『時の迷霧』 Lost in the Mists of Time
第二話 「赤色の腕章」 2. The Red Armband〜十年前の世界〜 10 Years Ago
Вереница лиц, таких разных и одновременно одинаковых — если закрыть глаза, то они смажутся в одно многоцветное пятно, ни одно из них не отпечатается в памяти; перекрикивание голосов и слияние звонких нот смеха в одну заурядную, обезличенную мелодию — если абстрагироваться от звуков, то в голове останется лишь нечленораздельные, раздражающие отголоски, лишённые ритма; переплетение силуэтов, хаотичное, но словно ведомое некой системностью и привычностью — если слиться с потоком людей, то не почувствуешь ничего, лишь очередной рутинный ритуал, призванный выполняться день ото дня. — Доброе утро, Камацу-сан, — слышится где-то в стороне. — Доброе утро, Хаяфунэ-сан, — глаза регистрируют изображение лица, которому принадлежит голос, мозг услужливо напоминает его имя, а губы рефлекторно свёртываются в отзывчивую улыбку. — Утра, кайчо*! — доносится с другой стороны, и приходится разворачивать голову в противоположном направлении. — И тебе доброго, Мицубара-кун, — инициатор следующего приветствия также встречается со всё той же доброжелательной улыбкой, а затем её обладательница переводит взор к молчаливо стоящей рядом с парнем девушке, — Сакураи-сэнпай, — здоровается она, стараясь не обделить вниманием никого. Теперь так начинается каждый её день: если хочешь купаться в лучах авторитета и всеобщего уважения, то будь готов отвечать тем же. Камацу Мааи считала, что от лишнего «доброе утро» у неё язык не отсохнет, но зато когда-нибудь это, казалось бы, незначительное приветствие вернётся ей с процентами. В обществе, где запрещается выделяться, а социализация является первостепенной и почти что обязательной, нет ничего проще, чем манипулировать чувствами окружающих даже при помощи столь бесхитростных мелочей. Гордо и уверенно вышагивая по коридору, президент Школьного Совета с безукоризненно выстроенной улыбкой на лице направлялась в свой класс, периодически отвлекаясь на назойливые приветствия одноклассников, излучая при этом тёплую и располагающую ауру. Ученики лишь смотрели вслед её удаляющейся спине, облачённой в пастельно-жёлтый пиджак и прикрытой вуалью из длинных, цвета гиацинтов волос, плавно спадающих до самой поясницы — некоторые с восхищением, некоторые с уважением, кто-то просто по-дружески, а кто-то даже с благодарностью. И если равнодушные найдутся, отыскать тех, кто бы недолюбливал юную представительницу верхушки ученического аппарата или украдкой с презрением поглядывал бы в её сторону, было заданием не из лёгких. До заступления на эту важную и ответственную должность девушка успела зарекомендовать себя как серьёзный, добросовестный и отзывчивый человек: она одинаково хорошо относилась практически ко всем, никогда не отказывала в помощи одноклассникам, всегда вызывалась выполнять поручения учителей, участвовала во всех мероприятиях школьного характера, демонстрируя завидную отдачу и заслуживающее почтения трудолюбие, порой делая намного больше, чем от неё ожидалось. Она являлась бесспорным духовным лидером своего класса, собирая вокруг себя людей и пытаясь быть для них мотиватором абсолютно во всём. К ней обращались за советом, на её плече плакали, за неё заступались, с её мнением считались. А теперь, когда она была избрана президентом, это отношение стирало границы классов и годов, заставляя окружающих сплотиться вокруг неё. Быть другом всей школы — нелегко, но чертовски приятно. Беспомощные и ни на что не способные дегенераты, смотрящие на неё с упоением от осознания того, что кто-то другой волен взвалить на свои плечи груз ответственности, грели душу лучше любого апрельского солнца. Глупые и ограниченные подростки, загнанные в тупик проблемами, которые не хватает ума решить самостоятельно, с покорностью заглядывающие ей в рот и внимающие каждому её слову, являлись одной из причин, по которой каждое утро, поднимая замёрзшую спину с футона, было радостно просыпаться. Сияющие чутким восхищением и благодарностью лица, когда она безвозмездно удовлетворяла чьи-то просьбы, и раздавленные, но безропотно смотрящие снизу вверх физиономии — когда безапелляционно давала отказ, казались девушке красивее разбрасывающей свои бело-лиловые слёзы сакуры. — Минэ-сан, как ваша травма? Уже лучше? — вопреки своему статусу придерживаясь неформальной речи, заботливо полюбопытствовала Мааи, подходя к стоящей у лестницы паре представительниц команды по софтболу. — Да-а… спасибо, я в порядке… — пробурчала упомянутая спортсменка, почему-то совершенно не интересуясь темой полученной недавно травмы, а вместо этого тревожно поглядывая на располагающуюся плечом к плечу красноволосую сокомандницу. Последняя отчего-то немного нервно вперила взгляд в пол. — Рада слышать, — поспешила оптимистично ответить Камацу, её искренность не подлежала сомнению и буквально сквозила меж слогов. После непродолжительной паузы она плавно развернула голову и удостоила взором рядом стоявшую, высокую и отлично атлетически сложенную на вид ученицу. — Ииджима-сэнпай, доброе утро, — сахарно-сладкий, наполненный благожелательными эмоциями, тягучий, будто мёд, голос обволок небольшое пространство вокруг троицы, и любой прохожий был бы готов поклясться, что будоражащая только приятные чувства улыбка президента была способна озарить, точно нарисованная в какой манге, божественным светом рядом стоящих. Однако по какой-то причине та, кому сие чудо посвятили, приподняла лицо словно какая-то одеревенелая кукла, её тонкие губы поджались, а взгляд стал рассредоточенным. Она как-то дёргано схватилась за ремень школьной сумки, а потом, тщательно избегая визуального контакта, пробормотала: — До-брое… Камацу не переставала непринуждённо и беззаботно оглядывать третьегодку, а затем, не позволяя блаженной ауре испариться, ободрительно продолжила: — Удачи... в следующем матче, — мягкий взор синих глаз должен был возыметь успокаивающий, подбадривающий эффект, однако президент чувствовала, как напряглась собеседница, словно из дерева превращаясь в камень. У Ииджимы не осталось сил даже на то, чтобы кивнуть в ответ. Она настолько растерялась, опешила и перепугалась, что не смогла сразу сообразить, как следовало реагировать. Мааи милостиво отвела глаза от многообещающего питчера, а после поторопилась удалиться, не меняя выражения лица. Ииджиме чудилось, что эта улыбка теперь будет преследовать её весь день. Такая дружелюбная, такая тёплая, такая неподдельная… Президент завернула за угол — кусочек улыбки треснул, обнажая мизерную морщинку в уголке рта. Парящий над девушкой точно нимб свет обратился тёмным, дымчатым куполом. Мягкость синих, бурлящих в очах вод трансформировалась в остроту бессердечных даже к самым непробиваемым камням волн — если бы Ииджима всё ещё стояла напротив неё, она бы рассыпалась на тысячи кусочков гранита. «Отребье». Мысль разлилась кислотным, прожигающим всё на своём пути, проникающим в самые внутренности ядом, оседая гнилым осадком. Глава Школьного Совета преодолевала ступень за ступенью, вниз по направлению к своему классу, осматривая свысока мельтешивших на лестнице учеников. Теперь уже немного кривая улыбка перекосилась ещё больше, мрачно и враждебно, что, разумеется, было сложно заметить человеку, не обладающему особыми навыками наблюдательности. «Живи в страхе. Продолжай так жить. День ото дня, каждый день… Когда-нибудь это чувство приестся, и ты забудешь о нём… Вот тогда...» Камацу всерьёз хотела бы проверить, перепрыгни она сейчас через несколько ступеней — воспарит ли над землёй, бросая вызов самой гравитации? Настолько окрыляющим было увиденное минутой ранее, достигнутый эффект точно дурман заставлял испытать резвое желание познать лимит собственной власти и чужой беспомощности, он умолял измерить границы гордости врага и проверить на прочность хвалёную былую прыть и стойкость. Результат вдвойне оправдал ожидания. Мааи самозабвенно усмехнулась. Вот как могут вести себя люди, неожиданно встретившись с упирающимся в весок дулом пистолета. Жалкое зрелище. Будь она на её месте, президент ни за что бы не позволила себе пасть так низко. Впрочем, даже воображать себя на месте недруга казалось чем-то мерзким и противоестественным. Если начало оказалось столько увлекательным, то каким обещает быть продолжение? «Жду не дождусь». Вереницы лиц, слияние голосов, сплетение силуэтов — все одинаковые, блеклые, им не выделиться из толпы; не знающие, как самостоятельно стоять на земле, они лишены индивидуальности, бестолковые и никчёмные. Как безвольные овцы, они остро нуждаются в опытном пастухе, они хотят быть ведомыми. И она станет таковым для них, она установит свои, «правильные» правила, она сделает так, как нужно, лучше для всех, став надёжной опорой и блаженным спасителем — так, что на выпускной церемонии кохаи захлебнутся в слезах, провожая её и сражаясь за честь прикрепить выпускной цветок* на её пиджак. Поскольку если ты жаждешь добиться нечто стоящего в жизни, ты должен контролировать окружающих тебя жалких «рабов», тех никчёмных созданий, кто своей беспомощностью потащит тебя на дно вслед за собой, если ничего не предпринять. Если хочешь достичь хороших результатов, бери бразды правления в свои руки. Ты тот, кто выделяется из толпы, кто на голову выше всех — ты должен властвовать над теми, кто глупее и слабее. Контроль равен безопасности. Контроль равен гарантии успеха. Ты своими руками выкладываешь себе путь к счастливому будущему, а в японском обществе кирпичики, дабы выстлать его, необходимо собирать уже в школе. Если нужно перевернуть мир с ног на голову, не жди, что с неба свалится альтруист-супергерой и обратит все невзгоды в пустоту — делай это сам. Пусть даже твои предшественники пали смертью глупых. — Хорошая погода… сегодня… — Уму*, Цуна-кун. Обрывки очередного идиотского стандартного диалога между мальчишкой, не ведающим, с какой стороны подступиться, и тупой как пробка первой красавицей школы, заставили Мааи в оный раз усомниться в трезвом уме того высшего существа, которое наделило человечество возможностью репродуцироваться, пока девушка проходила мимо соседнего класса. Для неё оставалось неразгаданным ребусом, почему пацан, сумасбродный настолько, что в одних трусах бегает по школе и чудит абсолютно невообразимые вещи, не в состоянии пригласить одноклассницу на свидание. Конечно, какой бы заурядной средняя Намимори ни была, в её стенах обучалось несколько очень странных индивидуумов, которые не только не давали соскучиться, но и без устали создавали всё новые и новые проблемы. Впрочем, она была намерена разобраться и с ними; в конце концов, эти неадекватные личности являлись меньшим из её бед. За эту неделю Мааи очень быстро освоилась на новой должности, столь же оперативно привыкнув к вложенной ей торжественно в руки власти. Никто не посмел бы противоречить ей, не рискнул бы проявить неуважение, а учителя, и до этого души в ней не чаявшие, воспринимали девушку теперь едва ли не на равных. Если взаимодействие людей внутри социальной группы происходит посредством распределения ролей, то в японском обществе имеются такие предопределяющие роли, разделение на чёрное и белое, хорошее и плохое, исключающие нейтральное серое или мириады его оттенков, что заполучи ты одну из таких — и станешь актёром одной роли. Потом будет сложно сменить репертуар — реабилитироваться из злодея в герои или же скатиться от протагониста до уровня антагониста. И вот если тебе посчастливилось заграбастать одну из таких «светлых» ролей, то можешь спать спокойно. Разубедить кого-то в твоём моральном облике впоследствии будет крайне сложно. Часто это заканчивается тем, что протагонист, представитель так называемого «добра», начинает злоупотреблять своими полномочиями, а его власть над окружающими становится бесконтрольной и губительной, но он как актёр положительной роли остаётся безнаказанным, а зрители — слепыми к его деяниям. — Хибари-сан, простите! Отчаянное извинение привлекло внимание главы студсовета к одному очень яркому примеру подобного случая. Дежурная улыбка с тяжестью уступила место серьёзному выражению лица, падая точно со свинцовой тяжестью. — Чем ты думала, принеся с собой в школу животное?.. — Это… это… ну… эээ… это не моя вина! Это случайность, честное слово! В сумку... он сам… залез внутрь… — то, что должно было послужить простым объяснением, мгновенно перерастало в несвязный лепет уже не просто провинившегося ученика, а без двух минут жертвы, которая держала в трясущихся ладонях маленький пушистый комочек. Плечи её слегка подрагивали, свидетельствуя об охватившей девчушку панике и нагнетавшем напряжении. Мааи сделала пару тяжёлых, слышимых, звенящих авторитетом шагов навстречу происходящему, намереваясь перенаправить внимание действующих лиц к своей персоне, занимая тем самым одну из крайних позиций — позади жертвы. Ощущение, точно острое лезвие очертило стальным взмахом ножа расстояние между Мааи и находящимся по ту сторону жертвы юношей — трепыхающийся силуэт без вины виноватой студентки не стал помехой встречи угольно-чёрных требовательных глаз с очами глубокого кобальта; казалось, они найдут друг друга даже на расстоянии десятков метров, вовсе не ища один другого. Впрочем, это прозвучит немного лукаво: ведь если один из этих людей всего-навсего был чересчур чуток к любому постороннему вмешательству в его личное пространство не самого миролюбивого характера, то вторая, пожалуй, подсознательно хотела напороться, будучи не способной отпустить незапланированно подвернувшийся случай. По ту сторону баррикады, в противовес Мааи, представительнице высшего и непререкаемого студенческого авторитета, находился ещё один, теоретически рангом ниже, авторитет — по парадоксальным, им же писанным и никому не известно почему неуклонно следуемым канонам считавшийся незыблемым и неопровержимым — великий и ужасный, гроза Намимори и ночной кошмар практически любого разумного ученика, глава Дисциплинарного Комитета. Камацу незаметно провела круговым движением большого пальца по ручке висевшей на плече школьной сумки. За тем ещё раз. И ещё. И ещё. Снова это чувство… Хибари Кёя, представший во всём своём ужасе перед несчастной «нарушительницей» дисциплины, удостоил встрявшую в процесс местного судопроизводства президента радушным, но приказавшим долго жить вниманием, мимолётно подвергнув её уверенный фасад инспекции гнетущих суженных глаз, а вскоре снизойдя до неё откровенным и холодным равнодушием. Нарукавная повязка с вызывающими у юноши далёкие от неприязни, однако при этом не несущие в себе полного безразличия чувства тремя канджи, гласящими «сэйтокай*», повешенная на девушку точно ярлык, бросалась в глаза так или иначе и, вопреки желаниям брюнета, заставляла неосознанно считаться с собой. Если бы он соизволил потратить минутку своего драгоценного времени и уделил этой мелочи хоть мысль, то, возможно, признал бы, что почему-то эта повязка казалась несколько более яркой, нежели та, что принадлежала предшественнику. — Как его зовут? — нарушил царствующую лишь вокруг них тишину недвусмысленный вопрос. Ученица, перепугавшись, дёрнулась и перестала потряхивать плечами. Её карамельно-русая голова медленно потянулась через плечо. Всё ещё пребывая в неком, ведомом страхом смятении, она не сразу сообразила, кто стоял за её спиной всё это время, и лишь в недоумении вытаращила глаза. — Имя, — мягко и с любопытством вторил голос, — этого малыша, — уточнила Мааи, выставляя левую руку вперёд и тыкая пальцем в меховой шарик в руках провинившейся. Та, уже будучи полностью развёрнутой к президенту передом, после продолжительной паузы слабо выдала из себя полупрозрачную, невесомую улыбку и с любовью, осторожно прошлась указательным пальчиком по светло-коричневой шёрстке. — Куритан, — немного воодушевившись и на мгновение забывшись, ответила загнанная врасплох таким странным вопросом девочка. «Отсто-ой». — Какое милое имя, — снова осветив собой присутствующих, похвалила президент Студенческого Совета, вновь растягивая мышцы губ для очередной улыбочки. Ответственный за дисциплину в данном учебном заведении благоразумно безмолвствовал. Вероятно, даже загорись он желанием поучаствовать в этом глубокомысленном вербальном обмене, слов бы не нашлось. Как бы там ни было, напряжение, томившееся в загнанной его хищным взором девчонке, как рукой сняло. Её нежно-зелёные большущие глаза сияли кристалликами облегчения, ведь внезапный и вроде бы не к месту вопрос быстро выветрил из её головушки факт того, что её собирались наказать. К её сожалению, забытье продлилось недолго, и привлекающие к себе внимание золотистые канджи на красной ткани вновь заявили о себе, расставляя всё по полочкам и заставляя школьницу в приступе паники судорожно склонить голову. — Простите! Это… просто... — Поняла, поняла, — с прежней мягкостью прервала её президент, становясь немного серьёзнее, но не уступая никому в дружелюбии и понимании. Она протянула обе ладони вперёд, приставив одну к другой, создавая достаточно места. — Для начала я отнесу Куритана в учительскую. А ты возвращайся в класс. Урок вот-вот начнётся, — любезно и напутственно, не обременяя угрозами и не запугивая последствиями, проинструктировала Мааи, настойчиво выставив ладони перед нервничающей юродивой хозяйкой хомячка. Колебавшись какое-то время, школьница аккуратно, точно передавая драгоценную жемчужину, доверчиво переместила дрожащее от соприкосновения с чужими руками животное в ладони президента. Осторожно и медленно, Мааи прижала соединённые ладони для пущего удобства и безопасности к груди. Не понимающая, накажут её в итоге или нет, виновница страшилась даже оборачиваться в сторону всё ещё стоящего и наблюдающего за этой картиной Хибари Кёи, молясь небесам, что её таки увело от жестокой кары. Настоятельно прося взором синих очей девчонку убираться уже наконец в свой класс, обладательница фиалковых волос сделала ещё один шаг по направлению к брюнету, который теперь пристально следил за ней тёмными, как ночное небо, глазами. — Остальное… — уже не столько мягко и доброжелательно, сколько высокомерно и деловито протянула она, смотря ему в ответ — уверенно, расслабленно, на уровне, отождествляя значимость своего присутствия с его, — фууки иинчо*, оставляю на вас. Наблюдающим это одностороннее взаимодействие между двумя самыми весомыми фигурами школы издалека ребятам могло показаться, что произошёл всего лишь обмен любезностями между коллегами, если обменом это можно было назвать, не помни они, почему за Камацу Мааи проголосовали, с какой целью именно она была избрана на пост президента. Равнодушный стальной взгляд из-под чернильной чёлки просвечивал точно рентген: приторная неприязнь, завуалированная под прагматичную тактичность, нахальный, высокомерный вызов в тёмной синеве очей, фальшивая от начала и до конца улыбка — она только что предприняла попытку выгодно выглядеть на его фоне, поддерживая безопасную для себя позицию и при этом не запятнав репутацию самого парня, не крадя его «хлеб», не накладывая пафосных запретов и не читая нравоучительных нотаций, не высказывая недовольства или неодобрения. И эти попытки увенчались успехом. Однако Хибари Кёю мало волновало, как он смотрится в глазах учеников в контрасте с ней, равно как и те гипотетические шаги, которые президент могла бы в силу своей позиции осуществить против него: никоим образом это бы не помешало черноволосому блюстителю дисциплины продолжать верно исполнять свой «долг». Если она желает заработать себе славу на бессмысленных и неэффективных заявлениях и жалких попытках вступиться за кого-то — пожалуйста, пусть играется. Ему нет никакого дела, лишь бы не мешалась. Мааи не сводила свой взор с брюнета, неторопливо обходя его на своём недавно определённом пути в учительскую, однако в ответ пылающей внутри, но ледяной снаружи неприязни получала серое равнодушие. Она сделала всё правильно: теперь, когда она объяснит учителям ситуацию, Кёя не сможет поступить с девчонкой так, как ему вздумается, но в то же время она якобы не опровергла факт нарушения устава, пусть даже ненамеренный. Есть причина быть довольной своей работой, вот только, к её досаде, объект не выказал желаемой и ожидаемой реакции. Бесит. Сияющий сапфир отразился в чёрном ониксе — и снова сталью режется пространство между их силуэтами, снова враждебный электрический ток тонкими ниточками исходит от представительницы совета, а взор жаждет приструнить юношу своей властью и высокомерием — «глупое травоядное». Да, разве другого рода выводы могли пересечь его мысли при виде избранной президентом девушки? Однако сейчас, когда она наконец-то опередила его, оказавшись позади, брюнет по-прежнему чувствовал её удаляющийся взгляд на своей спине, наглый и настойчивый, требующий ответа, которого никогда не удостоится. С самого начала своей кампании она никогда не демонстрировала страха в его присутствии, вела себя раскованно и свободно, смотрела ему прямо в глаза, храбро декламируя предвыборные речи, ни разу не избегала его и не пряталась в угол. Как и сейчас, вот только теперь она позволяла себе ещё более наглое и вопиющее поведение, вызывающее и бесстрашное, ставя под сомнение его абсолютную власть, как если бы к ней она была неприменима. Её нарукавная повязка на абсолютно легальных основаниях развязывала ей руки, а три пресловутых канджи, выведенные на ней благородным золотом, являлись фирменным заклинанием иммунитета, готовым отразить любые попытки посягнуть на её авторитет. Её нарукавная повязка — бельмо на глазу. Мягкое животное начало неприязненно дёргаться в её ладонях, и лишь тогда Мааи осознала, что от злости нечаянно сжала тёплое создание в плену собственных рук. Губы опустились в прямую, уродливую линию. Она определённо впишет себя в историю Нами-чуу и оставит свой след в памяти каждого, кто учился вместе с ней, как тот самый посланный свыше спаситель, как человек, бросивший вызов опасности и достигший непостижимого — она стащит с Хибари Кёи чёртову белую маску «символа закона и порядка» и заставит людей воспринимать его тем, кем он является — преступником, злом, воплощением жестокости, беззакония, сумасшествия и деспотичности. Жалкие и беспомощные рабы, которым не удалось сделать этого раньше — да что там? они едва ли пытались — станут свидетелями её феерического триумфа. Вот тогда он больше никогда не взглянет на неё так равнодушно, высокомерно и отрешённо. Вот тогда чёрная сталь его глаз покроется ржавчиной, а их острота — притупеет. Вот тогда она больше не будет унижена, умалена, возведена в ничто этой всепоглощающей безучастностью по отношению к ней. Вот тогда её отражение не будет меркнуть и исчезать в космической черноте его глаз, точно призрак несуществующей букашки. Вот тогда…