Львы Эльдорадо

— И постарайся не повторять своих недавних подвигов, — закончил Луссурия, выключая медицинский сканер. — Не смотри на меня так, я уже наслышан. Прыжок на два метра? Сразу после активации Комплекса Верде? Не будь ты и так достаточно наказан, я бы тебя выпорол. Цуна слабо улыбнулся. — Всё, можешь быть свободен. — Луссурия нетерпеливо махнул рукой. — Если ты вдруг заблудишься на базе, спроси любого из солдат. Тебя проводят, куда тебе нужно. Оставалось только поблагодарить официальным поклоном и выскользнуть, торопливо натягивая куртку. Лётник надевать не хотелось, да в нём и не было нужды. Расторможенная иммунная система работала, как двигатель ракеты-носителя, и на несколько недель Цуна был настолько приспособлен к жизни на Эльдорадо, насколько это было возможно. — Цуна-сан! — радостно окликнул его Фуута. Он подбежал к нему, точно обрадованный мальчишка, и явно еле удержался, чтобы не обнять. — Цуна-сан, я так счастлив! Его глаза сияли, и не улыбнуться в ответ было невозможно. — Со всеми всё в порядке? — спросил Цуна, по-дружески потрепав его по плечу. — Как ты сам? — Я в норме, — Фуута посерьёзнел. — Доктор Миура был в ужасном состоянии. Когда стало понятно, что вы не успеваете за нами, он хотел кинуться назад, но Занзас... Он его остановил. Цуна одобрительно кивнул. Ну конечно же остановил. Всё верно, это стандартный протокол, который Цуна нарушил сам. — Сель прошёл мимо, кажется, метрах в пятидесяти, — нараспев рассказывал Фуута. Его глаза затуманились, как всегда, когда он входил в транс. — Мы стояли на каменной тропе не более метра шириной, и я видел, как мимо пронеслось что-то огромное. Стволы деревьев сносило, как тростинки, а нас чуть не сшибло воздушной волной. И мы увидели... Мы увидели, как палатку сносит. Она ведь светилась. Цуна медленно выдохнул, невольно переживая недавний всплеск адреналина. — Доктор Миура разрыдался, — тихо сообщил Фуута. — Он звал вас. Занзас дал ему затрещину и сказал, что если ему так хочется себя казнить, он может по прилёту домой найти верёвку покрепче, но пока он здесь, он под юрисдикцией Варии. И сказал, что вы сами виноваты, что попёрлись назад. — Всё верно, — Цуна потёр лицо руками. — Но у меня было бы больше шансов выжить, чем у Миуры. — Да, но, Цуна-сан, — Фуута подошёл вплотную, посмотрел снизу вверх, так, будто хотел его поцеловать. — Цуна-сан, мы не можем вас потерять. Поймите правильно. Для всех нас ваша жизнь — несоизмеримо важнее жизни Миуры-сенсея. Важнее моей жизни. Важнее всех нас. Пожалуйста, не забывайте об этом. Цуну пробрало ознобом. — Тогда и ты не забывай, — хрипло сказал он, — что я живу только ради вас. Пока ещё я могу выбирать сам, слава богу. Фуута отвёл взгляд и отступил. — Да, — покорно сказал он. — Да, конечно, Цуна-сан. Цуна с горечью вспомнил, что лет пять назад таскал Фууту на закорках, когда они устраивали гонки в старых коридорах базы, куда никто не ходил, кроме хулиганистых кадетов. Тогда он был для Фууты «братишкой». — Я бы не отказался от обеда, — сказал он, меняя тему. — Я не опоздал? — Нет! — с облегчением выдохнул Фуута. — Что вы. Конечно, нет! Они шли по знакомой вытоптанной траве, а Цуна рассеянно думал о том, что добрых пять часов провёл в медблоке, который был явно расположен под землёй. «Метров пять, пожалуй, — прикинул он. — Три входа-камеры с трёх разных сторон. Если одна из них вела к верхним уровням, которые и есть тот самый „необитаемый коттедж“, то остальные — куда? Насколько велика подземная база Варии?» Все их планы строились на том, что казармы Варии с основным составом расположены на каком-то расстоянии от лагеря. Хотя бы в паре километров. Но если они были прямо под ним... Перед их коттеджем Цуна встал как вкопанный. На крыльце сидел доктор Миура и сосредоточенно кормил Бестера мясной вырезкой. Лигр сидел перед ним, внимательно следя за каждым его движением, и каждый раз, когда доктор отрезал очередной кусок, за ним протягивалась удивительно гибкая, ловкая лапа. Бестер подносил мясную полоску к пасти и деликатно слизывал её, а потом протягивал лапу за следующей. По спине побежали мурашки. «Он же сверхживотное, — в смятении подумал Цуна, провожая взглядом лапу Бестера, удивительно похожую на руку. — Он умён, но он не должен быть умён настолько». — Цуна-кун! — радостно закричал доктор, вскакивая на ноги. — Господи, как я рад! Он подбежал к Цуне, порывисто схватил его за руку, и смотрел при этом с таким облегчением, что Цуне стало стыдно. Доктор Миура летел на Эльдорадо лишь за материалами для любимой дочери. И Цуна для него был не более чем её другом. В случае провала никого из них не отпустят живыми, и доктора в том числе. — Случись что с тобой, как бы я посмотрел в глаза Хару? — с раскаянием сказал доктор. — А твоей матери?! — Я ведь пилот, Миура-сан, — вымученно улыбнулся Цуна. — Что со мной может случиться? — Именно с вами, пилотами, всегда и случается всякая чертовщина, — устало вздохнул доктор и отпустил его. — О... А куда делся Бестер? — Зашёл в наш коттедж, — напряжённо сообщил Фуута, с подозрением не сводя глаз со входа. — Что он там забыл? — Чисто логически — это его территория, — подумал вслух Цуна. — Возможно, решил обновить метки. — Этого ещё не хватало, — вздохнул Фуута устало. — Цуна-сан, вы, наверное, устали? — Я пять часов провалялся в лазарете, пока меня пичкали питательными смесями и обрабатывали регенерирующим полем, — чуть разозлился Цуна. — Я отдохнул так, будто проспал неделю. И я уже сказал — я бы хотел чего-нибудь поесть и только. — Это легко можно устроить, — хрипло сказали сзади. Цуна смог сдержаться и не вздрогнуть, и повернулся так невозмутимо, как только мог. Занзас стоял перед ними в уже привычной одежде: тёмные брюки, полурасстёгнутая светлая рубашка и военный китель, наброшенный на плечи. Вид у него был бодрый и отдохнувший. — Мы собирались пообедать в коттедже, — осторожно сказал Цуна, задержавшись взглядом на командирских нашивках. — Поешь с нами, сэкономишь время, — отмахнулся Занзас. — Сразу после обеда пойдём к Лиловому Долу. За обедом как раз пройдёшь инструктаж. — А как же... — заикнулся Цуна, невольно бросив взгляд на доктора Миуру и на Фууту. — А эти, — жёстко сказал Занзас, — остаются здесь и не дёргаются. Бестер за ними присмотрит. А ты — в столовую! Всё ясно? Исполнять! Фуута тихо вздохнул. Цуна развернул плечи так, что закололо между лопатками, вытянул подбородок привычным, вбитым в подкорку движением. — Есть! — отчеканил он. — Разрешите исполнять? Занзас чуть вздрогнул, и будто бы подался назад. — Вольно, — отмахнулся он и сам пошёл впереди, показывая дорогу. Цуна шёл за ним, следил глазами за тем, как подпрыгивают мелкие красные пёрышки в странном украшении, и думал о том, что стандартная программа подготовки была введена в Академии лет пять назад, не больше. Как раз перед тем, как он поступил на спецкурс. И вводилась она — для них, для будущего Десятого звена. «Тебя удивляет это, — с горечью подумал Цуна. — А ведь эта реакция у нас у всех именно благодаря вам». Занзас вёл его по руслу речушки. Вода бурлила на поросших красновато-розовыми водорослями валунах, грозно ревела в узких щелях между скал. — Красиво здесь, правда? — задумчиво спросил Занзас, легко шагая по острой гальке. Его шаги были почти бесшумными, и Цуна, который был на голову ниже и килограмм на десять легче, тихо завидовал ему — его самого можно было бы услышать за километр. — Очень красиво, — согласился Цуна. Воздух был свежим, чистым; вода приглушала большую часть запахов, которые за несколько дней уже успели стать привычными. — Камера, — напомнил Занзас. — А здесь можно?.. — чуть удивился Цуна. — Со мной — можно, — с лёгким превосходством засмеялся Занзас. — Смотри-смотри! У него был вид мальчишки, который показывает свои сокровища новому знакомому. Занзас провёл на Эльдорадо почти десять лет, а количество гостей, спускавшихся на поверхность планеты, можно было бы пересчитать по пальцам. Он так откровенно гордился тем, что показывал — хозяин, выпестовавший всё в своих угодьях — что у Цуны защемило сердце. По дальнему булыжнику споро ползала ржаво-рыжая рыбина. Она змеилась, как гадюка и свирепо раздувала жабры. Мимо промелькнула серой тенью невзрачная птичка, и рыба метнулась, как молния, распахиваясь громадной пастью от кончика морды и до хвоста на радость автоматически увеличивающему объективу. — Боже! — Цуна отшатнулся. Занзас заржал, откидывая голову. — Не трясись, ты для неё великоват! — сообщил он, встряхивая волосами. — Но лучше близко не подходить, она может плюнуть слизью. Для животных это неопасно, но вот люди и ожог получить могут. Цуна сглотнул, переводя взгляд на более безопасную стену леса за рекой. Недавняя буря изуродовала опушку, превратив её в уже знакомое месиво из вывороченных деревьев и грязи. — Вот в таких местах очень скоро начнут селиться эти красавицы, — сообщил Занзас, кивая в сторону рыбы. — Они могут до шести часов не спускаться в воду. И пиздец сильные, одна разорвала пласт-пузырь, в котором её держали, и улизнула. Цуна чуть не поперхнулся. Крепкое словцо было неожиданным и настолько вхарактерным, так правильно слышалось в устах Занзаса, что он даже не сразу понял, что именно Занзас сказал. — Что, — насмешливо спросил Занзас, — Реборн всё так же грозится подвесить за язык, если кто-то даёт волю словам? Цуна скривился. — С ним никогда нельзя сказать, когда он шутит, а когда нет, — невольно пожаловался он. — Мы старались не рисковать зря. — И правильно делали, — согласился Занзас, переведя взгляд на излучину впереди. — Этот старый хрен никогда не разбрасывается словами. А болтаться в камере нулевого притяжения — очень неприятно, поверь мне. Язык сохнет. Цуна скривился. — И слюну не проглотить, — с садистским удовольствием добил Занзас. — Летает вокруг, оседает на всё, что попадётся. На волосы, лицо... — Хватит! — взмолился Цуна, закрывая руками уши. — Не надо, пожалуйста! — Да ты, я смотрю, был примерным учеником, — снова засмеялся Занзас. — Ты хоть раз попадал на губу? Цуна вспомнил тёмную, маленькую комнатушку, в которую его запихнули после ужасной, мерзкой истерики — как это, как он не поедет к маме? они ведь не виделись уже два года, это был его отпуск, его заслуженный... — Я не попадал ему под горячую руку, — честно ответил Цуна. — Умный мальчик, — странным голосом сказал Занзас, широкими шагами поднимаясь на холм. — Камеру готовься включать! Они оказались на обрыве, который плавно поднимался над речкой. Возвышенность спасла лес от уничтожения, и теперь там кипела жизнь. Воздух был удушливо-сладким, напитанным ароматами бесчисленного множества цветов. Цуна замер, невольно включив камеру без сигнала. Между стволами деревьев высились высокие бокалы бледно-сиреневых венчиков. Высокие, метра два с половиной, не меньше, они светились в лучах заката, источая дурманящий аромат. — Это хищники, — тихо сообщил Занзас, крепко взяв его за плечо. — Видишь пестики? Это никакие не пестики, а растение-симбионт. Другой цветок. «Пестики» и впрямь оказались высокими соцветиями, слепленными из тысяч мелких цветков. Цуна чуть прищурился, смещая фокус камеры — вокруг некоторых вились яркие бирюзово-синие искры. — А это колибри, — сказал ему Занзас, пригнувшись к самому уху. — Единственные твари, которых эта сладкая парочка есть не будет. Даже всеядным цветкам надо опыляться. Он стоял сзади, и Цуна боялся пошевелиться. От Занзаса веяло жаром, как от его лигра, и этот жар ощущался через комбинезон — лопатками, плечами, затылком, шеей, задницей — как будто Занзас уже прижался всем телом. — Не дёргайся, — вдруг предупредил он и резко присел. Цуна окаменел, неловко подчиняясь, когда ему грубовато отвели одну ногу в сторону. Чёрная встрёпанная голова просунулась между его ног, и Занзас медленно выпрямился, принимая вес Цуны на плечи. — Смотри, — сдавленно рыкнул Занзас, крепко придерживая его за колени. — Внутрь, внутрь смотри! Он выпрямился полностью, и голова Цуны оказалась прямо над венчиком цветка-убийцы. Вблизи запах бил ощутимой, тяжёлой волной, от которой слезились глаза и мутнело в голове. Невзрачные соцветия цветка-приманки оказались тёмно-золотого цвета. Они стояли, как выточенная неведомым мастером колонна, и уходили вглубь светлого зева, постепенно опускаясь в липко поблескивающую жидкость. Вокруг вились крошечные крылатые существа, покрытые то ли перьями, то ли чешуйками, которые посверкивали острыми зелёными и синими искрами. Они и правда напоминали колибри, но были, пожалуй, вполовину меньше земных собратьев. Цуна опустил взгляд и попытался настроить камеру, чтобы разглядеть содержимое зева. Под отблескивающей поверхностью что-то было. Что-то тёмное, бесформенное... Фокус сместился и Цуна явственно увидел нагромождение тел — ящерицы, растопыренные жуки, мелкие зверьки, они все покачивались в прозрачной жиже и не шевелились. Некоторые уже были оплетены корнями колонны-цветоноса. Из одного такого клубка корней торчала лапка белко-примата, похожая на отчаянно вытянутую четырехпалую ручку. Цуна дёрнулся, и Занзас торопливо отступил, опускаясь на колени. — Тише, тише, — сказал он торопливо. — Сейчас спустимся к реке, ты отдышишься. Цуна не помнил, как оказался у кромки воды. Во рту стоял тяжёлый горький привкус, и он всё время чувствовал запах приманок Лилового Дола. — Дыши, — приказал Занзас, усадив на влажные камни, и бесцеремонно плеснул ему в лицо водой из лужицы. Цуна зафыркал, встряхивая головой. — Какой у тебя был Комплекс Верде? — спросил Занзас, опустившись на корточки возле него. — Тебе бы выпить немного этой воды. Неочищенная лучше. — Второй Стандарт, — промямлил Цуна, закрыв лицо руками. Пусть это спишут на то, что он приходит в себя после столкновения с, пожалуй, самым страшным хищником из всех, кого только встречал. Стало понятно, почему Занзас не взял с собой в вылазку Бестера. На самом деле Цуна не был уверен, что сможет достаточно замаскировать ложь. Его Комплекс разрабатывался под него лично самим Верде. Аналогов просто не было. Но Второй Стандарт — самое лучшее, что доступно хорошо обеспеченным пилотам-цивилам, или, что более подходило их ситуации, самое лучшее, что могли купить неограниченные фонды Миуры Хару. Занзас вздохнул и заплескался рядом. Цуна стиснул зубы, наблюдая за танцем цветных пятен в темноте на изнанке век. В ушах гудело. Цветы явно выделяли какой-то нейротоксин. — Сможешь спуститься, не сломав шею? — насмешливо спросил Занзас. — Не уверен, — помолчав, сказал Цуна. Проклятие, лишь бы Верде не узнал об этих цветочках. Если даже его штучный комплекс не в состоянии справиться с их воздействием... Верде закоротит от научного экстаза. Занзас шумно вздохнул и подошёл к нему, громко шлёпая по воде. «Предупреждает», с невольной благодарностью подумал Цуна. Занзас мог двигаться абсолютно бесшумно — и недавняя прогулка по пляжу это подтверждала. А потом Занзас отвёл его ладони от лица, и картинка восприятия раздробилась на дюжины осколков. К его губам прижимались обветренные губы, щеку и губы царапало короткой щетиной, а в рот лилась тёплая, чистая вода. Цуна сглотнул, дёрнулся, и его тут же выпустили. В голове стало удивительно ясно. Сердце колотилось у самого горла, казалось, вздохни поглубже — и вылетит. Адреналин запустил реакцию, и Комплекс Верде начал экстренную очистку организма, подарив такие нужные минуты ясности. Занзас не отступил ни на шаг. Стоял перед ним, удерживая его своим пристутствием и своим теплом. Да что же такое, он что, печка что ли?.. — У тебя температура? — хрипло спросил Цуна, наклоняя голову. Дурацкая привычка, оставшаяся ещё с подросткового возраста, когда он носил длинную чёлку. — У меня она всегда, — снисходительно сообщил Занзас. — Особенности организма. — А, — Цуна сморгнул и застыл, почувствовав жёсткую горячую ладонь на щеке. — Волнуешься за меня? — насмешливо спросил Занзас. — Или просто мозги закоротило? Цуна боялся даже вздохнуть. Занзас был выше него почти на голову. Шире в плечах, сильнее, тяжелее, мощный, быстрый зверь, которому не было бы цены в десанте — да он и был в своё время десантником, лично вёл отряды сопротивления против сил Девятого. Кожу, тёмную от инопланетного загара расчерчивали шрамы, и Цуна помнил, как эти раны выглядели свежими. Занзаса хлестнуло волной из стационарной импульсной пушки, и если бы не костюм, сконструированный Верде, ещё одна штучная работа, Занзаса бы собирали по кусочкам. Мозолистый палец осторожно погладил его подбородок и Занзас убрал руку, выпрямляясь. Смотрел он напряжённо, держал Цуну взглядом так надёжно — куда там тюремным фиксаторам. Цуне вдруг захотелось смеяться. Ну да. Прекрасный расклад. Комплекс Верде лучше всего действует именно при вспышке адреналина, но пилота мало что может вывести из равновесия. Занзас мог бы его ударить. Или сбросить с обрыва. Или попытаться утопить — да, на мелководье, ха, самое то для Бесполезного Цуны. Поцелуй был весьма элегантным и милосердным решением. А теперь перед Цуной стоял выбор. Потому что это был ещё и вопрос, на который Занзас теперь ждал ответа. Он стоял так, что Цуна мог отвернуться, и этого было бы достаточно. Он мог бы промямлить свой отказ, и этого тоже было бы достаточно. «Господи, да за что?» — тоскливо подумал Цуна, пожирая глазами лицо напротив. «Это что, наказание за тот раз, когда я дрочил на запись его тренировки? Да мне шестнадцать было!» У него было задание, у него было, что терять, и он прекрасно знал, что сейчас опустит голову, отведёт взгляд, и Занзас послушно шагнёт назад, отлично понимая отказ без слов. Цуна шагнул вперёд, сам прижимаясь всем телом, и крепко прижался губами к губам. Занзас рыкнул, впечатывая его в камень сзади, но заботливо придержал ему голову, подложил ладонь между поясницей и неудобным выступом, вжался обжигающим стояком в бедро. «Он меня хочет! — полуобморочно восхитился Цуна-курсант. — Занзас меня хочет!» «Блядь», — мрачно подумал взрослый Цуна и решительно закинул ногу на бедро Занзаса. — Ты сейчас попытался сделать мне подсечку? — поинтересовался Занзас, отрываясь от его губ. — Не здесь, может? — Блядь, — вслух сказал Цуна и почувствовал, что позорно краснеет — от ушей и до солнечного сплетения. Краснел он всегда равномерно и очень интенсивно. Занзас негромко засмеялся и полез целовать его под ухом — щекотно, обжигающе, охуительно. Внутри всё начало плавиться от безумной смеси страха и счастья. — Давай возвращаться, — сказал Занзас ему на ухо. — Тебе надо в душ. Смоешь пыльцу, станет вообще хорошо. Он улыбался, он был расслаблен так, как иногда расслаблялся в присутствии Цуны Бестер, вытягивался, бесстрашно показывая обманчиво-уязвимое брюхо, и неторопливо вылизывал свои смертоносные лапы. Цуна знал, что рано или поздно сорвётся и подойдёт погладить призывно выставленный живот, и, скорее всего, это будет последнее, что он сделает. Запах Лилового Дола смягчился, хотя скорее всего, Цуна просто перестал его так яро воспринимать. Пора было уходить. — Ага, — хрипло выдохнул Цуна, бесстыдно цепляясь за плечи занзасовой куртки. Они шли по гальке, оставляя мокрые следы, и у Цуны приятно кружилась голова, как после стакана бражки Каваллоне. Рука Занзаса по-хозяйски лежала у него на талии, пекла спину через лётник, как клеймо. Цуну то и дело пробирала дрожь. Ему хотелось, чтобы Занзас провёл по позвоночнику снизу вверх, или сверху вниз, или как угодно. Кожа покрывалась мурашками. — Не трясись, — мурлыкнул Занзас. — Сейчас в душ попадёшь, согреешься. «Да нахрена мне душ-то?!» — чуть не заорал Цуна, но вовремя прикусил язык. Дорогу обратно Цуну запомнил до последнего шага, до последней секунды. Поворот у раздвоенного дерева («второй ствол — симбионт» — сообщил Занзас), утоптанная дорожка между шипастыми кустами, в которых юрко сновали летучие ящерки, разноцветные, как россыпь стекла в калейдоскопе, живые, в полной безопасности от опасностей Лилового Дола. В туннеле было ветрено. В лицо бил поток воздуха из лагеря, ласковым языком слизывавший все посторонние запахи. Цуна с наслаждением втянул полную грудь запахов стоянки: еда, смазка от вездеходов, тонкий, острый запах топлива, и — ошибки быть не могло — почти незаметная звериная нотка. Один Бестер не мог бы обеспечить такой. Значит... Цуна прикрыл глаза и прислонился к плечу Занзаса. Это он мог списать на усилившееся головокружение. Они вышли под защитный купол лагеря, и Цуна выдохнул, расслабляясь. В экспедиции можно находиться в относительной безопасности только когда попадаешь в защитный контур стоянки. Занзас вдруг скользнул рукой вверх по его спине, вызывая табун мурашек, и сжал его плечо. Они шли по лагерю, не таясь, и не скрываясь, и Цуна удивлялся тому, отчего же ему не стыдно. Ему и не должно было быть стыдно. Обычный пилот — взрослый, ответственный человек, вполне мог согласиться на предложение командира базы провести ночь вместе. Между ними не стояли ни хитросплетения иерархии, ни шантаж, ни жизни друзей. Цуна не был обычным пилотом. Когда Занзас подвёл его к коттеджу, Цуна чувствовал себя на пороге боевого транса. Из дверей коттеджа доносился запах еды и тяжело пахло зверем. Фуута о чём-то спорил с доктором Миурой, грохотали тарелки. Цуна вдруг понял, что с самого утра ничего не ел. — Поужинай, — миролюбиво предложил Занзас. — А потом я могу показать тебе тренировочный зал. А ты сможешь показать мне, как хорошо ты делаешь подсечки. Он шутил, у него смеялись глаза. Цуна измученно подумал о том, какие именно колонии награждали своих детей радужками цвета лейтенантских нашивок. Он знал о Занзасе почти всё, что можно было узнать из отчётов. Что именно Занзас, опытный и тёртый оперативник, смог узнать о нём самом за эти четыре дня, Цуна старался не думать. Демонстрация тренировочного зала закончится либо сломанным хребтом, либо в койке Занзаса. Одно из двух. Внутри было темно. Цуна заморгал, потирая переносицу. Недавнее зарево заката будто выжгло ему глаза. Под веками плавали огненные пятна. — Цуна-сан! — ахнул Фуута, выскакивая из кухни. — Не подходи! — Цуна отшатнулся, вспомнив об остатках запаха и о пыльце, которая наверняка осталась на лётнике. Из кухни вышел Бестер, заполнив собой всё свободное пространство на полу, шумно принюхался, недовольно рыкнул и повернулся к Цуне задом. Поднял хвост и... — Боже, — после паузы сказал доктор Миура. Цуна молча поднял руки и брезгливо посмотрел на орошённый мочой комбинезон. Ну, по крайней мере, проблема с запахом была уже решена. Что за напасть-то! Запасной лётник был у него в комнате, но заходить туда вот так, пропитавшись смесью несочетаемых ароматов, у него не было ни малейшего желания. — Сюда, сюда! — засуетился доктор Миура. Фуута посмотрел на Цуну круглыми глазами и беспомощно фыркнул. Губы у него кривились в тщательно подавляемой улыбке. Цуна скорчил скорбную мину и прошествовал мимо них в душевую. Дверь захлопнулась за ним с лёгким шипением, отсекая его от остального дома. Цуна выдохнул и обмяк, прислоняясь лбом к стене. Тугие струи воды с лёгким запахом химикатов хлестнули сверху, упруго расчесали его волосы, упрямо торчавшие отросшим ёжиком, прошлись по неровностям комбинезона, смывая с поверхности всё наносное, всё инородное и ненужное. Цуна расстегнул застёжку и сбросил потяжелевшую ткань с плечей. Горячая вода прошлась по коже упругой щёткой, почти скребком, и он выгнулся, как кот, шипя от удовольствия. «А ведь здесь могут быть камеры», — запоздало подумал он. Но он видимо и правда сходил с ума, может быть от дурмана Лилового Дола, может быть, от воспоминаний о Занзасе, потому что ожидаемая вспышка страха так и не пришла. Пусть смотрят. Пусть записывают. Пусть покажут Занзасу. Цуна улыбнулся, запрокидывая голову, и отодвинул груду комбинезона в угол. На душе у него было легко и светло. Внутри что-то сладко сжималось, как в детстве, когда он ждал маленьких чудес — приезда отца, отпуска домой, встречи с Натцем. Цуна вывалился из душевой, не дожидаясь окончания просушки. С волос всё ещё капало. Лётник сбился в ком едко пахнущего дезинфектантом тряпья, и Цуна поторопился запихнуть его в камеру глубокой ионизации. — Цуна-кун! — доктор Миура помахал ему рукой из кухни, не торопясь бросать свой терминал. — Одежду забыл? — Я сам возьму, — отмахнулся Цуна, шлёпая босыми ногами по полу. — Нет, подожди!.. — вскинулся доктор Миура, но было поздно. Цуна влетел в комнату, думая только о том, что его запасной лётник нужно будет проверить, и что каждая лишняя секунда ожидания была физически осязаемой. Сердце частило от смеси эмоций, а в ушах бухало, и Цуна скрипнул зубами, втискиваясь в податливую ткань. Ни один токсин бы не вызвал у него таких долгосрочных последствий. Но он осознанно отказался называть дурман своим именем.