『時の迷霧』 Lost in the Mists of Time
第七話 「怨念は空時の境界を知らない」 7. Hatred Knows No Boundaries Of Space and Time〜十年後の世界〜 10 Years Later
Эти несколько десятков секунд, протекавших точно в тумане, проложили непреодолимо длинное расстояние между девушкой и средней школой Намимори — внезапно всё это, абсолютно идентичное и знакомое прежде — герб, кампус, форма, учительский состав — стало ощущаться столь чужим, не имеющим к Мааи ни малейшего отношения. Хотелось разыскать где-то доказательство, что это всё вымысел, что это не настоящий сайт, не настоящая школа, не настоящий Намимори... Однако чем глубже гостья ныряла в море цифровой информации, тем больше её покидали силы верить во что-либо разумное: профили учителей с изменённым на десять лет вперёд возрастом и фотографиями, какие-то неслыханные новые заслуги персонала и учеников, а также события — всё датировано четырёхзначным числом, содержащим в себе всего лишь один нуль. Кусакабэ снова вернулся к разделу преподавательского состава, увеличивая снимок определённого его представителя. На нём красовалась девушка в спортивном костюме, каштановые волосы заплетены в низкий хвостик, а подпись внизу гласила: «Сакураи Химика, 25 лет. Учитель физической культуры, куратор клуба по бадминтону». — Сакураи-сэнпай... — вырвалось из уст изумлённой Мааи, для которой и очевидного внешнего сходства было уже вполне достаточно, но в Намимори зашли дальше и заботливо прописали свидетельство сему будто специально для неё: «выпускница средней школы Намимори 2006-го года».* — Вы же помните её? — проговорил Кусакабэ вопрос, предназначавшийся как утверждение, припоминая свою бывшую одноклассницу. «Как я могу забыть... Сакураи-сэнпай, что так помогла мне во время выборной кампании». Надо сказать, что с психики Камацу весьма хватило и Хибари Кёи, являвшего собой ярчайшую иллюстрацию из неизведанной и сумасбродной книги о десятилетнем будущем, но когда вдобавок к своему недругу ты отчётливо узнаёшь постаревшее на десяток дюжин месяцев лицо и своего товарища, голос нездоровой реальности в ушах становится оглушающим. — Если вы всё ещё не верите... — продолжил мужчина, обследуя остекленелую фигуру девушки и в то же время взвешивая, стоит ли засыпать её доказательствами и дальше. — Достаточно, — нервно отрезала школьница, брезгливо отстраняя взор от гаджета, словно тот был источником всех её бед. Тэцуя неторопливо спрятал незаменимый в повседневной жизни девайс обратно в карман, но удовлетворения от первенства в этой заведомо провальной для собеседницы дискуссии не вкусил. Скорее наоборот. Внутри Камацу словно образовалась небольшая пустующая область, которую нечем было заполнить. Мало ей было накинувшейся на незащищённый и встряхнутый событиями рассудок ненависти, так теперь ещё и это ненормальное ощущение, как будто ты больше не ступаешь по почве планеты Земля, а вокруг мелькают незнакомые и недобрые чужаки, в то время как дом твой стёрли с карты, оставив на память лишь бесполезные воспоминания. Путешественнице было катастрофически необходимо закрыть чем-то эту брешь внутри, но тщетно. Зато теперь всё сходилось почти что идеально: можно обосновать и её внезапное перемещение, и присутствие повзрослевших знакомых, и хитроумные тирады о чудных базуках — всё возымело безумный смысл. Смысл, который президент отказывалась понимать, но он внедрялся в её разум, не позволяя высокомерно игнорировать себя, не даруя шанса спасительно зарыть голову в песок. — Ано*... — аккуратно начал Тэцуя. Ему никогда не доводилось попадать под удары базуки, посему постигнуть, что в данную минуту может испытывать обычная школьница, никак не связанная с мафией, он был не в силах. Мог лишь строить догадки. — Прошу, не беспокоитесь. Любое перемещение ограничено по времени, поэтому вскоре вы вернётесь обратно, — утешительно принялся разъяснять механизмы перемещений заместитель главы Заидан. Как полагали его коллеги, максимальный срок, который Мааи может провести в будущем, составляет шестьсот двадцать пять минут. Почему он вдруг увеличился с жалких пяти минут до десяти часов, девушку в известность поставить нужным не посчитали. Только убаюкивали обещаниями, что, если даже не раньше, по истечении этих десяти часов она гарантированно окажется дома. Верить им или же нет — вопроса не возникло за неимением иного выбора. Как ученица средней школы, собственно, способна противостоять десятилетней версии Хибари Кёи, взрослому Хибари Кёе, если она и против его пятнадцатилетней версии ничего... К горлу снова подкатил горький ком, а дыхание потяжелело. Разумеется, Мааи была абсолютно беспомощна в данной ситуации: безызвестное место, неизведанное время, непредсказуемые и опасные люди — и безоружная девчонка. Самым мудрым решением будет выждать эти десять часов, как бы сомнительно это ни звучало. Вот только десять часов — не пять минут: невесть что может произойти. Как-никак она не в компании мальчиков-одуванчиков, и это — не шоколадная фабрика, а, вероятно, самая настоящая преступная лаборатория. Но даже выберись она наружу, в пугающий весом утекших лет и манящий любопытство метаморфозами будущий мир, что потом? Здесь она чужая, и ни один прохожий в здравом уме ей не поверит, не говоря уже о бескорыстной помощи. У гостьи не имелось иного выхода как плыть по определённому хозяевами этого безумства течению. По крайней мере, пока. «Что произойдёт там... в течение этих десяти часов, что меня не будет?..» Всё то время, что Кусакабэ услужливо рассказывал девушке о её участи настолько размыто, насколько то было возможно, и просил не беспокоиться, мирно переждать и отдохнуть, успокоиться и всё обдумать, так сказать, переварить, убеждал в её безопасности, двадцатипятилетний Хибари Кёя со скучающим видом бессловесно наблюдал. Со стороны казалось, что эта история начинала его утомлять. Все эти псевдокомпетентные люди, волнительно шепчущиеся между собой в страхе пред праведным гневом босса, его правая рука, уделяющий излишнее внимание девчонке, которая вот-вот так или иначе отправится домой, а также сама эта девчонка, напуганная и очевидно со сложностью впитывающая вылитое на неё ведро информации. Неинтересно. Бесполезные хлопоты и задержки в планах — то, что по жизни блюститель порядка Кёя терпеть не мог. Мужчина лениво прикрыл агатовые очи, позволяя длинным тёмным ресницам красиво схлестнуться с бледностью кожи, а затем, аккуратно прикрывая рот ладонью, бесшумно зевнул. — Разберись с этим, — сонно и бесцветно оборонил брюнет железные для выполнения инструкции, кидая непринуждённый взор в сторону гостьи, а после тут же встречаясь им с лицом своего верного заместителя. Молодой человек, не удостоив больше никого из присутствующих вниманием, неспешно последовал к выходу, демонстрируя всем свой высокий представительный силуэт. «Даже спустя десять лет... ничего не меняется...» — пролепетал внутренний голос, когда глаза цвета глубокого небосклона провожали скользящую мимо девушки фигуру. Пустота внутри раздражала, поймав жертву в ловушку безысходности. Мааи словно заточили в беспросветный вакуум, внутри которого как ни барабань по стенкам, они не треснут и не пропустят живительный воздух; как ни приглядывайся — темнота не рассеется; как ни отводи глаз, среди неё — лишь его силуэт — недосягаемый, выражение его лица — скучающее, его черные мглистые очи — насмехающиеся. Ни тогда, ни сейчас, спустя десять лет, ничто не меняется, их позиции не перемещаются, даже на сантиметр не сдвигаются. Казалось, что сквозь эту пустую дыру ускользали и физические силы — разве можно было стать ещё более уязвимой? Разве более отчаянным и проигрышным положение может сделаться? Всепоглощающее превосходство врага, который на свою сторону ещё и время переманил, не оставляло ей и малейшего шанса. Он кичится этим превосходством перед ней? Ему уже наскучила до тошноты её беспомощная, низенькая фигурка, что аж смотреть противно? Её безликое, кратковременное и наполненное безвыходностью пребывание здесь, вероятно, не стоит дорогой цены его личного времени — цены, которую Камацу никогда не оплатить? Зачем загрязнять свои безмятежные будни чем-то столь скверным, когда можно просто удалиться, «поручив» её жалкое существование кому-то там, чтобы «разобрались», как поручают досадные домашние дела и чёрную работу? Вот только с каждым размеренным шагом Хибари по направлению к выходу пустота внутри лишь разрасталась. Заполнить её Камацу было нечем. Кроме ненависти... За какие такие прегрешения, интересовалась ученица, кому-то понадобилось перемещать её в десятилетнее будущее в логово к своему злейшему врагу? Время потешалось над ней не меньше вышеупомянутого недруга. Это какая-то злая шутка судьбы в отместку за то, что девушка в оную не верила? Почему из всех возможных мест она должна была появиться именно тут, сойтись лицом к лицу именно с ним? Неужели он — её проклятье, преследующее даже спустя десяток лет, и от него не скрыться? Само путешествие в будущее уже верх неприятностей, в которые только можно было влипнуть, но нет, кому-то этого показалось определённо недостаточно. Этого мало. Почему бы не очнуться похищенной овцой в каком-то нелепой эксперименте, дирижируемом последним ублюдком на этой чёртовой планете, самим Хибари Кёей, чьё одно существование заставляло гостью биться в пароксизме исступления? Осознание ироничности ситуации делало сам факт пребывания в будущем совсем незначительным. Все краски тускнели на фоне черноты презренных очей, выдёргивающих на поверхность гниль ненависти... ... ведь с некоторых пор кроме неё у девушки ничего не было. — Чего и следовало ожидать от фууки иинчо. Вдогонку почти что ретировавшейся мужской фигуре пронеслась фраза, будто некий невидимый ветер в безоконном помещении подгонял её вперёд; возможно, Мааи думала, что слова станут её новыми руками и позволят дотянуться до недосягаемого? Движения языка произошли бесконтрольно — когда девушка опомнилась, было уже поздно. Сказанное не заглотнёшь обратно, не отменишь, вежливо покачав головой, не отречёшься — уж явно не в случае с этим темновласым хранителем дисциплины. Ну если только ты готов принести в жертву собственную гордость. Глава студсовета смутно осознавала, что именно стремилась донести до когда-то «фууки иинчо»: точно наделённые своей волей, буквы сами построились в словесный хоровод, сцепившись в членораздельное высказывание, и с энтузиазмом соскользнули с языка. Облако Вонголы соизволил остановиться, прекрасно расслышав свою былую должность, прозвучавшую словно в восторженном смысле, но льдинки в тоне окликнувшей его девчонки спешили напомнить о лживости подобного впечатления. Хибари Кёя с барской леностью оглянулся через плечо; два видимых из-под вороних локонов чёрных мориона неспешно покосились на источник нежданного звука, отражая в своих мрачных кристальных призмах блеклые просветы почти аморфного интереса — такой проще простого спугнуть. Самодовольный Кёя не видел нужды в том, чтобы полностью разворачиваться к инициатору диалога — много чести! — тем не менее молодому человеку было совсем малость любопытно, что у гостьи сегодняшней программы «неудачники-отправители во временное плавание» было на уме. Обращение родом из школьных годов — годов, которыми он, безусловно, наслаждался, а посему воспоминания об оных по-прежнему взывали к отклику внутри трезвого сознания — пробудило призрачное ностальгическое чувство, особенно если учесть, кто использовал это самое обращение. И хотя Кёя сейчас ни за что не вспомнит, когда она называла его так в последний раз — период подобных формальностей и вежливостей с её стороны был чрезвычайно коротким — тон, в котором всегда была произнесена его должность, явно был схож с тем, что мужчине довелось услышать сейчас. Но если тогда это могло провоцировать нежелательные нотки раздражения, то сейчас разве что невинно развлекало. Школьница с сиреневыми, заплетёнными в пучок на затылке волосами, сжимая край юбки одной рукой, в упор смотрела на взрослого клона главы Дисциплинарного Комитета, выражая достаточно очевидно для опытного Кёи своё неисполненное, кричащее желание быть выше него во всём, будучи при том во всех отношениях ниже. Она взирала на парня так, словно имела что-то за спиной, какие-то магические крылья или непобедимое оружие, дабы поставить его на место, когда оба знали — там не было ничего. Сказывается привычка, беспристрастно рассудил сильнейший носитель атрибута облака. — Таким как ты... — с нескрываемым отвращением полезла Мааи в дебри, коих стоило сторониться, — ... в нормальном обществе, — более уверенно продолжил декларировать голос, высокомерие в нём разливалось холодной мелодией, рождённой недобрыми чувствами говорящей, — разумеется, места нет, — она всезнающе склонила голову в бок, провокационно кидая на Хранителя в Десятом Поколении вызывающий косой взгляд, а потом сморщилась как если бы от неприятного запаха, прищуривая чванливые очи и позволяя мелкой морщинке подкрасться к переносице, — не удивительно, что ты зарабатываешь себе на жизнь в рядах якуза, — с едва ли заметным злорадством вынесла вердикт президент, не пряча снисходительного осуждения. Что-то внутри неё определённо ликовало от того, что этот представитель низшей моральной касты нашёл профессию себе под стать. Язык чесался довести это до его сведения, и не только это — Мааи жаждала много чего выплеснуть в его нахальное лицо. В конце концов, он и Хибари Кёя, и не Хибари Кёя одновременно: тот Хибари Кёя, что из её прошлого, никогда не станет свидетелем сего диалога, а следовательно, через десять часов его будто и не было вовсе — прямо как во сне, главное не заиграться. Хотя этот вулкан и выглядит спящим, кто знает, насколько менее сейсмоустойчивым он стал за десять лет? Но переполняющие Мааи обида и ненависть в данную минуту были эгоистичнее, стремясь удовлетворить свои мстительные потребности. Тонкая линия губ на точёном лице уличённого в мафиозной деятельности парня с одного края слегка потянулась в изображении полу-ухмылки, а затем он плавно развернул корпус, вновь являя во всей красе свой зрелый облик. Внутренний голос Мааи захохотал в удовлетворении: повзрослевший враг поддался на вербальный вызов, тем самым негласно признавая её правоту. Чувство самосохранения, твердившее девушке о том, что так неучтиво разговаривать со взрослым якуза, который ещё и похитил тебя из прошлого, явно плохая идея, было грубо заткнуто напыщенной гордыней и взявшей правление в свои руки ненавистью. — Хо-оо, — только и выдал из себя Хибари, к досаде раскатавшей губу путешественницы, и его ответ в целом до раздражения мало отличался от тех, что частенько бросал его подростковый «аналог». Камацу мысленно фыркнула, но виду не подала: она ещё с этим негодяем не закончила. Хибари Кёя ненавидел скопления людей в любых их проявлениях, но ещё больше он презирал принадлежать, пусть даже формально или на словах, к какой-либо группе: будь то итальянская мафия, Вонгола в частности, или, как в данном примере, якуза. И хотя мужчина был вынужден привыкнуть, но всякий раз бросавшие ему вызов неразумные травоядные, нарекающие его «Хранителем Вонголы», безмерно удручали. Да, в какой-то степени он мог допустить утверждение о том, что являлся хранителем, но кольца Вонголы атрибута облака — и исключительно кольца. Никакой там семье он не принадлежит, даже если между брюнетом и зенитом мафиозной силы наличествуют некие деловые отношения. Однако же этим милым утром его записали ещё и в ряды якуза — это было бы вопиющим оскорблением, не будь столь анекдотично. Так ли он и впрямь в глазах глупых школьниц похож на якуза? Лицезреть эти тонкие губы, слитые в чуть согнутую вверх черту воздушной ухмылки, было премерзко; наблюдать за апатичным антрацитовым взором, смеряющим её с каким-то невесомым интересном, слегка и обманчиво намекающим на умиление и снисхождение, как если бы ученица Нами-чуу была маленьким зверьком в зоопарке — озлобляюще; быть вынужденной приковывать очи к высокой, представительной мужской фигуре, от которой веяло спокойствием и безграничной властью — унизительно. Пальцы крепче скомкали кусочек жертвенной ткани нижней части школьной формы Намимори. — Похищать людей, угрожать им, — принялась перечислять все преступления Хибари-якузы девушка, обильно играя интонацией, — принуждать их к участию в подозрительных экспериментах... — последнее в списке злодеяний было сказано с возгласом возмущения, и Мааи, наконец оставив юбку в покое, снова сложила руки в боки, выпячивая грудь вперёд. Кёя, наблюдая свою помолодевшую на десять лет коллегу в роли прокурора, лишь сдерживал желавшую стать шире ухмылку, примечая для себя, что, во-первых, какое-то древнее чувство дежавю на задворках памяти напоминает о себе, а во-вторых, для провального рейса в будущее это их предприятие оказалось отрадно весёлым. Правда, в голове этой девчушки его персона очевидно была какой-то гипертрофированно... антагонистичной. Парень едва ли сойдёт за похитителя. Если кто Мааи и похищал, то бракованные технологии и псевдонаучные мозги. — Смело... — изрёк мягко и непринуждённо шелковистый баритон, бесстрашно идущий в пассивную схватку с колким голосом «оппонентки». Секундная пауза — обсидиановые очи оценивающе, взвешивающе осматривают Камацу, как богомерзкие судьи на конкурсе красоты — очередную участницу, выискивая и выдавливая на поверхность запрятанные недостатки. Унизительно. — ... для школьницы, — закрывающая часть предложения мигом обесценила все мнимые и нет похвалы, возведя главу Школьного Совета в некий новый подвид: «школьница». Мааи силилась, дабы не скривиться от злости. Такое ощущение, что «школьница» — какой-то дефект, за наличие коего должно быть стыдно. Этот мерзавец снова вознамерился важничать перед ней своим биологическим превосходством и тыкать, подобное множеству неуверенных в себе взрослых, ей в неизмеримую между ними возрастную пропасть? Самомнение этого нахала наверняка вскормилось за пролетевшие годы до огромных размеров — намного выше своего хозяина теперь. И он столь же фривольно, как и прежде, ведёт себя, потакая своему эго и не ограничиваясь в применении средств к самоутверждению. Натура этого мужчины столь же порочна, а методы — грязны и по-варварски жестоки. Ещё бы якуза пропустили такое сокровище, с сарказмом пронеслось в голове у оскорблённой. Неужели у него хватит низости поднять руку на девчонку с клеймом «школьница»? Нездоровой природы чувства, полыхавшие в груди Мааи, подталкивали гостью из прошлого доподлинно убедиться в истинности своих домыслов. Фиолетовласая президент с отторжением хмыкнула и, точно воротя носом при виде нелицеприятного, запачканного человека, отвернула голову в сторону, прикрыв глаза. Все её жесты деланно демонстрировали, как безразлична она к услышанному суждению, а также что не стесняется зваться школьницей. Правда, самообмана в сем фасаде было больше, чем искренности. С жалостью обведя подневольных рабов Хибари надменным взором, Камацу вновь вернула внимание нетленному недругу. Рослый силуэт брюнета растёкся в синей акварели её глаз. — Ну естественно. Деяния под стать твоему определению дисциплины. Промолвленные слова казались слаще шоколада, хотелось повторять их снова и снова. Сказав это, Мааи стала намного меньше ощущать неприятную пустоту внутри. Сделанное приносило какое-то гармонизирующее удовлетворение, пусть даже на долю секунды. Стук шагов о плитку: ритмичный, размеренный, приструняющий саму тишину, внемлющий ей чутко вслушиваться. Облачённая в чёрный, идеально сидящий по мужской фигуре костюм персона двигалась по траектории к Мааи уверенной походкой, приближаясь и заслоняя своим въедливым по самые клетки присутствием всё остальное, приковывая к себе взгляд, внимание и даже дыхание: оно безвольно подстраивалось в такт звуку шагов. Девушка напряглась, морально настраиваясь. Она всё ещё лелеяла надежду, что задела его за живое, за дорогое ему, за то, что он якобы мнит ценностями. Ей от всего сердца хотелось этого — хотя бы самую капельку задеть Хибари Кёю, пусть даже того, кого она теперь уже плохо знала, пусть даже повзрослевшего, пусть даже не помнящего её и не придававшего значимость её существованию, пусть даже тень его бывшего «я», пусть даже изменившегося «я» — во что Мааи, разумеется, не верила — хоть какой-то кусочек его, частичку... хоть что-нибудь. Вероятно, подумал Хибари Кёя, Камацу росла непропорционально своей наглости: сколько бы сантиметров она ни приобрела в росте, сколько цифр ни добавлялось бы к возрасту — нахальство оставалось неизменно огромным. И пусть минутой ранее девочка была похожа на запуганного, оторвавшегося от матери ребёнка. Со взрослой точки зрения, однако, её поведение легко бы подверглось критике как глупое и безрассудное, но в случае с этой конкретной особой... Сотрудники сего малоизвестного предприятия с интересом уставились на приближающегося к жертве своего работодателя: было занимательно пронаблюдать, что он сделает этой нахалке, хотя они практически ничего не понимали из сказанного ученицей, было ясно: та враждебно настроена. Кусакабэ сокрушённо понурил голову: ну почему нельзя было дать Кёе спокойно уйти? Уж заместитель Foundation знал: возраст для его руководителя — не оправдание. Шаги наконец-то смолкли — источник ночных кошмаров президента стоял от неё на расстоянии вытянутой руки. И возвышался сантиметров так на двадцать пять с лишним. Его поза непреклонна: аристократическая осанка, вальяжная манера держать себя, которую сразу примечаешь по расслабленности плеч, закопанным в карманах брюк ладоням, доминирующей стойке — как если бы земля под его ногами вращается лишь по его приказу, подстраивая скорость вращения под темп его поступи. На красивом лице мужчины больше не было ухмылки, но невидимо для остальных он ухмылялся. Маскировать свои эмоции — одна из его сильных сторон. Мааи же видела лишь хмурую черту губ, не предвещающую ничего радужного, когда оная сопровождается сверканием стальных звёзд опасности на ночном небе его очей. До дрожи знакомо и до неуёмного стука сердца волнительно. Молодой человек сосредоточил на путешественнице свой тяжёлый взгляд, заставляя все мышцы в ней натянуться подобно проволоке. Отчего Камацу виделась аура, окутавшая его, более... серьёзной? Это сложно было описать, да и рецепторы девушки не могли точно идентифицировать это чувство угрозы... угроза — она была, как и прежде, и нельзя утверждать, что у неё были границы уже, объёмы меньше, просто от неё веяло чем-то иным, она пахла по-другому, ей был присущ новый, ранее невиданный оттенок. «Он какой-то... другой». — Однако... — начал Кёя с противительного союза, давая тем самым понять, что он не закончил предыдущую мысль и намеревался озвучить её в полном виде, одновременно производя на собеседницу впечатление того, что либо проигнорировал её слова, либо ни во что не ставил. Девочка рассерженно стрельнула в брюнета острым взором. Бесспорно, он мнит свои слова самым важными, первичными. Или ему просто нечего ответить на очевидные факты. Мимолётная пауза — и молодой человек совсем чуть-чуть наклоняет голову вниз, по направлению к девушке. Грациозно, величественно, снисходительно. Словно оказывая ей услугу или же, наоборот, избавляя себя от непривычности смотреть на собеседницу в прямом смысле на столько сверху вниз. Он не движется, не предпринимает никаких шагов, не совершает никаких жестов — словно терпеливый хищник участливо исследует добычу. Чудится, что Мааи под микроскопом — не по себе, тошно, ноги так и норовят преодолеть полметра в обратную сторону. Но нельзя. Не положено показывать этому человеку слабости. Президент на мгновение задерживает дыхание — нехотя, подсознательно. Всё внутри болезненно сжимается. Разбуженная этим человеком ненависть рычит в истошном припадке, что её пленнице хочется рвать волосы на голове от бессилия. Проделка зрения или Хибари не просто наклонил голову, но и корпус немного, чуть вперёд? Мааи сглотнула. Эбеновые пряди короткими шёлковыми лентами чёлки застилали глаза мужчины, и лишь сквозь проблески меж этой неровной смоляной тесьмы можно было уловить суровый взор бывшего блюстителя дисциплины в Нами-чуу. Враг точно считал косточки в теле без пяти минут жертвы, которой он вот-вот сломает шею. Девушка и знала этот взгляд не понаслышке, и одновременно была запутана и обескуражена его новой стороной. Это сбивало с толку, но страха нагоняло не меньше, нежели раньше. Но Мааи опытная. Очень опытная в этом вопросе — пусть не рассчитывает, что она убежит, поджав хвост. — ... так выражая своё отношение к якуза... — глубокий баритон констатировал факт в ровном, беспристрастном тоне, — ты, — а вот личное местоимение оборонил уже надменно, потешаясь, но не демонстрируя сего в полной мере, а затем чёрные ониксы грозно и предупреждающе сузились, — думаешь, что сможешь вернуться в прошлое невредимой?.. — с многозначным любопытством, изящно граничащим с угрозой, вопросил Кёя, выжидательно исследуя гостью. «Кё-сан, что вы делаете? — сокрушился Кусакабэ, сочувственно лицезрев развернувшуюся перед ним сцену. — Она же ещё ребёнок! Всего лишь обычная девочка!» Тэцуя всерьёз начал подозревать, что его руководство зачем-то решило вконец добить несчастную гостью, по их вине оказавшуюся здесь. Поправка: очень и очень невежливую гостью. Мааи обуревало страшное желание схватиться за горло и проверить, в порядке ли то, ибо в голову лезли взбунтовавшиеся воспоминания и мрачные картины, звучали отдалённо знакомые звуки, мелькал набивший оскомину интерьер. Хотелось закрыть лицо руками, надавить на веки, прочистить пальцами уши — чтобы все эти миражи испарились. Его бархатистый, но парадоксально жёсткий голос, молвивший так обыденно и выдержанно угрозы, заставлял пятки неметь, убирая из-под них пол, волоски на шее вставать дыбом, а кожу — покрываться мурашки. Ненависть начинала в бешенстве точить свои когти о стены, а стены в данном случае — грудная клетка девушки. Ненависть была столь же беспомощна, сколь и её пленница, поэтому и обрекала последнюю на пытки эмоционально-физического характера. Камацу было страшно не от угроз: она слышала их не в первый раз. Главе студсовета просто-напросто было известно, насколько реальными являлись брошенные Хибари Кёей угрозы. Кажется, он бесконечно верен их исполнять даже спустя десять лет — теперь это можно было усвоить точно. У путешественницы ушли все силы только на то, чтобы не уронить покерную максу и не выказать злодею уродливую личину её души. Сердце жалостливо заныло, ища и не находя способа усмириться. Тошнота от того, насколько этот Хибари Кёя и тот Хибари Кёя нисколько не отличимы в своей гадкой натуре, словно хватала Мааи за уголки рта и тянула, насильно вынуждая школьницу скривиться. Почему это презренное существо не сдохло где-нибудь спустя десять лет? Зачем оно здесь? Для чего оно снова встретилось ей? Почти каждый чёртов день она живёт, не упуская ни единой возможности избежать столкновения с ним, изворачиваясь, дабы лишний раз не пересечься. Разве этого мало? Кто-то специально перебросил её через три тысячи шестьсот пятьдесят дней, перетащил сквозь неведомые временно-пространственные кордоны, чтобы напрямую столкнуть вот с ним? Там, где у неё нет ничего, она — никто, а он — могущественнее и сильнее? Это — наказание за то, что она позарилась на его владения? Или же судьба, будучи к нему всегда благосклонной, решила даровать очередной шанс поглумиться над ней? Все эти оставшиеся без ответа вопросы пробивали до истеричной дрожи, отчаянно подавляемой эмоционально дестабилизированной жертвой. Этот человек — губительный яд, невыводимый токсин, вредоносно действующий на восприятие Камацу и бесцеремонно внедряющийся в систему самоконтроля. Кёя, признаться, был немного изумлён, что объект его невинных издевательств не предпринял и попытки поставить на место в ответ, дерзко бросая что-то вроде «ну давай, попробуй, сделай мне что-нибудь». Поневоле прибывшая президент студсовета стояла как столб, держа оборону и напрягшись. Или она наконец-то осмыслила ту необъятную глупость, что совершила? Хорошо бы. Задержав на Мааи взгляд ещё на несколько секунд, мужчина, скинув вуаль пугающей атмосферы, кою источал, развернулся к ней спиной и преспокойно возобновил свой ранее намеченный курс к выходу. Он извлёк вполне достаточно потехи из данного внепланового приключения. Через десять часов пред ним предстанет уже другая женщина. Кусакабэ выдохнул, с облегчением понимая, что обошлось и эта сумасбродная девчонка ещё не растеряла остатки поехавшего по их вине рассудка. «Вы всё неправильно поняли...» — уныло протянул он, желая как можно скорее отмыться от образа якузы в глазах гостьи, и потому тут же поспешил ей навстречу. До Мааи не сразу дошло, что угнетатель покинул её ближайшее пространство, и какое-то время она ещё стояла и глядела сквозь минуту назад занимаемый его фигурой воздух, вероятно, не видя толком ничего перед собой. Потом внутренние бесы притихли от усталости, а стук в груди немного смолк, дурнота отступила. Девушка освобождённо выдохнула. Побыстрее бы закончились эти десять часов.