночную прогулку из-под купола! Цуна встряхнулся и поспешил за остальными. Трава в лагере была чахлой, примятой множеством ног, запорошенной пылью. За куполом она волновалась многоцветным морем Цуне по локоть, у земли сновали юркие зверьки невозможных расцветок. — Ты выглядишь, как дошколёнок в зоопарке, — тихо пробубнил Мочида Кенске на ухо Цуне. — Возьми себя в руки, они же смеются над тобой. Цуна покосился на проводника, который стоял рядом с мускулистым крашеным мужчиной в тёмных очках и о чём-то с ним переговаривался. Ухмылки у них и правда были мерзкими. — Досмотр! — пропел крашеный, подходя к длинной времянке с матовыми, светящимися дверями. — Личные вещи складываем в камеру, верхнюю одежду туда же. Не стесняемся, здесь все свои, а среди вас, красавчиков, к сожалению, нет никого в моём вкусе! Он засмеялся над своей шуткой, а Цуна подавил дрожь. Луссурия. Его звали Луссурия, он был полевым врачом, прекрасным бойуом и — когда-то — специалистом по допросам. На его примере группе Цуны рассказывали о последствиях психологической ломки. После того, что с ним сделали в плену, врачи до сих пор удивлялись, как он может нормально функционировать. Мочида Кенске пошёл вперёд, бросив на Цуну взгляд, видимо, подразумевавшийся суровым. После общения с Хибари-саном Цуна мог только подумать, что у Мочиды болит живот. Солнце припекало сквозь купол, по небу скользили прозрачные облачка, и если закрыть глаза и забыть о запахах, то можно было бы подумать, что он стоит на... на каком-нибудь курорте. Дома. На Земле. Господи, он десять лет не был на Земле. Дома, в Намимори — и того больше. — Цуна-сан, — негромко позвал доктор Миура. — Ваша очередь. После солнечного жара во времянке было прохладно. Цуна поёжился, укладывая лётную форму в лоток сканера. Там всё равно ничего не было — стандартная защитная тряпка, в которую влазишь на первом курсе в Академии и с которой срастаешься, как с собственной кожей. — Ох, милый, — протянул Луссурия с гадкой ухмылочкой. — Проходи, проходи. Какой же ты худой. «Если сравнивать с Левиафаном или с тобой — пожалуй, да,» — угрюмо подумал Цуна, покорно поднимая руки и поворачиваясь. По коже заскользили чужие ладони. Луссурия не носил перчаток. — Ложись на стол, — с обманчивой лаской сообщил... медик. — Не волнуйся, я буду нежен. «Это провокация, — стиснув зубы подумал Цуна. — Стандартная. Для досмотра его вовсе необязательно было трогать. Эльдорадо находился в изоляции, но, тем не менее, оборудование здесь лишь немногим уступало основным базам Флота. При желании, они могли пересчитать все убитые фолликулы на его лице, павшие смертью храбрых при обязательной лазерной обработке. Пальцы Луссурии забрались на внутреннюю сторону бёдер и прошлись по коже отвратительной лаской. — Какой смирный мальчик, — промурлыкал Луссурия с лёгкой угрозой. — Неужели тебе нравится, ммм? Проклятие, не перегнул ли он? Цуна сглотнул и посмотрел на него широко раскрытыми глазами. — А я... Я могу сказать нет? — сбивчиво спросил он. Руки на мгновение замерли, а потом Луссурия сделал шаг назад, быстро отворачиваясь. — Одевайся, — бросил он, и в его голосе не осталось ни следа от манерной протяжности. Цуна торопливо выхватил лётник из лотка и прижал к груди. Его потряхивало. Он даже не помнил, как оказался на ногах. — Проходи в следующую комнату, — сказал Луссурия, не оборачиваясь. Цуна не заставил повторять дважды. Лётник льнул к телу, и Цуна чувствовал, как из него выходит нервная дрожь. Тонкая ткань не смогла бы защитить от нападения, но — вторая кожа. В Академии, бывало всякое. Не с каждым, и не с ним, но каждый знал кого-то, кто повёл себя неправильно, попался не тому на глаза, и там уже не спасал не то, что лётный комбинезон — скафандр полной защиты. Цуна не строил на свой счёт иллюзий. Он был невысоким, худощавым, и, по меркам абсолютного большинства, смазливым, как девка. Он прекрасно знал, что его бы ожидало, если бы его выбраковали на третьем курсе. Храни Бог Реборна. Цуна выдохнул и прошёл к столу, за которым сидел длинноволосый тип с неприятным, острым взглядом. Такому бы изображать офицеров тоталитарного режима в лентах-антиутопиях. — Садись, — негромко сказал Супербия Сквало, и Цуна заставил себя расслабиться. В Академии ходили слухи о нём и о децибелах, которых мог достичь его голос. Скорее всего, Сквало заставит его расслабится и потерять бдительность, а потом... — Савада Цунаёши, — негромко сказал Сквало, передвигая перед собой безделушки, которые совсем недавно лежали тщательно упакованные в походном рундуке Цуны. — Двадцать три года. Ты выглядишь моложе. Это не было вопросом, и Цуна промолчал. Отвечать только правду. Ни слова лжи. Чистую правду и от всего сердца. — Ты пилот, — тяжело сказал Сквало, сверля его непроницаемым взглядом. — Закончил Академию три года назад. Что привело тебя в эту экспедицию? — Я всегда хотел быть в экспедиционном корпусе, — Цуна сглотнул привычную горечь. Сквало мог бы засмеяться, и сказать, что все мальчишки хотят туда попасть. Мог бы фыркнуть, и сказать, что Цуна романтик. Он предпочёл продолжить: — Но? — Но меня туда не взяли, — Цуна прикрыл глаза. Он надеялся до последнего, потому что именно туда брали Гокудеру и Ямамото, связку стратег-тактик, на которых Цуна уже привык полагаться, как на самого себя. Больше, чем на самого себя. — Почему тогда ты не пошёл в военный флот? — Лицо Сквало было каменной маской. — Туда гребут всякий мусор, не глядя на документы. Сквало был звездой военного флота. До их дезертирства он был образцом патриотизма. — Я считаю, что у меня нет необходимых талантов для службы на военном флоте, — честно ответил Цуна. — В пассажирский тебя не взяли, — закончил за него Сквало. — как же ты оказался в этой экспедиции? — Я был дружен с Миурой Хару, которая её спонсирует, — признался Цуна. Хару была всегда крайне эксцентричной, в её наряды одевалось высшее общество всей Галактики, и никто не удивился, когда она объявила, что для следующей коллекции должна вдохновиться исключительно природой запретного Эльдорадо. — Не побоялась, что ты угробишь её папашу? — прямо спросил Сквало. — Мочида-сан первый пилот и командир корабля, — возразил Цуна. — Я — вспомогательный пилот, моя работа заключается в том, чтобы переключать кнопки по его команде. И носить вещи для съемочной группы. — Прекрасная карьера, — язвительно бросил Сквало. «Зато я здесь», — подумал Цуна, пряча улыбку. Какой бы ни была причина его пребывания здесь — Эльдорадо был прекрасен. Эта красота вытесняла всё остальное, её нельзя было увидеть и продолжить думать о своих проблемах. Видимо, что-то отразилось у него на лице, потому что Сквало громко фыркнул и толкнул к нему его лётный планшет. — Перейдём к другому вопросу, — он сплёл пальцы перед лицом, и Цуна наткнулся взглядом на тускло поблескивающий металл. Сквало не носил перчаток, не обшивал синтетической кожей свой протез. — Что это такое, Савада Цунаёши? Перед ним была вырезанная из янтаря статуэтка скачущего мустанга. Цуна знал, что на подножии криво нацарапано «Братишка, удачи!», и знал, что почерк Сквало знаком. — Мы совершали транзит через «Тропик Коня», — объяснил Цуна. — Коммандер Каваллоне изъявил желание предаться ностальгии. — Пони? — презрительно фыркнул Сквало. — О чём же вы ностальгировали? — «С тобой» осталось невысказанным. — Мою лётную практику на последнем курсе тоже вёл Реборн. — Мягко сказал Цуна. Лицо Сквало дрогнуло. Цуна смотрел на него со всем спокойствием, которого не испытывал. Реборн отбирал кандидатов на военную программу. «Вас он тоже когда-то отобрал, — думал Цуна, глядя в холодные бледно-серые глаза Сквало. — Десятое поколение, которое должно было стать сменой старому. Но ведь совсем необязательно, чтобы я был ещё одним отобранным, верно? На каждого кандидата приходилось по двенадцать-пятнадцать отсеянных, подумай об этом». — А этот ваш главный пилот? — вдруг сменил тему Сквало. — Что скажешь о нём? — Он... хорошо сдал практику? — неуверенно сказал Цуна. — Какие у вас были отношения в Академии? — с нажимом спросил Сквало. Цуна лихорадочно думал. Мочида прошёл собеседование перед ним, взрывной, честный Мочида, которым так легко манипулировать — всегда было легко манипулировать. Мочида, которого забраковали военные из-за хорошо подвешенного языка. Что Мочида мог рассказать о Цуне в Академии, раз это так интересует Сквало? — Как со всеми, — уклончиво ответил Цуна. — Мы не особо общались. «Говорить ли о подстроенном поединке? — колебался Цуна. — Или...» — Как скажешь, — нарочито небрежно фыркнул Сквало. — Можешь быть свободен... Никчемный Цуна. Прозвище резануло по ушам, но вызвало совсем не те чувства, на которые, должно быть, надеялся Сквало. Никчемным Цуной его называл Реборн, который уже года три был его единственным союзником на главной базе. Сквало наверняка пытался вызвать у него чувство досады и, возможно, недоверие к Мочиде, который выдал столь неприятный факт возможному врагу, но единственное, что чувствовал Цуна — ностальгию. Он вышел за дверь в узкий неосвещённый коридор, выходящий в ослепительный полдень. Впереди сиял свет, казавшийся золотым, слепил глаза. «Можно спокойно поставить у выхода расстрельную команду, и никто из выходящих не успеет их увидеть, — подумал Цуна, тщательно выверяя шаги. Не слишком торопиться. Не волочить ноги. Как должен идти забитый тихоня, которому не хватило таланта добиться своей мечты?.. — Интересно, сколько проколовшихся агентов похоронены прямо за куполом лагеря?» За выходом не ждала никакая расстрельная команда, но Цуна невольно скосился в сторону — слева чисто. Но справа есть небольшая площадочка, прикрытая удобно оставленными ящиками, слишком старыми и слишком небрежно брошенными, чтобы быть случайным или временным дополнением. Цуна отвёл взгляд, но мог бы поклясться, что в щели между контейнерами кто-то шевельнулся. Левиафан, Луссурия, Сквало. Любой из них вполне мог справиться с целым отрядом голыми руками. Оставались Маммон, которая была специалистом по взломам баз данных и никогда не участвовала в открытых столкновениях, Бельфегор, нежно и трепетно любивший свои ножи, и... Это наверняка был Бельфегор. Цуна не поёжился, хотя холод струился между лопаток. Или Левиафан, или Бельфегор. Вряд ли их босс сочтёт нужным лично явиться на встречу потенциальных шпионов. — Цуна! — крикнул Мочида от, видимо, их нового обиталища. Он махал рукой, смотрел с искренней радостью и тревогой. — Что говорят, сэмпай? — улыбнулся Цуна, торопливо подойдя к нему. Нормально же идти быстрее, если тебя зовут, верно? Он вовсе не боится. Или наоборот — боится, но старается не показывать. Ничего страшного, верно? Боятся Варии — нормально и похвально, если ты вменяемый человек. — Прости, — бухнул Мочида. — Этот их Сквало... я наговорил про тебя всякого. «Этого стоило ожидать, — подумал Цуна. — В нашей экспедиции, я, пожалуй, самый подозрительный человек». — Я не в обиде, сэмпай, — сказал он вслух. Неприметный человек с военной выправкой откашлялся от крыльца, и Цуна встрепенулся. — Утром вам сообщат, кого из вас выпустят из лагеря, — сообщил посланник. — Тех, кого сочтут неподходящим, отправят обратно на станцию живыми и невредимыми. «Спасибо за уточнения», — с раздражением подумал Цуна. Это могло означать только то, что один пилот в любом случае покинет Эльдорадо наутро. Цуна не мог оказаться этим человеком. Но случись что с Мочидой сейчас, под подозрением окажутся сразу все. — Спасибо, — отрывисто поклонился Мочида. Цуна молча согнулся в поклоне одновременно с ним. Говорит всегда командир экипажа, дело Цуны подчиняться и следовать его примеру. На шее Мочиды блестели крупные капли пота. — Переночуете в этом коттедже, — меланхолично продолжал солдат. — Вы можете передвигаться по лагерю на ваше усмотрение, однако помните, что здесь ведётся видеонаблюдение. В другие дома входить запрещено — для вашей же безопасности. «Разумно, — подумал Цуна. — Будь здесь хотя бы Гокудера, он бы собрал для вас прекрасное взрывное устройство из самых простых предметов обихода, и если бы мы заложили нечто подобное в закрытом коттедже, куда никто бы не зашёл до следующей экспедиции, одной головной болью для Флота стало бы меньше.» В коттедже было прохладно. Запахи снаружи здесь истончались до смутно знакомых ароматов — свежескошенное сено, прель древесины, переспелые фрукты на грани загнивания... Голова немного закружилась. Их с Мочидой комната была на первом этаже. Окошко было закрыто сеточкой, мягко колебавшейся на ветру. Интересно, это от насекомых? От аллергенных семян? От змей, или кто тут выполняет их роль? — Мальчики, — ласково позвал доктор Миура, осторожно постучав по притолке. — Я буду в соседней комнате. Наш сопровождающий любезно сообщил, что ужинать мы будем на кухне через полчаса. Здесь есть кухня, представляете? «Представляю», — Цуна вздохнул. Сколько же людей ожидали здесь решения местных царьков днями, неделями? Месяцами? — Интересно, можно ли здесь готовить что-то местное? — мечтательно вздохнул доктор Миура. Мимо пробежал Фуута, оживлённо доказывавший что-то И-пин. Никого, кто мог бы быть связан с военными, кроме Мочиды и самого Цуны. В принципе, можно было понять, кого именно отправят обратно. Цуна повалился на койку и закрыл глаза. Воздух пьянил, непривычная гравитация после недель, проведённых на борту транспортника, заставляла мышцы гудеть по-новому. Глаза закрывались. — Савада, тебя будить к ужину? — спросил Мочида, возясь со своими вещами. Зачем, лениво подумал Цуна, если мы всё равно с утра улетаем. — Савада? — Не нужно, — решил Цуна, поворачиваясь на бок. Солнце уже почти зашло, и за окном начал звучать хор стрекотания и щебета. Кстати, он был прав, фон запахов изменился. Цуна уткнулся носом в локоть, чтобы немного заглушить благоухание, и заснул. Гокудера курил на стальной площадке старых ремонтных лестниц. Дверь сюда официально не существовала, но Гокудера взламывал старые, никому не нужные протоколы с той же лёгкостью, как Цуна влипал в неприятности. — Это случится, — хрипло говорил Гокудера, и его тонкие длинные пальцы подрагивали, когда он подносил сигарету ко рту. — Рано или поздно, но это случится. Это может быть кто-то из менторов. Или кураторы практики. Вы, главное, запомните, — его глаза были пронзительно-зелёными, пронзительно-внимательными, в них было больно смотреть, но отвернуться было невозможно, — вы всегда можете сказать нет. Всегда. Они могут беситься, они могут угрожать — но тогда им же хуже. Если они слышат «нет, я не даю своего согласия», они должны оставить вас в покое и сделать вид, что ничего не было. — А что будет потом? — Цуна перегнулся через перила лестницы и заглянул в бездонный зев шахты. Рядом шли рельсы, по которым когда-то ездил аварийный лифт. Теперь он отдыхал где-то внизу, сотни метров под ними, отключённый от коммуникаций, заблокированный. — Потом не будет ничего, — мерзко усмехнулся Гокудера. — Если кто-то из них начнёт потом вас чмырить за то, что вы отказались, скажете мне. Я посмотрю, что там у них в почте и на личных серверах. — Это против правил, — тихо сказал Ямамото. Он был тёплом у Цуны за спиной и преградой на пути сквозняка. В этом сне Цуна его не видел. — Это будет соответствующий ответ на их противозаконные действия, — Гокудера докурил сигарету и, тщательно затушив окурок, отправил его по красивой параболе в шахту. — Не боись. Я смогу, если что, отбрехаться. — А если это будет не ментор? — тихо спросил Цуна, не отводя взгляда от подмигивающих огоньков аварийки пятью уровнями ниже. Там было заблокированное крыло, куда не ходил никто. Говорили, что там что-то стряслось лет тридцать назад, и что командованием было принято решение заблокировать двери, никого не выпуская. Тогда же обрушили лифт. Гокудера молча подошёл к нему и положил руку ему на плечо. — Бей, — сказал он тихо. — Не так, чтобы отбиться и убежать. Не так, чтобы напугать. Бей насмерть. Не бойся, завалишь одного, другие заберут тело и сами от него избавятся. Или скажешь Хибари-сану. Цуна повернулся к нему, и вдруг понял остро и отчаянно, что Гокудера красив яркой, бросающейся в глаза красотой. Его нельзя было не заметить. Перед глазами промелькнуло окровавленное лицо Энмы с пустым взглядом, и сердце резануло болезненным, бессильным отчаянием. Цуна задохнулся, вцепился в Гокудеру, крепко обнимая его, и проснулся. Дышать было нечем. Простыни промокли от пота, а в глазах всё плыло. Он на Эльдорадо. Прошло пять лет, он уже давно не курсант особого отделения. Никто не давал ему повода сказать «нет, я не даю своего согласия», и его друзей тоже больше никто не трогал. Энма поправился, стал командиром звена и, в последний раз, когда Цуна выходил с ним на связь, был вполне доволен своим назначением на Кольцо Шимон. Проклятый Луссурия. Цуна с ненавистью пожелал ему кошмаров поярче и вылез из кровати. Спать было бесполезно. Мочида тихо посапывал на своей койке. Цуна посмотрел на него почти с нежностью. Кенске был когда-то задиристым сучонком, который кичился своими навыками рукопашного и неплохо держал контроль над своим клубом древнего фехтования, но он никогда не пытался утвердить свою власть каким-то ещё способом кроме драки. Если бы он в своё время подумал получше перед тем, как вестись на откровенную провокацию, он бы сейчас капитанил где-нибудь на форпосте, может быть, уже с орденами и привилегиями. Цуна осторожно прикрыл за собой дверь и выскользнул на улицу. Над Эльдорадо раскинулась тёмно-синяя ночь. Через небосвод тянулась густая россыпь золотистых искорок, которые были хорошо видны даже в рассеянном свете невидимых сейчас лун-соседок. Кольца газового гиганта, вокруг которого и вращалась Эльдорадо. Цуна потёр лицо ладонями. Буря эмоций внутри успокаивалась. Он ненавидел военников. Он не хотел быть в военном секторе, потому он сейчас и здесь. Разве не хорошо? Трава шуршала под босыми ногами. Нежилые коттеджи вокруг поднимались тенями из детских страшилок. Было холодно, и это прекрасно помогало отогнать воспоминания о том, что никогда не случалось с ним, но зато висело дамокловым мечом над ним и над его друзьями — пока их не выделил Реборн. Идти было почему-то трудно. Ступеньки одного из коттеджей оттого показались особенно удобными, особенно тем, что были всего в паре метров. Цуна опустился на нижнюю и опёрся локтями о колени. Его первая экспедиция. Его первый вылет за пределы обозначенной границы — и сразу на Эльдорадо. Думать о том, что уже утром его вышлют обратно было физически больно. «Как же здесь красиво, — подумал Цуна, поднимая глаза. — Я тосковал по этой планете, даже не зная этого». Его глаза привыкли к странному освещению, и стали видны тончайшие серебристые нити, дробившие созвездия неровной ячеистой паутиной. Сеть, защищающая Эльдорадо. На ней сгорели сотни кораблей: военных, пассажирских, гуманитарных, Вария не делала различий среди тех, кто пытался вторгнуться к ним в крепость. Восемь лет — вот как долго на Эльдорадо могли попасть считанные единицы. «И хорошо, — кровожадно подумал Цуна. — Иначе ничего этого уже бы не было». За краем купола величаво плыли странные, светящиеся существа, распускавшие веером иглы. Или крылья. Или хвосты. Цуна улыбнулся, представив, как Хару включает подобный аксессуар, скажем, в вечерний наряд. «Даже если меня выставят завтра, — подумал Цуна с горечью. — Даже если всё будет попусту, у меня будет хотя бы это». Верхушки деревьев шевелил ветер, где-то в джунглях истошно завопил невидимый зверь. Прямо за куполом роились красно-фиолетовые светлячки. Эльдорадо требовала всего внимания, заставляла думать только о себе и жить этим моментом. Цуна смотрел, сколько мог, а потом прикрыл усталые глаза. Мочида мог быть командиром корабля, но именно Цуна вёл посадочный челнок, медленно, плавно, по постоянно меняющимся координатам маяка. Он сидел в кресле, почти не мигая, четырнадцать часов. В голове стало удивительно легко и пусто. Цуна расслабился и опустил щеку на пластиковый парапет. Вначале кожу пробрало холодом, но пластик нагревался быстро. Сбоку тихо рыкнуло, растеклось жарким теплом. Цуна сонно протянул руку и запутался пальцами в жёсткой шерсти. Натц. Хороший, ласковый мальчик. Колени придавило тяжёлой головой, и Цуна, довольно улыбнувшись, заснул. Когда он проснулся, небо было нежно-нефритовым, наливалось ослепительным золотом на горизонте. Велико было искушение назвать это востоком, хотя Цуна даже спросонья помнил, что магнитные полюса Эльдорадо нестабильны, меняются, и вообще, светило восходит то на севере, то на юго-западе. Воздух был на удивление холодным. Цуна удивился тому, что ухитрился не замёрзнуть. После отдыха на роскошном ложе из пластиковых ступеней тело отказывалось слушаться. Пришлось встать, кряхтя, вытянуться в стандартную стойку, которую ему когда-то показывал Ямамото. В его исполнении тренировочные ката перетекали друг в друга, как вода. Позвоночник громко хрустнул. Цуна охнул, замирая в неестественной позе. Мышцы медленно наливались приятной лёгкой болью, взялись дрожью, потом расслабились. Цуна выпрямился, со вздохом потёр руками лицо и замер. От ладоней остро пахло зверем. Цуна доковылял до их коттеджа и, кряхтя, вполз по ступеням наверх. Тело протестовало после такой нагрузки. Тело хотело свернуться калачиком и распробовать все нотки боли от сведённых судорогами мышц. Кто-нибудь другой бы не смог встать. Цуна снова сонно потёр глаза руками и закрыл за собой дверь. Реборн приучал их всех мгновенно собираться с силами. Две-три статичные стойки для того, чтобы привести в порядок мышцы — больно, так больно, что кричать хочется, но по-другому пока нельзя. Несколько минут концентрации для того, чтобы настроить разум на быструю и точную работу — ведь с вероятностью в восемьдесят процентов Цуне придётся через пару часов поднимать челнок на орбиту. Когда он закончил, Мочида уже проснулся. Он громко зевнул, потянулся до хруста в костях, посмотрел на Цуну мутными, несчастными глазами, и выполз в коридор, не сказав ни слова. Цуна весело фыркнул. Мочида выпустился из Академии четыре года назад, и сон на поверхности планеты со своей гравитацией был для него непривычен. Вот, кому не помешало бы провести разминку, чтобы мышцы вспомнили себя. Завтрак дал о себе знать яркими ароматами, которые — почти все — были Цуне незнакомы, но, тем не менее, томили душу и желудок в равной степени и манили к себе, как сирена уставших моряков. Доктор Миура, взъерошенный от сна и бодрый, как воробей, поприветствовал их так, будто уже успел наесться энергетиков. Мочида что-то простонал в ответ и рухнул на своё сидение. Цуна с опаской посмотрел на стол. На тарелках, стоявших ровной линией посередине, высились горы незнакомых фруктов. Круглые, продолговатые, нарезанные на дольки и кругляшки, они сочились соком и радовали глаз разнообразием цветов. Цуна сглотнул слюну. Первая заповедь любого разведчика — никогда не ешь незнакомые продукты, не протестировав. Вряд ли бы Вария решила избавиться от них столь экзотичным способом, но персональных аллергий ещё никто не отменял. В большой миске исходили ароматами ломти мяса, нежного, даже на вид. Они купались в густой подливе, и были заправлены незнакомыми специями. Ещё один продукт, который стоит исключить. — Попробуйте, Цуна-кун, Мочида-кун! — радостно замахал руками Ламбо. Губы у него уже жирно блестели. — Мясо странное, конечно, но вот эти синие ягоды — точь-в-точь виноград! — Что ты делаешь? — тихо спросил Цуна, опускаясь на своё место. — Ламбо, ты с ума сошёл? Или у тебя где-то припрятан анализатор? Мальчишка побледнел. — Никто не ест, пока командир борта не проведёт анализ продуктов и не сочтёт их пригодными для употребления, — тяжело напомнил Цуна. — Мочида-сэмпай? Тот скользил ручкой анализатора над своей тарелкой и бросил на Цуну взгляд исподлобья. — Отравы тут нет, — хрипловато сказал он. — Но, Ламбо... Эти замечательные ягодки сейчас вступят в реакцию с одной из приправ, и ты у нас проспишь дня два. И поделом. Ламбо тихо заныл, куксясь. Цуна мог его понять — в свои семнадцать лет мальчик впервые вырвался из капкана базы, куда попал слишком поздно для того, чтобы дисциплина впечаталась ему в саму суть; правила, которые были для Цуны естественны, Ламбо казались бессмысленной пыткой, а Реборн не щадил никого и искренне не понимал, отчего должен объяснять простейшие вещи вполне самостоятельному новобранцу. — Мясо пригодно в пищу, — сказал Мочида. — Нельзя сочетать круглые ломти с вон тем красным плодом, синие ягоды с мясом и отдельно — подливу с тёмно-лиловыми листьями. Остальное безопасно, включая воду. Цуна выдохнул и потянулся за тарелкой с фруктами. Перед взлётом не рекомендовалось наедаться. Расчёт калорий вёлся почти автоматически. «Съешь ровно столько, сколько тебе нужно, и не переусердствуй, иначе при перегрузках организм сам избавится от лишнего», — вещал Реборн на первых лекциях, зло блестя глазами, и, глядя на него, худого и поджарого, легко было поверить, что он всегда и жил по такому принципу. Цуна отодвинул тарелку и подумал, что с удовольствием бы прогулялся по лагерю в последний раз. Но он и так уже слишком рискнул ночью, и глупо было бы предполагать, что его причуда осталась незамеченной. — Через полчаса нам объявят решение Варии, — будто прочитав его мысли сказал Мочида. Завтрак его разбудил и вновь сделал человеком. — До этого момента мы не дёргаем тигра за усы и сидим смирно. Температура поднималась. Запахи чужой планеты уже стали привычными, незнакомый оттенок солнечных лучей перестал замечаться, и если бы не постоянное волнение, Цуна бы, возможно, заснул. Ламбо сидел рядом с ним и клевал носом. Вид у него был несчастным. Цуна легко взъерошил ему волосы и прикрыл глаза. Ровно через полчаса во входную дверь постучали. «Немного лицемерно — стучать в дверь, от которой есть ключ только у тебя», — подумал Цуна, поднимаясь вместе с Ламбо и доктором Миурой за сумками. Они вместе вышли под льющееся с неба золото, и стало так ярко, что пришлось на секунду прикрыть глаза. Свет удивительно рассеивался в воздухе Эльдорадо. Всё казалось удивительно светлым, чуть ли не воздушным. Их встречал полный взвод. Цуна заставил себя не напрягаться. Это ещё ни о чём не говорило, да и оружие пока никто не достал. Сердце не слушало его и продолжало болезненно трепыхаться. — Доброе утро, доктор Миура, — громко сказал Сквало, подходя откуда-то сзади. — Мы приняли решение относительно вашего вопроса. Кто-то негромко фыркнул. Цуна прикрыл глаза. Пусть смеются, это их право сильнейших. — Допуск на две недели, — продолжал Сквало, и сердце оборвалось от этих слов, — но, сами понимаете, не всем. Ваш телок свалит на станцию, пока не свалился, где стоит, и девчонка полетит с ним. Ламбо понурился, но жалости не вызвал. Сам виноват. И-пин чуть сжала губы и наклонила голову. Жаль, она среди их разношёрстной компании была единственным сносным специалистом по рукопашному бою. — И, мы полагаем, именно командир борта отвезёт своего подчинённого в медблок, — медово пропел подошедший Луссурия. — Остальным десять минут на сборы, пойдёте с группой пешком. Вещи повезут на платформе отдельно, с собой берёте только смену одежды и аптечки. «Оружия нельзя, но... — отстранённо подумал Цуна, — Подождите-ка. Значит, значит я...» Он поднял голову и посмотрел на Сквало широко распахнутыми глазами. Контролировать лицо было почти невозможно. — Да ты сияешь, Савада-кун, — пропел Луссурия, странно улыбаясь. — Неужто влюбился? Цуна позволил себе покраснеть и быстро перевёл взгляд на Мочиду. — Вас понял, — сдержанно кивнул сэмпай. — Разрешите приступить к сборам и инструктажу? — Иди, — пожал плечами Сквало. — Только позволь предупредить. Вот сейчас — осторожнее. Спокойно собираетесь, мать вашу, и сваливаете в течение десяти минут к своему челноку. А вы двое, — он сверкнул злыми глазами на Цуну и доктора Миуру, — через десять минут рысцой направляетесь к коридору. Всем всё ясно? — Да, — наклонил голову Мочида. — Боже, — выдохнул доктор Миура, подходя к ним нетвёрдым шагом. — Я и надеяться не смел!.. — Савада, расслабься, — тихо сказал Мочида-сэмпай, поддерживая Ламбо под локоть. — Доктор Миура, вы будете находиться во враждебной обстановке. Командование принимает на себя Вария, слушайте всё, что они говорят. Савада, ты понял? — Да, — сдавленно сказал Цуна, стискивая зубы. Голова отозвалась болью. — Мы не можем себе позволить их провоцировать, — Мочида смотрел на него с сочувствием и с бессильной злостью. — Выполнять. Тело само собой вытянулось в образцовой стойке, рука дёрнулась отдать честь. — Есть! — тихо каркнул Цуна. — Потом, как вернёшься, можешь дать мне в морду за это, — прошептал Мочида на прощание. — Главное, вернитесь. Трава похрустывала под ногами, плотная, жёсткая, способная пережить годы постоянного износа. Её топтали, сминали, и она всё равно упрямо наливалась красками. Цуна шагал к «устью» второго коридора, которого не было, когда они прилетели. Вход был загадочно-изумрудным, будто в трубке из свёрнутого невидимого поля прятались все тени, которым не было места на просеке с лагерем. Мочида с И-пин и Ламбо точно так же шагали к коридору, который должен был привести их к маленькой взлётной площадке с их челноком. Цуна чувствовал спиной каждый шаг, отдалявший его от Ламбо. Инстинкты кричали, что это неправильно. Нужно было присутствовать при взлёте, нужно было убедиться в том, что Вария действительно отпустит их целыми и невредимыми, да и как не проверить аппарат перед запуском?.. «Мочида знает, что делает, — сурово напомнил себе Цуна. — У него больше реальных вылетов, чем у тебя. Так что запихни свою гордость куда подальше, вспомогательный пилот!» В их коридоре было прохладно. Джунгли смыкались непроницаемым пологом со всех сторон. Цуна почувствовал, как ускоряется пульс. Вокруг царил голубой полумрак, в котором то и дело проскальзывали шустрые тени. Никакого разноцветья и разнообразия, что так поразили его воображение вчера. К локтю осторожно прикоснулись. Цуна скосился, встречая брошенный украдкой взгляд Фууты. — Всё идёт лучше, чем мы ожидали, — одними губами сказал Фуута, снова глядя перед собой. — Слишком хорошо, — Цуна опустил голову. Фуута промолчал и ускорился, догоняя ни о чём не подозревающего доктора Миуру. Впереди сиял выход из коридора. Ветер, заглянувший к ним, принёс с собой такое буйство запахов, что Цуна чихнул, отчаянно морщась. Во рту появился странный привкус. Цуна сглотнул. Что же будет, когда они выйдут из защитного поля?.. А поле, между тем, распахнулось воронкой, и Цуну оглушила громкая разноголосица неведомой живности. Он зажмурился, заново привыкая к яркости чужого солнца. Сзади, невозможно далеко взревели до боли знакомые стартовые двигатели челнока. Что-то в груди дрогнуло, расслабляясь. Теперь можно было волноваться только за себя и за тех, кто с ним. Первым, что он увидел, открыв глаза, была плоская транспортная платформа, на которой красовалось их оборудование. Рядом радостно выдохнул Фуута, которому явно не терпелось пойти и проверить сохранность его драгоценных камер. А потом Цуна зацепился взглядом за высокого мужчину в странном костюме. Присмотревшись, Цуна понял, что костюм был абсолютно обычным, просто не лётным. Брюки, высокие сапоги, песочного цвета куртка. На плечо незнакомцу спускалось странное украшение, сделанное то ли из перьев, то ли из лент. — Босс! — громко рявкнул над ухом Левиафан, заставив всех подскочить. — По вашему приказанию экспедиционная группа доставлена на точку сбора! — Ой идиот, — тихо прошипел странный паренёк, который не мог быть намного старше самого Цуны, проскальзывая мимо со старым походным рюкзаком. Краем сознания Цуна выстраивал цепочку: говорит вслух, не испытывая трепета перед вспыльчивым Левиафаном, значит, должен быть равен ему по званию. Бельфегор? Наверняка. Левиафан, тем временем, поспешил вперёд и торопливо вытянулся в стойке смирно перед новоприбывшим. Выдал отчёт торопливой, неразличимой издалека скороговоркой. Цуна не мог отвести взгляда от этого человека — потому что единственно верный вывод был наиболее невозможным. Говорили, что он чуть не сгорел заживо при побеге. Говорили, что ему чуть не выжгли мозги в попытке перепрограммировать его на абсолютную верность Флоту. А ещё его стратегии разбирали в академии, как гениальные шедевры. Занзас Вонгола, вот кто это был. Цуна смотрел на него, боясь отвести взгляд. Никогда бы он не поверил в то, что увидит его вживую. У Занзаса и правда были красные глаза — какая необычная мутация. «И он правда красив, — думал Цуна, заворожено рассматривая живую легенду. — Жаль, что Маммон стёрла все снимки десятого звена». Из сплошной стены зарослей вынырнул громадный белый зверь, похожий на полосатого льва, и, облизывая окровавленную морду, подошёл к Занзасу. Требовательно боднул его и подставил лобастую башку для ласки. Занзас потёр его между ушей, не отрывая взгляда от Левиафана, и вдруг повернулся к их группе. — Если так и будете ползать, возвращайтесь в лагерь и сидите там, пока ваш капитан за вами не прилетит, — сообщил он, презрительно кривя губы. — Простите, простите, — заторопился доктор Миура. — Мы ускоримся, даю слово... Занзас с досадой отмахнулся и тяжело посмотрел на Цуну. Несколько секунд он не сводил с него взгляда, а потом усмехнулся и отошёл от платформы. — Не отставайте. — Бросил он через плечо. — Не хотелось бы травить местных зверюшек инопланетной органикой. Его лигр заурчал, следуя за ним следом, и Цуна, спотыкаясь, кинулся к платформе. В голове крутилось странное, невозможное осознание: ему снился Натц, которого он гладил во сне, ему не было холодно, его руки пахли звериной шерстью. Его абсолютно нелогично допустили в эту группу. Кто и по каким критериям сделал выбор?..